навалиться на него животом. Интересно, обломится  рейка  или  нет?  Если
обломится, Павлик выскочит, и тогда им несдобровать.  Вся  затея  пойдет
насмарку. Он поймет, что они за ним следили, станет осторожным  и  ничем
себя не выдаст. В том, что преступник именно он - вместе с его мамочкой!
- Марина уже не сомневалась.
   Пожалуй, она точно знала и кто жертва.
   Марина наугад сунула Юле  рюкзак,  ухватилась  за  шершавые  доски  и
нашарила сандалией реечку. Вроде бы держится. По крайней мере  сразу  не
отвалилась.
   Осторожно, по сантиметру, Марина стала  поднимать  себя  над  стенкой
беседки. Под носом у нее сильно пахло пылью от старых досок.
   Ветер нагнал облаков, солнце нырнуло в них, и стало совсем темно, как
будто наступило затмение.
   Она осторожно выдвинулась из-за стенки, и прямо перед ее  глазами  за
трухлявым переплетом оказался Павлик - светлые шорты и черная бандитская
майка. Сосна лезла в ухо, кололась. Марина оттолкнула ее рукой.
   Павлик молчал, и его неведомый  собеседник  тоже  молчал,  невозможно
было разглядеть, кто это, - человек стоял в самом темном и дальнем углу,
просто тень.
   Юля сзади потянула ее за штаны, и Марина  отмахнулась.  Кажется,  она
попала сообщнице по носу,  потому  что  послышался  короткий  сдавленный
хрюк, и все смолкло.
   - Завтра же, -  проговорил  Павлик,  и  его  голос  громом  грянул  в
странной предгрозовой тишине. - Завтра же, я сказал.
   Тень в углу завозилась, завздыхала и промолчала.
   - Больше я не жду, хватит с меня. Ну хватит уже!
   Марина подтянулась  повыше,  навалилась  животом,  чтобы  рассмотреть
того, неведомого,  и,  конечно,  проклятая  рейка  у  нее  под  ногой  с
предательским и очень громким треском подломилась, как  будто  выстрелил
пистолет.
   Павлик стремительно обернулся, и Марина увидела, что в руке у него на
самом деле пистолет.
   - А-а-а!!!
   Спиной она повалилась в заросли крапивы, разодрала бок о какой-то сук
- от боли свело затылок.
   - Твою мать!!
   Павлик  изнутри   рванул   трухлявую   решетку,   посыпались   щепки,
прошлогодние листья и еще какой-то мусор, но решетка устояла.
   - Бежим!!
   Марина перекатилась на четвереньки. Юля была далеко  впереди,  она  и
вправду бегала быстро. Марина кое-как  вскочила  на  ноги  и  неуверенно
побежала, оступаясь, путаясь в папоротнике и крапиве, которая жалила все
безжалостнее. Или ей так казалось? Ветки хлестали по лицу и голым рукам,
свирепый топот за спиной все приближался, и так далеко было до людей, до
спасительной санаторной дорожки, где в большой будке жила черная собака,
а в будке поменьше рыжая собака, и вечером, когда спадала жара,  они  по
очереди лениво гавкали на гуляющих!
   - Быстрее, быстрее!
   Васнецовский лес расступался, вокруг как будто светлело, пот  заливал
глаза, и что-то текло по боку, как будто  она  упала  в  воду,  а  не  в
крапиву.
   С разгону они выскочили на асфальт, изнемогая, пробежали еще  немного
и оказались прямо перед сеткой теннисного корта.
   На корте были люди. Господи, спасибо тебе!..
   С этой стороны  калитка  отсутствовала,  а  сетка  оказалась  высока.
Проламываясь    через    сирень,    как     тираннозавры,     порождение
неконтролируемого режиссерского  воображения,  они  добежали  до  ворот.
Ворота были закручены цепью и закрыты на висячий замок и  тоже  заложены
сеткой, зато по сваренным чугунным прутьям можно попытаться перелезть.
