ла Катя. В этот миг ей  уже
так ясен был смысл той  Никитиной  фразы:  "Ты  в  цирке  не  появляйся.
Поедешь, когда..." ЗНАЧИТ, ОН УЖЕ ТОГДА ДУМАЛ ОБ ЭТОМ  ВАРИАНТЕ.  -  Кох
только задержан на десять суток. В прокуратуру с его арестом следователь
не выходил.
   - Да один черт - выходил - не выходил! - Мещерский скривился.  -  Кто
же это чудовище разрешит выпустить, раз его с таким  трудом  за  решетку
упрятали! А если он сбежит?
   Катя пила чай. Она знала: весь сегодняшний день Никита  и  почти  все
члены опергруппы провели на  совещании  у  прокурора  области.  Вечером,
собираясь с работы домой, она зашла в розыск. Совещание не закончилось.
   - Потом, потом это просто немыслимо использовать в такой жуткой  роли
тебя - воскликнул Мещерский. - В конце концов, раз Никита  ничего  умнее
не придумал, пусть меня берет! Мы  же  с  тобой  вдвоем  там  были  Я  -
мужчина, а это мужское дело.
   Мужское! Я там быстро со всем  этим  непотребством  разберусь.  Я  им
покажу!
   "Уж ты покажешь", - подумала Катя. Отчего-то в  носу  защипало  -  от
умиления, что ли? Сережечка...
   И вдруг вспомнилось "Похвальное слово коротышкам"  Маленький  мужчина
вызывает прилив нежности... Она  посмотрела  на  Мещерского  -  хрупкий,
розовый от возмущения, усики топорщатся.  Подняла  глаза  и  встретилась
взглядом с Кравченко. Он вернулся в комнату. Его  фигура  занимала  весь
дверной проем. Катя выпрямилась, отодвинула чашку. Ну, что  ты  смотришь
на меня? Что ты смотришь на меня..,  так?  Помнится,  одна  блондинка  в
цирке, которая уже ничего никому не расскажет, говорила о том, что  есть
и "Похвальное слово великанам".
   - Знаешь, Сереженька, сейчас пока рано говорить, осуществим этот план
или нет, - сказала она Мещерскому, глядя на Кравченко. - Все решится...
   И если это возможно, я... Ну, одним словом... И потом никакого  риска
в этом нет. Если бы был риск, Колосов просто бы ко мне не обратился.  Он
же знает, что я жуткая трусиха и паникерша. И потом, знаешь,  сегодня  я
совсем о другом хотела с тобой посоветоваться.
   - О чем? - тревожно спросил Мещерский. А сам подумал: "Нет,  я  этого
так не оставлю. Я не допущу.
   Ишь чего придумали! Завтра же Никите позвоню"...
   - Я все тебе рассказала. Теперь ты знаешь, какая там.., в этом цирке,
- Катя отчего-то вдруг запнулась, - ситуация Ты знаешь, какие  показания
они дают. В чем признаются. Вот и скажи мне, скажи, по-твоему, там  хоть
кому-то можно верить? И что тебе кажется там правдой, а что ложью?
   - Катя, выражай мысли проще. - Мещерский хмыкнул. - Можно из  них  из
всех верить дрессировщику  львов  или  леопардов?  Ты  ведь  именно  это
спросить пытаешься?
   Катя почувствовала, как покраснела. Черт, а ведь  хвалилась,  что  не
"вспыхивала как мак" со времен школьных невинных амуров. Сколько же  яда
в коротышках - это ж надо!
   - Разгуляеву я не верю, Катя, - отрезал  Мещерский.  -  И  совсем  не
потому, что...  -  Он  покосился  на  Кравченко.  -  Ты  вот  им  просто
ослеплена, а я.., а мы с Вадькой... Да ты на номер  его  погляди!  Звери
беснуются, кричат... Бьет он их. Бьет! Причем не на глазах публики, а на
репетициях, то есть тайно, подло. Укротитель хренов! А я вон  слыхал,  в
каком-то цирке - тигров, что ли, вообще без клетки на  манеж  выпускают.
