ам, пора-по-барам...".
   Зрелище было столь феерическим, чтобы не сказать - сюрреалистическим,
что Лена на секунду лишилась дара речи.
   - Эй! - негромко позвала она спустя эту самую контрольную секунду.  -
Эй!..
   Никакого ответа.
   После этого ей ничего не оставалось, как подойти к яблоне вплотную и,
ухватившись за ствол, потрясти его. Произведенные Леной  действия  имели
неожиданный эффект: "пора-по-барам..." неожиданно  прервалось,  и  после
непродолжительного затишья вдруг раздался трубный глас:
   -  Да  пошла  ты,  сука!  Ты  еще  мне   будешь   указывать!!!   Мне,
герою-чернобыльцу! Ты где была, когда  я  там  геройствовал,  я  у  тебя
спрашиваю?! Где?!
   - Послушайте, - Лена наконец-то отлепилась от ствола и задрала голову
вверх. - Послушайте, мне нужно с вами поговорить...
   - Да о  чем  мне  с  тобой  говорить?!  -  продолжал  кликушествовать
Печенкин. - Уж наговорились за столько-то лет! С души воротит!.. Ты мне,
мать твою, не указ...
   - Послушайте...
   Ее последующее  жалкое  лепетанье  потонуло  в  лавине  сомнительного
качества  ругательств,  куцей  матерщины  и  трусливых  угроз.  Судя  по
неослабевающему  накалу  страстей,  глотка  у  Василия  Печенкина   была
луженая,  так  что  показательные  выступления  имели  шанс   затянуться
надолго. И тогда Лена решила действовать. Как раз  в  духе  незабвенного
мэтра Гавриила Леонтьевича Маслобойщикова. Его первая заповедь  гласила:
ошеломи зрителя. За ней следовала вторая: сбей зрителя с ног. Картину же
театрального мира венчала третья: добей лежачего.
   Покрутив головой в поисках реквизита, Лена тотчас  же  наткнулась  на
яблоки, засевшие в плотной листве -  как  раз  на  расстоянии  вытянутой
руки.  Яблоки  были  качественными:  тугими,  уже  налитыми   и   весьма
внушительных размеров. Пожалуй, они способны ошеломить. И даже  сбить  с
ног.
   Если уж  не  самого  Печенкина,  то,  во  всяком  случае,  его  худую
бесплотную задницу.
   Сорвав пару штук,  Лена  безошибочно  выхватила  из  листвы  искомое,
тщательно прицелилась и пульнула плодом вверх. Потом  наступила  очередь
второго малокалиберного снаряда. Печенкин громко ойкнул, потом  взвыл  и
затих, из чего Лена сделала вывод, что снаряды легли точно в цель.
   Теперь можно было выходить из укрытия и  разговаривать  с  Печенкиным
напрямую. Если получится.
   Что  Лена  и  сделала.  И  тотчас  же  наткнулась  на  мутный  взгляд
алконавта.
   - Узнаете? - медленно растягивая буквы, спросила она.
   - Ты что  ж  это,  прошмандейка,  делаешь,  а?  -  нараспев  произнес
Печенкин. - Ты что ж это делаешь, кошка драная?
   - Узнаете?
   По сморщившемуся лицу Печенкина пробежала судорога: ну,  конечно  же,
он сразу узнал ангела мщения из рыгаловки "Лето", гнусную  рыжую  гейшу,
ни за хрен собачий отнявшую у него "Сто прекрасных видов Эдо".
   - Да я тебя в тюрягу упеку за нарушение неприкосновенности  жилища  и
на жизнь мою  покушение!  -  проявил  недюжинные  познания  в  Уголовном
кодексе Печенкин. - Кошка драная, а!!!
   - Я сама вас упеку. - Сохранять достоинство, глядя на алконавта снизу
вверх, было весьма проблематично.
   - Это еще почему? - сразу же поджал хвост Печенкин.
