немецкого, с трудом разобрал лишь первую строку: "Mir war, als  musstich
graben"...
   - Никита Михайлович, у меня знакомая есть, педагогический  закончила,
учительницей работает, я  ей,  разрешите,  это  покажу  -  она  немецкий
преподает!
   Воронов проявляет  инициативу.  Лейтенантик  оклемался  после  ночной
засады и явился на службу.
   Молоток. Колосов протянул ему записку.
   - Только обращайтесь аккуратно, это все же вещдок.
   - Вот это слово означает вроде "копать", - сказал Воронов.
   - Давай звони учительнице своей, филолог! - Колосов начинал  злиться.
Он чувствовал: события вот-вот выйдут из-под контроля. "Чистосердечного"
с первой попытки они от некрофила не добились. Ну ничего,  главное,  Кох
жив. У них еще есть время. И кровавыми соплями он не отделается.
 
*** 
 
   Без четверти шесть Катя спустилась в розыск.
   Странно, начальника отдела убийств она  застала  в  родном  кабинете.
Никита вернулся из Стрельни. Сидел  за  столом,  читал  какую-то  книгу.
Увидев на пороге Катю, встал, а книгу захлопнул. Она прочла заглавие  на
обложке - "Судебная психиатрия".
   - Никита, кого вы задержали сегодня ночью? -  спросила  Катя,  плотно
прикрывая за собой дверь.
   Вот так - ни здравствуй, ни привет, а  сразу  в  лоб  -  кого  взяли.
Сейчас спросит  "за  что?"  Никита  прикидывал,  откуда  сведения  могли
просочиться к Екатерине Сергеевне. Воронов, конечно!  Какие  могут  быть
тайны у мальчишки, пишущего стихи?
   - Ты присядь, пожалуйста, - сказал он. - Хочешь,  чтобы  я  обозначил
имя? А зачем? Ведь ты и так его уже знаешь. Катя.
   - Я подумала, это какая-то ошибка. - Она села, тревожно глядя на  эту
"Судебную психиатрию". - Он совершенно не похож на...
   - На кого?
   - На некрофила, - она произнесла это слово с заметным усилием.
   - А на убийцу?
   Катя не ответила.
   - Ты ездила в цирк?  -  спросил  Никита.  -  Только  не  говори  мне,
пожалуйста, что ты там еще ни разу не была.
   - Я ездила в цирк. Я была там. И я говорила с ним. И с другими  тоже.
И я.., я совершенно запуталась.
   Колосов сбросил книгу в нижний ящик стола.
   Включал и выключал свет  настольной  лампы,  хотя  за  окном  светило
солнце.
   - Ну, рассказывай,  -  произнес  он  так,  словно  делал  ей  великое
одолжение. - Хочу послушать, что ты сама обо всем этом думаешь.
   Молчать было глупо. Она же сама пришла! Никита слушал  внимательно  и
отрешенно. Затем довольно сухо изложил голые факты  и  события  минувшей
ночи. Катя была потрясена.
   - Он разделся и спрыгнул в могилу? - спросила она.
   - Угу.
   - И пришел на кладбище под проливным дождем? В грозу?
   - Угу.
   - Ив камере пытался вскрыть себе вены?
   - Угу.
   - И ты сказал.., эта фраза, что ты слышал от него там, на кладбище...
   - "Mein Liebchen". Наверняка знаешь перевод.
   Катя кивнула - Но ведь и намека  не  было  на  то,  что  Петрова  ему
нравилась! Я же говорю тебе, я  слышала,  что  ему  "вообще  плевать  на
женщин".
   - На живых, - Колосов поднял на нее глаза. - На живых,  Катя,  вот  в
чем штука-то. Смотри, что он нам оставил в качестве посмертного  письма.
- Он достал из стола фотокопию записки Коха.