   Поминутно оглядываясь и обливаясь потом,  молча,  они  проворно,  как
кошки, полезли по прутьям наверх.
   Сердце разрывалось в горле. Еще чуть-чуть, и разорвется совсем. И  ни
один врач, пусть даже Елена Малышева, не сможет заново сшить его!
   - Что здесь происходит? Черт возьми, что это такое?!
   Марина перенесла ногу через верхнюю перекладину  и  посмотрела  вниз.
Под воротами, вытаращив глаза и задрав  голову,  стоял  Федор  Федорович
Тучков Четвертый.
   - Федор, что там такое?! - изумленно спросили с корта.
   Он на секунду оглянулся, ничего не сказал и опять повернулся к сетке,
на которой застряла Марина. Юля спрыгнула, а Марина застряла.
   Что-то случилось с ней в тот момент, когда она его  увидела  -  кепка
козырьком назад, шорты, майка, на лице несказанное изумление.  Оно  было
больше лица, не помещалось на нем.
   - Марина, черт тебя побери, что ты делаешь?! Юля, что случилось?!
   - Ни... ничего, - тяжело дыша, выговорила спрыгнувшая на асфальт Юля.
- Мы просто бежали... на время... а... потом... испугались...
   Выговорив, она наклонилась вперед и уперлась ладонями в  колени,  как
будто не могла больше стоять прямо, а Марина поняла, что  с  этих  самых
ворот слезть никогда не сможет.
   Ни-ког-да. Никогда.
   - Куда вы бежали?! Что значит - на время?! Вы что?! Бредите?! Марина,
слезай немедленно! Сейчас же! Слезай, кому я говорю!
   Марина закрыла  глаза  и  из  последних  сил  уцепилась  пальцами  за
рифленый чугунный прут. В голове шумело, во рту было так сухо, как будто
она неделю провела в пустыне, и что-то текло по боку,  но,  кажется,  не
вода.
   - Марина!
   - Я не могу, - пробормотала она и услышала себя как будто со стороны.
- Я не могу слезть... Никак не могу.
   К Федору подошел еще кто-то, задрал  голову  и  тоже  стал  смотреть.
Марине внезапно стало очень больно, так больно, что пресеклось  дыхание,
и больно было везде, и в пальцах, и в животе, и в боку, по которому  все
что-то текло.
   - Так, все ясно.
   Это Федор сказал. Марина не открыла глаз,  потому  что  знала  -  как
только она их откроет, ее вырвет.
   Что-то сильно грохнуло об  асфальт,  ворота  затряслись,  и  она  еще
подумала, что Тучков Четвертый решил стряхнуть ее на землю,  как  грушу.
Мысли были медленные и холодные, как мельничные жернова.
   - Марина.
   И внутри тоже было холодно. Наверное, пока  она  сидела  на  воротах,
началась зима.
   - Марина, открой глаза и посмотри на меня. Давай. Открывай.
   Он же не знал, что она не может открыть глаза!
   - Марина.
   - Федор Федорович, помочь?
   - Марина.
   Будь что будет! Она открыла глаза, и странно расплывающееся зрение не
сразу сфокусировалось на кепке  Тучкова  Четвертого,  которая  оказалась
почему-то очень близко.
   - Хорошо. Теперь давай руку. Давай мне руку.
   Какую руку? Марина понятия не имела, где у нее эта самая рука.
   Тогда он  сам  неизвестно  как  отцепил  ее  намертво  прикипевшую  к
чугунному пруту руку, а потом вторую, и она стала стремительно  съезжать
вниз,  но  почему-то  не  упала,  кто-то  ее  подхватил,  поддержал,   и
оказалось, что это Федор.
   - Что случилось, я не понял?!
   - Мы бежали и упали. - Это сказала Юля. Голоса  доносились  к  Марине
издалека и с некоторым опозданием.
   - Куда вы бежали?!
   - По лесу.