   - Потому, - припечатала Лена. - Сами знаете  почему...  Верните  все,
что забрали...
   - Где забрал?
   - Сами знаете где...
   - Ничего я не забирал...
   - Забирали! А если будете отпираться...
   - То?..
   - Через двадцать минут я вернусь сюда с милицией. И  еще  неизвестно,
чем для вас закончатся ваши шалости...  Думаю,  пятнадцатью  сутками  не
обойдется...
   Печенкин не отвечал.
   Он не отвечал так долго, что Лена начала беспокоиться - уж не  заснул
ли он.
   Но Печенкин не заснул. Совсем напротив: там, на верхотуре яблони, шла
жестокая внутренняя  борьба.  Ее  результатом  явился  скромный  узелок,
упавший прямо к Лениным ногам.
   - Чтоб ты сдохла! - напутствовал грехопадение узелка Печенкин. - Чтоб
ты сдохла! Вот ведь навязалась на мою голову,  тварюга!!!  Глаза  б  мои
тебя не видели!
   - И не увидите, - вполне искренне пообещала Лена. - Если только...
   - Если только что?
   - Если вернули все, что было...
   - Да пошла ты!!! Нету у меня больше  ничего!!!  Нету,  говорят  тебе!
Могу разве что трусы свои тебе отдать, может, хоть тогда отвяжешься!
   - И вот еще что... Не вздумайте по этому поводу  кому-то  угрожать...
Иначе дело окончится для вас весьма плачевно, обещаю...
   Осыпаемая проклятьями Печенкина, Лена ретировалась, подпихнула  задом
калитку и, крепко сжимая узелок в руках, помчалась к машине.  И,  только
плюхнувшись на сиденье, перевела дух.
   - Ну что? - поинтересовался выросший за ее спиной Пашка.
   - Кое-что есть...
   Узелок при ближайшем рассмотрении оказался  грязным  носовым  платком
огромных  размеров:  теперь  в  нем   покоились   серебряный   перстень,
серебряный  браслет,  серебряная  цепочка  с  затейливым  медальоном   и
расхристанный бумажник. При виде всех этих вещей, некогда принадлежавших
Роману-Нео, у Лены потемнело в глазах и сразу же  стало  трудно  дышать.
Перебирать  их  в  машине  не  было  никакой  возможности,  вот   только
бумажник... Мельком заглянув в  сдержанно-щегольское  портмоне,  она  не
обнаружила там ни одной купюры, ни  одной  монеты,  -  только  несколько
визиток и билет на электричку.  И  все.  Ничего  другого  и  ожидать  не
приходилось: падальщик Печенкин поработал основательно.
   Трясущимися руками Лена открыла бардачок и спрятала  туда  трофеи.  А
потом повернулась к Пашке.
   - Я отвезу тебя домой, - сказала она.
   Пашка молчал.
   - Я отвезу тебя... Мне нужно возвращаться в Питер, мой хороший...
   Пашка молчал.
   - Вот  что...  Я  отвезу  тебя  домой.  Сейчас.  И  оставлю  адрес  и
телефон... Если что...
   Ч-черт, я сама приеду.., очень скоро. Обещаю...
   Пашка молчал.
   Так, в полном молчании, они добрались до улицы Связи  и  остановились
перед Пашкиным домом. Но он так и  не  подумал  выйти  из  машины.  Даже
тогда, когда Лена открыла ему  дверцу.  Он  так  и  сидел,  впаявшись  в
сиденье и прижав к груди Ленин рюкзак. Как будто  этот  рюкзак  был  его
последней надеждой, последним оплотом.
   - Выходи, - теряя терпение, сказала Лена.
   Пашка помотал головой и еще крепче прижал рюкзак к себе.
   - Павел, ну ты же взрослый парень... ну нельзя же так...
   Она потянула за лямку: напрасный труд - Пашка скорее расстался  бы  с
жизнью, чем с проклятым  рюкзаком.  Глупее  ситуации  и  придумать  было
невозможно.
