раздо лучше ориентироваться,  четче
различать предметы.
   Воронов достал было из кармана фонарик, Никита удержал его - рано! Мы
еще толком не знаем, куда светить, только спугнем.  Стук  повторился.  А
затем... Этот звук Никита не спутал бы ни с чем другим.
   Кто-то копал землю, отбрасывая лопатой грунт далеко в сторону. Мокрая
глина сочно чавкала.
   - Не сейчас, - шепнул он Воронову. - Мы должны  точно  убедиться.  Не
должно остаться сомнений.
   А то скажет потом, что по пьянке заблудился.
   Смутная фигура двигалась в пелене дождя.  Наклонялась,  выпрямлялась,
на секунду застывала, слушала  ночь,  затем  снова  припадала  к  земле.
Внезапно раздался глухой удар. Что-то металлическое  сильно  стукнуло  о
дерево. Силуэт словно растворился во мраке. Никита не видел его,  только
слышал. Шорох разгребаемой  руками  мокрой  земли,  судорожные  всхлипы,
прерывистое дыхание, бормотание... Странное какое-то бормотание,  словно
из полузабытого сна, из детства... Чужие и вместе с тем  такие  знакомые
слова... Колосов вздрогнул. ЧТО ЭТО? Кто там перед ними во тьме?!
   - Никита Михалыч.., это же не... Это вроде...
   Колосов махнул рукой: айда, начали! Свет карманного фонарика в  руках
Воронова вспыхнул ослепительно ярко. Они увидели разбросанные  по  траве
венки, цветы, комья желтой глины, отброшенную в  сторону  крышку  гроба,
зияющую яму, а в ней...
   Человек стремительно выпрямился. Он был  обнажен  по  пояс.  Дождевая
вода текла с него ручьем.
   - Ах ты, тварь!! - Воронов бросился вперед, сиганув  через  могильный
холмик.  -  Стой,  стрелять   буду!   -   Нога   подвернулась,   и   он,
поскользнувшись на глине, с размаха грохнулся грудью на гранитную плиту.
Фонарь шлепнулся рядом. Звон разбитого о камень стекла. Тьма.
   Колосову повезло больше - он не поскользнулся.
   Спрыгнул туда, прямо в разрытую яму, ощущая всей кожей, каждой  своей
клеткой, каждым нервом и ту мокрую, хлюпающую под  ногами  жижу,  и  эту
слизь, и еще что-то холодное, твердое, страшное, там внизу, под  ногами.
Спрыгнул и сразу же понял, что тот, кого он задерживает, тщетно  пытаясь
сжать в тиски это голое, мокрое, стальное, гибкое,  бешено  извивающееся
тело - очень, очень силен. Быть может, гораздо сильнее... Удар  пришелся
в  пресс...  Еще  удар,  стон  боли...  Колосов  почувствовал,  что  ему
вывернули кисть. Хотел было перехватить запястье,  но  промахнулся  и...
Его ударили в грудь, отшвырнули, снова ударили так, что, казалось, ребра
треснут, а потом железной хваткой впились в горло. В какую-то секунду  в
этой тьме он даже видел у самого своего лица его глаза. В них было  мало
человеческого. Так смотрит из мрака в  последний  час  наша  смерть  или
демон, что принес ее с собой на крыльях.
   Бешеным усилием Колосов пытался разжать душащую его  хватку.  Оторвал
противника от себя и ударил коленом ему в пах. Рев боли! Рев не человека
- животного. Тиски разжались. Колосов всей грудью  хватал  воздух.  Свет
фонарей - в этом мокром, призрачном, слезящемся дождем тумане, крики...
   "Я держу  его,  за  волосы  держу,  отпускайте,  Никита  Михалыч!"  -
горячечный шепот Воронова. И снова что-то холодное, твердое под  ногами.
Лучше об этом не думать! И рядом - стон ярости,  разочарования,  хриплый
стон боли...
   Крики подбежавших сотрудников милиции: "Стоять! Наручники! Вытаскивай
его, осторожнее!"
   - Это же не Дыховичный... Это... Кто это?!  -  удивленное,  тревожное
восклицание начальника Стрельненского отдела.
   Незнакомца выволокли из ямы. Его дернули двое здоровенных патрульных.
Держали, прижав лицом к мокрой траве. А он хрипел и не  кричал  даже,  а
выблевывал из  себя  чудовищные  ругательства.  Расстегнутые  брюки  его
спустились почти до колен.
