Воронов Дверь открылась. Но на  пороге  стоял  не  брат  потерпевшей,  а
совершенно незнакомый Кате и Воронову мужчина лет сорока,  широкоплечий,
очень смуглый, с подбритым затылком, бычьей  мощной  шеей  и  такими  же
бычьими, темными, немного туповатыми глазами.  Одет  он  был  совершенно
по-домашнему, в спортивных брюках  и  тапочках.  За  спиной  его  стояла
девушка  -  коротко  стриженная,  рыженькая,  бледненькая  Мужчина  чуть
отступил, проверяя под светом фонаря в прихожей их удостоверения, и Катя
увидела, что девушка... В общем, перед ними стояла  будущая  юная  мать,
наверно, уже на шестом месяце беременности.
   - Вы Вера Сокольникова? - спросила Катя.
   - Да.
   - А теперь ваши документы, пожалуйста, - сказал Воронов, обращаясь  к
мужчине Тот пропустил их в прихожую, пошел в комнату за паспортом.  Катя
заглянула в дверь - неубранная постель на диване,  включенный  телевизор
"Самсунг" на тумбочке, остатки завтрака на столе. Без сомнения, они жили
тут вдвоем.
   - Луков Василий... - Воронов  посмотрел  в  протянутый  ему  мужчиной
паспорт, потом ему в лицо и...
   - Вера, я  хочу  поговорить  с  вами  наедине,  пройдемте  на  кухню,
пожалуйста, - быстро сказала Катя.
   На кухне она прислонилась спиной к захлопнутой двери.
   - Вера, - сказала она. - Это его ребенок?
   - Вы . Я не понимаю...
   Женщинам  слова  не  нужны.  Достаточно  иногда   взгляда.   У   Веры
Сокольниковой был взгляд затравленного зверька. Катя  отметила:  она  не
похожа на мать. На ту знойную  сорокапятилетнюю  брюнетку  с  цыганскими
глазами и бантиком-ртом.
   - Ваша мама... Анна Николаевна узнала о вас?
   Когда? Когда это произошло?
   - Я не хотела.., я хотела уехать. Я ничего  ей  не  хотела  говорить,
поймите...
   - Вера, он же намного старше тебя. Он тебе в отцы годится.
   - Это не имеет никакого значения.
   - Для твоей матери это имело значение, - сказала Катя.
   - Я перед ней ни в чем не виновата!
   Катя отвела глаза. "Ходит к  ней...  Васька  Грузин",  -  вспомнились
слова Федорова. Ходил, да.
   Только вот к кому - к матери или к дочери?
   - Когда ждешь? - спросила она.
   - В начале октября, если все будет хорошо.
   - А он.., он теперь здесь, с тобой? Вечерами тоже? Не  отлучался  тут
на  днях  -  вчера,  например  -  ночная  работа,  приятеля  в  аэропорт
подвезти...
   - Нет, - Сокольникова-младшая смотрела на нее.
   Катя снова отвела глаза.
   - Он женится на тебе?
   - Это наше дело. Милицию это заботит, да?
   - Это его будет заботить, дай срок, - Катя кивнула на ее живот.
   За дверью в комнате послышались возбужденные голоса. Воронов  ли  там
качал права, Васька ли Грузин...
   Катя вышла в переднюю. Голоса разом смолкли.
   Воронов, когда они спустились во двор, под яркое солнце, был  мрачнее
тучи.
   - Алиби у Лукова нет, -  жестко  сказал  он,  когда  они  садились  в
машину. - Верка - это не алиби.
   Шеф вон про извращенца говорил, а это что вам, не извращение?!
   "Это жизнь",  -  хотела  сказать  Катя,  но  промолчала.  Юный  опер,
сочинявший в свободное от службы  время  героические  баллады,  стал  бы
снова плеваться и ругаться.
