ицей имя себе сделал.  Номер
у него коммерческий, в плане сборов выгодный. Он тоже пайщик, ну и вроде
хотел сам у Бромма  часть  акций  откупить,  совладельцем  цирка  стать,
хозяином. Но его деликатно в сторонку попросили отойти.
   - Фамилия?
   - Фамилий я их знать не знаю. На хрен мне их еще запоминать!  У  меня
на это управляющий есть, коммерческий директор, юротдел целый. Мое  дело
следить, чтобы "бабки" на счет регулярно шли. - Клиника разглядывал свои
наманикюренные ногти. - Он, этот фраер,  от  Севастьянова  слыхал,  -  в
цирке вроде звезда, дрессировщик, что ли... И  уволить  его  нельзя,  он
пайщик, а потом номер у него выигрышный, на такие номера  публика  валом
валит.
   - И фамилия его Разгуляев. - Колосов смотрел на фигуранта.  -  Ну,  а
кто же "попросил" его "отойти  в  сторонку"?  Севастьянов?  Ты  ему  это
поручил?
   - Там так запущено все не было. - Клиника  усмехнулся.  -  Ни  я,  ни
кто-то из моих не вмешивался.
   Надобности просто не возникало.
   - Надобность возникла. Аркана прикончили. А он все последние месяцы в
кармане с собой "ствол" носил, так же,  как  ты  вот.  Только  он  носил
заряженный. И я, грешным  делом,  думал,  что  это  ты  так  его,  Макс,
напугал,  что  это  от  тебя  за  ваши  прежние  грехи  с  аммонитом  он
обороняться решил.
   - С каким еще аммонитом, начальник? - Клиника  улыбнулся  грустно,  а
потом все так же грустно добавил:
   - Я вот что тебе скажу, если бы то я был, этот придурок не  то  чтобы
вытащить, даже подумать бы  о  своей  "пушке"  не  успел.  Но...  Я  уже
пояснил, как ко всему этому теперь отношусь. Ну, что.., будете оформлять
протокол свой?
   Колосов достал из кармана "Макаров", взвесил его на руке... Жест  что
надо - пистолет, описав дугу, шлепнулся в бассейн.  Булькнул,  канул  на
дно. Это было, конечно, грубейшее нарушение закона.  Вот  так  оставлять
оружие (кстати, безномерное) они просто не  имели  права,  однако...  Не
один Клиника понимал толк в "честной  игре".  И  даже  если  она  с  его
стороны сейчас была не такой уж и честной, быстро проверить они этого не
смогли бы. Задержи они Консультантова за хранение огнестрельного  оружия
(иных улик на него ведь не было), все вопросы с ним пришлось бы решать в
пожарном порядке в течение трех суток ареста.
   - Не советую  тебе  пока  куда-то  отлучаться  из  Москвы,  -  сказал
Колосов. - И вот что... Тут у вас аптечка найдется? Пластырь тебе нужен.
А то сейчас секретаршу свою испугаешь. Есть в офисе секретарша-то?  Вот,
чудненько. Сейчас поедем навестим ее, заодно и документики на цирк и  на
все остальное глянем. Только пластырь  нужен.  А  то  подумают,  что  мы
гестапо, измордовали тебя тут всего вконец, Клиника.
   Впервые за всю их беседу он назвал его кличку.
   Консультантов тяжело глянул на  него,  заворочался  в  кресле.  Синие
буквы татуировки словно ожили. "Сильно нравятся единственные глаза", эх!
   Колосов был жестоко разочарован в фигуранте. Все  эти  шесть  дней  в
неуловимом Клинике ему мерещился бандит, убийца,  психопат  (пусть  даже
так!), но одновременно и  верный,  влюбленный  романтик.  Одним  словом,
сильная натура. А перед ними предстал в этой бане просто деляга с темным
криминальным прошлым, неуравновешенной психикой и дряблым телом. Колосов
лишний раз убедился -  до  чего  же  обманчивы  тюремные  байки!  Байки,
выползающие из-за высоких заборов с колючей проволокой на  волю,  байки,
так остро нуждающиеся в ярком персонаже,  настоящем  герое.  Пусть  даже
этот "настоящий" и отъявленный злодей. Но если героя нет (а  чаще  всего
так и бывает), байки  эти,  на  удочку  которых  готовы  попасться  даже
опытные корифеи сыска, просто выдумывают его. Как говорится - от фонаря.