   Лена тянула рюкзак к себе, а Пашка отчаянно сопротивлялся. А потом...
   Она даже не поняла, как произошло это  "потом":  должно  быть,  Пашка
ослабил хватку, или она потянула слишком уж сильно...
   Но рюкзак неожиданно вывалился из рук мальчишки и  упал.  И  все  его
немудреное, знакомое  до  последней  шпильки  содержимое  вывалилось  на
землю. Вот только...
   Вот только...
   - Что это? - прерывающимся шепотом спросила Лена у Пашки,  присев  на
корточки и разглядывая вещь, которая никогда ей не принадлежала.
   Никогда.
   - Что это? - еще раз переспросила Лена, а Пашка молча сглотнул.
   Рядом  с  машиной,  в  пожухлой  от  пыли  придорожной  траве,  лежал
пистолет...
 
Часть III 
 
КАРТАХЕНА 
 
   ...Ну, конечно же, он назывался совсем по-другому - этот ветер.
   Он назывался совсем по-другому, ив нем не  было  никакого  намека  на
бреши  в  унылой  груди  Монсеррат  -  гор,  которые  втюхиваются  мирно
пасущимся стадам туристов как национальная святыня. И никаких запоздалых
зимних переживаний по поводу косноязычной каталонской поговорки: "Тот не
будет счастлив в браке, кто не приведет свою невесту в Монсеррат".
   Но на чертовы горы вкупе с  поговоркой  Бычьему  Сердцу  было  ровным
счетом наплевать. Перспектива  женитьбы  была  самой  туманной  из  всех
туманных Антохиных перспектив. Представить себя  с  кольцом  на  толстом
безымянном пальце было так же нереально, как представить себя в  постели
с Мадонной. Или - с Уитни Хьюстон. Или... Или с сэром Элтоном Джоном  на
худой конец... Мысль об Элтоне Джоне, который до сих пор рифмовался лишь
с резиновым изделием № 2 да еще с уничижительным эпитетом "штопаный", не
на шутку обескуражила Бычье Сердце. Да что там, она  просто  с  ног  его
сбила. До сих пор педрилы-мученики всплывали, как  утопленники,  лишь  в
мутной воде его ментовских угроз задержанным,  в  качестве  портяночного
фольклора - и вот, пожалуйста...
   В постели с сэром Элтоном Джоном, мать его за ногу!
   Не думать о такой хрени, не думать!
   Это - провокация!
   И чтобы не поддаться на провокацию, Бычье Сердце  резко  переключился
на вполне благостные, густо  заросшие  кувшинками,  пасленом  и  резедой
vulgaris мысли о таком  же  благостном  и  безупречном  с  точки  зрения
сексуальной  ориентации   убийстве   Романа   Валевского,   после   чего
спланировал на мужественно-прошлогоднюю,  без  всякого  подвоха,  смерть
Вадима  Антропшина.  Тут-то  его  и  поджидала  неожиданность:  покойный
яхтсмен предстал перед  незатейливым  Антохиным  воображением  в  ореоле
снастей, шкотиков и парусов, отдаленно напоминающих китайские переносные
ширмы; со спасательным жилетом, надетым на обветренный тельник.  И  этот
тельник... Этот тельник сразу же напомнил ему...
   Сразу же напомнил...  Вот  ч-черт,  он  напомнил  Антохе  престарелую
рэпершу Натика!
   Дражайшую мамочку гнуснеца Лу Мартина.
   Да, именно так.
   А потом из широких штанин Натика вывалился и сам  Лу.  Лукавый  хлыщ,
извращенец, самая подходящая кандидатура на роль рваной грелки для  сэра
Элтона Джона... Круговорот дерьма в природе, ничего не скажешь.  За  что
боролись, на то и напоролись.
   Здра-а-авствуйте, девочки!..
   Бычье Сердце бессильно  выругался  про  себя.  С  такими  гнилозубыми
ассоциациями недолго и в психушку угодить. Кыш, голубиная стая, кыш!
