ет... Ночь.
   - Значит, у меня утро.
   - Ты сердишься? Я пробивался к тебе целый час...
   - Не томи душу, Женя...
   - Мне сегодня позвонил фриц Золле. Он собирал документы
о том, что картина Врубеля, которую выставляют на торги в
"Сотби"; на Нью-Бонд стрит, была, по- видимому, похищена из
музея на Украине. Так что давай-ка бери самолет и прилетай
в Лондон. Торги состоятся девятого мая, я остановлюсь в
отеле "Кларидж", его хозяин - мой давний друг, экономия
прежде всего, он меня держит бесплатно, как реликт - русский
князь в отеле английской аристократий. Восьмого мая в
десять часов жду тебя в лобби (1), там кафе, ты меня
увидишь.
   ...Он ждет меня восьмого мая в лобби, отель "Кларидж",
Лондон, Англия, подумал Степанов, закуривая. Я должен найти
редакцию, Которая даст деньги на этот полет. Должен выбить
командировку. Должен, и все тут.

                        I

   "Милостивый государь Николай Сергеевич!
   Безмерно рад был получить Ваше любезное письмо. Очень
обрадовали Ваши слова о том, что мой обзор передвинут на
номер раньше. Как всегда, на мели, а хозяин меблирашек
господин сурового норову, скупердяй и аккуратист.
   Был бы премного Вам Признателен, посодействуй Вы срочной
пересылке мне гонорара.
   Теперь о новостях. Их множество!
   Как всегда, Врубель играет в оригинальность. Он посмел
прикоснуться своей рукою к стенам Владимирского собора,
написал тьму эскизов, чушь несусветная! К счастью, заседала
синодальная комиссия, да и мы, ревнители православия,
старины и традиции, загодя написали свое мнение по поводу
бесстыдных выходок этого дэкадэнтского маляра, и ему ныне
роспись запрещена. Слава богу! На решение комиссии
повлияло и то, что сам по себе Врубель - человек, не
воздержанный до спиртного, Кривляка, раскрашивающий свое
лицо то в синий, то в лиловый цвет, лишен всякой
серьезности.
   Судите сами: Васнецов, навестивши Врубеля у него в
мастерской (стульев нет, одни табуретки да колченогий стол,
все пропивает и прокучивает), увидал у него картину, которая
весьма ему приглянулась. Не знаю уж, что там ему
показалось, сам он бо-оль-шой оригинал и полнейший
бесхребетник, воистину доброта хуже воровства, однако ж
немедля отправился к меценату Терещенке. Тот посмотрел
"создание" и приобрел его.
   Что же сделал Врубель? Как бы поступил истинный художник
на его месте? Купил бы краски, холсты, мебель, снял бы
приличную мастерскую, оделся по-людски, а не в балахон, коим
он поражает взоры киевлян... Так нет же! Непризнанный
гений отправился в цирк, увидал там мадмуазель Гаппе, был
покорен тем, как она дрыгает ножками, пригласил ее в
ресторацию, поил дорогим шампанским вином, затем привел в
номер и там умолил позировать. А холста у голубчика не
было. Так он всю Терещенкину картину, за которую деньги
получил, и записал этой самой циркачкою!
   Ничего не окажешь, нравы! Даже его отец, полковник
Врубель, из полячишек, а может, и того похлеще, говорил
своим знакомцам, что новая работа, над которой мудрит его
сыночек в те короткие часы, когда не предается Бахусу, сера
и безвкусна, хотя называется весьма претенциозно - "Демон".
Тянет их всех на великое, норовят разрушить лермонтовский
образ, дорогой сердцу каждого русского! "Баба какая-то, а
не Демон", - сказал Врубель-пала. Верно сказал, хоть сам я
не видел пока еще этого "шедевра".
   Кстати, говорят, что сей "выученик" Чистякова вообще не
пишет с натуры. Попросит кого руку вытянуть, пять минут
поводит углем по холсту - и все, спасибо, больше не нужно!
А мы-то ревнители прекрасного, все мечтаем про то, что на
вернисажах будем видеть труд, правду, натуру, а не плоды
воображения эстета. Эдак они бог знает что навоображают, а
нам смотри! Я совершенно не возьму в толк, как Академия
терпит все это! Не мог же Его Высочество Великий Князь
Владимир позволить такого! Не мог! Пользуясь тем, что Е.