 
Глава 12 
 
СТРИПТИЗ 
 
   День, проведенный в стенах Стрельненского ОВД,  был  и  в  дальнейшем
выдержан полностью в серо-коричневых, угнетающих дух цветах. Когда  Катя
позже  вспоминала  все  это,  то  видела  тоскливые,  темные   цвета   -
желто-бурую  глину  Нижне-Мячниковского  некрополя,   черноту   сгнивших
гробовых досок, серое лицо Веры Сокольниковой и  ее  исполненный  злобы,
детской бравады и отчаяния взгляд.
   В ОВД заседал оперативный штаб, сформированный  для  раскрытия  серии
происшествий на кладбище. Точно такой  же  штаб  организовали  несколько
дней назад и для работы по убийству на двадцать третьем километре. В эти
две следственно-оперативные группы включили почти весь личный состав. И,
казалось, у стрельненской милиции не стало задачи  важнее,  чем  поймать
как  можно  быстрее  взбесившегося  некрофила  и  таинственного   убийцу
заместителя администратора цирка.
   Колосова в отделе Катя видела лишь мельком,  он  был  занят.  Воронов
сразу доложил ему результаты встречи с Луковым и  Сокольниковой.  Никита
только головой покачал - историю "кровосмесительных"  страстей  в  семье
бывшей продавщицы сельпо стоило занести в особую картотеку.
   Кате разрешили присутствовать на совещании оперативного штаба. И  уже
в  который  раз  ее  поражал  тот  грандиозный  объем  работы,   который
предстояло выполнить, чтобы попытаться выйти на след  "этого  чудовища",
как,  со  слов  судмедэксперта,  окрестили  в  Стрельне   кладбищенского
некрофила. Предстояло идти самым неблагодарным, трудоемким  и  тернистым
путем  проверки  -  просеивать  как  сквозь   сито   мужское   население
микрорайона, проверять всех, состоящих на учете в психдиспансерах,  всех
ранее судимых за  преступления  против  личности,  всех  подозрительных,
числящихся на  личных  учетах  участковых,  уклонистов  от  регистрации,
сезонных  рабочих,  беженцев  из  горячих  точек,  гостей  из   ближнего
зарубежья,  лиц,  ведущих  антиобщественный  образ  жизни,  завсегдатаев
открытого на Стрельненской ярмарке "секс-шопа" и многих, многих,  многих
других.
   На совещании обговаривался план расстановки  специальных  милицейских
постов на подходах  к  кладбищу,  обсуждались  вопросы  организации  там
засады. Катя наблюдала за Колосовым.  Начальник  отдела  убийств  был  в
отличной форме - собран, сосредоточен, энергичен, немногословен. Он  был
в своей стихии - Катя, которая испытывала  стыд  за  свое  малодушие  на
осмотре  места  преступления,  даже  грешным  делом  позавидовала   ему.
Казалось,  Никита  полностью  уверен  в  успехе   мероприятий,   которые
планировались на совещании. Без четверти шесть с планами было покончено,
все разошлись по рабочим  местам  -  рабочий  день  в  ОВД  на  этом  не
закончился.  За  Колосовым  захлопнулась   дверь   кабинета   начальника
криминальной милиции - уже ранее знакомого Кате "майора  Димы".  Видимо,
он и Никита собирались задержаться допоздна.
   - Ну, мы пока тут лишние, Кать, - подвел итог оператор телегруппы Тим
Марголин, постоянный Катин спутник по выездам на места  происшествий.  -
Детективы  наши  медитировать  удалились  на  места,  недоступные  глазу
непосвященных. Ну и ладно.  И  так  пока  кое-какую  информацию  о  ходе
первоначального розыска мы получили. Поехали домой, а?
   Катя глянула на наручные часики - ничего, пожалуй, не  остается,  как
вернуться в Москву. Кравченко сегодня работает сутки -  значит,  впереди
пустая квартира, книжка на сон грядущий и... Она вдруг ощутила  холод  в
сердце - темное, дышащее  могильным  смрадом,  расплывчатое  пятно,  как
гигантская зловонная клякса... "Им солнце - луна, а ночь -  день.  Лезут
они на волю, из земли выпрастываются..."