   Но прогнать тщедушный призрак Лу Мартина  удалось  только  с  третьей
попытки: первые две,  ознаменовавшиеся  зуботычиной  и  хуком  в  скулу,
бесславно провалились. Потеряв всякое терпение, Бычье  Сердце  отшвырнул
стул и принялся колотиться дурной башкой в тонкую стену кабинета.
   Полегчало не сразу, но полегчало: Лу Мартин - с вещичками-на-выход  -
наконец-то убрался из  воспаленных  извилин  майора  Сиверса.  А  вместо
фантомного Лу в дверном  проеме  кабинета  нарисовался  вполне  реальный
череп.
   Череп был  гладко  выбрит  и  принадлежал  оперу  Рамилю  Рамазанову,
сентиментальному татарину со слегка косящими глазами дамского угодника и
вероломной бороденкой Чингисхана.
   - Ты чего это? - спросил Рамазанов.
   - Ору тебе, ору, не слышишь, что ли? -  тотчас  же  выкрутился  Бычье
Сердце, на секунду и сам удивившийся этой своей лихости.
   Постыдная тайна (а, как ни крути,  Лу  Мартин  уже  успел  стать  его
постыдной тайной) сделала простодушного майора не в меру изворотливым.
   - И чего орешь? - Сонные зрачки Рамазанова демонстративно  не  хотели
замечать благоприобретенной сиверсовской изворотливости.
   - Дело есть. Поможешь по дружбе?
   Рамазановская  дружба  была  товаром  сомнительным  и  к  тому  же  -
скоропортящимся, и к тому же - измерялась  в  декалитрах:  за  мелкие  и
крупные услуги сослуживцам не правильный татарин Рамазанов брал  водкой.
И не просто водкой, а дорогим матово-импортным "Абсолютом". Бычье Сердце
сильно подозревал, что запасов "Абсолюта" у ушлого Рамиля  скопилось  на
несколько бутлегерских войн: уж  слишком  часто  к  нему  обращались  за
информацией конфиденциального характера. В отделах ходили мутные слухи о
некоей мифической картотеке Рамазанова, в которой были  собраны  x-files
на всех и вся. И если покопаться, то там наверняка можно было бы  отрыть
компромат   не   только   на   всех   начальников    жэков,    депутатов
Законодательного собрания и отцов  города,  но  и  на  Иисуса  Христа  и
примкнувших к нему апостолов.
   - Дубль два, - промямлил Рамазанов.
   "Дубль два" на рамазановском жаргоне означало две бутылки "Абсолюта".
   - Идет, - легко согласился Бычье Сердце.
   - Кто тебя интересует?
   - Неплох Владимир Евгеньевич.
   - У нас проходил?
   - Нет...
   Это была чистая правда: ни в каких  трениях  с  законом  таинственный
Неплох  В.  Е.  замечен  не  был,   более   того,   человека   с   такой
жизнеутверждающей фамилией, казалось, вовсе не существовало.  Во  всяком
случае, все запросы майора Сиверса так  и  остались  без  положительного
ответа. Неплох В. Е. оказался фантомом,  Казанский  собор  тебе  в  зад,
чертов Лу, убедительно ты соврал, ничего не  скажешь.  Вопрос  только  в
том, случайно или нарочно ты это сделал...
   - Хорошая фамилия, - походя заметил татарин.
   - Неплохая, - опять  легко  согласился  майор.  -  Так  сколько  тебе
понадобится времени?
   - А что, срочно надо?
   - Срочно. - Бычье Сердце вздохнул: за чертову срочность чертов Рамиль
брал по двойному тарифу.
   - Сегодня вечером, и то - тебе как другу. Дубль три.
   Это была хорошая скидка, и Бычье Сердце оценил красоту жеста.