Номер, скажешь, другой? Нет, отношение другое, Катенька. Сердце  другое,
человеческое.
   Они ж не любят его, этого твоего героя, ни львы, ни леопарды.  Боятся
его, ненавидят. А звери, они, Катя, печенкой зло и добро чуют.
   - А вот я ни зла ни добра там не чувствую, - сказала Катя.  -  И  мне
как-то странно... Заметь, из всех показаний мы уже довольно  многое  про
них знаем.
   Кто с кем жил, кто кого бросал, кто кого ревновал, кто кого любил.  А
вот я ничего этого конкретного, настоящего там как  раз  и  не  увидела.
Только слова.
   - Еще нам известно, кто с кем конфликтовал из-за денег, кто  от  кого
заимел ребенка, кто хотел сделать аборт, да не  успел,  потому  что  его
прикончили...
   Катя, это жизнь. Там в цирке - жизнь, как и везде. - Мещерский  пожал
плечами. - А в жизни много  ты  видишь  этого  самого  -  ярких  чувств,
переживаний, страстей? Об этом люди только говорят, якобы подразумевая в
своих поступках, но начнешь разбираться и . Но и это  тоже  жизнь.  А  в
жизни дистанция огромного размера между тем,  что  люди  Чувствуют,  что
говорят, что в этот миг думают - и что показывают на этом  вашем  глупом
предварительном следствии!
   - Ну, тогда,  Сережа,  выходит,  Колосов  сто  раз  прав,  -  грустно
усмехнулась Катя. - Можно еще миллион раз их всех  допрашивать,  следить
за ними, проводить тысячи экспертиз. Но  все  равно  как-то  сдвинуть  с
места  этот  воз  можно  только  ОДНИМ  СПОСОБОМ.   -   Она   запнулась.
ПОЧУВСТВОВАЛА...
   Кравченко стоял за спинкой ее кресла. Наклонился, коснувшись  грудью,
свитером - наклонился за.., долькой лимона.  И,  как  верная  услужливая
жена, Катя опередила его желание - Кравченко  взял  лимон  у  нее.  Катя
сильно-сильно сжала его руку. Пожалуйста, не отнимай.., не  вырывайся...
ПОЖАЛУЙСТА! Кравченко сел  на  подлокотник  ее  кресла.  Заслонил  собой
ночное окно, огни города, звезды, луну - весь мир. Катя провела  ладонью
по его свитеру.
   Какой красивый вязаный узор... Чудесный, божественный, родной...  Она
чувствовала: ОН ЗДЕСЬ, РЯДОМ С НЕЙ. ОН НИКУДА НЕ УЙДЕТ. СЛАВА БОГУ,  ОНИ
СНОВА...
   Мещерский из своего угла кашлянул, потянулся за сигаретами.
   - Ребята, мне пора, - сказал он.
   А что он мог сказать им еще?
 
Глава 29 
 
ЗАКРЫТЫЙ ПРОЦЕСС 
 
   В спецавтозаке и в наручниках из следственного изолятора в управление
розыска доставили Генриха Коха. Разговор, который  предстоял  начальнику
отдела убийств  с  обвиняемым  по  статье  "Надругательства  над  телами
умерших", не предназначался для стен и ушей тюрьмы.
   Колосов удалил конвой, сам снял с Коха наручники. За дни, проведенные
в неволе, после неудавшейся попытки самоубийства Кох сдал. Лицо его было
пепельным,  осунувшимся,  мрачным.  После  того  как  его  выписали   из
санизолятора, Колосов сделал почти  невозможное,  добился  у  начальника
СИЗО, чтобы Коха держали сначала  в  одиночке,  а  затем  в  двухместном
боксе. Переводить его  в  общую  камеру  он  категорически  запретил.  В
каменном мешке, где содержалось более сорока заключенных,  некрофила  (а
Никита знал: как ни скрывай статью, по которой сидишь, все  тайное  рано
или поздно станет явным)  низвели  бы  до  уровня  животного.  И  против
группового насилия и издевательства Кох  даже  со  всей  его  физической
силой все равно ничего бы поделать не смог.