   Тогда Федор Тучков отчетливо выговорил:
   - Идиотки.
   И они куда-то пошли. Шли довольно долго и тяжело,  с  каждой  минутой
становилось  все  тяжелее,  как  полякам,  увлекаемым  в  болото  Иваном
Сусаниным. А потом пришли и оказались  в  совершенно  незнакомом  месте.
Чем-то оно напоминало Маринин санаторный номер, но это был точно не он.
   - Где ты так разодрала бок?! Ты что? Куда тебя несло?! Зачем?!
   - Я спасалась. - Зубы стучали сами по себе, словно  это  были  не  ее
зубы.
   - От кого, черт возьми?!
   - От Павлика. Он хотел меня застрелить из пистолета.
   Теплая жесткая ладонь - Марина отлично помнила желтые бугорки мозолей
- легла на ее холодный лоб.
   - Почему он хотел тебя застрелить?
   - Потому что я его видела в беседке.
   - Что он там делал?
   На этот простой вопрос она не могла ответить.
   - Он там... стоял.
   - Ясно. Снимай майку. Марина послушно сняла ее.
   - А это что?
   - Где?
   - Вот это все.
   Марина скосила глаза вниз. На коже были  неровные  красные  бугристые
вздутия - много.
   - А, это крапива.
   - Ты что, валялась в крапиве?
   - Н-нет. Я сквозь нее лезла.
   - Куда?
   - В беседку.
   - Боже, помоги мне, - вдруг сквозь зубы попросил Федор  Тучков.  -  В
какую беседку?
   - В еловой аллее есть беседка. Туда зашел Павлик. Мы  с  Юлей  решили
подкрасться и посмотреть, что он там делает. Он нас заметил и  погнался.
Мы... еле успели убежать. У него был пистолет. Я думала, он меня  убьет,
это он тут всех убивает...
   - Кого - всех?
   - Людей
   - Вадим упал с лошади.
   - Зойка сказала, что просто так лошадь никого сбросить не может.  Это
еще нужно проверить, сам он упал или ему кто-то помог
   - Какая Зойка?
   - С конюшни.
   - Держи руку и не прижимай ее к боку.
   - Почему?
   - Потому.
   Никогда в жизни  профессора  Марины  Евгеньевны  Корсунской  не  было
человека, который на вопрос "почему?" мог  ответить  "потому".  Впрочем,
Федора Тучкова она тоже сегодня исключила из своей жизни навсегда.
   Что-то зашуршало, звякнуло и полилось.  Держать  руку  на  весу  было
трудно.
   - Положи вот так. Только к боку не прижимай. Откуда он узнал, что  ей
трудно?
   - Сейчас будет щипать, не дергайся. Вообще-то, если бы я уединился  в
беседке с девушкой, а какие-то безумные стали бы за мной  подсматривать,
я бы, пожалуй, тоже рассердился
   В боку стало так больно, что глаза полезли на лоб.
   Марина прижала к ним ладони. Воздух не проходил в горло,  потому  что
боль стиснула и его, скрутила, завязала узлом.
   - Сейчас все пройдет. Дыши ртом.
   - Он не с девушкой, - хрипло дыша, сказала Марина. - Не  с  девушкой.
Он бандит и шантажист.
   Холодная капля проползла по виску, скатилась на шею.
   - Ты что-то услышала?
   - Он сказал - завтра же. Больше  ждать  не  могу..  Потом  эта  штука
подломилась, и я упала, прямо в  крапиву,  и,  кажется,  поранилась  обо
что-то.
   - Не кажется, а точно.
   - И мы побежали.
   - И ты видела у него пистолет?
   - Да.
   - Он держал его в руке, когда разговаривал? Или потом вытащил,  когда
под тобой что-то подломилось?
   - Не знаю. Я не заметила. Когда  он  повернулся,  у  него  точно  был
пистолет.
