ирке. Ты вообще-то  что  дальше  собираешься  делать?  Вот  всему
этому, - Никита небрежно кивнул на ящик с гримом, - себя посвятишь,  или
это так, временное увлечение?
   - А что, плохо, по-вашему? В цирке плохо?
   - Вообще в цирке - хорошо. Но в вашем, где людей режут и стреляют,  -
дрянь. Тебе в армию скоро?
   - На следующий год. - Гошка явно прибавил себе лет.
   - Мой тебе искренний совет - иди лучше после армии в училище военное.
Парень ты физически развитой, ловкий, крепкий. А то, знаешь,  всю  жизнь
быть дураком расписным, как твой братец Рома, народ потешать... - Никита
говорил нарочито небрежно. - Не мужское это  дело.  Ты  вот  скажи  мне,
сам-то  ты  как  думаешь,  все  у  вас  в  вашем  заведении   нормально,
благополучно?
   "Маска" обернулась. Колосову показалось, Гошка смотрит  недоуменно  и
вопросительно, но...
   - Генрих Кох был твой дружок закадычный,  так  мне  ваши  сказали,  -
продолжил он вроде бы без всякой видимой связи с предыдущим вопросом.
   - За что вы его посадили? Ведь он же не убивал - это ясно.
   - А что, Генрих - хороший парень, друг хороший?
   - Он.., смелый.
   - А ты за ним ничего странного не замечал?
   - Как это? Что?
   - Да так, Игорек... На сколько он тебя старше?
   Лет на двенадцать? Ну и как же вы  дружили  с  Генрихом?  Кстати,  не
делился он с тобой... Ну, насчет баб не  делился?  Девушка  там  у  него
была, женщина?
   Гошка дернул плечом,  отвернулся  к  зеркалу.  Зачерпнул  из  баночки
белил. Замазал, а  точнее,  густо  заштукатурил  пятно.  Заштукатурил  и
"слезу". Добавил мела на лоб.
   - А у тебя подружка есть? - спросил Колосов.
   - Ага. А как же!
   - Здешняя?
   - Ага. Вон с того микрорайона, - Гошка кивнул в окно.
   - Школьница?
   - Ага. В колледже торговом учится.
   Ответы отбарабанивались быстро, четко, совсем по-военному. Но Колосов
чувствовал: парень замкнулся, как улитка. Он просто не желает говорить.
   Где-то в разговоре с ним допущен крупный просчет.
   Где? Неужели он так реагирует на вопросы о Кохе?
   Что он про него знает?
   Никита решил попробовать с другого конца.
   - Игорь, ладно. Извини за нетактичные вопросы, - сказал он, -  не  об
этом, видно, надо с тобой говорить.
   - А о чем?
   - Вот как сам-то ты считаешь... Сам-то ты хочешь, чтобы убийцу нашли?
Нашли того, кто Иру Петрову убил, а ведь  она,  говорят,  о  тебе  лучше
старшей сестры заботилась. Нашли того, кто Илону зарезал. Ножом в  живот
- женщину! - Колосов  посмотрел  в  зеркало,  на  него  оттуда  смотрела
"маска"; - А она очень красивая была, очень. Хоть и злая, мир ее праху.
   - Она не злая была. - Гошка отодвинул зеркало, поднялся. -  Извините,
мне идти пора. Брат ждет, у нас репетиция. Он грим мой хотел посмотреть.
   - Игорь, мужчины, когда к ним обращаются, от ответа не бегут.
   Гошка уже стоял на пороге.
   - Я не бегу, - сказал он. - И почему это я не хочу.., я  хочу,  чтобы
его нашли? Только не знаю, как могу помочь...
   Казалось, он еще  собирался  что-то  добавить.  Но  тут  в  вагончике
появился запыхавшийся Воробьев.
   - Гошка.., чтоб тебя.., что за образина? Что за морду ты намалевал?!
   - Да мы ж с Ромкой вам показать хотели...