   Катя просмотрела ее. Потом взяла листок с переводом. Никита вспомнил,
как  делали  этот  перевод:  малыш   Воронов   постарался   через   свою
подружку-учительницу. "Это и точно стихи, Никита Михайлович, - сказал он
озадаченно, - знакомая моя поначалу переводить дословно стала,  а  затем
порылась в книге и уже готовый перевод нашла. Это вот: "Mir war, als..."
- "Мне снилось, что яму копал я, вечерняя близилась мгла. Копал в ширину
и в длину я - и это могила была..."
   Никита следил, как сейчас эти же самые строки читает Катя:  "И  будто
бы к этой работе был вынужден чем-то, но знал: что только ее я окончу, я
все получу, что желал" .
   - Был вынужден чем-то... - повторила Катя,  вернула  листок  и  снова
спросила:
   - Значит, он пришел на кладбище под проливным дождем в грозу?
   - Припекло ублюдка. Ты бы видела это зрелище: дождь, молния  и  в  ее
фантастическом призрачном свете его голая  задница  и  спущенные  штаны.
Кино!
   Стивен Кинг.
   Катя отвернулась  к  окну.  Что  можно  ответить  на  его  намеренную
грубость?
   - Тебе не кажется, что он попытался объяснить? - спросила  она  после
паузы.
   - Что?
   - В первую очередь даже  не  вам,  а  себе  природу  этого  страшного
наваждения.
   - Трупомании своей?
   - Я не знаю ,  быть  может,  и  чего-то  еще..,  у  тебя  есть  копии
протоколов обыска и осмотра его вагончика? Можно я посмотрю?
   Он выдал ей копии. Наблюдал, что  она  там  выискивает.  О,  конечно,
изучает, какие книжечки держал некрофил у себя на полке Эх,  Катюшенька,
вечно тебе кажется, что весь  мир  вращается  только  вокруг  книг  -  О
крестоносцах он Игорю Дыховичному рассказывал, - заметила вдруг Катя.  -
Парень его, затаив дыхание, слушал.  Тебе  бы  тоже  не  мешало  с  этим
мальчишкой побеседовать Они с Кохом вроде приятелей. Он наверняка  может
что-то о нем рассказать.
   И значит, помимо некрофилии, вы его и в убийствах подозреваете?
   - А что, он такой вот, по-твоему, не способен на убийство? К тому  же
Петрову лопатой убили, знаешь ведь отлично.
   - А что эксперты говорят?
   - Изучают пока представленные образцы.
   - Но мотив? Для чего Коху убивать Петрову? - не выдержала Катя.
   - Для чего? - Колосов прищурился. -  Ну,  быть  может,  затем,  чтобы
заполучить еще один вожделенный свежий труп. А чтобы  заполучить  его  -
надо  убить  -  Это  дикость!  Невозможно  это,  не  правдоподобно!  Ну,
хорошо.., а Севастьянов? Его-то для  чего  убивать  и  потом  сжигать  в
машине?
   - Его.
   Сама же говоришь: Кох Разгуляева ненавидит  в  душе.  Завидует  вроде
Причину зависти, думаю, разгадать нетрудно. Разгуляев звезда  манежа,  а
Кох у него на побегушках. Хотя порой  самую  трудную  и  опасную  работу
выполняет. Естественно, хочет парень иметь свой собственный аттракцион.
   -  Ну  и  убил  бы  тогда  Разгуляева!  Из  зависти.  При   чем   тут
Севастьянов?
   - В цирке все знали о конфликте между Севастьяновым и дрессировщиком.
Многие подозревают Разгуляева, только помалкивают. И еще  этот  пистолет
подброшенный, отмытый кем-то с мылом...
   Вроде бы подброшенный... А ведь по этой улике мы Разгуляева почти уже
задержали. Все к этому шло, не вмешайся Воробьев с Дыховичным Так что...
   - Ты хочешь сказать, что Кох мог застрелить Севастьянова и  подбросил
пистолет Разгуляеву, чтобы того обвинили в убийстве? И  все  ради  того,
чтобы отнять у него номер в каком-то  жалком  шапито?  -  Катя  покачала
головой. - Извини, Никита, но это получается:  в  огороде  -  бузина,  в
Киеве - дядька. Эта твоя версия...