   Еще больше он оценил информацию, которая  приплыла  к  нему  в  руки,
освободившиеся от груза трех бутылок "Абсолюта". Впрочем, самым ценным в
ней было то, что Неплох В.  Е.  и  в  самом  деле  существовал.  И  даже
какое-то  время  числился  в  руководителях   небольшой,   но   довольно
процветающей  фирмы,  которая  занималась  оборудованием  яхт,  продажей
спортивных судов и снаряжения  для  дайвинга.  Фирма  называлась  вполне
подходяще и даже  романтично  -  "Солинг",  что  не  помешало  ей  самым
примитивным образом  развалиться  и  уйти  в  небытие  вместе  со  своим
горе-директором господином Неплохом. После того как  "Солинг"  прекратил
свое существование, с горизонта исчез  и  сам  Владимир  Евгеньевич.  Из
города он испарился, как кучевое облако в летний полдень, да так  больше
нигде и не всплыл, даром что был крупным специалистом  по  дайвингу.  Во
всяком случае, в акватории Российской Федерации его следов обнаружено не
было.
   К  информации,  выуженной  из  Рамиля  Рамазанова  за   три   бутылки
"Абсолюта", прилагались также бесполезные реквизиты разоренной  фирмы  и
стоящая особняком визитка с довольно изысканными контурами яхты. Визитка
эта привела Бычье Сердце в такое возбуждение, что он  отпустил  в  адрес
татарского мага и  кудесника  нечленораздельный  возглас:  "Уй,  шайтан,
маладца, маладца".
   И тотчас же забыл о нем.
   В визитке значилось три телефона: один совпадал с телефоном почившего
в бозе "Солинга", другой был давно отключенным мобильным. А третий...  К
третьему прилепилось обнадеживающее "дом". "Дом" - телефон начинался  на
тройку, из чего Бычье Сердце сделал вывод, что  в  свое  время  господин
Неплох обитал в центре города. Сама  же  фирма,  исходя  из  реквизитов,
располагалась на Крестовском острове, на задворках набережной Мартынова,
в непосредственной близости от городского яхт-клуба.
   Городской яхт-клуб, надо же!
   Здра-авствуйте, дева-ачки!..
   Бычье Сердце поморщился и откинулся на стуле с такой экспрессией, что
его спинка предательски затрещала. А все потому, что с цитаделью швертов
и килей у майора Сиверса были связаны не самые приятные воспоминания: не
далее  как  в  начале  прошлого  лета   он   получил   от   снобистского
запарусиненного клубешника переходящий вымпел в виде "глухаря".
   Яхт-клубовский "глухарь" попал к Сиверсу  в  самом  непрезентабельном
виде, ничего другого ожидать от трупа с отрезанной головой и кистями рук
не приходилось. Тело, прибитое водой к одному из пирсов, было обнаружено
сторожем яхт-клуба, он же и заявил о  страшной  находке  в  компетентные
органы. Компетентные же  органы  отправили  на  отлов  "глухаря"  майора
Сиверса со товарищи. И даже беглого взгляда на размокшее  и  вздувшееся,
как  печенюшка,  тело  Бычьему  Сердцу  хватило,  чтобы   вынести   свой
неизменный для таких случаев вердикт: "Здравствуйте, девочки!"
   При жизни тело было мужчиной средних лет, с едва наметившимся брюшком
и классическим шрамом  от  аппендицита.  Никаких  особых  примет,  кроме
пресловутого  шрама,  на   теле   не   нашлось,   да   и   одежда   была
безлико-демократичной:  джинсы  "Lee",  подпоясанные  ремнем  с  тем  же
лейблом, шелковая майчонка и такие же шелковые носки белого цвета. Туфли
и рубашка отсутствовали: очевидно, их, постигла участь головы и  кистей.