   Словами объяснить, что именно  так  ее  пугает  при  воспоминании  об
увиденном на кладбище, Катя не могла, но приехать вот с  этим  в  пустую
квартиру и оставаться там всю ночь одной, во тьме... Катя посмотрела  на
Марголина -  и  в  его  лице,  хотя  он  всячески  хотел  показать,  что
непробиваем как танк, было что-то такое. Она неожиданно для  самой  себя
выпалила:
   - Слушай.., слушай, Тимочка, тут  по  убийству  на  двадцать  третьем
километре  хорошие  кадры   могут   получиться.   Он   же,   потерпевший
Севастьянов, в цирке работал, а  сегодня  там  как  раз  после  перерыва
представления возобновляются. Новая программа.
   Я там уже побывала и с администратором  договорилась:  для  нас  вход
бесплатный.
   Марголин вздохнул, и Катя  поняла,  что  отказа  посетить  цирк  этим
вечером она от  коллеги  не  услышит.  Марголину  тоже,  наверное,  было
невмоготу кончать этот сумасшедший день думами  о  бродящем  на  свободе
некрофиле.
   На представление они, однако, опоздали - на манеже шапито  вовсю  уже
шли номера. Билетерша - тетя Кася, узнав Катю, передала их с рук на руки
бойкому молодцу, которого чинно именовала "наш  берейтор  Леша",  и  тот
повел их в цирк через так называемый  "служебный  вход"  -  отверстие  в
брезенте, выходящее в сторону кочевого городка. И усадил  в  темноте  на
первый ряд у прохода.
   Катя огляделась: публики  на  удивление  было  довольно  много  -  не
насчиталось бы и десятка свободных мест. Шел номер воздушных гимнастов -
гибкая серебристая парочка -  он  и  она  -  перелетали  с  трапеции  на
трапецию под самым оранжевым куполом.
   Сальто, еще сальто, свободное падение - она разжала  руки  и  падала,
падала, а он.., точно у него были невидимые крылья, прыгнул и поймал  ее
почти у самого манежа.
   И вот, словно оттаивая сердцем,  удивляясь,  замирая,  воодушевляясь,
восхищаясь и снова замирая, качаясь на каких-то сладких, теплых  волнах,
памятных еще с самого детства,  Катя  и  начала  свое  путешествие.  Она
больше не желала ни о чем думать, не  хотела  ничего  слышать  -  только
музыку из динамиков - ритмы вальса и мамбы,  танго  и  марша,  галопа  и
снова вальса. Ничего не хотела видеть, кроме оранжевого купола, желтой с
красным бархатным барьером арены и сменявших друг друга  ее  обитателей:
табун  гнедых,  украшенных  султанами   коней,   женщина-змея,   подобно
серебристой ленте  завязывающаяся  в  тугой  узел,  мартышек  в  газовых
юбочках,  снующих  туда-сюда  на  крохотных   самокатах,   гимнастов   в
икарийских играх, строящих из собственных мускулистых тел  пирамиду  под
самый купол.
   В развязном и крикливом  клоуне,  выбегавшем  на  репризы  в  жалком,
совершенно не смешном костюме, Катя  с  превеликим  трудом  узнала  того
пьянчужку - Романа Дыховичного. Грим его был нарочито груб  и  нелеп,  а
шутки словно вымучены долгими дискуссиями "о природе смеха". Но  даже  в
своих уродливых гигантских  башмаках  по  манежу  он  двигался  легко  и
проворно и ловко жонглировал теми самыми блестящими цилиндрами,  которые
Катя ближе так и не разглядела.
   Увидела она и его двоюродного брата Игоря-Гошу и поняла,  что  он  ей
толковал про "подсадку".