   - Никита Михайлович, вот вы где! А  я  вас  по  всему  цирку  ищу!  -
Воробьев уже не слушал парня, лишь сердито отмахнулся от него. - Я вас с
манежа увидел.  Хорошо,  что  вы  приехали,  а  то  я  вам  сам  звонить
собирался. На пару слов можно вас? Идемте ко мне!
   Никита последовал за администратором.  У  Воробьева  был  такой  вид,
словно он собирался открыть распиравшую его тайну.  И  после  откровений
Геворкяна и упорного нежелания говорить Гошки Дыховичного это было более
чем занятно.
 
Глава 27 
 
"СТРОГО МЕЖДУ НАМИ!" 
 
   - Никита Михайлович, то, что я вам сейчас расскажу,  должно  остаться
строго между нами! Но вы просто обязаны принять срочные меры. - Воробьев
у  двери  администраторской  проделал  весьма  причудливые  манипуляции:
сначала тихонько прикрыл дверь, подождал секунду, затем резко  распахнул
и выглянул наружу, словно проверяя, нет ли где возможных шпионов.  Затем
запер дверь на ключ. Колосов уселся на предложенный  стул.  Прямо  перед
ним на стене красовалась афиша 54-го года: "Спешите  видеть  -  гастроли
Московского цирка в Харькове!
   Группа  уссурийских  тигров  под  руководством  заслуженного  артиста
Бориса Эдера!!"
   - Раритет? - полюбопытствовал Никита.
   - Трепетно храню как воспоминания о юности.
   Как память о великих людях, великом цирке. Эх, молодой  человек,  вас
тогда еще и на свете-то не было! -  Воробьев  проделал  любимый  жест  -
взмахнул руками, словно взлетал к потолку. -  Какие  имена  были,  какие
артисты, какие номера, какая публика!
   А сейчас... Помирать пора, ей-богу, в гроб ложиться.
   Но позвал я вас не воспоминания свои рассказывать.
   А для того, чтобы... - Он остро глянул на Колосова. - Одним словом, я
знаю все, молодой человек.
   Баграт был у меня и во всем признался. Это дикий ужас! Я был в  шоке.
Лена считалась моей крестницей.
   Не в прямом, конечно, смысле,  в  творческом.  Когда  шок  прошел,  я
понял, что мой святой долг сказать вам... - Воробьев оперся  о  стол.  -
Боже мой, я же все время твердил вам, что Генрих тут ни при чем!
   Что он не виноват. И я оказался прав. А вы не желали меня слушать. Вы
очень самонадеянны, молодой человек. Слишком  самонадеянны.  Игнорируете
советы тех, кто прожил жизнь и имеет кой-какой опыт, да...
   Одним словом, я решил не поминать прошлого и помочь вам. Но ежели  вы
и сейчас отмахнетесь от меня, как от назойливой мухи,  я  буду  вынужден
обратиться в вышестоящие инстанции, к вашему начальству!
   - Пал Палыч, я вас очень внимательно слушаю, - сказал  Колосов  тоном
провинившегося ученика.  А  сам  подумал:  группа  крови  администратора
совпала с группой крови обоих потерпевших. И пока от  этого  любопытного
факта ни жарко ни холодно, потому что... - - Баграт приехал  ко  мне  на
квартиру прямо от вас уже под утро. На нем  лица  не  было.  Он  хороший
человек, одаренный артист. И я всегда относился к  нему  как  к  родному
сыну. Он рассказал мне все без утайки, просил совета,  горевал,  плакал.
Потом, когда он немного пришел в себя, мы обсудили  это  несчастье,  эту
беду, в которую попал весь наш коллектив.
   И как ни странно, некоторые  догадки,  высказанные  Багратом,  только
укрепили меня в моих собственных  подозрениях,  о  которых  неоднократно
размышлял, но до поры до времени умалчивал.
   - Почему? - наивно удивился Никита. - Почему вы  умалчивали?  Что  вы
такое скрывали от правоохранительных органов?