Глава 19
 
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО КОРОТЫШКАМ 
 
   Катя была тоже  разочарована.  Конечно,  она  представляла  себе  все
совсем не так. Эту ночь в цирке, и вообще... В какую-то минуту она  даже
горько казнила себя: и зачем приехала, что за авантюра?  Разве  вот  так
что-то путное узнаешь про  этих  людей,  про  убийство?  Разве  вот  так
подойдешь ближе к нему?
   Прогон номера окончился около часа ночи. Разгуляев отпустил (никто на
сей раз никого не загонял) льва Раджу. И сам ушел по тоннелю из  клеток.
Он словно позабыл, что в пустом зале его ждет "корреспондентка". Убрался
и Кох. Рабочие на манеже начали разбирать "централку".
   Катя медленно спустилась по ступенькам  амфитеатра.  Что  же  теперь?
Ночь. До Москвы из Стрельни ни одного автобуса. Метро  вот-вот  закроют.
Такси?
   Она порылась в сумке в поисках кошелька. Двор  кочевья,  несмотря  на
поздний  час,  был  освещен,  окна  многих   вагончиков   тоже   горели.
Складывалось впечатление,  что  здешние  обитатели  очень  мало  дорожат
отдыхом. Двери  ангара  в  глубине  двора  были  приоткрыты.  Там  стоял
"бычок". Двое рабочих разгружали машину, таская в ангар охапками  свежее
сено. Двор пересек уже знакомый Кате фельдшер, тоже нырнул  в  ангар.  И
Катя тут же позабыла и свое разочарование, и желание  поскорее  убраться
отсюда. Ей снова стало любопытно. Цирк  был  таким  местом,  что...  Ну,
кому, например, привезли такую гору  сена?  И  отчего  фельдшер,  только
недавно  осматривавший  Гошку,  снова  куда-то  спешит  в  своем  наспех
накинутом белом халате?
   - Извини, разреши мне пройти.
   Катя обернулась. Илона Погребижская - в джинсах и  футболке,  светлые
волосы  заплетены  в  тугую  косу,  отчего  ей  сейчас  дашь  не  больше
девятнадцати, сгибаясь под тяжестью, тащит  куда-то  два  полных  ведра.
Катя посторонилась, спросила:
   - Помочь?
   - Если хочешь. Спасибо, а то все руки оттянула.
   Катя удивилась: блондинка, с которой они не были знакомы  и  ни  разу
еще не разговаривали, обращается с ней дружелюбно, по-свойски.  Впрочем,
наверняка ей известно, кто такая Катя. Слухи распространяются быстро:  о
чокнутой корреспондентке, слоняющейся по шапито даже по ночам,  все  тут
уже, наверное, знают.
   - Не видела, Липский там? - спросила Илона.
   - Там ваш фельдшер.  -  Катя  взялась  за  ручку  ведра  -  оно  было
тяжеленным, как гроб. - Что это у тебя?
   - Да сироп развела  малиновый.  В  ларьке  сегодня  купила  несколько
брикетов.  Вот,  подружку  свою  хочу  побаловать.  Они  ж,  дураки,  не
понимают, у Линды с нервами не все в  порядке  после  того,  что  тут  в
слоновнике было. А они ей витамины колоть! А она от уколов только хуже в
панику впадает! О, черт, чуть не споткнулась!
   Погребижская  попала  в  выбоину  на  асфальте,  сироп  расплескался.
Торопливый стук каблучков...
