атя давно уже затруднялась,
хотя обладала  живым  воображением.  Эта  призрачная  дымка  равнодушной
печали,  смесь  меланхолии  (проще  сказать  -  пофигизма),  грубоватого
вымученного юмора, усталости и отрешенности давно уже затуманивала взоры
драгоценного В. А., когда он, вернувшись домой  с  очередного  суточного
дежурства  при  особе  своего  работодателя  Василия   Чугунова,   более
известного в отечественных деловых  кругах  под  непочтительной  кличкой
Чучело, сменял деловой костюм на джинсы и футболку,  распахивал  настежь
дверь в лоджию и плюхался в любимое кресло.
   Кате в такие минуты казалось: ей ничего не остается, как свернуться в
клубочек  на  коврике  возле  любимого  мужа  и  господина  и,  преданно
заглядывая ему в глаза, пытаться поймать этот его уплывающий  в  никуда,
снисходительный и вместе с тем такой далекий взгляд.
   Катя видела: драгоценный В. А., так же  как  и  закадычный  друг  его
Серега Мещерский,  изнывает  от  самой  зверской,  самой  разрушительной
скуки.
   С некоторых  пор  периоды  беспробудного  пьянства  сменились  у  его
работодателя Чугунова  вялой  активностью.  Отлежав  более  двух  лет  в
зарубежных       антиалкогольных       клиниках,        закодировавшись,
загипнотизировавшись, зашившись в пух и прах, пережив легкий  инсульт  и
семь приступов "печенки", Чугунов  тяжело,  мучительно  и  медленно,  но
вроде бы завязывал с выпивкой. И  казалось,  что  вместе  с  коньяком  и
водкой из работодателя уходит по капле и вся радость бытия.
   - Мухи у нас в конторе дохнут, Катька, - сетовал Кравченко. - Приедет
мой старикан с дачи в офис, сядет в кабинете и сидит. Заглянешь к нему -
статуя очумелая. То в окно час пялится, то потом  -  еще  час  в  крышку
стола красного дерева. То перстень-печатку с пальца  снимет,  посмотрит,
поглядит и... В делах полный штиль. Инвесторы  выжидают,  все  контракты
заморожены. Компаньоны... У этих только и сплетен,  кто  чей  человек  в
правительстве, кто под кого прогнулся, кто кого посадит и когда и  долго
ли ждать этого - к августу или к ноябрю. Такая,  девочка  моя,  тоска...
Когда старик употреблял -  жизнь  прямо  ключом  била.  Мы  не  успевали
поспевать за ним. То подать лимузин, то отменить, то сопровождение - и к
Семенычу на Воробьевы горы с террасы ресторана "Москву смотреть",  то  в
"Славянский рай" на огонек, то на блины с икрой к Пререкаеву в "Сибгаз",
то в русскую баню, то в сауну, то к Веронике на  часок  от  жены-старухи
встряхнуться. Двадцати четырех часов в сутки не хватало Чугуну,  во  как
жил! А сейчас... Глянет на меня - в глазах  смерть  собачья  прямо:  "Ну
что, сынок, вот дела-то какие у нас..."
   - Но у него же предприятия, бизнес, - удивлялась Катя. - Как  же  это
он так бездельничает целыми днями?
   Кравченко только слабо махал рукой:
   - Ах, оставьте вы эти глупости... Бизнес...
   И хоть внешне драгоценный В. А, и храбрился  вовсю,  хоть  и  пытался
расшевелить пожираемого романтическим сплином Серегу  Мещерского,  но  и
его самого засасывало, словно  трясина,  вынужденное  бездействие.  Катя
порой думала: напрасно в это лето они с Кравченко не поехали в отпуск  -
Чугунов не отпустил начальника своей личной  охраны.  А  глоток  свежего
ветра и шум моря - это все, что им с Вадькой  было  нужно.  Море  -  оно
лучше любого лекарства смывает тоску и разочарование.