   Рапорты наблюдения каждое утро ложились  на  стол  начальника  отдела
убийств.  "Источник",  деливший  с  Кохом  тюремную  баланду,   подмечал
некоторые весьма характерные особенности. Например, не только в  беседах
со следователем, но и в приватных разговорах с сокамерниками Кох наотрез
отказывался  даже  от  самой  идеи  взять  себе  адвоката.  Он  держался
замкнуто, в контакты почти  не  вступал,  уходил  от  всех  традиционных
разговоров "кто за что сидит".
   Когда на эту тему его начали разрабатывать более плотно, он отделался
скупым ответом, что, мол, задержан за убийство. Ни словом не упомянув ни
о своей невиновности, ни о реальном положении вещей.  Он  также  отвечал
упорным отказом на все провокационные  предложения  сокамерника  послать
негласно  весточку  родным.  Складывалось  впечатление,  что  он  вообще
старается оборвать все связи с  родственниками  и  коллегами  по  цирку.
"Источник" отмечал также, что фигурант всякий раз чрезвычайно болезненно
реагирует на слово "суд". По специальному заданию Колосова тема будущего
суда регулярно затрагивалась в камерных беседах.
   Кох панически  боится  открытого  судебного  разбирательства,  боится
огласки того, что совершил - к такому выводу за дни общения с фигурантом
пришел "источник". И прочтя об этом черным по белому в  рапорте,  Никита
понял, что на этот раз не ошибся в  своих  расчетах.  Именно  на  страхе
некрофила перед оглаской его деяний  можно  было  попытаться  сыграть  в
полезную для дела игру. Но Колосов не знал, к чему это все приведет.
   Совещание у областного прокурора по  поводу  предложенного  им  плана
операции было длительным и бурным. Однако  с  непониманием  или  упрямым
противодействием Колосов не столкнулся. Наоборот, коллеги слушали его  с
напряженным  интересом.  Но  затем  начали  ожесточенно  спорить:  "за",
"против",  "возможные  негативные   последствия",   "А   если   она   не
согласится?", "Он не тот человек, которого  можно  использовать  в  роли
открытого источника"...
   Никита отлично знал, кто подразумевается под словами  "он"  и  "она":
Катя и Генрих Кох. Им отводились главные роли в предложенном  им  плане,
однако...
   "Мы не можем с ним таким торговаться.  Это  незаконно,  во-первых,  а
во-вторых, просто немыслимо!
   Все мы знаем, что он совершил. И вообще, что мы можем предложить  ему
взамен?" Этот сакраментальный вопрос задал  прокурор.  Ответ  начальника
отдела убийств был выслушан и принят к сведению, но споры не  утихли.  В
принципе во всех этих служебных прениях Никита не понимал одной  простой
вещи: по закону арест  Коха  и  содержание  его  до  суда  под  стражей,
учитывая санкции вменяемой ему статьи, были еще, как  говорится,  писаны
вилами на воде. Он и сам, помнится, не был уверен, что Коха арестуют,  и
даже сильно переживал, что с таким трудом пойманный некрофил по  капризу
"добренького"  судьи  или  прокурора-гуманиста  может   оказаться   "под
подпиской".
   Однако в реальности все оказалось как раз наоборот.
   Арест оказался делом решенным. И когда  он  сам  (сам!)  лишь  только
намекнул на то, что в интересах раскрытия дела о трех убийствах  следует
заменить Коху санкцию на более мягкую, то какая  же  лавина  негодования
обрушилась на его голову! "Да как же это можно?! - возражали ему. -  Ты,
Никита Михайлович,  отдаешь  ли  себе  отчет?  Это  опасный  преступник,
маниакальная, психически неуравновешенная личность! А ты предлагаешь..."