   Она вдруг снова увидела это движение: человек поворачивается  к  ней,
блестит пистолет, и узкое дуло с черным  зрачком  -  Марина  никогда  не
думала, что оно такое узкое, пистолетное дуло, - упирается  почти  в  ее
живот.
   - Марина.
   Почти в живот. В мягкие беззащитные ткани. Самое уязвимое место.
   - Марина.
   Легко ему говорить, жалобно подумала она. В него-то никто не  целился
из пистолета!
   - Чья это была идея?
   - Какая?
   - Подсматривать за Павликом.
   - Моя. Или Юлина. Или наша общая.
   - Чья?
   - Я не помню.
   - Иди и умойся. И не трясись ты так,  ничего  страшного  с  тобой  не
случилось.
   - Мне... больно.
   - Пройдет.
   Он несколько секунд постоял рядом с  ней,  выжидая,  что  она  пойдет
умываться, но она не двигалась с места, и тогда он поднял ее за  локоть,
отвел в ванную и умыл.
   На полочке  стояли  странные  пузырьки,  пахло  Федором  Тучковым,  и
полотенца висели с другой стороны.
   - А... где мы?
   - Мы в ванной.
   - Нет, в другом смысле. В глобальном.
   Федор Тучков усмехнулся в зеркале. Марина видела его лицо - загорелое
- и свое - бледное, веснушчатое. На щеке красный толстый волдырь. На шее
еще один. На плечах волдырей не счесть. Даже  за  краем  белого  лифчика
волдырь. Марина оттянула атласную полоску и посмотрела.
   Ну точно. Волдырь.
   Тут в зеркале она поймала еще один его взгляд.
   Караул! Помогите!
   Она стоит в чьей-то чужой ванной, в одном  лифчике,  а  рядом  с  ней
чужой мужчина, которого она навсегда исключила из жизни! Он стоит у  нее
за спиной, смотрит на нее в зеркале, и у него  странное  сосредоточенное
выражение лица, и это двойное присутствие - за плечом и перед глазами  -
как будто полностью лишает ее свободы.
   Вы окружены. Сопротивление бесполезно.
   Марина заметалась. Он учтиво посторонился. Она свалила в  ванну  одно
полотенце, второе упало ей на голову, она стянула его  и  моментально  в
него завернулась.
   Только чтоб он  не  видел.  Только  чтоб  его  взгляд  не  был  таким
сосредоточенно-мужским.
   - А где моя... майка?
   - Нигде. Ее больше нет. Я дам тебе другую.
   - Федор Федорович, мне надо идти. Все мои вещи у  меня  в  номере.  Я
могу сама достать, а вы не ходите.
   - Я не собираюсь никуда идти, - громко сказал он уже из-за двери. - Я
дам тебе свою майку. Поносить.
   - Спасибо, но это невозможно.
   Боже, что скажет мама! И бабушка не переживет! Господи,  как  узнать,
большая у нее там рана или не очень? Заживет она до  Москвы  или  так  и
останется? Если останется, мама непременно все выпытает - Марина никогда
и ничего не умела  от  нее  скрывать!  -  и  еще  драгоценная  шляпа  из
итальянской  соломки,  когда  высохла,  стала  похожа  на   перестоявшую
сыроежку.
   - Руки вверх!
   Марина ахнула и задрала руки - вот  как  ее  запугал  бандит  Павлик!
Полотенце упало. Федор подхватил его. Мягкая ткань скользнула по  рукам,
по груди, по животу. Марина зажмурилась.
   - Давай чай пить.
   - Что?
   - Чай.
   И тут ей так захотелось чаю, большую-пребольшую кружку, и хорошо бы с
лимоном, что она  позабыла  об  опасности,  и  о  маме,  и  о  шляпе  из
итальянской соломки, и  потащилась  за  Федором  Тучковым  в  комнату  и
позволила усадить себя в кресло, и взяла у него сигарету  -  как  индеец
наваху трубку мира.
   От сигареты моментально зашумело в голове.
   - Рассказывай.