   При свете фонаря Катя увидела, что на Илоне, несмотря на  ее  рабочий
наряд,  туфли  на  высоком  каблуке.  Белые   туфли.   Катя   прикинула:
миниатюрная Илона носила примерно тридцать пятый  размер.  И  эти  самые
туфельки  Катя  вроде   где-то   уже   видела.   Однако,   несмотря   на
миниатюрность, силой эта циркачка обладала почти мужской  -  тащить  два
таких ведра.
   Катя и одно-то волокла еле-еле.
   - А  мне  можно  с  тобой  туда?  -  спросила  она,  робко  кивая  на
полуоткрытые двери, откуда разило хлевом.
   - Можно. Только стой в дверях. И заодно Липского покарауль. А  то  он
всех от слоновника в шею гонит.
   И  Катя  увидела  тот  самый  слоновник.  Пятен  крови,  как  она  ни
осматривалась, слава  богу,  нигде  не  было.  Фельдшер  разговаривал  с
рабочими, они окончили разгрузку и  все  втроем  куда-то  ушли.  Слониха
вроде дремала (но дремала ли?) в углу стойла, изредка пофыркивая и звеня
толстенной цепью, обвивающей ее круглую, как бревно, ногу.
   Илона поставила свое ведро у брусьев  барьера,  вернулась  к  Кате  и
забрала  ее  ведро,  потом  безбоязненно  проскользнула  между   нижними
брусьями в стойло. К ней, как змея, потянулся серый хобот.
   - Девочка моя маленькая.., красавица  моя,  напугали  девочку...  Ну,
пей, Линдочка, это же так вкусно.
   Смотри, как вкусно, - Илона зачерпнула пригоршню сиропа  и  протянула
слону. Гибкий хобот  осторожно  коснулся  ее  рук,  ощупал  плечо.  Слон
вздохнул тяжело, печально,  гулко.  И  было  видно,  что  они  с  Илоной
действительно друзья. Хобот скользнул в ведро, потом  согнулся  кольцом.
Слон пробовал сироп. Илона поднялась на цыпочки и  доверчиво  погладила,
потрепала огромное ухо, серое, как одеяло.
   И  вот  тут  Катя  подумала:  вот  и  еще  один  человек,   способный
безбоязненно зайти ночью в слоновник.
   Ей  вспомнились  полные  ненависти   взгляды,   которыми   этот   вот
золотоволосый ангел, так  любящий  вроде  бы  "братьев  наших  меньших",
обменивался с Иркой Петровой,  когда  они  поджидали  у  цирковых  ворот
Разгуляева. Петрова неровно дышала  к  красавцу-дрессировщику.  Эта  вот
Илона, как обмолвился Кох, тоже вроде... "Ну, да, - осенило Катю. - Я же
видела их тогда у ворот, он просто отшил ее, а она... Что это было,  как
не попытка объясниться?.. Итак, две женщины  и  один  мужчина  -  старый
ребус. И вот одна из женщин мертва. Но дело в том, что мертв и  мужчина,
этот Севастьянов... Господи, как же сложно!"
   - Слушай, а чего вы все не спите? Полвторого уже, а у вас  тут  жизнь
ключом бьет. - Катя осторожно подала голос. Слона, несмотря на все  свое
восхищение, она смертельно боялась. - Я сейчас на  репетиции  Разгуляева
сидела, а до этого с вашими гимнастами разговаривала -  думала,  поздно,
пора сматываться, а у вас тут никто, кажется, до сих пор и  спать-то  не
лег.
   - Выспятся, успеют. Завтра все равно все утренние репетиции отменены.
И дневное представление тоже.
   - Почему?
   - Похороны же завтра. Наши на кладбище пойдут.
   Илона сказала это как  бы  между  прочим,  погладила  Линду  и  снова
просочилась сквозь барьер. По ее сухому тону  Катя  сделала  вывод,  что
сама Илона на похороны Петровой не собирается.
   - Ну? - Илона обратила к ней вопросительный взгляд. - Ты чего  там  с
ноги на ногу переминаешься?