   Даже  собственные  коллеги-сыщики  поначалу   встретили   колосовские
предложения в штыки. Малыш Воронов даже плюнул в сердцах:  "Да  ты  что,
шеф, очумел?! Ты что, забыл, какой он там, в могиле, был?!
   Это же нелюдь, форменный упырь!"
   И вот "упырь" сидел в кабинете розыска. Осторожно  растирал  затекшие
после "браслетов", заклеенные  пластырем  запястья.  Казалось,  Кох  был
тревожно удивлен и готовился к худшему. Но Никита не торопился  начинать
беседу. Им пока спешить было некуда.
   В КОНЦЕ КОНЦОВ НА ТОМ СОВЕЩАНИИ ОН УБЕДИЛ ВСЕХ. Ему дали добро  -  со
скрежетом,  скрипом  зубовным,  после  долгих   дебатов,   консультаций,
согласований, звонков - в министерство,  прокуратуру,  иные  вышестоящие
инстанции... Дали!
   Это был карт-бланш на  операцию.  Однако  при  этом  было  сделано  и
строгое предупреждение: если что не так, отвечаешь лично и... Ну,  ты  в
органах не первый год, сам знаешь чем. Никита знал, ЧЕМ ОН РИСКУЕТ.  Бог
мой, он знал -  должность,  погоны,  перспективы,  карьера,  честолюбие,
но... Он не думал об этом.
   Перед ним все время была КАТЯ. Надо же было так случиться, чтобы  это
оказалась именно она. Катя...
   Она  так  легко  согласилась.  Она  вообще  всегда  ко  всему  внешне
относится легко. Не потому, что не понимает настоящего положения  вещей.
А потому... Да что  там  говорить  -  он  сам  отрезал  ей  все  пути  к
отступлению. Мещерский звонил ему, требовал, просил, предлагал себя  "на
эту чертову роль!". "Ну какая тебе разница, - убеждал он. - Мы же вместе
нашли эту циркачку! Мы были там вдвоем. Оставь Катю в покое. Зачем ты ее
втягиваешь во все это? Бери меня!"
   А Катя сказала: "Хорошо. Раз это тебе нужно - я согласна, Никита".
   А ему от нее... Господи боже мой, да разве ему это от нее было нужно?
Разве ЭТО все эти годы?
   - Для чего меня  сюда  привезли?  -  хрипло  спросил  Кох.  -  Что-то
случилось?
   - Случилось, - Колосов включил в ящике стола  диктофон,  -  случилось
то, что в вашем распрекрасном цирке произошло еще одно убийство.
   Кох втянул голову в плечи.
   - Кого убили? - спросил он после долгой паузы.
   - Я скажу тебе, Генрих. И скажу кое-что еще.
   И лучше для тебя будет, если ты очень, очень внимательно отнесешься к
моим словам. И моим предложениям.
   Минул час. Конвой скучал в коридоре. А опергруппа  в  полном  составе
сидела в соседнем кабинете, ожидала: когда Колосов закончит и представит
на суд коллег аудиозапись вербовки.
   - А в обмен на выполнение задания  -  наши  условия:  нахождение  под
подпиской до суда. И самое для тебя главное:  закрытый  процесс.  Полная
гарантия сохранения тайны. И если и далее будешь  на  нас  добросовестно
работать - полная конфиденциальность. - Колосов медленно излагал условия
"торга". - Твои родители, сестра, твои коллеги в цирке - им  всем  будет
известно лишь то, что ты  судим  за...  злостное  хулиганство.  Во  всех
учетах, картотеках, справках в дальнейшем будет фигурировать эта статья.