   - Наплевать на версии. - Колосов встал, отошел к окну. -  Катя,  если
честно, мне сейчас на все эти виртуальные домыслы наплевать и растереть.
Он и так мне все скажет.
   - А если не скажет?
   - Кто? Кох? Мне?
   Катя умолкла. Бог мой, такая самоуверенность!
   Наш  Гениальный  Сыщик  в  полном  своем   грозном   профессиональном
великолепии. Она снова перечла перевод записки Коха. "И будто бы к  этой
работе был вынужден  чем-то..."  Какая  странная,  полная  безысходности
фраза! Что же вынуждало этого парня, с которым  она  всего  сутки  назад
разговаривала, в грозу, прихватив с  собой  лопату,  идти  на  кладбище,
раскапывать могилу и..
   - Никита, - сказала  она  тихо,  -  только  честно  скажи.  Это  было
страшно, да? Когда вы его брали там, на могиле? Страшно?
   Колосов обернулся, кивнул.
   - Это был не он. Катя. Вообще, я ничего подобного в жизни  не  видел.
Это было.., словно не человек, а что-то другое...
   - Не слыхал фразу: человека преображает любовь? - Катя спросила это с
какой-то  недоброй  нервной  усмешкой.  Циничной  усмешкой,  которая  не
понравилась Колосову.
   - Ты насчет экспертизы интересовалась, - сказал он, помолчав.  -  Так
вот, не очень обольщайся.
   Эксперты дали заключение, что Петрова убита лопатой  и  что  трупы  в
Нижне-Мячникове разрублены тоже  лопатой  (при  этом  Катя  вспомнила  -
сердце, вырванное из мертвой груди  и  заброшенное  на  ветки  вишни.  А
потом.., лицо Коха, когда он смотрел в костер там, на пустыре...). Такой
вывод они сделали, - продолжил Колосов, заметив, как потемнело ее  лицо.
- Но вряд ли кто-то из спецов даст категорическое заключение о том,  что
эти предметы и лопата, изъятая у него, полностью идентичны.  Тут  наука,
как говорится, пока еще бессильна. - Он глянул на часы.
   " - Ты торопишься куда-то? - спросила Катя.
   - - - Тут надо в одно место еще подъехать. А что?
   - Знаешь, Сережка Мещерский очень  хотел  тебя  повидать,  -  сказала
вдруг Катя. - Между прочим, он был со мной и на кладбище, и в цирке.
   Никита потянулся за курткой.
   - У него адрес прежний? - спросил он. - Да?  Ну  тогда,  если  он  не
возражает, я вечерком  попозже...  возможно,  заеду.  Я  ему  из  машины
позвоню.
   У себя в кабинете Катя стремглав кинулась к телефону. Она ни о чем не
думала. Знала: так надо. Набрала номер в офисе  Мещерского:  в  турфирме
"Столичный географический клуб" работали до восьми.
   Мещерский был крайне удивлен. С Никитой они  не  виделись  бог  знает
сколько времени. С того самого случая, который... В общем, давно.
   - Катя, Никита мне уже звонил, он...
   Катя быстренько залпом из всех орудий накрыла его робкие  недоуменные
вопросы.
   - Хорошо, приезжайте. Точнее, за тобой я сейчас  сам  заеду.  Только,
Катя, ко мне домой.., я не знаю, удобно ли будет.
   Она смекнула: у Мещерского все эти два дня  сиднем  сидит  Кравченко.
Она, увы, и не подозревала,  что  всю  ночь,  проведенную  ею  в  цирке,
телефон в ее квартире звонил не переставая. Она и  не  подозревала,  что
драгоценный В. А., столь демонстративно хлопнувший дверью, опустится  до
того, чтобы ее проверять!