   Но море - Черное ли. Красное ли, Средиземное  или  Мраморное  -  было
чертовски далеко. А они с драгоценным  В.  А,  по-прежнему  были  словно
законсервированы в четырех стенах душной, прожаренной  июльским  солнцем
квартиры в доме на Фрунзенской набережной. Квартиры, где  им  обоим  был
знаком и успел надоесть каждый уголок, каждая пылинка.
   Итак, в четверг перед той самой пятницей, с которой все  и  началось,
Кравченко вернулся домой, как было уже сказано, поздно.  От  него  пахло
бензином и алкоголем. С некоторых  пор,  сдав  напарнику  дежурство,  он
привык вот так "расслабляться". Большое начинается  с  малого,  с  "пары
капель на дне стакана", Катя знала это преотлично. Но что было делать  с
Вадькой? "Лупить как Сидорову козу", - решительно предложил в  ответ  на
ее осторожную жалобу Мещерский. Однажды Катя попробовала, узрев, в каком
виде драгоценный В. А, сел за руль  и  еще  ухитрился  не  загреметь  по
дороге в аварию. Попробовала и... только руки себе отбила.  У  Кравченко
пресс что щит непробиваемый. С таким же успехом можно стучать кулаками в
кирпичную стенку. "Эх, щетку надо было взять, - сожалела Катя наутро,  -
и возьму - учти!
   А  лучше  -  сковородку!"  -  "Только  убей  меня  сразу,  -   просил
драгоценный В. А., - с первого удара, чтобы не мучился".
   Кравченко бросил ключи от машины на зеркало в прихожей. Сел  на  ящик
для обуви. Катя стояла в дверях.
   - Ну и? - спросил драгоценный  В.  А.,  как  ей  показалось,  даже  с
вызовом.
   - Как хорошо; что ты так быстро приехал! Я тебя так ждала.
   Кравченко приподнял брови: ба, что-то новенькое. Какой кроткий  лисий
тон. Искорки неподдельного счастья в глазах... Жена, подруга жизни...  И
это вместо ожидаемых капризных упреков?
   - Все без изменения? - елейно осведомилась Катя.
   - Угу.
   - Тоска на работе?
   - Угу.
   - Значит, завтра у тебя выходной? Ничего не меняется?
   - Не меняется. Ничего.
   - Вот и славненько! А то я думала, что, если ты  завтра  со  мной  не
поедешь, если будешь занят, я просто концы там отдам со страха!
   - Где?
   Катя перевела дух. Так, полдела сделано. Это потруднее  задачка,  чем
уязвить   "драгоценного"   в   его   непробиваемый    пресс    чемпиона.
Раздраженно-брюзгливый вопрос со слабыми проблесками интереса - это  все
же лучше, чем его добродушная отупелость.
   - На Мячниковском кладбище, - выпалила Катя.  -  Я  одна  туда  ехать
боюсь!
   Кравченко только глянул на нее  странно-странно  и  поплелся  в  душ.
Потом на кухне за ужином и в лоджии, куда они  вышли  (Катя  -  глотнуть
вечернего воздуха, Кравченко - сигаретного дыма), а потом  еще  позже  в
полумраке задернутых штор она все еще ощущала на себе  тот  его  взгляд.
Словно он все еще сидел на ящике для обуви,  смотря  чуть  искоса,  чуть
насмешливо и снисходительно. Как взрослые смотрят на детей. Все понимая.
Все, что шито белыми нитками...
   Утром они чуть не проспали. Естественно, Кравченко,  у  которого  был
выходной, и не подумал разбудить ее. Она едва освободилась, точнее, едва
выпуталась из его рук. Он держал ее, как мальчишка  любимую  игрушку,  с
которой не желает расставаться даже во сне.
   До полудня Катя вкалывала в душном кабинете.
   И все терзалась сомнениями - мчаться ли ей в Стрельню.., и когда туда
уходит рейсовый автобус от Измайлова. Зазвонил телефон, она сняла трубку
и...