   - Они что.., до сих пор не знают, за что меня взяли?  -  Кох  подался
вперед. - ТЫ ЧТО, НЕ СКАЗАЛ ИМ?
   - Они знают лишь то, что тебя  задержали  по  подозрению  в  убийстве
Петровой и  Севастьянова.  Теперь,  после  известных  событий,  от  этих
подозрений не осталось камня на камне. Ты чист в их  глазах.  В  будущем
они узнают, что тебя будут судить за.., драку с сокамерником,  учиненную
тобой во время твоего пребывания в изоляторе. То есть за хулиганство:
   Кох смотрел на Колосова. Он не верил. Это так  явно  читалось  в  его
взгляде.
   - Порезы зажили? - спросил Никита.
   - Что? Да... Почти. - Кох рассеянно глянул  на  полоски  пластыря  на
запястьях, наклеенные еще в тюремной больнице.
   - Ты понял, что я тебе сказал?
   - Я понял.
   - И ты согласен?
   - Я.., согласен. Да. Только...
   - Что только?
   - Ты говоришь - эта корреспондентка из газеты... А что, если вы на ее
счет ошибаетесь? А если ничего не получится?
   Колосов присел на  подоконник.  Кох  знал  теперь  достаточно,  чтобы
сыграть отведенную ему в этом СПЕКТАКЛЕ роль.  Роль  открытого,  ложного
источника.  Роль  своеобразного  "загонщика".  А  роль  ПРИМАНКИ,  новой
возможной жертвы отводилась в его плане...
   Когда он объяснял Кате суть  своей  идеи,  все  на  словах  выглядело
примерно так:
   "В тот вечер Погребижскую нашли ты и Серега, - говорил он.  -  И  она
была еще жива. Это очень  важно  для  нас.  Да,  она  ничего  не  успела
сказать, не назвала имени, но... Катя, все дело в том, что остальные,  и
думаю, ОН среди них, подошли к конюшне гораздо  позже.  И  всем  им  без
исключения стало известно, кстати от тебя же, что Погребижская  какое-то
время была еще жива. И что в эти минуты с ней рядом находилась ты, Катя.
Пусть нам не повезло, и на самом деле она ничего не успела  сказать.  Но
ведь  она  вполне  могла  это  сделать,  правда?  И  вот  теперь   давай
порассуждаем. Что мы вообще знаем о том вечере в цирке?
   Шла, как обычно, подготовка к представлению.
   Погребижская какое-то время находилась у себя  в  гардеробной.  Потом
что-то произошло. Либо по пути к шапито она случайно встретила кого-то у
конюшни, либо он ее там подстерегал, либо  сам  под  каким-то  предлогом
зазвал ее туда. И уже там по неустановленной нами пока причине нанес  ей
смертельные ранения.
   Эксперт обращает внимание на их "эмоциональный  характер"  -  Грачкин
фигурально, конечно, выразился, но мы его поняли. Кто-то там  у  конюшни
действовал словно в исступлении. И этот человек ушел  оттуда  с  твердым
убеждением: он убил. Но прошло полчаса, Погребижскую обнаружили.  И  вот
теперь представь себя на месте убийцы. Он вместе  с  остальными  узнает,
что ее нашли и что она жива. Каково в  этот  миг  его  состояние?  Он  в
панике! Он чувствует реальную  угрозу.  Вот-вот  она  заговорит,  и  его
изобличат. Затем он узнает: Погребижская умерла. И в последние мгновения
ее жизни с ней рядом, с ней, его жертвой, были двое: корреспондентка  из
газеты и фотограф. А потом только ты одна, потому что фотограф бегал  за
подмогой. И  вот  с  этого  момента,  думаю,  ты,  Катя,  сама  того  не
подозревая, стала для НЕГО очень важной персоной. Персоной, от  которой,
быть может, зависит его жизнь и безопасность.
