просто. Он пришел пешком, как и мы. Судя по  его
штанам, шел он действительно через лес.
   В последний раз перед поворотом мелькнула спина с сильно  застиранной
надписью наискосок "Спортлото". Буква "С" помещалась на левой лопатке, а
последняя "О" скрывалась за узким ремнем штапельных брючат.
   - Федор, что он там делал? - повторила Марина. - Зачем он там стоял?!
В кустах?! Или он следил за нами?
   Федор Тучков пожал плечами. Фиолетовая распашонка колыхнулась.
   - А... с какой целью за нами можно следить?
   - Может быть, преступник - это он и есть?! Геннадий Иванович?!
   Федор Тучков поморщился как-то  на  редкость  выразительно,  а  потом
сказал учтиво:
   - Я не стал бы делать никаких выводов, пока нам ничего не известно.
   - Но он там стоял, когда мы шли мимо! А  шли  мы,  между  прочим,  на
стоянку, чтобы проверить, на чем приехал Паша!
   - Кстати, нам надо поторопиться, если мы хотим еще немного  погулять.
Здесь довольно далеко.
   - А раз он там стоял, значит, мог слышать, о чем мы говорили!
   - Помнится,  мы  вспоминали  фамилии  нашего  кота  и  собаки.  Также
смотрели на лошадей.
   - А что, если он шел за нами от самого корпуса? Или... Федор, он  мог
видеть, что мы смотрели книгу! Он мог видеть и  решить,  что  мы  что-то
знаем!
   - Между прочим, уже второй час.
   -  Почему  я  не  догадалась  посмотреть,  кто  такой  этот  Геннадий
Иванович!
   -  Геннадий  Иванович  работает   в   "Моссельхозпродукте".   Старшим
специалистом.
   - Откуда ты знаешь?
   - Ну, я-то как раз посмотрел, - заявил Федор Тучков Четвертый.
   - Это ничего не значит! Он может быть кем угодно! Вернее, кто  угодно
может быть преступником, даже старший  специалист  "Моссельхозпродукта".
Но если преступник - он, значит, у него должны быть мотивы. Какие у него
мотивы? А, Федор?
   - Не знаю, - признался Тучков Четвертый. Марина отчаянно соображала.
   - Но если убийца - Геннадий Иванович, выходит, что  покойник  имел  к
нему какое-то отношение, да?
   - Очень тонко подмечено.
   - Какое он мог иметь отношение к покойнику?
   - Понятия не имею.
   - Вполне возможно, что покойник и его тоже шантажировал.
   - Признаться, я уже несколько запутался в том, кто кого шантажировал.
   - Смотри. Если покойник действительно был шантажистом, он вполне  мог
шантажировать и Геннадия Ивановича тоже. И тот мог его убить. Он убил  и
решил, что все в порядке. Никто ничего не  узнает  -  просто  несчастный
случай, утонул человек в пруду, да и все. Неожиданно мы узнаем, что  это
убийство, а вовсе не несчастный случай. Геннадий  Иванович  пугается,  а
тут еще приезжает Павлик, который вполне может  быть  шантажистом  номер
два.
   - А Валентина Васильна номер три.
   - Да. - Она так увлеклась, что не обратила внимания на то, что  Федор
неожиданно полез в траву, наклонился и стал там шарить. - Павлик запугал
Веронику или угрожал ей, ведь он вполне мог подумать, что это она  убила
его приятеля! Она боится и думает, что он отомстит  ей!  Поэтому  она  и
кричала, что ее смерть будет на его совести, как  будто  у  таких  людей
может быть совесть!
   - На.
   - Что?!
   - На.
   Марина перевела дыхание. Прямо перед ее носом была широченная  ладонь
с сильно вырезанными линиями - какие там бывают линии,  жизни  и  любви,
что ли? - с желтыми бугорками мозолей. На ладони лежала земляника, всего
несколько крупных, красных июльских ягод. Они пахли  забытым,  сказочным
запахом.
   - Уже земляника началась, - буднично сказал Тучков Четвертый.
   - Началась, - пробормотала Марина, рассматривая ягоды.
   - Ты любишь землянику?
   - Кто же не любит землянику?
   Высоко-высоко вверху шумели березы, лес  как  будто  вздыхал.  Марина
осторожно взяла у него из ладони земляничину. Он смотрел.
   Разве она могла съесть ее, когда он смотрел?!
   - А вы... ты?
   - Что?
   - Не любишь землянику?
   Федор Тучков Четвертый свободной рукой взял Марину за шею, притянул к
себе и ссыпал все ягоды до одной ей в рот. После чего  зачем-то  понюхал
ладонь и пошел вперед по тропинке. Через несколько шагов он оглянулся  и
помахал рукой. Как ни в чем не бывало помахал.