   - Насчет смерти Аркадия я всегда думал,  что  тут  виноваты  какие-то
денежные махинации. - Воробьев закурил.  -  Он  был  энергичен,  полезен
цирку, но он до мозга костей был развращен деньгами, якшался бог знает с
кем, сидел в тюрьме. А такие редко хорошо кончают. Но насчет смерти Иры,
этой девчушки, у меня всегда были совсем иные подозрения.
   И когда Баграт сказал мне про свою жену, когда у меня открылись глаза
на то, какая неистовая, роковая женщина она была, когда он рассказал мне
об убийстве Севастьянова, об этом пистолете (я говорил вам, что Валентин
не имеет к этому никакого отношения, - а вы мне тоже не верили!),  когда
Баграт высказал намек  на  то,  что,  возможно,  и...  Одним  словом,  я
перебрал в уме все возможные варианты, все!
   И еще более утвердился в своих прежних подозрениях. И я вам их сейчас
открою, Никита Михайлович.
   Не кто иной, как Погребижская убила Иру Петрову!
   Выпалив эту фразу, Воробьев выжидательно  уставился  на  собеседника,
ожидая его реакции. Но реакции не последовало. Колосов курил.
   - Видимо, и вам Баграт намекал, - ревниво заметил Воробьев. - Но  это
и мои подозрения, понимаете? Я об этом часто думал. О, вы же не  знаете,
что между ними было! Война! Настоящие  амазонки,  ревнивые  львицы,  эти
влюбленные бабы. Лена жила с Разгуляевым. Он  бросил  ее.  Такой  уж  он
человек.
   Она вернулась к Баграту. Он принял ее. Такой  уж  он  человек.  Потом
появилась Петрова. Влюбилась в Валентина как кошка, бегала за ним. Он..,
какой мужчина, скажите, устоит перед чувствами двадцатилетней  девчонки,
пусть даже она и не фотомодель? А Лена.., она не из  тех,  кто  так  вот
просто отпускает мужчин.
   Естественно, возник конфликт, трагический треугольник. Они ненавидели
друг  друга!  И  вообще,  я  вам  скажу,   если   Погребижской   хватило
жестокосердия во время обычной ссоры застрелить любовника, она  вряд  ли
миндальничала бы со своей соперницей. Это же было вполне логичным шагом:
ведь Севастьянов  был  мертв,  о  Баграта  она,  извините,  всегда  ноги
вытирала, а он все терпел. А ей, ей нужен был мужчина!
   Самец! Да что говорить - в цирке это знали все: ей нужен  был  только
Валентин!
   "Этот Разгуляев как переходящий приз тут у вас, - подумал Колосов.  -
Менял я женщин как перчатки... И все  же,  милый  старичок,  что  бы  ты
сейчас мне тут ни толковал про свои  догадки,  ты  опоздал.  Потому  что
смысл всех этих твоих признаний сейчас ясен как день.  Хоть  на  мертвую
Погребижскую, но попытаться спихнуть  убийство  Петровой.  И  тем  самым
вызволить - кого? Да разлюбезного Генку  Коха,  потому  что,  по  твоему
администраторскому мнению, без него номеру  с  хищниками,  а  значит,  и
цирку - кранты".
   - Пал Палыч, но почему же вы раньше не сообщили мне  или  следователю
прокуратуры,  который  вас  неоднократно  допрашивал,  что  в   убийстве
Петровой вы обоснованно подозреваете гражданку Погребижскую?  Почему  не
сказали, когда она была жива-здорова?
   - Почему?! Потому что я старый дурак, молодой человек. И еще  потому,
что это цирк! Тут у нас как в семье - сор из избы очень трудно  вынести.
Аукнуться может. А если бы  я  ошибся?  Как  потом  коллективу  в  глаза
смотреть?
   "А сейчас ты  пытаешься  уверить  меня,  что  не  ошибся",  -  Никита
потянулся к пепельнице, стряхнул пепел.
   - И Погребижская убита, - сказал он.
   - Вот! Вот, молодой человек, к чему я и веду. Вы держите за  решеткой
невиновного, а настоящий убийца разгуливает на свободе.