   - Так поздно, - Катя отчего-то смутилась. - Я так задержалась  тут  у
вас. И автобусы ушли. Такси придется ловить или частника.
   - Брось, обдерут как липку; Тут с пяти  экспресс  начинает  ходить  -
"Автолайн",  от  метро  до  кладбища  и  обратно.  Пошли  ко  мне  пока,
погреемся, а то что-то зябко стало. - Илона передернула плечами в  своей
тоненькой футболке. - А я тебя видела, - сказала она чуть погодя,  когда
они пересекали двор. - И на той репетиции, и потом, на представлении.
   - И я тебя. - Катя улыбнулась: с этой Илоной было так легко общаться.
- У вас номер классный.
   У тебя и мужа.
   - Это когда я раздеваюсь, что ли?
   - Ты очень красивая. На  тебя  одно  удовольствие  смотреть.  У  тебя
фигура как у античной статуи.
   Катя  помнила  старую  репортерскую  заповедь:   сделай   собеседнице
комплимент (только самым, пожалуйста, искренним тоном), и с тобой,  даже
если сначала не хотели, будут говорить и говорить. Потому что комплимент
из уст женщины - это редкая, но чертовски приятная вещь!
   - А муж твой там? - спросила она.
   - Нет, земляков поехал в аэропорт проводить.
   Братьев-армян, - Илона усмехнулась. - К  нему  иногда  как  наедут  -
целым табором. У него родни пруд пруди и в Ереване, и в Бакуриани,  и  в
Сумгаите. Живут бедно. Думают, раз он артист, да еще в Москве, -  деньги
лопатой гребет. А он человек добрый.., к чужим.
   - А я тоже от мужа сбежала. Даже не знаю; как оправдаюсь, где сегодня
ночь провела, - "честно" поделилась Катя.
   Вагончик Геворкяна и Илоны был такой же тесный, как и у Петровой,  но
зато битком набит разными хорошими вещами: сумки и чемоданы в  углу,  на
кронштейне под потолком японский телевизор-"двойка", холодильник,  тахта
с  подушками,   столик   и   огромное   количество   электроприборов   -
микроволновка, кассетник,  фен  на  подоконнике,  видеокамера  в  чехле,
кофеварка.
   -  Посиди-ка,  я  за  водой,  мигом.  -  Илона  взяла   с   подставки
электрочайник и нырнула в ночь. Катя осталась на пороге. Что это? Или ей
показалось,  или   это..,   тень,   скользнувшая   за   угол.   Быстрая,
безмолвная...
   - Эй, кто там? - крикнула  Катя,  вглядываясь  в  ночь.  Тишина.  Она
быстро спустилась и храбро обогнула вагончик. Никого. Бытовки как черные
спичечные коробки. Но... Катя  поклясться  была  готова,  что  чувствует
чей-то пристальный взгляд из тьмы.
   Взгляд внимательный и стерегущий.
   - Ты что? - Илона вернулась.
   - Не знаю, мне показалось - там кто-то был. - Катя кивнула в темноту.
Илона прислушалась. Кате показалось, что она встревожена.
   - Пойдем, - она подтолкнула ее к вагончику.
   Далекие шаги. Нетвердые, глухие. Катя вдруг почувствовала, что сердце
ее в груди дико забилось. Да кто же это? Этот чертов невидимка?
   - Эй, кто там бродит? - крикнула Илона  хрипло.  -  Баграт,  это  ты?
Идиот! Хватит дурака изображать!
   "Вот оно что... Муж уехал...  А  он  и  не  уехал  совсем.  А  как  в
анекдоте", - страх Кати улетучился, стало  смешно  и  неприятно.  Только
этого еще не хватало - присутствовать при супружеской сцене! Но...
   Темная фигура вышла в полосу электрического света.
   Это был не Геворкян. Не ревнивый муж из анекдота, следящий за  женой.
Это был тощий, длинный...
   - Ромка, ты совсем, что ли, спятил? - зло крикнула Илона. Она  узнала
в незнакомце коверного.