   - Догоняй!
   Марина потрусила следом. В голове у нее шумело  и  как  будто  березы
качались.
   Все оттого, что он приложил свою ладонь к ее  губам.  В  ладони  была
земляника.
   Она догнала его и пошла, в упор рассматривая фиолетовую спину.
   Спина сделала оборот, и перед ее  носом  оказалась  обширная  грудная
клетка - из распашонки воздвигалась массивная шея с  железной  цепочкой.
Марина твердо решила, что больше никуда смотреть ни за что не станет.
   - Нам обязательно идти на стоянку?
   - Да. Мне надо проверить свои... подозрения.
   - Подозрения, - повторил Федор Тучков странным тоном. - Ну, конечно.
   Машину сына Павлика они нашли очень быстро.
   Она стояла близко к воротам, наверно,  потому,  что  приехала  только
вчера поздно ночью.
   - Ну вот, - удовлетворенно заявила Марина, едва взглянув на нее, -  я
так и знала.
   И перевела на Федора Федоровича торжествующий взгляд.
   Машина - "Мерседес", не слишком новый, но  достаточно  угрожающий,  -
оказалась именно такой, как она и предполагала. Она даже похвалила  себя
тихонько.
   Тонированные стекла отражали дневной свет, и казалось,  будто  внутри
был гроб. Марина приставила  ладони  ко  лбу  козырьком  и  придвинулась
вплотную к окну.
   Рассмотреть, что там, было трудно. Угадывалось что-то как будто белое
и длинное на переднем сиденье, а больше ничего.
   - Эй! Чего надо?! Отойдите от машины сейчас же!!
   Голос был не слишком громкий,  но  угрожающий,  какой-то  такой,  что
Марину продрал мороз, и она отпрыгнула назад, зацепилась за ржавую цепь,
ограждающую каждое "парковочное" место, боль взметнулась  из  коленки  и
ударила в голову и проткнула ее насквозь, как гнилую тыкву.
   - Отойдите от машины!
   Павлик в зеркальных очках, шортах и без майки приближался  к  ним  со
стороны ворот. Бицепсы, трицепсы и также прочая мышечная масса  сверкали
на солнце, перекатывались и поигрывали. Чугунный  лоб  нахмурен,  отчего
бульдожьи  складки  наползали  на  очки.  На  правом  пудовом   кулачище
болталась кожаная сумочка, именуемая в народе "барсеткой",  а  к  шортам
спереди пристегнут мобильный телефон в кожаном футлярчике.
   Марина стала оглядываться по сторонам, но некого, некого было позвать
на помощь, даже охранник скорее всего спал в своей будке,  а  до  "жилых
корпусов" так далеко... Черт бы побрал этот санаторий с его территорией,
"почти целиком отданной лесу", как говорилось в рекламном проспекте!
   - Во, блин, дела! Че вам тут надо?!  Какого  хрена  тогда  за  охрану
платить, если всякий может!
   Он подошел вплотную, Марина попятилась, Федор  Тучков  поддержал  ее.
Павлик сорвал  с  физиономии  очки  и  стал  рассматривать  дверь  своей
драгоценной машины. Колупнул что-то ногтем и опять стал рассматривать.
   - Че вам надо возле моей машины?! Вам че, делать больше нечего?!
   - Марина хотела посмотреть тонированные стекла, - вдруг сказал  Федор
Тучков. Как-то так сказал, что сразу стало ясно - именно  это  и  только
это она и хотела сделать и подозревать их в  посягательствах  на  машину
глупо. - Я недавно решил на  свою  тоже  темные  поставить.  Она  хотела
посмотреть, как это будет выглядеть.
   Павлик окинул ее взглядом, смерил с головы до  ног.  Взгляд  перестал
быть таким, как у ящерицы, хотя  глаза  остались  холодными,  как  будто
отливали ртутью.
   - Ну че? - вдруг спросил он. - Посмотрели?
   - Посмотрели.
   - А ваша где машина?
   Федор Тучков качнул  головой  направо.  Павлик  взглянул  направо,  и
Марина тоже взглянула. Справа стоял целый ряд машин, и  невозможно  было
угадать, какая из них принадлежит Федору Тучкову, но  Павлик,  очевидно,
угадал, потому что ответом удовлетворился.
   - А че, этот сторож хренов дрыхнет, что ли?
   - Черт его знает.
   - Не, если дрыхнет, я за ихний паркинг платить не стану! Бабки тянут,
а сторожить ни хрена!