   Никита тяжело дышал, смотрел на эту измазанную грязью голую спину, на
этот затылок. Та фраза, что  он  услыхал  во  тьме,  фраза  полузабытого
чужеземного языка, некогда с такой  неохотой  зазубренного  на  школьных
уроках... Фраза, которую шептали тут на кладбище, в пароксизме животного
вожделения,   припадя   алчным   телом   к   другому   телу,   мертвому,
бездыханному... Mein Liebchen... Никита чувствовал подступающую к  горлу
тошноту. Наклонился и повернул его рывком  -  лицом  к  свету:  Это  был
Генрих Кох. Но сейчас это был  совсем  не  тот  Генрих  Кох,  с  которым
Колосов несколько дней назад беседовал в цирке.  Этого  человека  трудно
было узнать. Эта туманная пелена в его глазах.., безумие, ярость,  боль,
неудовлетворенное желание, тоска... Кох судорожно  вздохнул.  Он  закрыл
глаза. Свет направленных на него фонарей слепил его точно ночную  птицу.
Сову...
   Лопату - короткую, саперную, нашли среди венков. Тут  же  валялась  и
скомканная одежда - кожаная  куртка  и  камуфляжная  майка,  которые  он
сорвал с себя еще там в могиле, над трупом. А при обыске в  кармане  его
брюк нашли и еще одну вещь. Никита смотрел на мокрый, липкий  предмет  у
себя на ладони,  переданный  ему  патрульными.  Это  был  перекрученный,
наполовину уже использованный тюбик вазелина.
 
Глава 21 
 
HEINRICH 
 
   С  новым  обыском,  на  территорию  шапито  нагрянули  в  семь  утра.
Перетряхнули вагончик Коха сверху донизу. Администратор Воробьев  и  вся
труппа с безмолвным  негодованием  взирала  на  это  новое  "бесчинство"
милиции. Ибо в то, что Кох  каким-то  образом  может  быть  причастен  к
убийствам, в цирке не верили или делали вид, что не верят. И  в  этом  и
заключалась основная проблема.
   Перед началом обыска  Колосов  лично  предупредил  всех  сотрудников,
участвовавших в засаде на некрофила: об обстоятельствах, при которых был
задержан Кох, кроме них, пока  не  должна  знать  ни  одна  живая  душа.
Начальник местного ОВД поддержал коллегу: разнесись сейчас  по  Стрельне
слух,  что  "кладбищенское  чудовище"  поймано,  не   миновать   крупных
объяснений с родственниками тех, чьи могилы были осквернены. А в  районе
и так в связи с этим делом напряженно. Как бы до самосуда  не  дошло.  А
ведь многое из того, что оперативникам сейчас и так  уже  очевидно,  еще
придется доказывать.
   И для этого не  раз  возить  его  на  следственные  эксперименты,  на
экспертизы. И это лучше делать без лишней огласки.
   Известие о задержании Коха  было  подано  труппе  шапито  именно  под
соусом "возможной причастности к произошедшим убийствам".  Для  Колосова
подобная версия не была такой уж не правдоподобной.
   У него имелись на этот счет кое-какие предположения, хотя он пока еще
и не торопился высказывать их вслух.
   Но труппа восприняла новость и  появление  милиции  с  плохо  скрытым
раздражением. На сыщиков тут же  посыпались  упреки  в  самоуправстве  и
одновременно  град  хвалебных   отзывов   о   помощнике   дрессировщика:
"Преданный цирку молодой человек!  Сын  уважаемых  родителей!  Известная
цирковая династия!
   Дед - лауреат! У парня большое цирковое будущее - вы не смотрите, что
пока он лишь простой берейтор!"
   От администратора, восклицавшего и увещевавшего громче  всех,  Никита
узнал,  что  Генрих  Кох,  двадцати  восьми  лет,   уроженец   Саратова,
действительно  происходит  из  известной   цирковой   династии   силовых
гимнастов. Сам с четырнадцати  лет  на  манеже  и,  если  бы  не  травма
позвоночника, продолжал бы выступать в  семейном  номере.  В  шапито  он
незаменим. По характеру решителен и бесстрашен.  И  Разгуляев  во  время
самых опасных своих номеров с хищниками полагается на него как на самого
себя. Что уже давно рассматривался вопрос предоставить Коху  собственный
большой аттракцион с дрессурой и...
   - Это роковая ошибка,  поверьте  -  умолял  старик  администратор.  -
Генрих  честный,  исполнительный,  аккуратный  молодой  человек  Правда,
иногда дерзок на язык. Но это возраст! Кто в молодости  не  считал  себя
центром Вселенной? Из хорошей семьи, я его деда знал.  Образован,  книги
любит. Спортом специально занимался!  И  мы  все,  все  готовы  за  него
головой поручиться. Разве такой человек может быть убийцей?