Экспертиза показала, что труп пробыл в воде не менее недели и что  перед
смертью покойный хорошо и плотно поужинал (позавтракал, пообедал). Ничем
другим эксперты утешить Бычье Сердце не могли, а  недостающие  фрагменты
тела найдены так и не были. Ремень и джинсы  тоже  не  привнесли  ничего
нового в вялотекущее дело: таких  ремней  и  штанов  завались  в  каждом
уважающем  себя  джинсовом  магазинчике,  коих  в  городе  -  как  собак
нерезаных. Разве что полустертый мазок белой масляной  краски  на  левом
бедре. Но  на  этом  индивидуальность  джинсов  "глухаря"  начиналась  и
заканчивалась.
   Ничего не дал и оперативно проведенный опрос  персонала  яхт-клуба  и
его членов. Так же плохо монтировались с безголовым трупом и заявления о
пропавших без вести: ни под одно из описаний, ни под одно  из  опознаний
труп не подходил.  Единственной  стоящей  уликой  мог  оказаться  сильно
пострадавший от воды листок с кропотливо восстановленными остатками цифр
- 34587698. Мог - но не оказался. Проклятые цифры просто не к чему  было
присобачить, они рядились в любые  личины  и  откровенно  глумились  над
операми. И, проколотившись над  висяком  контрольные  несколько  недель,
майор Сивере с тяжелым сердцем сдал дело о яхт-клубовском трупе в архив.
И постарался забыть о нем.
   И дал себе клятву никогда впредь не приближаться  к  обители  яхт  на
пушечный выстрел.
   И вот, пожалуйста, спустя год он дважды стал клятвопреступником.
   Сначала - труп Ромы Валевского в эллинге на берегу залива.  А  теперь
вот, правда, опосредованно, разорившаяся фирма "Солинг".
   Именно туда, в ее бывшую резиденцию, и  направился  Бычье  Сердце  на
следующее утро - с больной от ночных кошмаров  головой.  Главным  героем
кошмаров  (вернее  -  одного  кошмара)  выступил  Лу  Мартин.   Ипостаси
проклятого педриликана в сиверсовской ночной страшилке  просто  поражали
воображение своим количеством: за самое короткое время Лу  Мартин  успел
побыть Ликой Куницыной, полковником Соловейчиком, полузабытой  и  знатно
оприходованной Сиверсом понятой из чуланчика, старинным приятелем Гурием
и  даже  ангелом  на  шпиле  Петропавловки.  Все  эти  вполне   невинные
персонажи, стоило только Сиверсу приблизиться к ним,  перевоплощались  в
Лу Мартина и начинали приставать к майору с непристойными предложениями.
Впрочем, предложение в кошмаре Бычьего Сердца было только  одно:  "Нашли
Неплоха? Давайте поищем вместе..."
   И  замотанный  Лу  Мартином  майор  в  конце  концов  не  выдержал  и
проснулся.
   "Хрен тебе, - мрачно изрыгнул Бычье Сердце, поднимаясь с кровати. - С
тобой только вшей на лобке искать, мудило!"
   Будильник на прикроватной тумбочке майора показывал половину  пятого,
но спать больше не хотелось. Прокантовавшись  до  восьми  и  выдув  семь
чашек сомнительного растворимого кофе, Сивере отправился на Крестовский.
   Здание,  на  которое  указывали  реквизиты  "Солинга",  было  надежно
спрятано в глубине огороженного высоким  забором  двора  и  представляло
собой  почти  точную  копию  фасада  Новой  Голландии:   жуткая   помесь
продуктового склада, конюшен и оружейного арсенала. Подступы к  арсеналу
охраняли два шелудивых пса, которые встретили появление  майора  хриплым
лаем. Цыкнув на зарвавшихся дворняг. Сивере прошел к зданию, снабженному
небольшими зарешеченными бойницами и железной дверью.  Справа  от  двери
белела кнопка звонка, а чуть  выше  расположилось  несколько  ничего  не
значащих вывесок: "ИНТЕР-КОМПЬЮТЕР: МОНИТОРЫ, ПРИНТЕРЫ И КОМПЛЕКТУЮЩИЕ",
"ООО ЮПИТЕР", "ДОМОВОЙ: товары для дома и сада". Судя по всему, это были