   - Я Никите предложил, пусть прямо сюда в офис  едет.  -  Мещерский  -
добрая душа - всегда шел навстречу своим друзьям. - Только, Катенька,  я
не могу Вадьке не позвонить. Пойми, в каком я положении. Я и его позову,
хорошо? И прошу тебя, очень прошу, ну,  пусть  он  кретин,  пусть...  Ну
сделай что-нибудь ты. Ну хоть шаг. Ведь ты и он...
   - Мы ему вместе позвоним, - тут же решила Катя. -  Только  сначала  я
тебе все-все расскажу, чтобы ты был в курсе, что у нас тут творится. Это
просто дикость!
   Они прождали Колосова до десяти  вечера.  А  когда  уже  решили:  все
напрасно - он приехал. Кравченко же на звонок Мещерского только  брякнул
в трубку, что "польщен приглашеньицем, но ему некогда заниматься  всякой
ерундой".
 
*** 
 
   "Одно место", куда так срочно понадобилось подъехать Никите,  -  была
тюремная больница при Октябрьском СИЗО, куда несколько  часов  назад  из
Стрельни перевезли  Коха.  Беседа  в  общей  камере-палате  Колосова  не
устраивала. И Коха снова под конвоем препроводили в процедурный кабинет.
И снова оставили с начальником отдела убийств наедине. За почти истекшие
сутки это было их уже третье свидание. В облике Коха вроде бы ничего  не
изменилось - лишь повязки у него на запястьях. И этот взгляд...
   Никите очень бы хотелось, чтобы напуганный фигурант смотрел на  него,
"как  кролик  на  удава".  Но   Кох,   видимо,   был   орешек   крепкий.
Неподдающийся.
   Попытка самоубийства добавила лишь черной меланхолии его  взгляду.  А
воспоминание о пережитых унижениях - жгучей ненависти.
   Никита чувствовал: ни один человек в мире так не желает  его  смерти,
как вот этот. Мускулы Коха напряглись, еще секунда... Бросок и...
   - А ты думал, что больше меня не увидишь? - прошипел  Колосов,  снова
чувствуя под пальцами его горло, выворачивая ему при  этом  правую  руку
так, что мышцы болезненно вздулись. - Что же ты. Гена, слинять  от  меня
хотел? Утечь в небытие? А бинтики не мешают, нет? Не жмут?
   Он никогда не видел, как на манеже  укрощают  льва.  Но  инстинктивно
чувствовал: это то же самое.
   Но лев ли перед ним? Скорее гиена, трупоед.
   -  Сколько  раз  ты  себе  вены  взрежешь,  столько   раз   мы   тебя
аккуратненько перевяжем. Из петли вытащим. В окно сиганешь - по кусочкам
соберем  и  склеим,  -  сказал  он,  давая  полузадушенному  Коху   чуть
вздохнуть. - И вот так ты от меня не уйдешь.
   Понял? Ну?!
   - П-понял.., п-пусти. - Кох задыхался.
   Колосов отшвырнул его на стул. И снова Кох, глотая воздух,  судорожно
растирал себе горло ладонью.
   -  -  Сочинение  я  твое  прочел  и  перевел,  -  сказал  Колосов.  -
Чистосердечный писака из тебя никудышный, Генрих. Поэтому буду  задавать
тебе вопросы я. А  ты  будешь  правдиво  и  подробно  на  них  отвечать.
Слышишь, что я говорю? Или тебе громче повторить?
   - Я слышу.
   - Надругательство над трупами - это твое. И возьмешь ты его с собой в
суд и потом после суда, куда приговорят. - Колосов  внимательно  следил:
гиена, хоть ей и дали здоровенного пинка, еще скалит зубы, еще готова  к
решительному броску. - О патологии твоей не я, а следователь и психиатры
с тобой беседовать будут. Судья, прокурор, адвокат. Им и будешь слезницы
кропать по-немецки и стишки. А со мной здесь и сейчас будешь говорить не
о кладбище. А о живых и убитых.
   - Я не буду с тобой говорить. Никогда. Ни о чем!!
   - Будешь. Будешь, Генрих. И знаешь почему?