   Никите вспомнилось кладбище, его лицо в свете фонаря... Воробьев  все
говорил, убеждал. Что ж, красноречие администратора понятно,  аттракцион
Разгуляева, на котором держится цирк, снова под угрозой срыва. Выступать
на арене  дрессировщику  без  страхующего  его  помощника  категорически
запрещено правилами техники безопасности.
   Обыск продолжался около трех часов. Хоть  искать  особо  было  негде.
Жилище Коха было поистине спартанским. Кроме сумок с одеждой  и  обувью,
гантелей, тренажера, тут были только компакт-диски и книги. Целая  полка
над старой продавленной тахтой, купленной  по  случаю.  Колосов  их  все
лично просмотрел: учебники немецкого языка, книги по  биологии,  история
крестовых походов, история рыцарских орденов и целая библиотечка поэзии:
Шиллер, Гете, Гейне - на немецком и  на  русском.  А  в  тумбочке  среди
бритвенных принадлежностей еще один тюбик  вазелина,  купленный,  видно,
про запас.
   Никита вспомнил, как давно, еще будучи курсантом "Вышки",  участвовал
на неких "особых профилактических  мероприятиях",  а  проще  сказать,  в
облаве в Измайлове, когда в парке накрывали столичную "голубую" тусовку.
У парней, доставленных в отделение из парковых туалетов, тоже, помнится,
изымали вот такие "вазелинчики". Как они орали, как умоляли не  помещать
их в общие камеры, к другим. И как весело гоготали в ответ на эти мольбы
дюжие патрульные в дежурке и его, Никитины, сокурсники.
   А Колосов сказал  себе:  "Ты  в  армии,  сынок,  ты  в  такой,  блин,
армии..."
   Однако существо,  задержанное  этой  ночью,  хотя  и  пользовалось  в
известных  случаях  вазелином,  не  принадлежало  к  числу  традиционных
"меньшинств".
   А вот к какому числу оно принадлежало... Никита припомнил и  то,  как
недавно  просматривал  банк   данных   по   кладбищенскому   вандализму.
Некрофилов  так  называемого  "чистого  вида"  там  не  числилось.  Были
могильные мародеры, обиратели,  грабители,  низвергатели  памятников  по
политическим и  религиозным  мотивам,  кладбищенские  воры,  насильники,
подстерегающие на кладбищах одиноких женщин, и прочая сволочь.  Но  тех,
кто страдает дикими патологическими отклонениями, тех, кто  предпочитает
занятия сексом не с живыми, а с мертвецами. таких в  банке  данных  пока
еще не водилось. Кох был первым на всю область, слава  богу,  первым  на
весь регион.
   Из справочной же литературы  Колосов  почерпнул  скудные  сведения  о
встречавшихся в криминальной практике "чистых некрофилах". И понял  лишь
то,  что  это  редчайшее  извращение.  Интересно,  подумал  он,  как  бы
заговорили все эти циркачи во главе  с  их  заступником-администратором,
узнай они, что превозносимый ими до небес  "решительный  и  бесстрашный"
двадцативосьмилетний  помощник  дрессировщика  задержан  с  поличным  на
кладбище при попытке совокупления с вырытым им из могилы трупом цирковой
уборщицы, на похоронах которой он только утром присутствовал.
   "Тварь!" - ему вспомнился и  этот  яростный  крик  Андрюхи  Воронова:
лейтенантика там на кладбище прямо трясло от  бешенства.  И  он  еле-еле
сдерживался, чтобы не ударить скованного наручниками Кохаг"
   А когда после спешно проведенного осмотра места они начали  приводить
в порядок могилу Петровой, Воронова мучительно рвало в кустах бузины.  И
Колосову пришлось дать парню свой носовой платок.
   После обыска он вернулся в Стрельненский отдел: Коха пока содержали в
местном  ИВС.  Его  еще  не  допрашивали,  потому  что,  как  докладывал
дежурный,  "задержанный  находится  в  сильно  возбужденном  состоянии".
Изъятые улики - лопату и  вазелин  -  срочно  направили  на  экспертизу.
Оставалось ждать результатов.
   - Никита Михайлович, на пару слов, - к Колосову заглянул следователь,
ведущий дело по "кладбищенскому вандализму", - тут вот в чем проблема.
   Думаю, вы знакомы с диспозицией статьи  "Надругательство  над  телами
умерших и местами их захоронения"?
   - А в чем дело? - спросил Никита.
   - Шеф сказал: Кох и как подозреваемый по двум убийствам проходит. И у
вас в связи с этим с ним серия  оперативных  мероприятий  запланирована.