В. занят делами государевыми, времени для просмотра всего,
что малюют ныне, нету у него, пользуясь добротою его, ложь
возводится в абсолют нашей культурной жизни. Когда я
написал протестующее письмо в Академию, ответ пришел для
меня весьма горестный, мол, учтем, благодарны, а выводов
никаких!
   Я готовлю небольшую заметку (но, признаюсь, вполне едкую)
про то чуждое, что несет в наше искусство Врубель и иже с
ним. Коли вовремя не поставить на их пути плотину, не
запретить прикасаться гнили к святому храму творчества, бог
знает какие горести будут ждать нас, милостивый государь
Николай Сергеевич...
   Впрочем, благообразный Верещагин, чуждый застолий и
Бахуса, вполне, казалось бы, русский (если нет только в нем
татарвы), умудрился такую возвести клевету на Русь и
доблестное ее воинство своими "шипкинскими" гнусностями, что
не приходится удивляться глумлению Врубеля над православными
святыми Киева.
   Прямо какой-то бомбардирский залп против традиций
искусства и устоев нашей православной морали,
   Дай бог долгой жизни спасителю и заступнику
Победоносцеву, без него тьма опустится над Россией,
распутство и грех.
   Он соизволил любезно ответить на мое письмо. Идею
коротких заметок супротив дэкадэнтов вроде Врубеля поддержал
всячески.
   Думаю, Врубель поежится после моих коротких заметок.
Спесив весьма, гонор-то ляха, они бесенеют, ежели супротив
шерсти погладить... Безденежье он легко переносит, о доме
не думает, порхает по жизни, весел, общителен, любимец
"общества", но мой удар, полагаю, запомнит надолго. И
поделом! Такого рода удары ломали людей покрепче, чем он.
Подкосится... Я незлобивый человек Вы это знаете, мне,
признаюсь, даже жаль его, по-людски жаль, но ведь истина-то
дороже!
   Остаюсь, милостивый государь Николай Сергеевич, Вашим
покорнейшим слугою
                                   Гавриил Иванов-Дагрель.

   P.S. Нижайший привет Вам от моей Татьяны, она в
восторге от Ваших последних статей в московской повременной
печати, а также рецензий у Суворина в "Новом времени".
Кланяются Арсюша, Миша. Федя и Лариоша.
   P.P.S. Я намерен отправить письма старцам в
Академию, тем, кому ненавистно все то, что ненавистно и Вам,
и мне. Пусть выйдут из своих ателье, посмотрят воочию, что
и кто поднимает в живописи голос и голову. Думаю, это
подвигнет их к действию. К их мнению Е. В. прислушается,
совершенно в этом убежден".

                             4

   Прочитав копию очередного перехвата телефонного разговора
Степанова с князем, Джос Фол отправился в служебную
библиотеку, подошел к любимой своей полке, где стояли
справочники "Who is Who" (2), достал советский
энциклопедический словарь, открыл двести пятьдесят пятую
страницу и внимательно прочитал заметку о Врубеле, Михаиле
Александровиче, 1856 года рождения, русском живописце,
произведения которого "отмечены декоративностью и
драматической напряженностью колорита, "кристаллической"
четкостью, конструктивностью рисунка, тяготел к символико-
философской обобщенности образов, нередко принимающих
трагическую окраску...". Иллюстрировал "Демона", сделал
росписи Кирилловской церкви в Киеве; произведения
прикладного искусства близки к стилю "модерн"...
   Фол не поленился открыть восемьсот двадцать восьмую
страницу того же энциклопедического словаря и посмотрел
разъяснение по поводу "модерна", из коего явствовало, что
это стилевое направление в европейском и американском
искусстве конца прошлого, начала нынешнего века... Стремясь
преодолеть эклектизм буржуазной художественной культуры XIX
века, "модерн" использовал новые технически конструктивные
средства и свободную планировку для создания необычных,
подчеркнуто индивидуализированных зданий, все элементы
которых подчинялись единому орнаментальному ритму и
образно-символическому замыслу. (X. ван де Велде в
Бельгии, И. Ольбрих в Австрии, А. Гауди в Испании, Ч. Р.
Макинтош в Шотландии, Ф. О. Шехтель в России.)