   - И вы можете мне назвать имя настоящего убийцы?
   - Могу. Сейчас, тщательно все взвесив и обдумав, могу. Но это  строго
между нами. Полная конфиденциальность. Слово?
   - Слово. И кто же это?
   - Не кто иной, как... Роман Дыховичный!
   Произнеся "имя", Воробьев схватился за сердце, потом за валидол.
   Колосов молча ждал. Так, это что-то совсем уже интересное.
   - Один бог да я знаем, как Ромка к Ире относился, - скорбно продолжил
администратор. - Я вот наблюдаю  за  вашим  поколением.  Забубенное  оно
какое-то, простите меня, старика. Как журавль с цаплей, все сватаетесь -
она его любит, он ее не любит, он ее любит, она его игнорирует... Так  и
у них было.
   На похоронах-то я за ним ребят попросил приглядывать. Как бы что  над
собой не сделал с пьяных-то глаз, с горя.  А  цветов  он  ей  на  могилу
принес - ковер цельный. Миллион алых роз. А  самое  главное,  как  я  ни
допытывался, так и не открыл мне, где и на какие такие  барыши  всю  эту
красоту приобрел.
   - Я вам скажу. Это, кажется, георгины были.
   С клумбы он их перед зданием местной администрации сдернул. И если не
желаете неприятностей от здешних стражей порядка - это тоже строго между
нами. Полная конфиденциальность. Пал Палыч.
   - Все иронизируете... И зря! Мы с Багратом  об  этом  и  так  и  этак
судили. И пришли к одному и тому же выводу: больше никто,  кроме  Ромки,
из наших не мог. Понимаете? Думаете, после Ириной-то смерти нам, что ли,
одним мысль насчет Погребижской пришла в голову? Ромка не дурак, хоть  и
клоун посредственный. Бесталанный. Мозги-то и у него варят.  И  он  тоже
все про них знал. Все! Переживал. Страдал.
   Места себе не находил. Ну, и, видимо, решил  посчитаться,  отомстить.
Спьяну-то яа что не пойдешь?
   В ослеплении-то, аффекте?
   Никита кивал, словно  соглашался.  Кое-какая  логика  в  рассуждениях
Воробьева  была.  У  Дыховичного  имелся  веский  мотив   для   убийства
Погребижской, если он подозревал ее в смерти  Петровой.  Месть.  Колосов
помнил об этом коверном две вещи. Первая:
   Катя  упоминала,  что  во  время  ее  разговора  с  Илоной  той  тоже
мерещилось, что за нею следят. И как выяснила  Катя,  это  вроде  и  был
Роман  Дыховичный.  И  вторая:  именно  он,  как  ни  удивительно,  спас
Разгуляева от крупных неприятностей своими показаниями  о  происхождении
пистолета. Была и еще одна любопытная деталь. Никита не забыл, что  там,
на кладбище, они ждали в роли некрофила именно этого клоуна. А пришел-то
Генрих Кох.
   - Пал Палыч, все, что вы мне сказали, я запомнил и принял к сведению.
И все это, не волнуйтесь, будет строго между нами. Вас же  я  попрошу  -
постарайтесь не показывать вида, что подозреваете этого человека.
   - А, понимаю,  могу  спугнуть!  -  оживился  Воробьев.  -  Его  можно
по-человечески  понять,   Никита   Михайлович.   И   потом,   я   всегда
предупреждал, что пьянство его до добра не доведет. И  последнее,  самое
важное: умоляю вас, вы же убедились, что Гена ни при чем! Когда  вы  его
отпустите? Ведь мы горим, понимаете? Цирк на грани краха.
   Колосов смотрел на афишу.  Он  чувствовал:  словно  сам  ход  событий
подталкивает  его  к   принятию   решения..,   наверное,   единственного
правильного в этой ситуации решения, которое.., которое  пока  еще  даже
ему самому кажется почти нереальным.