Так вот, я хотел предупредить вас: не откладывайте дела в  долгий  ящик.
Насколько понял, пока что его  действия  подпадают  только  под  простой
состав статьи, без отягчающих обстоятельств. А там санкция смехотворная.
Либо штраф, либо исправ-работы до одного года.  Арест  в  исключительном
случае и только до трех месяцев. А это значит...
   Колосов выругался. Следователь-умница мог и  не  пояснять,  что  этот
беспредел значит: прокуратура, если упрется, может и не дать санкции  на
арест до суда и держать Коха под подпиской о невыезде!
   - У него блестящие характеристики с  места  работы.  И  администратор
пообещал жаловаться во все  инстанции,  -  заметил  следователь.  -  Так
что... Но за эти три дня  задержания  по  122-й  я  ручаюсь.  А  вот  за
дальнейшее... Особенно  если  у  него  еще  и  какое-нибудь  заболевание
всплывет. Вы же слышали, у него же травма была.
   Следователь вернулся к делам. Колосов  пролистал  УК,  нашел  статью,
прочел "простой состав", послал его в душе  куда  подальше.  Через  пять
минут  он  уже  звонил  в  бронированную  дверь   изолятора   временного
содержания, находившегося в подвале.
   - Задержанного на допрос.
   - Психует больно, - доложил ему начальник ИВС. -  Так  с  виду  вроде
каменный, замкнулся в себе, но.., психует! Уж поверьте, я этой  публики,
шизиков-то этих, перевидал.
   - И конвой пусть в коридоре ждет, -  ответил  на  это  Колосов.  -  И
снимите, пожалуйста, с него наручники. Будьте добры.
   - Снимем, только беды как бы не вышло,  -  мрачно  заметил  начальник
ИВС. Но требованиям подчинился.
   Когда Колосов вошел в следственный кабинет изолятора,  Кох  и  конвой
уже были там. Конвой вышел. Кох  медленно  поднял  глаза.  О,  начальник
отдела убийств еще не  забыл,  как  эта  кладбищенская  могильная  тварь
хватала его ночью за горло, пытаясь задушить! И., мощный  удар  в  грудь
отбросил Коха к стене. Теперь настала очередь Колосова  взять  за  горло
помощника дрессировщика. Кох не ожидал нападения, его застали  врасплох.
Лицо его побагровело, через минуту он  начал  задыхаться.  Колосов  чуть
ослабил хватку.
   - Теперь понятно, отчего хищнички твои с ума  все  вдруг  спятили,  -
процедил он. - О, они ребятки умные, секут быстро. Чуют, чуют за  версту
мертвечину... Ну?  ТЫ,  говорят,  у  нас  тут  снова  перевозбудился?  И
разговаривать ни с кем не желаешь?
   - П-пусти.., от-тпусти меня.., задушишь!
   - Нет, что ты! Мы тебя, сволочь, могли прямо там.., там  оставить.  В
ту самую могилку бы лег. И никто бы не пикнул Ни одна собака справки  не
стала бы наводить, как и  что.  А  здесь..,  здесь  мы  с  тобой  просто
беседуем - Я.., я задыхаюсь! Отпусти меня!!
   Колосов оттолкнул его. Кох сполз спиной по стене, судорожно  растирая
горло, хватая ртом воздух.
   Никита выложил на стол карманный диктофон.
   - Ну? Время не ждет. С тобой пока что  я  беседовать  желаю.  Или  ты
опять отказываешься?
   Кох отвернулся к стене. Эти его бледные мальчишеские веснушки...
   - В цирке  все  тебя  до  небес  превозносят,  -  недобро  усмехнулся
Колосов. - Такой ты распрекрасный парень,  оказывается,  Генрих...  А  я
думаю, стоит разочаровать  твоих  добрых  коллег.  Стоит,  ой  стоит  им
кое-что рассказать про тебя, а? Вазелинчик еще в кармане не завалялся?
   Кох прижался щекой к бетонной стене.
   - Мама,  сестренка,  папа,  двоюродные  братья  у  тебя  в  Саратове.
Вызывать будем. Всех. А как же? - Колосов склонил голову набок. - Сестра
красивая, я  карточку  видел  у  тебя  на  полке.  Артистка,  нет?  Тоже
циркачка? Глазки голубые, как лен, нежные. Придет - узнает,  чем  у  нее
братик старший в свободное от цирка  время  увлекается.  Где  ночи  свои
проводит, с какими бабами трахается... Ну? Что смотришь? При папе, маме,
коллегах, сестренке откровенничать будем? Рискнешь? Или все же  один  на
один предпочтешь? Со мной пока что?