"Изобразительное и декоративное искусство "модернистов"
отличают поэтика символизма, декоративный ритм гибких
текучих линий, стилизованный растительный узор..."
   На этой же странице, только чуть ниже, "модернизм"
определялся как общее направление искусства и литературы
(кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм,
абстрактное искусство и тому подобное), выражающее кризис
буржуазной культуры и характеризующееся разрывом с
традициями реализма...
   Вернувшись к себе, Фол полистал старые записные книжки,
потом достал из нижнего ящика стола специальные альбомы для
визитных карточек (на каждой стояла дата, краткая
характеристика человека, вручившего ее), отобрал тот,
который был укомплектован фамилиями критиков, экспертов по
живописи, репортеров, освещавших наиболее интересные
аукционы произведений искусства, проводимые лондонской
фирмой "Сотби", медленно пересмотрел каждую страницу,
заставляя себя вспоминать лица людей, заложенных в это его
личное досье, и наконец отложил три визитки: Мишель До,
обозреватель "Ивнинг пост" по вопросам театра, кино,
телевидения и живописи, работал в Праге, Лондоне, Берне,
Москве; жгучий брюнет лет сорока, нет, сейчас уже больше;
хороший возраст, никаких шараханий, устоявшаяся позиция;
Юджин О'Нар, владелец картинной галереи "Старз", и Александр
Двинн, посреднические услуги при страховании библиотек,
картинных галерей и вернисажей, устраиваемых крупнейшими
музеями мира.
   Мишеля До, однако, ни в Вашингтоне, ни в Нью-Йорке не
было, телефонный автомат- ответчик пророкотал голосом
журналиста, что тот прилетит в конце недели, сейчас отдыхает
на Багамах, просит оставить свои координаты, позвонит
немедленно по возвращении в конце этой недели.
   Юджин О'Нар был на месте, предложение поланчевать (3)
принял сразу же; уговорились встретиться в рыбачьем
ресторане на берегу Потомака; Александр Двинн попросил
назначить встречу на девять; у меня люди из Прадо, объяснил
он, возможен вернисаж Эль Греко, предстоит разговор о том,
как транспортировать его картины, самолет или корабль; все
доводы про то, что корабли тонут чаще, чем самолеты бьются,
на людей из Мадрида не действуют, что вы хотите,
мореплаватели...
   Потом Фол поднялся в сектор информации, запросил все
данные на русского художника Врубеля и его семью; живут ли в
России, на Западе ли, если да, то где; особенно выделил
вопрос о том, не был ли Врубель связан с большевиками
подобно футуристу Маяковскому (он понимал, что этот вопрос
наверняка вызовет ироническую улыбку у заместителя шефа
подразделения информации, ничего, пусть улыбается, улыбка -
не укус, можно пережить, русские - люди непредсказуемые, их
суть определяют таинственные пересечения, непонятные
прагматической логике западного человека; только там
бизнесмен Морозов мог давать деньги на нужды революции,
смешно представить себе, чтобы наш Рокфеллер давал деньги
бунтарям) и, наконец, сформулировал последний вопрос таким
образом, чтобы получить исчерпывающий однозначный ответ:
действительно ли Врубель представляет для русских
историческую, художественную ценность, и если да, то почему.
   По прошествия десяти минут зеленоватый экран
телевизора-ответчика засветился своим пугающим светом,
забили молоточки ЭВМ" отстучав два слова: "Нет информации".
   И все. Никаких иллюзий, будь проклята объективность
техники; нет ничего слаще и надежнее людских слухов и
мнений, их бы запускать в компьютеры, и не только на
дипломатов и разведчиков, но и на модернистов; пусть надо
мною смеются, перетерпим, все великое начинается с мелочи,
как, впрочем, и все великое кончается малостью, диалектика.

   Юджин О'Нар носил в петличке темного пиджака (шил в
Париже) розетку какого-то странного ордена (скорее всего,
ливанского); причесывался каждое утро у парикмахера, хотя
давно уже начал лысеть, как-никак семьдесят два; суждения
его были безапелляционны:
   - Хитрить со мною вам не по плечу, Джос, проиграете, я
научился хитрости в сорок третьем, когда меня сбросили с
парашютом во Францию. Да и потом я ирландец. Я не "Мак",
то есть "сын", я "О", то есть "внук", это еще престижнее, За
мною предки - четыре столетия борьбы против британских
оккупантов. Мы, из Ольстера, умеем не только гранаты
кидать, но и вступать в необходимые для родины коалиции,
будь то король Испании или двор Людовика, читайте историю...