   Это произошло во время номера с дрессированным  слоном,  точнее,  той
самой слонихой Линдой, которую "водили по улице".  На  манеже  она  вела
себя  уверенно,  если  не  сказать  -  царственно,  явно  гордясь  своим
украшением - увешанной стеклярусными бляхами уздечкой. Управлялся с  нею
на арене сухонький пожилой дрессировщик, которого румяный, говорливый  и
радушный конферансье в смокинге (Катя опять же с трудом  узнала  в  этом
чисто сценическом  персонаже  администратора  Пал  Палыча)  объявил  под
звучной фамилией Ростов-Липский. Слониха,  как  и  лошади,  кружилась  в
вальсе, трубила, садилась на гигантскую тумбу, вставала на дыбы. Затем в
номер вклинился клоун Рома и..,  слониха  запустила  в  него  гигантским
кирпичом из поролона. Промахнулась,  попав  в  первые  ряды  зрительских
мест. Смех,  испуганные  вскрики.  Кирпич  угодил  точнехонько  в  Игоря
Дыховичного. "Он был одет как этакий роллер  -  в  бейсболке  и  длинной
майке. Мальчишка погрозил слону кулаком, выскочил на  арену  и  закружил
вокруг слонихи на роликах под притворно-испуганные крики  дрессировщика.
Кончился номер  с  "подсадкой"  тем,  что  слониха  обвила  "роллера"  и
потащила к себе на  спину.  Парень  брыкался  и  отбивался,  притворяясь
испуганным.  Публика  хохотала.  Кате  стало  ясно  старинное   цирковое
присловьице "публика - дура".
   Катя ждала номер Разгуляева, но, судя  по  всему,  "смешанная  группа
хищников" - этот новый гвоздь программы - должна была появиться на арене
под занавес, во втором отделении, когда во время  антракта  смонтировали
бы клетку.
   И тут  объявили  еще  один  "гвоздь",  и  по  шуму,  бурным  хлопкам,
прокатившимся по  амфитеатру.  Катя  с  удивлением  поняла,  что  многие
зрители просто сгорают от нетерпения увидеть...
   "Приветствуйте  на  манеже  Баграта   Геворкяна,   его   экзотических
непредсказуемых питомцев и очаровательную  пани  Илону  из  Варшавы!"  -
выкрикнул конферансье-администратор. Гул восторга в зале.
   Катя снова пригляделась: надо же, как много в  цирке  среди  зрителей
молодых мужчин! Она-то думала, что в шапито дети, старухи да домохозяйки
ходят, а тут...
   Ряды и ряды крепких, лихого вида  молодцов,  торгашей  в  "адидасах",
гостей с южных рубежей  СНГ  и  даже  каких-то  колоритных  бритоголовых
братков, с достоинством посасывающих пиво прямо "из горла".
   Кате особенно запомнился  один  кавказец.  Он  так  подпрыгивал,  что
казалось, под ним не жалкий клеенчатый стул,  а  кабардинский  скакун  с
родных гор и пастбищ.
   Впрочем,  на  самого  Баграта  Геворкяна,  действительно  одетого,  а
точнее, полуобнаженного под настоящего "индийского факира", на  то,  как
он глотал огонь факелов, запихивал в себя  шпагу,  боролся  с  пятнистым
удавом, таскал  за  хвост  и  кружил  Над  ареной  апатичного  крокодила
внушительных размеров и веса, публика внимания обращала мало. Но  все  в
одночасье изменилось, едва на манеж вышла уже знакомая  Кате  блондинка.
Она была в плаще,  розовом  и  блестящем,  спадавшем  мягкими  красивыми
складками,  алом  боа  и   с   очаровательной   прической:   золотистые,
крупнозавитые локоны. Из динамиков тут же хрипло, страстно и знойно, так
нездешне, так "шикарно по-парижски" запела Патрисия Каас.  Откуда-то  на
манеже появился никелированный высокий табурет, похожий  на  паука.  Его
Геворкян водрузил прямо  над  несчастным  крокодилом,  который,  подобно
бревну, возлежал на опилках.