   - А вы рады были бы снова увидеть  Генриха  в  цирке?  -  спросил  он
наконец.
   - Ну, конечно! Это же спасение для нас. Он мне вообще как родной сын!
(Воробьев всего десять минут назад говорил то же самое о  Геворкяне).  -
Без него вы же видели, что творится у Разгуляева. И это,  скажу  вам  по
секрету, еще легко Валентин отделался. И вы тоже. Могло все быть гораздо
хуже. - Администратор кашлянул, намекая на "инцидент в клетке". - Там мы
можем надеяться, а?
   Он  рысью  забежал  перед  Колосовым,  отпер  дверь,  поплелся   было
провожать. Никита сказал, что в этом нет нужды. Что он еще немного хочет
побыть в цирке. Посмотреть репетиции.
   В шапито он провел время до самого вечера.
   Сидел в сумрачном амфитеатре, по которому гулял  ветер.  После  обеда
жара немного спала: с запада на город шли дождевые облака.
   Никита смотрел на арену. И сам себе удивлялся.
   Как в далеком незапамятном детстве,  этот  посыпанный  опилками  круг
представлялся средоточием чудес и тайн.  Иногда  грозных  тайн.  Люди  и
звери ступали по манежу на равных. От них - от  их  искусства,  таланта,
мастерства порой невозможно было оторвать глаз. Они вызывали  удивление,
восторг, даже зависть. И все они - и звери, и  люди  тщательно  скрывали
свои подлинные чувства здесь, на манеже. Потому что по неписаному закону
цирка ЗРИТЕЛЬ (а именно в этой роли осознавал себя сейчас  Колосов)  при
любом, самом трагическом, самом экстремальном развитии  событий  НИКОГДА
НИ О ЧЕМ НЕ ДОЛЖЕН ДОГАДЫВАТЬСЯ. Потому что...
   Никита смотрел репетиции от начала до конца.
   Смотрел на  пляшущих  "Цыганочку"  медведей,  на  собак,  играющих  с
азартом  в  мини-футбол,  на  воздушных  гимнастов   под   куполом,   на
канатоходцев, прыгунов на батуте, на Романа  Дыховичного,  напоминавшего
персонаж мультяшки в своем нелепом гриме, парике и кургузом  пиджачишке,
на несущихся  в  галопе  по  кругу  сытых  гнедых  лошадок,  на  лукавых
вертлявых мартышек, гусей, впряженных в маленькую  тройку  с  бубенцами,
катающих по арене визжащего поросенка...
   Он  не  уходил  из  цирка.  Хотя  в  главке  его  ждали  дела.  Ворох
неотложных, срочных, скучных дел. Не уходил, потому что, несмотря ни  на
что, ему нравилось сегодня здесь быть.
   Он собирался с духом. Собирался... Думал, как же сказать о  том,  что
он уже почти окончательно для себя решил. Как изложить созревший у  него
план коллегам, начальству, прокурору, который,  как  известно,  в  любых
делах ставит точку. Как добиться, чтобы они поняли его и согласились  бы
с ним. И поступили так, как, ему казалось, было единственно правильно  и
полезно для дела.
   "Они мне скажут, что я свихнулся, - подумал он, - но черт возьми..."
   А на манеже гуси, выпряженные  из  удалой  тройки,  под  руководством
молоденькой дрессировщицы в купальнике и в компании довольного поросенка
бойко  щелкали  клювами  на  счетах  и  складывали  из  детской   азбуки
разноцветное словечко ЦИРК.
 
Глава 28 
 
СОВЕТ 
 
   - И спорить не о чем. Ему все равно этого никто не позволит. Да  будь
я на месте прокурора, я бы  ему  сказал:  "Никита,  ты  что,  очумел,  в
натуре? Ты отдаешь себе отчет? А последствия?"  -  Сергей  Мещерский  от
избытка чувств едва не опрокинул на пол вазочку с вареньем.