   Федор Тучков пожал плечами - колыхнулись фиолетовые волны.
   Марине показалось, что он держится как-то несколько свысока, так, что
чугунноголовый Павлик как будто немного его опасается, хоть и  старается
не подать виду.
   - Ну, ладно, мне... того... вещи надо вынуть. Я вчера не стал. Поздно
уж было.
   Неизвестно почему Тучков Четвертый не уходил  и  Марину  под  локоток
придерживал.
   Мигнули фары, машина свистнула, чмокнули двери.
   Павлик распахнул водительскую дверь и полез внутрь. Марина  заглянула
в салон. То белое и длинное, что  она  заметила  из-за  мутного  стекла,
оказалось  свернутой  в  трубку  газетой.  Перегнутый  твердый  знак   с
волнистым хвостом свидетельствовал о том, что это газета "Коммерсантъ".
   Павлик читает "Коммерсантъ"?!
   Марина вообще была не слишком уверена, что он умеет читать, а если уж
умеет, то журнал "Клевые парни", но "Коммерсантъ"?!
   Вдалеке  показался  заспанный,  но  бдительный  сторож,  привлеченный
возней на вверенной ему территории, и Марина поняла, что сейчас начнется
сражение, перед которым Бородинское, ставшее последним для предка Федора
Тучкова, - сущий пустяк.
   - Пошли, - приказал потомок и  увел  ее.  За  спиной  разворачивалась
баталия, и стало ясно, за кем будет виктория, а за кем - конфузия.
   - Не, ты че, блин?! Спишь, что ли?! Я б уж давно ее угнал, если б мне
надо было!
   - Да ты ж не угнал!
   - Да я, твою мать, тебе такого снотворного пропишу, что!
   - Да че ты надрываешься-то?! Цела твоя машина!
   - Да если б она не цела! И еще бабки им плати, охрана, блин! На хрена
мне за такую охрану еще бабки платить!
   Марина и Федор отошли уже довольно далеко, когда она обнаружила,  что
он держит ее под руку - ужас какой! Она приостановилась - как будто  для
того, чтобы поправить сандалию, и рука оказалась на свободе.
   Вот так-то лучше. Она не позволит себе, не позволит ему, не позволит,
чтобы мама подумала, не позволит, чтобы бабушка расстроилась...
   А Эдик Акулевич, кстати, еще постоянно втирает в лысину луковый  сок,
смешанный с соком редьки и постным  маслом.  Это  его  Маринина  бабушка
научила - для роста волос.
   ...Ну и что? Ну и что?!
   Что самое главное в мужчине? Самое главное в мужчине - это ум. Только
почему-то  ее  все  тянет  заглянуть  за  ворот  чудовищной   фиолетовой
распашонки, потрогать твердую кожу - есть на  ней  волосы  или  нет?!  -
вытащить странный медальон из двух железок и рассмотреть его получше.  И
еще пальцами -  вот  самыми  подушечками,  легко-легко!  -  провести  по
монументальной шее, снизу вверх, до заросшей твердой скулы,  от  которой
чуть слышно и свежо пахнет, и щека кажется влажной и волнующей.
   Сбоку Марина посмотрела на Тучкова Четвертого. Только вчера она  была
уверена, что он кретин. Вид у него был задумчивый.
   Как только она увидела этот задумчивый вид, "приключение" моментально
вернулось. Конечно, ну конечно же! Она ведет "расследование"!
   - Ну Павлик-то точно за нами следил, - выпалила Марина. -  Совершенно
точно! Это значит, что он знает, что мы знаем, что он не знает, кто убил
его напарника, и хочет, чтобы мы выяснили, и тогда он  убьет  того,  кто
убил.
   - Для профессора математики, - заметил Федор кротко, - ты выражаешься
на редкость ясно.
   - Но ты же все понял, да? Понял же?
   - Я понял, что в газету у  него  завернут  отрезок  трубы,  -  сказал
Федор. - Старой и ржавой. Зачем?
   Марина ахнула. Она не заметила никакого отрезка трубы.  Она  заметила
газету - "Коммерсанта", а отрезка не заметила.
   - Ночью ехал, что ли? Боялся бандитов?
   - Да он сам бандит!
   - Мы этого не знаем.
   - Вы, может быть, и не  знаете,  а  я  точно  уверена!  Федор  Тучков
почесал за ухом.
   - Видишь ли, точно ни в  чем  нельзя  быть  уверенным.  Можно  только
предполагать, с той или иной степенью вероятности.
   Ну вот, опять! Опять понесло от него скукой, гладкостью  и  гавайской
пестроцветной рубахой!