   Пани Илона из Варшавы, стул, розовый шелк, пышное боа, Патрисия Каас,
загорелые руки, две бешено извивающихся в них аспидных толстых змеи...
   Катя хоть и помнила едкие слова "комбинезона" по имени Ира, сначала и
представить себе  не  могла,  что  это  не  что  иное,  как  прелюдия  к
стриптизу. Но вот сброшенный розовый шелк накрыл "индийского  факира"  -
блондинка царским жестом избавилась от мантии. И  теперь  в  серебристом
"боди" на "молнии" она напоминала лилию - изящно изгибалась, словно  под
порывом ветра, сладостно поводила бедрами.  Ее  руки,  туфельки,  плечи,
грудь, яркие, призывные губы, загорелые икры - все тело  демонстрировали
публике медленно-плавно, призывно, умело, смачно и со  вкусом,  как  это
делают лишь в самых дорогих борделях. Из серебристых лепестков - кружев,
бретелек -  освобождались,  словно  бы  нехотя,  с  невинной  грацией  и
полудетским смущением, а  затем,  словно  в  неистовом  сладком  порыве,
рывком - и... Треск кружев... Серебристое бикини,  взлетевший  к  самому
куполу и упавший куда-то в первые ряды лифчик. И вот уже не поймешь,  то
ли умелые нежные загорелые руки  ласкают,  терзают,  волнуют  обнаженную
грудь, то ли это аспидные змеи алчно тянут раздвоенные  языки  к  нежным
соскам.
   Катя покосилась на Марголина - казалось, тот жил сейчас  только  тем,
что  видели  его  глаза.   Бедный,   бедный   мальчик,   а   ведь   дома
жена-первокурсница и первенец... Кате так и хотелось дернуть его за  ухо
- не спи, лейтенант, замерзнешь. Не спи и не гляди сон  наяву,  где  так
плавно в такт музыке двигаются, лаская шелк,  змей,  наготу  бедер,  эти
воздушные женские ручки с перламутровым  маникюром.  Срывая,  изничтожая
все эти последние  обрывки  кружев,  все  эти  уже  совершенно  ненужные
"молнии", застежки, кнопки...
   Блондинка не покинула  арены  даже  тогда,  когда  снимать  было  уже
нечего. Нет, она изогнулась дугой на  своем  стуле,  крокодил  по  жесту
Геворкяна открыл зубастую пасть, а змеи... Черт возьми,  так,  наверное,
вел себя тот коварный аспид в райском саду! Одна из змей  черной  лентой
обвилась вокруг обнаженного загорелого бедра  и...  Катя  почувствовала,
что ей жарко.
   Это было непристойно. Это отдавало не сбывшимися в том  раю  грешными
грезами, извращенными мечтами одиночества и...
   - Класс! - выдохнул,  точно  стакан  водки  хватил,  какой-то  тип  в
кожанке с золотой печаткой на пальце, сидевший рядом с Катей. - Класс, в
натуре! Ну-ка, дай еще финальчик, девочка!
   И вот тут... Катя начала уже привыкать, что в  этом  цирке  постоянно
случается что-то необычное. Но "скандал" застал ее врасплох.
   - Сука! Ах ты, тварь поганая!
   По цирку прошелестел ропот удивления и негодования. Илона выпрямилась
на стуле, зорко вглядываясь  в  сумрачный  амфитеатр,  откуда,  заглушая
Натри сию Каас, и раздался этот исступленный, хриплый и неистовый вопль.
   - Сука подзаборная!