   Потому что ты не дурак, не идиот, не псих. Ты нормальный.  Нормальней
всех нас и умнее, да? - Никита следил за ним настороженно:  к  гиене  не
поворачиваются спиной, не провоцируют ее на нападение.
   Если что -  ее  снова  хватают  за  глотку.  -  И  ты  не  останешься
безучастным к тому, что я тебе сейчас покажу. - Он достал карманный  УК,
причем вид у него был такой, словно он достает ядовитую ящерицу.  -  Вот
твоя статья. Читай,  что  ты  заслужил  по  самому  суровому  приговору.
Немного, правда? А это вот статья "Убийство". Читай:  "Убийство  двух  и
более человек наказывается..."  Ну?  Ты  же  не  дурак,  ты  нормальный.
Разницу улавливаешь?
   Кох глянул, прочел.
   - Я никого не убивал, - сказал он зло и упрямо.
   И это был великий прогресс! Гиена проглотила брошенную кость.
   - Допустим только на одну секунду, что это так.
   Но кто тебе поверит? У вас в цирке совершено два убийства.  И  теперь
ты, вот такой, как ты есть, у нас.
   И я спрашиваю, кто тебе поверит, Генрих?
   - Я никого не убивал!
   - А кто же убил Севастьянова и Петрову?
   - Я не знаю.
   - Кто подбросил пистолет Разгуляеву?
   - Не знаю!
   - Не ты! Но ты же ненавидишь его, своего  хозяина,  -  все  ваши  это
говорят.
   - Валька мне не хозяин! Он.., он мне жизнью обязан!
   - Но ты ведь очень хотел занять его место. У тебя же все данные  быть
звездой - молодость, сила, храбрость,  желание  работать.  И  цирку  ты,
наверное, искренне предан. Я прав? Ведь ты любишь это все -  парад-алле,
манеж, овации зрителей, ты любишь цирк, Генрих?
   Лицо Коха пошло красными пятнами.
   - Что тебе от меня нужно? - спросил он. - Что тебе от меня нужно?!
   - Мне нужно, чтобы ты назвал имя убийцы.
   - Я не знаю ничего про убийства!
   - А некрофильство и трупоедство твое меня  пока  мало  интересуют.  -
Колосов следил, как рдеют веснушки Коха. - Я же сказал тебе - это  сфера
психиатров, следователя, судьи. О, тебя будут  изучать,  Генрих!  Гляди,
еще  прославишься  как  небывалый  феномен.  В  учебники  криминалистики
попадешь. Не скрипи зубами.., не скрипи, пригодятся. Дантистов в  тюрьме
нет.
   Кох встал. Потом сел. Колосов ждал, стерег его.
   - Лопата, что ты с собой каждый раз брал. Откуда она у тебя?
   - Купил в магазине.
   - В Москве, в Стрельне?
   - В Самаре.
   - А почему не топор? Топором ведь удобнее. - Никита  вдруг  вспомнил,
как в их самую первую встречу Кох рубил мерзлые бараньи туши. - Но  это,
если  без  сноровки,  да?  -  продолжил  он.   -   А   если   хорошенько
потренироваться на мясце  для  хищничков,  то  и  лопата  сойдет.  Между
прочим, Петрову как раз лопатой и зарубили.
   Кох  вздрогнул.  Колосов  наблюдал:  второй  брошенной  костью  гиена
подавилась.
   - Тело было ладное у девочки, да? - тихо продолжал он. -  Смотрел  ты
на нее, Генрих, и думал: сейчас это что!  А  вот  как  затихнет,  станет
покорной, безмолвной. Когда уже не сможет ни кричать, ни сопротивляться,
ни отталкивать меня...  Когда  окажется  в  полной,  безраздельной  моей
власти. Вот тогда я и достану из кармана заветный тюбик с вазелином и...
   - Я Ирку не убивал!!!
   Колосов вспомнил его в  яме  на  ее  теле.  Хотелось  закрыть  глаза,
отвернуться. Но он был один на один с гиеной.  И  она  выла,  словно  ее
прижгли каленым железом.