   Если кто и найдет убийцу несчастного Георгия Чуева из  номера  триста
двадцать пять, то это будет она сама, Марина,  и  никто  ей  в  этом  не
поможет, зря она так уж растаяла на его утреннем теннисном  бенефисе,  а
потом еще в бассейне, когда он поцеловал ее, а  потом  еще  в  коридоре,
когда он...
   Впереди и справа лежала река, - "О, Волга, пышна,  величава,  прости,
но прежде удостой..." - блестела между деревьями ясным июльским блеском.
Марина ходила купаться под вечер, когда на санаторном  Пляже  было  мало
людей, - в следующий раз поедет на заимку, там совсем никаких  людей  не
будет, прав Федор Тучков! - но навешала реку по несколько раз в день.
   - Пошли? Это быстро. Мы просто мимо пройдем. Или вы спешите?
   - Я не спешу, - возразил Федор. - А почему, кстати, вы не купаетесь?
   Пока она  придумывала,  что  бы  такое  ему  сказать  поумнее,  из-за
поворота дорожки прямо на них выскочила  Галка,  не  жена,  а  любовница
Вадима, у которой это слово было написано на лбу,  по  крайней  мере  по
мнению Федора Тучкова.
   - Галя! Что с вами?! Вы... упали?! Ушиблись?!
   Лицо у нее было залито слезами, рот странно перекошен,  и  Марина  не
сразу поняла, что это оттого, что помада размазана по подбородку.
   - Господи, что случилось?!
   Галя посмотрела на них обоих, губы еще больше повело в  сторону,  она
как будто захлебнулась слезами, потому что зажала  рот  рукой,  замотала
головой и кинулась бежать  -  вверх  по  дорожке.  Волосы  извивались  и
ползали по ее спине.
   - Галя!
   Но она уже пролает за поворотом дорожки.
   Марина посмотрела на Федора, а Федор на Марину.
   - Что с ней такое? Господи, ее нельзя отпускать  в  таком  состоянии!
Она не в себе! Что могло случиться?!
   Марина порывалась бежать следом, но Федор ее придержал.
   - Да все, что угодно. Ей могли  позвонить  из  дома  и  сказать,  что
заболел ребенок, или  с  работы  и  сказать,  что  с  первого  числа  ее
сокращают. Все, что угодно.
   - Не все, - возразила Марина. - Так  можно  рыдать,  только  когда...
кончилась жизнь и дальше все темно.
   - Ты когда-нибудь рыдала так, как будто кончилась жизнь?
   - Нет. Никогда.
   - Тогда откуда ты знаешь?
   - Я знаю.
   Они помолчали. Река нестерпимо сверкала между деревьями.
   - Все это непонятно, - промолвил Федор  Тучков,  нашарил  в  переднем
кармане защитных бриджей темные очки и нацепил их на  нос.  Очки  делали
его странным образом похожим на Павлика  Лазарева.  -  Очень  непонятно.
Ремень  не  тот.  Вероника  видела,  как  покойник  выходил  из  комнаты
напротив. Что он там делал? Сама она неизвестно куда  бегала  утром,  да
еще  соврала,  что  не  бегала.   Зачем?   Непонятно.   Зачем   Элеонора
патрулировала территорию с корзиной? О чем она тебе проговорилась?
   - Когда... проговорилась?
   - Тогда же. Утром.  Она  сказала,  что  Оленька  что-то  видела,  или
слышала, или ей показалось.
   - Да, - согласилась Марина, - сказала.
   - Что имелось в виду? Что ей могло показаться?  Она  знала  покойного
или все это выдумки ее мамаши? Почему Элеонора так перепугалась?  С  кем
ссорилась Вероника на балконе? Кого боится Вадим? Кто эта  "она"?  Между
прочим, если ты уверена, что Вероника ссорилась с мужчиной...
   - С мужчиной.
   - Значит, есть еще какая-то женщина. Вадим  ее  боится.  Что  это  за
женщина?
   - И еще Юля с Сережей, помнишь, на дорожке? И Вероника вчера ночью. С
кем она говорила? Федор Тучков покрутил головой.
   - Получается так, что каждый что-то скрывает, и нам  нужно  выяснить,
что именно и имеет ли это отношение к... убийству.
   Ах, какие прекрасные, "детективные" слова! Кажется, где-то неподалеку
бродит загорелый полицейский  капитан  с  пушкой,  засунутой  за  ремень
выцветших и потертых джинсов, и еще кажется, прошелестела юбка горничной
- уж не сжимает ли она в  кармашке  своего  кружевного  фартука  пузырек
темного стекла с надписью "Яд"?!