   - Ну, ты даешь, в натуре! - раздался хищный голос Кравченко. -  Мы  с
Серегой битый час у подъезда паримся. Елки  зеленые,  мы  едем  или  уже
никуда не едем?
   - Ой, Вадичка...
   - Две секунды, чтобы спуститься! Серега уже руль грызет.
   Катя  схватила  сумку,  бросила  туда  блокнот,  забежала  в  кабинет
начальника  сообщить  ему,  что  едет   на   место   по   материалу   из
Нижне-Мячникова и полетела по лестнице вниз. Как на  крыльях  -  орлиных
или соловьиных?
 
*** 
 
   Мещерский всю дорогу ныл: ну отчего это в  такой  чудесный  солнечный
день их путь  лежит  именно  на  кладбище?  Из  его  вежливо-осторожного
бормотания Катя поняла лишь то, что с утра он был  на  работе,  в  своей
туристической фирме "Столичный географический клуб",  и  что  ему  вдруг
позвонил Кравченко и ядовито  осведомился,  есть  ли  у  "географов"  на
сегодня хоть один клиент? Мещерский честно признался: нет, день  плохой,
наверное, магнитная буря.
   - Тогда и висеть нечего на телефоне,  -  решил  Кравченко.  -  Катька
вчера умоляла подскочить с ней в одно место. Одна, без нас, она  трусит.
Женщина же!
   "И ничего и не умоляла, и ничего и  не  трушу,  -  обидчиво  подумала
Катя. - Ради вас же, болванов, стараюсь. Хоть встряхнетесь.  А  то  ведь
кончите день в пивбаре на бывшей улице Семашко".
   Итак, они ехали на кладбище с ветерком. Первое его посещение оставило
у Кати впечатление, что это очень тихое, очень спокойное и, если это  не
звучит чересчур цинично, очень уютное место. И совершенно безлюдное.
   Кравченко деловито сверялся с атласом автодорог,  потом  с  дорожными
указателями.
   - Тут на карте нет этой дороги, которой мы сейчас едем, - сказал он.
   За окнами машины после широкого и  удобного  Стрельненского  шоссе  с
поворота направо начался какой-то разбитый, заросший по кюветам осокой и
лопухами проселок.
   - А вон и указатель. - Он ткнул в проплывающий мимо  сине-белый  круг
на столбе с надписью "Нижне-Мячниково".
   Катя пожала плечами. Что она, штурман, что ли?
   И правда, мертвая какая-то дорога, бурелом по  обе  стороны.  Темный,
сумрачный бор. Кажется, ты в тайге, где-нибудь на сопках  Маньчжурии,  а
не в двух шагах от Кольцевой.
   Лес расступился неожиданно и стремительно... Вся зловещая аура  этого
места разом рассеялась. Справа горбатился холм  -  по  его  склонам  рос
жиденький березняк, теснился частокол могильных крестов и оград.
   У подножия - тенистая липовая роща, снова могилы и  два  покосившихся
приземистых  домика,  выкрашенных  зеленой  краской.  За   липами   Катя
разглядела луковку  часовни.  А  еще  дальше  за  холмом  было  огромное
картофельное поле, а на горизонте в мглистом знойном мареве громоздились
многоэтажки гигантского человеческого муравейника -  нового  микрорайона
Стрельниково.
   - Ну, и где тут у нас вурдалаки? - Мещерский нехотя вылез из машины и
потянулся. - Ой, благодать-то какая. Катюша... А шиповник-то, ты  только
погляди!
   Катя молча созерцала роскошный  куст,  весь  усыпанный  цветами,  как
звездами. Да, наверное, именно с такого живописного  сельского  кладбища
прилетал андерсеновский соловей.
   Она попытались воскресить в памяти разговор с Вороновым. Но все дикие
подробности осквернения могилы никак не вязались  с  этим  вот  траурным
парадизом. "Да полно, - подумала Катя, - не приснилось ли мне  все  это?