   - Видишь, повесить на тебя ВСЕ ЭТО, - сказал он, - при желании  очень
даже  возможно.  Приплюсовать  к  одной  статье  другую   -   сроки   по
совокупности: от двадцати пяти лет до вышки, пусть  даже  с  заменой  на
пожизненное. И заметь самое главное,  Генрих,  в  нашем  самом  гуманном
суде, когда там будут судить убийцу-некрофила, его никому не будет жаль.
Даже   сердобольным   женщинам-заседателям,   присяжным.   Даже   твоему
несчастному адвокату. Все только и скажут: поделом. Некрофилы, Генрих, у
людей вызывают чисто физическое отвращение.
   Кох молчал.
   - Ты прошлый раз говорил, что в  то  утро  искал  Петрову?  -  сказал
Колосов.
   - Я ее вечером видел. У клеток с Липским. - Кох отвечал безучастно. -
Потом, когда я уже львятник закрыл, я еще ее видел.
   Никита насторожился: что-то новенькое.
   - Она шла от душевой. - Кох  смотрел  в  поя.  -  Она  была  странная
какая-то.
   - То есть?
   - Я видел ее мельком, и темно было. Она была чудная, - повторил  Кох.
- Торжествующее зло...
   - В чем она была одета?
   - В том, в чем ее утром нашли. В халате.
   Никита вспомнил расположение помещений на цирковом дворе:  душевая  и
туалет находились в углу, за шапито. Чтобы пройти  от  них  через  двор,
действительно надо было миновать львятник.
   - Как это прикажешь понимать - "торжествующее зло?" - спросил он.
   - Не знаю, так мне показалось. У нее был такой вид.
   - И куда же она шла?
   - К Вальке.
   - И ты можешь подтвердить, что она вошла в вагончик Разгуляева?
   Кох молчал. Потом кивнул. Глянул на Колосова - глаза  гиены,  которая
ждет пинка и одновременно нацеливается вцепиться вам в ногу.
   - Что тебе известно о жене Геворкяна? - спросил Колосов.
   - Сучка. Баграту все жилы вымотала. Сначала  с  Валькой  чуть  ли  не
открыто  жила,  потом,  как  Аркан  появился,  к   нему   переметнулась.
Раскладушка. Меркантильная. - Кох облизнул губы. - Капризная.
   Бесстыдная. И, по-моему, наркоманка.
   - А она правда такая красивая, Генрих? - спросил Колосов.
   Кох вскинул голову.
   - Сука. На месте Баграта я б ей давно... - Он осекся. Умолк.
   Никита ждал. Потом спросил:
   - А что в цирке вообще говорят об убийствах?
   Кого-то подозревают, говори, не темни.
   - Аркана, считают многие, Валька прикончил.
   Он ему угрожал, если тот давить на нервы не перестанет. Не один я это
слыхал. Доходы с цирка они все делили - Разгуляй, Воробьев и эти двое  -
Аркан и наш новый владелец, большой человек в вашей столице, говорят.  А
насчет Ирки никто ничего не знает.
   Все напуганы. А теперь... - Кох смотрел на свои забинтованные руки, -
теперь во всем будут обвинять меня.
   Колосов чуть было не  спросил:  "А  что  ты  хочешь,  чтобы  Тебя  не
обвиняли?", но сдержался. Что толку спрашивать или  читать  ему  мораль?
Просто, когда Коха увели, он вымыл руки горячей водой с мылом.
 
*** 
 
   К Мещерскому он припозднился. Катя уже успела  рассказать  тому  все,
что произошло за эти дни в Стрельне и цирке. О Кохе она говорила  как-то
странно - было видно: все еще никак не  может  поверить,  что  некрофила
задержали и что некрофил этот - Кох. А Мещерский помощника дрессировщика
вообще не мог припомнить. Всю ту знаменитую репетицию  он,  оказывается,
смотрел только на "этого синеглазого хлыща"  -  Разгуляева.  А  потом  в