   Кате, правда, показалось, что Дыховичный появился  с  противоположной
стороны от того места, где она впервые заметила это  "что-то"  во  тьме,
однако...
   - Придурок. - Илона втолкнула Катю в вагончик. - Полоумный  придурок.
Как напьется, ничего не соображает.
   - Мне очень неловко, что я тебя  затрудняю,  -  сказала  Катя,  когда
Илона поставила чайник и насыпала в чашки растворимого кофе.
   - Ерунда, я все равно не усну.
   - Бессонница?
   - Вроде того. Тебе с сахаром? Печенье бери. Овсяное.
   Катя смотрела  на  горку  печенья  в  пластиковой  вазочке.  Ей  было
странно: ей, совершенно чужому человеку, вот который раз  уж  предлагают
здесь кров и стол. И делают это так просто,  словно  так  оно  и  должно
быть, словно гостеприимство в порядке вещей. А вот  попробуй  незнакомец
вечером постучаться в дверь вашей квартиры - ведь нипочем  не  откроете,
подозревая грабителя и вора. А тут, в этом кочевье - двери настежь,  все
друг друга знают. И к чужим вроде радушны и вполне приветливы.
   - Мы с тобой даже не представились друг другу, - Катя  улыбнулась.  -
Правда, твое  имя  мне  по  представлению  знакомо,  Илона  -  красивое,
редкое...
   Это сценический псевдоним, да?
   Илона кивнула.
   - А вот у этого старичка, который со слоном,  такая  звучная  фамилия
Ростов-Липский - тоже псевдоним?
   - Нет, у них династия, точнее,  две  династии  были.  Конюшня  -  это
Ростовы, номер был известный, джигитовка, а дрессура - Липские.
   - А у вашего Разгуляева тоже псевдоним?
   Илона не ответила, выключила закипевший чайник, заварила кофе.
   - Спасибо, не  очень  крепкий.  Я  вот  сижу  тут  и  думаю,  -  Катя
вздохнула, - как у вас тут  славно,  по-человечески  хорошо.  Живете  вы
дружно, словно одна семья. И все  же...  Знаешь,  отчего  я  сейчас  так
испугалась  этого  вашего  пьяницу?  -  Она  сделала  страшные  глаза  и
наклонилась к Илоне, словно доверяя опасную тайну:
   - Я думаю, все же тут что-то неладно.
   Кто-то с приветом тут у вас. Маньяк! Ведь два убийства уже... И это я
тебе не как репортер говорю, а  так,  ну,  просто...  Вот  поэтому  я  и
испугалась. И ты, кажется, тоже.
   Илона дотянулась до сумки, валяющейся на подоконнике,  достала  пачку
сигарет и  зажигалку.  Предложила  Кате,  услышав  "не  курю,  спасибо",
щелкнула зажигалкой, затянулась, у - - Что это за парни с тобой были  на
репетиции?
   Здоровый такой и маленький с усиками? Из газеты тоже? - спросила  она
вдруг, внешне никак не реагируя на слова Кати.
   - Муж и его приятель.
   - Муж - это который?
   - Который машину подогнал. Ты ему еще двери открывала.
   - А, молодец парень. - Илона выдохнула дым. - Давно ты замужем?
   - Кажется, всю жизнь.
   Илона усмехнулась,  женщины  порой  понимают  шесть  смыслов  в  трех
словах.
   - А коротышка за тобой как хвост по всему цирку слонялся, я заметила.
Смешной такой, сердитый.
   Катя поняла, что под этим нелестным "коротышкой"  красавица-блондинка
подразумевает Мещерского.
   - Мой тоже, наверное, успела заметить, ростом не вышел. Армянчик мой.
- Илона утонула в дыму. - Так говоришь-то, маленький друг...  Интересное
психологическое наблюдение. - Она оглядела Катю, хотела что-то добавить,
но внезапно прижала руку к  губам,  бросила  сигарету,  резко  встала  -
только чашки звякнули. - Ничего,  так  что-то...  Тошнит  вроде.  Одному
нашему рыбы из Астрахани прислали, рыбы я  натрескалась,  вот  и  мутит,
наверное, с нее. Ну все, вроде прошло. - Она вытерла губы, перевела дух.