   ОН, как и всякий на его месте, сейчас не может не думать о  том,  что
же происходило там, возле конюшни, когда его жертва была еще жива. И при
твоем появлении в цирке ты станешь для него объектом самого пристального
наблюдения. Он будет терзаться: зачем ты приехала? А вдруг  тебе  что-то
известно? Ты о чем-то догадываешься? Возможно,  Погребижская,  не  успев
прямо назвать его имени, все же как-то  намекнула,  дала  тебе  какой-то
ключ, который может его раскрыть...
   И представь себе его состояние, когда он вдруг поймет,  что  все  эти
его смутные опасения и догадки внезапно вроде бы начнут подтверждаться.
   С одной стороны, корреспондентка  поведет  себя  так,  словно  она..,
действительно о  чем-то  догадывается.  И  что-то  самостоятельно  хочет
раскопать. А с другой...
   В цирк в это же  время  неожиданно  вернется  выпущенный  на  свободу
Генрих  Кох.  И  одновременно  с  его  возвращением  по  цирку  поползут
странные, но весьма упорные слухи о том, что  его  выпустили  не  просто
так, а... - вот теперь, Катя, слушай меня внимательно - а потому, что на
момент убийства Погребижской только у  него  одного  из  всей  труппы  -
железное алиби. И более того: он,  как  единственный  человек  в  цирке,
который сейчас вне подозрений, теперь сам помогает милиции. Об  этом  он
осторожно намекнет Воробьеву и  другим  из  нашего  "списка":  он,  мол,
помогает ментам, потому что хочет помочь цирку выпутаться  из  беды,  он
хочет избавить их от этого кошмара, потому что любит цирк всем сердцем.
   Он  признается,  что  ему  поручено  настойчиво  приглядывать   за..,
корреспонденткой, которая в момент смерти находилась подле Погребижской.
У ментов, сообщит Кох, мол, есть веские основания подозревать,  что  она
располагает важной информацией, которую, как истый газетчик, скрывает до
поры до времени, пытаясь самостоятельно вести расследование.
   А ему, который теперь полностью вне подозрений,  поручено  не  только
следить за ней  и  охранять  ее,  но  и  постараться  вынудить  сообщить
известные ей сведения о личности убийцы. В цирке слухи распространяются,
как  чума.  И  когда  в  них  тот,  кого  мы  ищем,   найдет   косвенное
подтверждение своим собственным догадкам, возможно, он..."
   Никита  в  том  памятном  разговоре  с  Катей  объяснял  все  излишне
подробно. Можно было проще:
   Коху отводится роль открытого источника. Тебе -  приманки.  И  убийца
должен как-то среагировать.
   Возможно, он как-то проявит себя в отношении источника слухов или  же
в отношений той, в ком  почувствует  для  себя  угрозу,  -  в  отношении
корреспондентки из газеты. В отношении тебя, Катя. И в этот момент мы  в
свою очередь среагируем на него.
   Он мог сказать и  еще  короче:  убийца,  возможно,  снова  попытается
напасть, чтобы обезопасить себя.
   И вот тогда...
   Катя слушала его, не перебивая. Когда же он спросил ее,  согласна  ли
она помочь им, - сказала:
   "Да". Согласилась слишком  даже,  на  взгляд  Никиты,  легко.  И  ему
отчего-то больно было вспоминать выражение ее глаз в этот момент.
   А вот Кох...
   - Генрих, ты меня понял? - повторил Колосов.
   - Я понял. Я постараюсь. Сделаю все, как ты говоришь. -  Кох  вскинул
голову, словно пытаясь что-то прочесть в лице начальника отдела убийств.
- А ты обещаешь, что это будет закрытый процесс?
   - Это тебе обещает прокуратура. От себя лично я тебе обещаю,  Генрих,
другое. - Никита наклонился к нему,  опершись  кулаками  на  стол.  -  Я
обещаю, что глаз с тебя не спущу ни сегодня,  когда  тебя  выпустят,  ни
завтра, ни через месяц, ни через год.