Уж не приснилось ли это ЧП самому Воронову и опер группе  Стрельненского
ОВД?"
   - В этом году будет  много  вишни.  "Владимирка"  хорошо  плодоносит.
Смотри, какая богатая завязь.
   Интересно, кто это додумался  посадить  на  могилах  такой  роскошный
вишневый сад?
   Сережка балагурит... Катя подошла к дереву.
   Точно, вишня. Старая, узловатая. Сердце зашвырнули на вишневые ветви.
Мертвое сердце, вырванное из груди трупа... Катя пугливо отшатнулась  от
дерева, ей вдруг показалось... Нет, там среди ветвей ничего нет.
   Только солнце. А на соседнем дереве заливается черный дрозд.
   - Кладбище действующее? - деловито осведомился Кравченко.
   - Действующее. - Катя приподнялась на носки, высматривая, нет ли  тут
кого. - Давайте пойдем в ту сторону. Это, кажется, контора.  Может,  там
что подскажут?
   По дороге они не видели ничего, кроме  буйной  травы,  старых  могил,
вишен, лип, покосившихся металлических крестов и  старых  оград.  Однако
среди  запустения  встречались  и  ухоженные   холмики   с   аккуратными
цветничками. Но их было немного. В основном  тлен  и  прах.  Но  это  не
печалило и не шокировало взора,  даже  наоборот...  Земля,  трава,  лес,
казалось, брали свое назад. "Прорасту травой", - Катя вспомнила  строчки
какого-то забытого стихотворения.
   Кравченко внезапно споткнулся, чертыхнулся:
   - Кроты нарыли тут...
   - Кроты? - удивилась Катя.
   Мещерский тоже остановился.
   - Ты что, Сергей?
   - Да ничего. Крест в траве валяется. Дожди,  наверное,  подмыли,  вот
могила и просела. Катюша, ступай осторожнее, тут  и  в  яму  провалиться
недолго.
   Катя подошла к Мещерскому. Действительно,  в  траве  -  крест.  Самый
обычный могильный, из самых дешевых. А под ним словно выворочено  все  -
глина, дерн, трава. Она нагнулась. Странно,  клочья  бурой  сухой  травы
разбросаны по траве свежей, зеленой, будто их кто скосил, да так  тут  и
оставил. Она подняла пучок. Нет, трава не скошена, вырвана с корнем.
   Давно, наверное, неделю назад.  Наклонившись  снова,  она  попыталась
различить  имя  умершего  на  табличке,  прибитой  к  кресту.  Но  буквы
стерлись, ничего не разобрать.
   Кладбищенская контора-сторожка встретила их замогильной тишиной.  Они
долго стучали в дверь, обитую рваным дермантином. Глухо.
   - Поздно сюда притащились. Третий час  уже,  -  Кравченко  глянул  на
часы, - у могильщиков самая работа утром. Сейчас они уже теплые, дрыхнут
где-нибудь на погосте.
   - Но тут ведь заведующий какой-нибудь должен быть, да? Администратор?
- робко предположила Катя.
   - Скажи еще -  бухгалтер-счетовод.  -  Кравченко  заглянул  в  мутное
оконце сторожки. - Ну что? По твоей  милости  приехали,  исполнили,  так
сказать, девичий каприз, а дальше что?
   - А  вы  что,  хотели,  чтобы  я  тут  одна  по  могилам  бродила?  -
огрызнулась Катя. - Кстати, по статистике - большинство нападений, и  не
только с целью грабежа, совершается на женщин именно на кладбищах и чаще
всего в престольные праздники.
   -  Кладбищенский  насильник.  -  Кравченко  хихикнул.  -   Это   твои
пинкертоны в погонах исследования проводили? Сексом-то  он  со  жмуриком
занимался, этот твой гробовой Казанова?