Щеки ее, всего минуту назад розовые, стали землистыми.  Села,  аккуратно
поправила чашку на блюдце. - Так о чем это я? А,  о  коротышке  твоем...
Знаешь, в Праге, когда я там работала, у одной из наших такой номер  был
смешной.
   - В Праге? - спросила Катя, следя за собеседницей.  С  Илоной  что-то
произошло.
   - Ну да. Лучшей доли когда за бугром шукала. - Илона улыбнулась. -  Я
смоленская, а смоленские - они такие... По контракту два  года  в  одном
клубешнике выступала ночном. Набрали нас целую группу,  кордебалет.  Ну,
знаешь, объявления дают: "Интим категорически исключен. Танец,  красивая
привлекательная внешность, пластика, вокальные данные".
   Вокал, да... Ну, денежки, правда, платили. Семьсот  баксов  в  месяц.
Там за жилье только дорога платить, а то бы я больше наколотила.
   - А что же ты в Чехии не осталась? Сейчас  многие  туда  перебираются
насовсем. А у тебя контракт был, работа.
   - Я бы осталась. Да... Ладно, чего там,  давно  мы  это  проехали.  Я
лучше про номер расскажу. Там одна у нас была из Киева - "на перевоз  на
Кыев". - Илона усмехнулась. - Девчонка -  ну  что  твоя  баскетболистка,
рост под два метра. Ты тоже,  смотрю,  высокая...  Когда  она  себя  под
музыку демонстрировала, не  только  там  пластикой  или  гарными  своими
полтавскими очами мужиков удивляла,  а  еще  читала  им  этакие  лекции.
Чешский специально долбила, немецкий. Я парочку запомнила -  "Похвальное
слово великанам" и "Похвальное слово коротышкам". -  Илона  облокотилась
на стол. Кате казалось, что ей все еще нехорошо:  глаза  ее  лихорадочно
блестели. - "Мне нравятся маленькие мужчины.  Очень  нравятся...  Потому
что все, чем они располагают, - мало, и они увеличивают это силой  духа,
выкованного  в  жесткой  борьбе  с   самим   собой.   Их   агрессивность
божественна. Они будят во мне материнскую нежность. Нет ничего, в чем бы
большая женщина отказала маленькому  мужчине".  У  нее  бюст  был  пятый
номер. Мужики там от нее тащились все, балдели - как запоет...
   Я тут вот нечто подобное попробовать хотела - не позволили.
   - Почему? - спросила Катя. При этом ей отчего-то вспомнился  сердитый
Серега Мещерский.
   -  Палыч  сказал:   ну,   ты,   Илонка,   даешь,   у   нас   все   же
культурно-развлекательное заведение,  а  не  бордель.  А  я...  Слышала,
наверное, на представлении, что мне эта старая ворона кричала?
   - Не бери в голову, Илона... Знаешь, - Катя смотрела на  собеседницу,
- цирк этот ваш, как я погляжу, очень занятное местечко.
   Она запомнила быстрый пристальный взгляд - Илона потянулась  к  пачке
сигарет и вдруг бросила ее на стол.
   - Знакомых нет, кто травкой выручить может? - спросила она вдруг.
   - Нет, - Катя отвечала спокойно, чуть лениво.
   Репортер и сотрудник милиции - две большие разницы. И кто-то на время
ради пользы дела должен примолкнуть. - Тут, в Стрельне, я слыхала, вроде
на ярмарке у бильярдной можно купить. Даже ночью.
   Дорого, правда.
   - Я ничего крепче не беру, не хочу. И таблетки - тоже муть, одна боль
головная. Травка... Знаешь, иногда покуришь, и все  тип-топ.  И  никаких
житейских проблем. Так, значит, никаких нет ходов?
   - Увы.
   -