   - Что?
   - Как что? Все. Твое появление на корте было несколько неожиданным  и
волнующим, я бы сказал. Я, признаться, ничего не понял. Я играл в теннис
с Владимиром Петровичем, потом смотрю - кто-то через забор лезет, хотя в
двадцати метрах калитка! Думал, что молодежь развлекается. Думал, сейчас
по шее дам, чтоб  играть  не  мешали.  Оказалось,  что  это  вы  с  Юлей
возвращаетесь с прогулки. У тебя бок в крови, майка разодрана, и  вообще
ты то и дело норовишь свалиться в обморок. А сама на  заборе.  Я  думал,
что мне не удастся тебя от него оторвать.
   - От кого?
   - От забора. Как ты туда попала? Марина закрыла глаза. Шум  в  голове
прошел, стало повеселее.
   -  Я  же  тебе  говорила!  За  нами  гнался  Павлик.  Он  хотел  меня
застрелить, когда увидел, что я подсматриваю. В меня раньше  никогда  не
целились из пистолета. Это очень страшно.
   - Я знаю.
   - Откуда?
   - Вспомни, он держал пистолет в руке или вытащил его из кармана?
   - Не знаю. Держал, наверное.
   - То есть он разговаривал с кем-то и держал его на прицеле?
   - Да. Наверное, да.
   - Занятно.
   - Федор, ты можешь мне не верить, но я...
   - Я верю. А с кем он разговаривал, не разглядела?
   - Нет. Какая-то скрюченная фигура в углу. Я даже не слышала ни слова.
   - А Павлик что говорил?
   - Что больше не может  ждать,  что  завтра  или  никогда.  Федор,  он
шантажист и бандит, точно! - Марина  решительно  потушила  в  пепельнице
сигарету. - А тот, в углу... он был похож... на Геннадия Ивановича,  да!
Такой узенький, прилизанный, в чем-то коричневом.
   - На Геннадия Ивановича, - повторил Тучков Четвертый задумчиво.
   - Ну, конечно! Кстати, он же отменил партию в теннис, правильно?  Ну,
с тобой! Он сказал, что подавлен и все такое! Вы даже договорились,  что
все переносится на завтра.
   - Я все равно пошел, - буркнул Федор Тучков  сердито.  -  Ты  куда-то
пропала, а у меня было ужасное настроение.
   Марина не стала вникать в то, что он говорит.
   - Я не пропала! Я пошла к тому месту, где все случилось с Вадимом.  Я
поговорила с девчонкой, которая вела первую лошадь. Она мне сказала, что
Мальчик не мог просто так взять и кого-то сбросить с обрыва.
   - Какой мальчик?
   - Так зовут коня. Мальчик. Она сказала,  что  он  спокойный  и  любит
людей.
   - Спокойный и любит, но Вадим разбился. Насмерть.
   - Что-то тут не то, Федор.
   - Тут - это где?
   В руке у нее  как  бы  из  воздуха  материализовалась  большая  белая
кружка, сестра-близнец ее  собственной  большой  белой  кружки.  От  нее
поднимался пар. Чай  был  рубиновый,  а  кусок  лимона  толстый.  Марина
глотнула и зажмурилась.
   Там был не только лимон и сахар, но и еще что-то.
   - Что ты туда налил?
   - Коньяку.
   - Я никогда не пью спиртное днем!
   - А по заборам ты когда-нибудь лазишь?
   - Нет.
   - Днем? - усомнился Федор Тучков.  Она  промолчала,  сделала  большой
глоток, обожглась и стала дуть на чай.
   - Хочешь есть? Ты за обедом ничего не ела.
   - Откуда ты знаешь?
   - Мы сидим за одним столом.
   - Ты смотрел... за мной?!
   - На тебя, - поправил он вежливо. - Я смотрел На тебя. Ты  ничего  не
ела, вроде Оленьки. Хочешь?
   - А что... у тебя есть?