   - Я не могу.., так.., не могу, - Кох указал глазами  на  диктофон.  -
Язык не поворачивается.
   Колосов снова зло усмехнулся, наклонился к задержанному:
   - Ну, ответь мне. Только честно ответь. Ты что - псих, дурак,  идиот,
больной, полоумный?! Ну? Я тебя  спрашиваю!  Ты  больной,  ненормальный?
Молчишь...
   Нормальней всех вас, скажешь. Мозги в порядке - книжечки  читаем-с...
Книжечки, - он снова сгреб  Коха  за  грудки.  -  Ты  все  мне  скажешь,
ублюдок. Все Как, что, по какой причине, когда, где, сколько эпизодов...
   - Я.., мне трудно об этом говорить, я не могу.., я лучше напишу!
   Колосов толкнул его к столу.
   - Напишешь? Ладно. -  Он  вызвал  конвой,  попросил,  чтобы  принесли
бумаги и ручку.
   - Лучше в камере. - Кох затравленно смотрел на конвой. -  Я  один.  Я
там.., там напишу. Там!
   - Два часа даю тебе на чистосердечное признание. - Никита  глянул  на
часы - одиннадцать. - И запомни - по всем эпизодам полный расклад. И  по
тем, что раньше были, в других городах, во время Других твоих гастролей.
- При этом пущенном наугад пробном шаре Кох побледнел как полотно.  -  И
особенно я хочу прочесть четко и ясно - твои мотивы в убийствах Петровой
и Севастьянова Черным по белому прочесть. А также обстоятельства поджога
тобой севастьяновской машины.  Обстоятельства  и  мотивы  того,  как  ты
разрывал и потом снова зарывал могилы. Обстоятельства и мотивы того, как
ты разрубал вырытые тела.
   Тут Никита осекся - дикий взгляд... Кох смотрел на него страшно.
   - Через два часа, - пригрозил ему Колосов.
   И задержанный вернулся в камеру.
   Однако в назначенное время Никита в ИВС не спустился. Разговаривал  с
коллегами из отдела убийств, планировали, что же теперь делать дальше.
   В половине второго из ИВС поступил звонок. Услышав  новость,  Колосов
снова, как и после беседы со следователем, свирепо выругался.
   - А вы куда смотрели?!
   - Да мы же все по инструкции! Товарищ майор, он  и  содержится  пока,
как вы приказали, отдельно.
   Но откуда же мы знали, что у него силища такая медвежья?
   В камере у Коха все эти два часа, как докладывали Колосову конвойные,
все было тихо. За ним время от времени наблюдали сквозь  "кормушку":  он
сидел на нарах, спиной к двери, и вроде бы что-то писал. Но...
   Кох действительно обладал большой физической  силой.  Когда  приехала
"Скорая", Колосов сам лично осмотрел камеру. Правда, все по  инструкции,
никаких посторонних предметов. И лампочка под потолком  забрана  крепкой
стальной сеткой. Но.., часть сетки вырвана.
   - И как это он  ухитрился  куском  проволоки  вскрыть  себе  вены?  -
недоумевали врачи "Скорой". - Ведь обыкновенная железка...
   Колосов  выглянул  в  коридор:  Кох  -  в   лице   ни   кровинки,   с
перебинтованными запястьями, в окружении конвоя. Медсестра делает ему  в
предплечье укол. Оглядел с порога  камеру  -  бетонный  пол,  заляпанный
кровью.
   - Никита Михайлович, гляньте-ка,  -  начальник  ИВС  протягивал  лист
бумаги. Алые строчки, даже рябит от них  в  глазах.  Текст  был  написан
кровью и ко всему еще по-немецки! Была даже подпись: Heinrich.
   - Ну, как он? Жить будет? - спросил Колосов врача.
   - Нас переживет. Правда, суицидные пациенты  нередко  вторую  попытку
делают. - Врач оглянулся на Коха, которого уводили конвойные. - Я  б  на
вашем месте перевел его отсюда куда-нибудь.
   Никита кивнул. В уме он уже перебирал подходящие  СИЗО,  при  которых
имеется тюремная больница.
   В кабинете начальника ОВД уже собралась вся опергруппа. Весть о  том,
что некрофил пытался покончить с собой, вскрыв себе вены, уже разнеслась
по отделу - Ну, кто  в  немецком  силен?  -  спросил  у  коллег  Никита,
демонстрируя кровавую записку. Вроде стихи? Он вертел текст. Надо же как
мелодраматично - алые чернила Ну, чем тут у  нас  в  Стрельне  не  новая
гостиница "Англетер"? Сам он, напрягая давно забытые познания  школьного