   - Кто это  гробовой  Казанова?  Где  это?  -  любопытно  насторожился
Мещерский.
   И Кате волей-неволей пришлось рассказать то, что она  так  не  хотела
кому-то пересказывать, - сведения Воронова.
   - Вот тварь. - Кравченко даже брезгливо  сплюнул.  -  некрофил.  Дитя
ночи. Знаешь, Катька, что я тебе скажу? С такими нетопырями все эти ваши
процессуальные церемонии - пустая трата времени и  денег.  Ну,  положим,
поймают этого живодера, так месяца три-четыре следователь с ним канитель
будет разводить, потом в  психушку  на  экспертизу  обязательно  сошлют,
потом адвокат будет кобениться, потом год  с  делом  будут  знакомиться,
потом судить года три. А результат? Надо проще. Поймали, растянули,  как
моль на солнышке, и батогов! Публичные телесные наказания  -  они  очень
даже действенны были и полезны.
   - Поймать еще надо дитя ночи-то,. - Мещерский оглянулся по  сторонам.
- Тихо тут как. И птицы не поют, жара. Катюша, мы тут все равно  сегодня
ничего не узнаем. Лучше в городскую администрацию заехать,  в  мэрию,  у
них отдел должен быть по похоронно-ритуальным делам города.
   Они вернулись к машине.
   - Ну и? Домой? - лениво спросил Кравченко.
   - В Стрельненский отдел заедем только,  а?  -  взмолилась  Катя.  Она
чувствовала себя виноватой перед ними  за  эту  и  точно  уж  бесцельную
поездку.
   Кравченко высадил ее у здания ОВД. У него на ближайший час планы были
иные: напротив бывшего райкома на  площади  он  углядел  кафе-бар  "Алый
парус". Их путь с Мещерским лежал теперь туда.
   - Мы там, в зальчике, тебя подождем. А то я есть хочу, как мамонт,  -
заявил  Кравченко.  -  А  на  ментов  мне  сегодня  смотреть  изжога  не
позволяет. Тебе же, душа моя, до нас только площадь перейти, всего-то  и
трудов-то.
   Но и в отделе Кате в эту злополучную пятницу нечем  было  поживиться.
Едва переступив порог, предъявив розовощекому пышке-дежурному  служебное
удостоверение, она поняла, что более неудачного  момента  для  посещения
Стрельненского отдела  и  выбрать  было  нельзя.  В  ОВД  свирепствовала
министерская проверка, и  сотрудники,  особенно  средний  начальствующий
состав, кружили по коридору, как листья, гонимые порывами ветра.
   И все же Катя, улучив минутку,  заглянула  в  кабинет  начальника  по
особо тяжкому криминалу.  Он  был  чертовски  молод,  нервен,  смугл  и,
видимо, еще не привык к вертящемуся креслу "пилот" и обилию телефонов на
подоконнике.
   - Очень приятно. Пресс-центр? Вы брифинг у  нас  выездной  в  прошлом
году проводили. Но сейчас,  извините,  запарка,  проверяющих  нагнали...
Комплексная на носу. А тут, как назло, ЧП за ЧП. А  вы  что,  по  поводу
убийства на двадцать третьем километре?
   Катя хотела было возразить, но вдруг ее словно кто-то за язык дернул:
   - Да, и по поводу убийства тоже.
   - Уже установили личность убитого. Хоть это сделали  быстро.  Из  ЭКУ
телетайпограмма пришла.
   Наш оказался. Точнее, в районе он не прописан, но проживал и  работал
у нас. Заместитель администратора цирка. Цирк, знаете ли, тут к  нам  по
весне  приехал,  -  начальник  усмехнулся.  -  Дети  словно  все  с  ума
посходили. Мой малявка с пацанами по два раза в неделю на  представление
ходит. Я говорю - разорюсь с тобой, зарплаты не хватит. Куда там...  Ну,
зверья полно всякого экзотического. А он у  меня  в  зоопарке  и  забыл,
когда был.