Эрго (4): говорите правду. Что вас интересует? У вас
хорошие связи, а это в наше время ценнее денег, я помогу
вам, но при условии: карты на стол, игра в открытую...
   - Я люблю темную только в покере, Юджин. Я действительно
интересуюсь русским художником Врубелем, ценою на его
картины, его письмами, покровителями, коллекционерами,
отношением к нему в мире живописцев...
   - Странный интерес... К странному художнику... У него
врожденная маниакальность; родовая травма или дурная
наследственность... На аукционах идет довольно неплохо...
Хотя, на мой взгляд, краски его несколько странны, словно у
человека, который хочет кричать, но от страха лишился
голоса... Размеры его живописи впечатляют, но в полотнах
сокрыта избыточная нервность, истерия какая-то... Очень
нравилось семейству Клайфердов, он-то наш, а жена то ли из
Киева, то ли из Москвы Они покупали его полотна в Париже и
Женеве. Кажется, году в семьдесят третьем или пятом, могу
ошибиться, цена была пристойной, но не сумасшедшей, как на
Пикассо. Что-то восемь тысяч долларов к продаже. Торги
дошли до пятнадцати, не более того. Да, пятнадцать,
Клайферды уплатили пятнадцать, я подучил эту информацию от
Саймонза, он тогда ставил на русскую живопись, хотел собрать
коллекцию для Штатов.
   - Коллекцию одной лишь русской живописи?
   - Да.
   - Резон?
   - Какой-то фонд, из тех, что работают на Центральное
разведывательное управление, обещал поддержку. Видимо,
политическая акция, ставка на обиженных и гонимых в
России...
   - Отчего же он не купил Врубеля?
   - Саймонз не смог купить не только Врубеля, но и Рериха,
Пастернака-отца, Малявина... Все-таки фонд-это фонд, а банк
Клайферда располагает большими возможностями, когда речь
идет о приобретении тех картин, в которых заинтересована
мадам...
   - А как ценится Врубель в России?
   - Джос, я ничего не знаю про эту страну, кроме того, что
там правят коммунисты... Пытался начать бизнес с их
художниками, которые уехали на Запад, но из этого ничего не
получилось.
   - Отчего?
   - Странные люди... Вы вообще-то знаете, как мы создаем
художника?
   - Нет.
   - Объясняю Вы дипломат, занимавшийся вопросами культуры,
должны это знать. Итак, мне сообщают, что в некоем городе
появился талантливый, молодой - Обязательно молодой - или,
на худой конец совершенно не приспособленный к жизни
художник. Естественно, никто у него ничего не покупает, нет
денег на квартиру, краски, холст и на аборт спутнице жизни.
   - Если талантлив, отчего не покупают?
   - Причин много. О том же, насколько он талантлив, мне
скажут эксперты, занимающиеся ситуацией на рынке. Если меня
убедят, что конъюнктура в нашу пользу, я поговорю с людьми
из прессы. Затем начну зондаж моих клиентов из мира
большого бизнеса, которые строят дома и хотят иметь
живопись. Липа после этого вызову художника и предложу ему
договор: я снимаю тебе, молодой Рубенс, ателье, плачу за
страховку, краски, холсты, электричество, воду, телефон, за
еду, а ты отдаешь мне свою живопись... Всю, целиком. Если
он согласится - а он согласится, ибо безвыходность жизненной
ситуации толкает на все, - мы оформим наши отношения у
юриста, срок три года, не меньше) мне это влетит в тысячу
двести долларов за месяц, талант стоит того, сорок три
тысячи двести долларов за три года да плюс еще тысяч десять
прессе и не менее двадцати пяти - телевидению...
   - Для рекламы?
   - Конечно... И пару тысяч на организацию слухов о новом
гении. Кстати, самое эффективное в рекламе именно это, хотя
обходится дешевле остального.
   - А как вы организуете слухи?
   - Очень просто... Устраиваю коктейль по поводу приезда в
Вашингтон великого испанского ученого, сводного брата
Сальвадора Дали...
   - Но у Дали нет сводного брата...