   Кричала с верхнего ряда поднявшаяся в полный  рост  высокая  и  седая
женщина в белых брюках и спортивной куртке. Если  бы  не  ее  искаженное
дикой ненавистью и презрением лицо, более подобающее античной фурии  или
средневековой химере, по виду,  по  одежде,  по  прическе,  по  очкам  в
роговой  оправе  ее  можно  было  бы  принять  за  домохозяйку  или   за
учительницу.., химии, например, или геометрии.
   - Да ты что, тетка, белены объелась? - гаркнул кто-то с первых рядов.
- Заткнись ты, старая дура!
   - Разврат! - Женщина тыкала  в  манеж  скрюченным  пальцем.  -  Тварь
грязная! А вы все сидите тут, слюни пускаете, на разврат этот пялитесь!
   - Да выведите ее отсюда!
   - Психбольная, наверное!
   - Вон ее гоните!
   Все сразу смешалось - музыка смолкла. Илона сжалась  в  комок  -  муж
неловко и поспешно набросил на  нее  розовый  плащ.  Катя  взглянула  на
Геворкяна, и сердце ее тревожно екнуло: у этого "индийского факира"  был
вид человека, которого ударили в живот ножом.
   На галерку по лестнице побежали служители и  возникшая  точно  из-под
опилок  билетерша  тетя  Кася.  Женщина  еще  что-то   хрипло   кричала,
плевалась...
   - Я на минутку, - шепнула Катя расстроенному  срывом  такого  зрелища
Марголину и скользнула в боковой проход. Ей всегда хотелось оказаться за
кулисами цирка во время представления. Но тут не  было  кулис  -  только
задний, тонувший в вечерних сумерках двор, огороженный каким-то подобием
брезентового шатра-навеса.
   Катя увидела Илону. Все  так  же  кутаясь  в  этот  дешевый,  розовый
ацетатный шелк, точно в скомканную простыню, она стояла возле  какого-то
обшарпанного ящика. Мужа рядом с ней не было, а Кате  вообразилось,  что
они начнут выяснять отношения.
   Откуда-то вынырнул Игорь Дыховичный, как был  в  своем  "подсадочном"
костюме роллера. Он что-то горячо,  тихо  и  настойчиво  начал  говорить
Илоне. Жестикулировал, словно в чем-то убеждая. Она молча смотрела  мимо
него - в пустоту. Потом  положила  загорелую  руку  на  плечо  парнишки,
тяжело оперлась на него, точно высокие каблуки отказывались ее держать.
   - Да она милицию грозит вызвать. Никакая она не  психическая,  просто
дура  набитая...  Пойдите,  попробуйте  урезонить  ее,  а  то   скандал,
протокол... Мы уже Валентина попросили - он с бабами мастер толковать.
   Сердитый, взволнованный  разговор  на  ходу  -  мимо  Кати  стремглав
пронеслись администратор Пал Палыч и кто-то из служителей. Катя тихонько
последовала за ними. Что это еще значит? При чем тут Разгуляев?
   У входа в цирк стояла та женщина - ее все же вывели из зала. Рядом  -
действительно Разгуляев. Он был уже одет  к  выходу  на  манеж,  в  свой
черный костюм под "Бэтмена". Он что-то говорил женщине, иногда  виновато
улыбался на ее отрывистые гневные реплики, разводил  руками,  сокрушенно
качал головой. Женщина повышала голос - он снова  кивал,  извинялся.  Он
был подобно воде, выплеснутой на раскаленные угли. Они  все  еще  тлели,
шипели, обжигали, но вот от них остался лишь пар, пар...
   - Вы каждый день, каждый вечер рискуете жизнью, вы... Дорогой мой, вы
же  большой  артист,  смелый  человек,  настоящий  мужчина,  как  же  вы
допускаете, чтобы рядом с вами в программе была эта  грязная  потаскуха,
этот разврат, этот гной... Сюда же дети ходят, молодые мальчишки,  юнцы,
мой сын вот... Он вас даже "Полароидом" снимал во время  выступления,  а
тут я у него наткнулась и на снимки этой голозадой проститутки!
   Катя притаилась, как