   Он опять усмехнулся - глазами. Марина никогда Не видела глаз, которые
могли бы так усмехаться. Как это у него получается?
   - У меня есть колбаса, бублики. Йогурты, кажется, тоже есть.
   - Тогда колбасу и бублик.
 
*** 
 
   Он принес ей бублик и колбасу на тарелочке. Колбаса была холодная,  а
бублик свежий.
   - Вадим хотел идти в милицию и погиб.
   - Это несчастный случай. Мы же все видели своими глазами.
   - Федор, - энергично жуя бублик, начала Марина,  -  ну  давай  просто
представим себе, что это не несчастный случай!  Ну  почему  у  тебя  нет
никакого воображения?!
   - У меня сколько хочешь воображения.
   - У тебя его вовсе нет, как у моих студентов! Две  трети  из  них  не
могут себе  представить,  что  если  из  бесконечной  последовательности
удалить  бесконечное  число  членов,  то  она  все  равно  будет   равна
бесконечности, а не нулю!
   - Почему бесконечности? - удивился Федор. - Нулю. Марина застонала:
   - Да не нулю! Ну как тебе это объяснить! Дай мне бумагу  и  ручку!  У
тебя есть? Или ты писать не умеешь?
   - Я умею. Не слишком хорошо, конечно, но умею.
   - Смотри. Вот луч. Это бесконечное множество  точек.  Это  нуль.  Это
точка А. Выбираем ее произвольно.  Если  нам  нужно  убрать  бесконечное
число точек...
   Он смотрел за ее рукой и не слушал, она поняла это совершенно  точно,
когда мельком на него взглянула. Он просто смотрел на ее  руку,  которая
проворно и как будто сама по себе рисовала на бумаге.
   Она опомнилась:
   - Прости, пожалуйста. Тебе это,  наверное,  совсем  не  интересно.  Я
просто увлеклась ни с того ни с сего. Наверное, мне на работу надо.
   "Тебе надо ко мне в постель, - мрачно подумал Федор Тучков Четвертый.
- И мне надо, чтобы ты хотела ко мне в постель".
   Как это все некстати!
   - Твоя задача математически некорректна, - заявил он. -  Зря  ты  так
стараешься.
   Марина смотрела на него с  первобытным  изумлением,  потом  осторожно
засмеялась и замолчала. Почему-то ей вдруг подумалось,  что  говорил  он
вовсе не о луче с точкой А.
   Нужно быстро и аккуратно свернуть в тихое и  безопасное  место.  Если
такое еще осталось в непосредственной близости от Федора Тучкова.
   - Давай  представим  себе,  что  Вадима  кто-то  убил.  Давай  просто
попробуем.
   - Попробуем, - согласился Федор Федорович, думая только о постели и о
том, как ему теперь быть с профессоршей.
   - Лошадь можно напугать или внезапно причинить  ей  боль,  чтобы  она
взвилась на дыбы и сбросила седока, особенно если он не слишком умелый.
   - Марина, мы стояли там. Никто не пугал лошадь и не причинял ей боль.
   - Федор, то, что мы этого не видели, еще не означает,  что  этого  не
было.
   Ого!.. Он даже засмеялся от удовольствия.
   - К лошадям никто и близко не подходил.
   - Не подходил у нас на глазах. А если до этого?
   - Что значит до?
   - Ну, вчера или накануне!
   Тучков Четвертый встал и налил им еще по кружке чаю. Полез в какой-то
шкафчик и вынул оттуда пузатую круглую бутылку.
   - Мне больше не надо! - перепугалась Марина.
   - Ну. конечно, - согласился он и налил  -  довольно  мною,  на  палец
примерно. Эдик Акулевич всегда наливал ей именно столько вина,  примерно
на пален. Наверное, боялся, что она впадет в алкогольную  зависимость  и
ее карьера пострадает.
   Нельзя, нельзя так думать о старом  друге!  Он  проверенный,  близкий
человек, и