   Катя цыкнула на него и потянулась к чайнику  -  подогреть.  Она  пила
только очень горячий чай. Они коротали вечер дома. Мещерский  гостил  не
просто так, а был зван на совет. Потому что после того, как сегодня днем
Катя услыхала от Колосова, В ЧЕМ ИМЕННО ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ЕГО  ИДЕЯ  ПО  ЭТОМУ
ДЕЛУ, она вообще не знала, что ей говорить и что думать.
   Самое интересное, на совете  присутствовал  и  драгоценный  В.  А.  В
качестве молчаливого наблюдателя.
   Чай он с ними пил, и до этого ужинал, и варенье ел,  и  Катю  слушал.
Слушал и Мещерского, Но при этом вел себя как истукан!
   Вообще-то два последних дня Кравченко жил дома. И могильное безмолвие
с  его  стороны  мало-помалу  уступало  место  брюзжанию:  то   "котлеты
пережарены", то "сок ледяной - а у меня  же  гланды!",  то  "я  не  буду
кабачковое пюре - я его не люблю!".
   По мнению чуткой Кати, это был прогресс. Кравченко медленно,  нехотя,
но оттаивал. Пора великого оледенения  их  отношений,  как  ни  странно,
закончилась так же внезапно, как и началась, именно той ночью, когда они
с Мещерским ждали возвращения  Колосова.  Мещерский  то  и  дело  звонил
Кравченко, докладывал, что они живы, но что их, как свидетелей  "жуткого
убийства", допрашивают в милиции. И утром, вернувшись домой. Катя прочла
на лице драгоценного В. А.., нет, не сочувствие. И не любопытство,  а...
Короче,  он  сварил  ей  крепкий  кофе  и  сделал   пропасть   неуклюжих
бутербродов. И почти насильно усадил ее за стол. Хотя она  ни  куска  не
могла проглотить. Катя ждала, что он все-таки что-то скажет ей.
   Откроет рот! Но у него сработал проклятый пейджер.
   А потом он уехал на работу. Правда, вечером  позвонил,  буркнув,  что
"купил баранину", потому что...
   Я НЕ БУДУ КАБАЧКОВОЕ ПЮРЕ. Я ЕГО НЕ ЛЮБЛЮ...  Катя,  тяжело  вздыхая,
резала лук, перец и помидоры. Перед советом этих "советчиков" полагается
кормить. А слезы - от лука наворачивались на глаза.  А  КОГО  ТЫ  ВООБЩЕ
ЛЮБИШЬ? КОГО? То и дело с обидой вопрошала она фантом Кравченко, который
грезился ей везде - то  на  дне  фаянсовой  салатницы,  то  за  стеклами
кухонной горки, то на лезвии ножа, рассекающего помидорную мякоть.
   А настоящий Кравченко сидел за стеной, в комнате на  диване  напротив
Мещерского.  Они  о  чем-то  тихо  совещались.  А  когда  Катя  вошла  с
салатницей, таинственно умолкли. Потом они ужинали, пили чай.
   Катя говорила, Мещерский то и дело перебивал ее негодующими  фразами.
А Кравченко и ухом не вел.
   Но не уходил...
   Потом он все же удалился  в  лоджию  курить.  А  Катя...  Вот  она  и
рассказала им об этом предложении Колосова. ПРЕДЛОЖЕНИИ ПОМОЧЬ  ДЕЛУ.  И
умолчала только о его последней, но,  наверное,  самое  важной,  горькой
фразе: "Катя, ты пойми, если бы я мог сделать это как-то иначе, я бы уже
сделал. Но у меня безвыходное положение. Думаю, если ты  откажешься,  мы
потеряем последний шанс".
   ВОТ ТАК ОН ЛИШИЛ ЕЕ ВОЗМОЖНОСТИ СКАЗАТЬ: НЕТ, Я НЕ ХОЧУ.
   - Чушь! Не позволят ему! - Мещерский тревожно заглянул Кате в  глаза.
- Да где это видано? Это же ни в какие ворота... И потом монстр-то  этот
кладбищенский все равно уже арестован!
   - Кох не арестован, Сережа, - тихо возрази