   По  Марининому  лицу  как-то  сама  собой  растеклась  счастливая   и
сосредоточенная улыбка.
   - Поговори с Вероникой. - попросил Федор. -  Если  сможешь,  поговори
еще с Элеонорой, а лучше с Оленькой. Самое лучшее -  с  обеими.  Выясни,
что имела в виду  мамаша,  когда  сказала,  что  Оленька  встретилась  с
покойным в магазине и после  этого  расстроилась.  С  Галей  тоже  можно
попробовать поговорить. Выяснить, что это такое с ней... приключилось.
   - Она не станет разговаривать.
   - Почему?
   Марина пожала плечами.
   - Все ясно, - сказал Федор задумчиво. -  Страсть  ее  скрутила  своей
мозолистой рукой. Вся в слезах и в губной помаде.
   Тут Марина обозлилась:
   - Вы что, никогда не были так влюблены, чтобы... как она...  чтобы...
до слез...
   - А вы что? Были?
   - Почему вы говорите  это  таким  тоном?  Или  влюбиться,  по-вашему,
стыдно?!
   - Боже сохрани, - перепугался  Федор  Тучков,  -  наоборот,  почетно.
Марина посмотрела на него, а он на нее.
   - Вы странный человек, Федор Федорович.
   - Я не одобряю истерик, - жестко сказал он. - Ни на каком уровне.  Ни
по какому поводу. Если человек в  истерике,  значит,  с  ним  не  все  в
порядке. Значит,  его  нужно  подлечить.  Моя  мать  врач.  Знаете,  как
называется состояние, в котором пребывает наша Галя?
   - Как?
   -  Неконтролируемая  истероидная   реакция.   Марина   моргнула.   Он
усмехнулся.
   - Просто у вас сформированы устойчивые стереотипы. Раз  она  в  такой
истерике, значит, у нее такая сильная любовь.  Или  у  него.  Это...  не
правильные стереотипы. Любовь и истерика никак между собой не связаны. -
Он немного подумал. - Вернее, не совсем так. Очень  часто  под  влиянием
данных стереотипов мы как раз и принимаем истерику за любовь, а на самом
деле...
   - Федор, - перебила его Марина, - ты что? Психиатр?
   - Моя мать врач, - повторил он терпеливо, -  очень  хороший.  Кстати,
она преподавала на курсе, где училась Лена Малышева.
   - Кто?!
   - Лена Малышева. Она теперь ведет программу "Здоровье".  Мама  всегда
про нее говорила - талантливая девочка.
   - Малышева?!
   - Ну да. Мы, между прочим, дружили. Я даже в нее влюблен был. Но  она
выбрала... не меня.
   - Какие у тебя... знакомства! - сказала Марина небрежно. Упоминание о
том, что он был влюблен, да еще в телевизионную звезду, ее расстроило.
   Елена  Малышева!  Подумать  только!  Бабушка  только  и  делала,  что
рассказывала, что "рекомендовала", а чего "не рекомендовала" Малышева  в
очередной программе.
   И еще Марину раздражало, что он так все разложил по  полочкам  -  вот
это любовь, вот это "истероидная реакция", страсть  скрутила  мозолистой
рукой!
   Еще три дня назад он стоял перед ней, слегка согнувшись в пояснице, и
предлагал пластмассовую зажигалку, а она была  как  Снежная  королева  -
недоступная, отстраненная, холодная, в шляпе из  итальянской  соломки  и
платье а-ля "рюсс пейзан".
   Мама права - ни в коем случае  никого  нельзя  "допускать  до  себя".
"Допущенные" немедленно наглеют и садятся на шею.
   - Мне нужно вернуться в номер, - холодно сказала она.
   - Как угодно, - тут же отозвался  Тучков  Четвертый.  -  Может  быть,
пройдем... над рекой?
   Над рекой так над рекой, шут с ним.
   И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничать и вообще
разговаривать не станет, не  то  что  целоваться,  пусть  идет  к  своей
Малышевой и...
   - Смотри!
   Марина схватила Федора за руку.
   Над обрывом, по самому краю,  степенно  вышагивали  лошади,  выступив
из-за деревьев. На  спинах  у  них  покачивались  отдыхающие.  Некоторые
сидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно и
свободно. Какой-то мальчишка - маленький совсем! - сидел в седле впереди
отца, и они держали поводья вместе. Большие  руки,  а  сверху  маленькие
замурзанные  ручки.  Мальчишка  подпрыгивал  от  счастья  и  все   время
оглядывался и  верещал,  а  отец  наклонялся,  причем  видно  было,  что
наклоняться ему неудобно, и что-то говорил ему  в  макушку.  Третьим  от
конца был