   - Спасибо, я это лучше вас знаю... Нанимается испанец,
кто-то из старых актеров, показывается приглашенным
меценатам, произносит заученные фразы о моем гении, потом
его быстренько накачивают виски и уводят почивать в отель, а
мои сотрудники начинают "выдавать" тайну о "новом Пикассо",
который вот-вот завоюет Европу; качественно иной стиль; надо
покупать, пока не взвинтили цены до уровня шагаловских;
старый черт - это я, как понимаете - никому его не
показывает, бережет, хочет сделать выгодный бизнес... Шар
пущен. Мне начинают звонить. Я открещиваюсь, говорю, что
речь идет о человеке, которого еще надо опробовать на
вернисаже, нет смысла продавать товар, не прошедший оценки
прессы и экспертов, словом, темню... Но интерес уже стал
реальностью, фактом... Наступает время устроить вернисаж я
организовать три статьи. Одну разгромную: "Хулиганство от
искусства". Другую восторженную: "Старый ирландец вновь
открыл гения, цены невероятны, до самым приблизительным
подсчетам, картина размером семьдесят сантиметров на сорок
пять идет за десять тысяч". И третью, главную, в которой
будет сказано, что шарахание из одной крайности в другую
чуждо свободному обществу, это удел тоталитарных режимов, мы
не должны ни захваливать, ни хулить чрезмерно, однако
объективности ради стоит заметить, что новый художник,
конечно же" через два-три года станет украшением лучших
музеев мира, поэтому, видимо, следует ожидать торгов на его
полотна для наиболее престижных коллекций, потом будет
поздно, все разойдется по частным собраниям. Этот мой
пассаж, как понимаете, бьет без проигрыша. Десять банкиров,
которые купят работы нового гения, вернут мне все, что я
затратил на него за три годе... Несколько лет он будет
моим, потом выпорхнет из рук - и бог в помощь... Гений
создан, да здравствует гений! Меня он больше не интересует,
мой бизнес кончен, на вложенную единицу капитала я хочу
получить семь процентов, больше и не надо, мне хватит...
   - Поразительно, - улыбнулся Фол, - истинная индустрия. А
отчего у вас не вышло с русскими?
   - Один просто-напросто убежал со своими картинами...
Сейчас его ищет полиция... А три других спились... Я
поселил их в одном доме, думал, как лучше, так они вздумали
писать доносы консьержке, кто к кому водит баб с Пигаль.
Они в Париже обосновались, я туда к ним летал. Склоки, друг
на друга грязь льют, не хватило нервов, пришлось списать
десяток тысяч - цена риска, ничего не попишешь, такова
жизнь.

                          5

   В отличие от старого ирландца Александр Двинн, видимо,
догадывался, что Фол - никакой не дипломат; это его
радовало, потому что большинство своих деловых операций он
вел в Европе, а люди типа Фола располагают прекрасной
информацией; что ж, услуга за услугу, как это принято в
бизнесе; вполне достойная сделка.
   Выслушав вопросы Фола, он моментально просчитал самую
выгодную для себя линию поведения - на это ушло те
шестнадцать секунд, пока он доставал из кармана зажигалку
("Пьер Кардэн"), сигареты ("Честерфилд" без фильтра),
прикуривал и делал первую затяжку.
   - Врубель, конечно, интересен, но об этом на Западе знаю
я да еще кое-кто из специалистов. С какой точки зрения он
интересен'' Во-первых, то, что его сейчас чтят в России,
весьма симптоматично. Раньше замалчивали. Он ведь церкви
расписывал; на определенном этапе это не поощрялось. Теперь
они поумнели, научились отделять злаки от плевел, мистику от
искусства, а может, даже соединять оба эти понятия.
Во-вторых, Врубель и поныне некое орудие в схватке
традиционалистов и новаторов. Как вы заметили, обе эти
позиции носят политический оттенок. Вас ведь интересует
именно такой аспект?
   - Отнюдь, - Фол сразу же понял, что собеседник уловил
фальшь в его ответе; глупо; тут надо в лоб, чувственен, как
баба, ничего не скроешь. - Меня интересует все, связанное с
этим художником.
   - Тогда спрашивайте.
   - Если б я знал, что спрашивать, - улыбнулся Фол. -
Друзья, занятые проблемами математики, об