   - Фамилию потерпевшего не подскажете? - осторожно спросила Катя. -  А
то я в сводке прочла, да...
   - Севастьянов Аркадий,  отчества  не  помню.  Жаль,  конечно,  парня,
молодой был еще, мой ровесник.
   Но, - тут он интимно понизил голос, - перспективы  на  раскрытие  уже
есть. Наработки неплохие. Сейчас пока рано писать что-то об  этом  деле.
Да вы и сами человек опытный, не первый год служите.  Но...  перспективы
есть. Это я вам говорю.
   - Извините, а как ваше имя-отчество? - кротко осведомилась Катя.
   - Дмитрий Дмитриевич. А для вас можно проще - Дима. А  вас  Екатерина
зовут. Знаю, мне дежурный доложил. Так что, Екатериночка, через месяц  -
милости прошу ко мне по этому делу.  Раскрытие  лично  обеспечу.  И  дам
интервью лично вам. Эксклюзив, так сказать. Договорились?
   На пороге, уже попрощавшись. Катя глянула на  его  форменный  китель,
видневшийся в полуоткрытом шкафу. Одна звездочка на погоне.  Майор  Дима
что-то уж  слишком  сыпал  обещаниями.  И  для  женатого,  обремененного
отпрыском человека был слишком гостеприимен.
   Напоследок    она    решила    попытать     счастья     в     местном
экспертно-криминалистическом  отделе,  ведь   криминалисты   в   составе
опергруппы выезжали и на кладбище, и на двадцать третий километр.  Но  в
ЭКО, точно шило в  заднице,  сидел  проверяющий.  И  в  его  присутствии
эксперты не то что с  сотрудником  пресс-центра  общаться  страшились  -
дышать боялись!
   Катя пала духом и горько решила: еще один день потерян  безвозвратно.
Вот  яркий  пример  того,  как  не  надо  планировать  работу  по  сбору
материала.
   Кравченко  и  Мещерского  она  застала  в  полупустом  зале  бара   в
состоянии, уже близком к "море-поколенному". На столике  было  тесно  от
пустых бокалов из-под пива и какой-то снеди  в  горшочках,  именуемой  в
меню "рагу по-татарски". Этим вот мясом, тушенным в огромном  количестве
перца, Кате и пришлось заесть точившую ее злость и досаду на столь глупо
и невезуче сложившиеся обстоятельства.
   - Надо было сначала созвониться с районом, а потом  уж  мчаться.  Все
сенсаций ищешь. Опередить все хочешь, сама Не зная кого,  -  выговаривал
ей Кравченко.
   Мещерский тактично ушел к стойке и принес Кате тарелку с  салатом  из
помидоров и персиковое мороженое. И Катя злилась все больше, но  ела.  А
они благодушно тянули пивко, поглядывали на  нее  снисходительно  и  все
ворчали, учили ее уму-разуму.
   Солнышко за окном "Алого паруса" из  шафранно-желтого  стало  медным.
Катя по-хозяйски ухватила руку драгоценного В. А.,  лениво  лежавшую  на
столе, подтянула посмотреть время Батюшки, на часах без четверти  шесть!
Финита. Ничего не остается, как только вернуться домой несолоно хлебавши
Если только...
   - Сережечка, ты наелся наконец? Вот и хорошо.
   Знаешь что, а айда в цирк? - сказала она вдруг, все еще крепко сжимая
запястье Кравченко.
   - В цирк? - Мещерский улыбнулся. -  На  Цветной  бульвар?  Далековато
будет.
   Катя ласково запустила когти в бицепс драгоценного  В.  А.  -  только
попробуй мне перечить, только попробуй!
   - Нет, тут близко. На оптовой ярмарке цирк-шапито дает представление.
- Она ухмыльнулась Мещерскому светло-светло. - Ты когда был в  последний
раз в цирке. Сережечка