Вадим.
   - Она  рыдает,  -  задумчиво  проговорил  Федор  Федорович,  -  а  он
катается. Занятно.
   Марина рассматривала лошадей, и ей было  все  равно,  что  именно  он
говорит.
   - Федор, а мы можем покататься?
   - Ну, конечно.
   - Ты уверен?
   - Ну, конечно.
   - А это... трудно?
   - Нет. Они же шагом идут.
   Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не  могла  оторвать
от них глаз. Почему-то никогда раньше ей  не  приходило  в  голову,  что
лошади - это так красиво!
   Самая первая черная - или как надо говорить? Вороная? - которую вел в
поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачивать  обратно  к
лесу. Все остальные двинулись за ним.
   - Так не слишком интересно кататься, - констатировал Федор Федорович.
- Но для первого раза, Конечно, можно. Впрочем, для первого можно  и  на
плацу.
   В следующую секунду что-то случилось.
   Лошадь  Вадима  вдруг  взвилась  на  дыбы.  Марина  ахнула.  Закричал
мальчишка, который сидел  впереди  отца.  Юноша  в  кепочке  еще  только
поворачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все  сильнее  молотила  в
воздухе передними ногами и злобно и коротко ржала.
   - Ах ты! - закричал на нее юноша и побежал, доставая  из-за  голенища
слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и  затанцевали  над
обрывом.
   - Федор!
   Лошадь  ударилась  копытами  о  землю,  странно  изогнулась,  поддала
крупом, и от этого движения Вадим пробкой вылетел из седла.
   - Федор!!
   Вадим упал очень неудачно, спиной в обрыв, упал и покатился, и за ним
поднималась пыль, а люди кричали, и мужик  с  ребенком  в  конце  концов
спрыгнул на землю и быстро ссадил  мальчишку.  Марина  видела,  как  тот
стоит на земле среди движущихся лошадиных  ног  -  странно  маленький  и
беззащитный.
   Лошадь унеслась в лес - болтались поводья, и  стремена  цеплялись  за
кусты.  Юноша,  потерявший  свою  кепочку,  метался  между   испуганными
животными. Какая-то женщина пронзительно завизжала.
   Почему-то  Марина  вдруг  увидела  среди   лошадей   Федора   Тучкова
Четвертого и даже оглянулась, потому что до этого он стоял рядом с  ней.
Он хватал поводья и пытался удержать животных, а лошади задирали  морды,
косили глазами, как будто разом обезумели. Снизу, из-под обрыва,  мчался
кто-то в подвернутых тренировочных штанах, и еще  кто-то  бежал,  и  тот
самый мужик как из-под земли вырос перед  Мариной  и  сунул  ей  в  руки
перепуганного мальчишку. Мальчишка был увесистый и  громко  ревел  -  на
одной ноте.
   Марина отбежала с ним подальше.
   - Тише, тише, маленький, - приговаривала она, - тише, тише...  Все  в
порядке. Это лошадки играют. Играют лошадки.
   Все кончилось в одну секунду.
   Изнутри плотного облака пыли вдруг  вышел  Федор  Тучков,  держа  под
уздцы двух потных лошадей. Они больше не задирали морды  и  не  дрожали,
шли спокойно, только  уши  у  них  ходили  и  раздувались  ноздри.  Отец
мальчишки оказался как бы с другой стороны, и он пытался снять с  лошади
какую-то тучную даму в панаме.
   - Видишь, видишь? - спрашивала Марина у мальчишки.  -  Все  обошлось,
все хорошо.
   Мальчишка больше не гудел, только длинно всхлипывал  и  прижимался  к
Марине боком, и она обнимала его и  чувствовала,  как  дрожит  маленькое
тельце.
   Федор  Тучков  передал  поводья  тому  самому  типу   в   подвернутых
тренировочных штанах, подоспевшему снизу, а сам ринулся с обрыва, осыпая
за собой огромные неровные пласты песка.
   - Федор!! - закричала Марина и закашлялась от пыли.
   Люди кое-как спускались на  землю,  доходили  до  травы  и  почему-то
садились на нее, как будто только что пережили катастрофу самолета.
   - Спасибо вам, - подскочивший молодой мужик схватил своего  мальца  в
охапку и крепко прижал к себе.
   Малец пискнул:
   - Папочка! - И обнял его за шею, и  прижался,  и  уткнулся,  а  потом
пристроил подбородок на плечо и уставился на Марину блестящими  глазами.
Отец тоже посмотрел.
   - Испугались?
   - Очень.
   - А мы с женой утром поссорились из-за этих лошадей! Она говорит - не
ходи, опасно, да еще с Сашкой. А я говорю - чего там опасного!
   - Что случилось? Вы не видели?
   - Да у одного лошадь как взбесилась! Ну и  остальные  переполошились.
Пошли, Сашка, скорей  к  матери,  а  то  она  как  узнает,  так  тоже...
переполошится! Пошли, Сашка!
   Тут Марина вдруг вспомнила про Вадима и про то, как страшно он упал и
покатился в обрыв и как Федор Федорович, осыпая огромные пласты песка  и
смешно перебирая ногами, побежал под горку. Она  вскочила,  ринулась  за
ним, даже оттолкнула кого-то с дороги, чего никогда  раньше  не  делала.
Небольшая толпишка стояла на краю  обрыва,  и  еще  одна  -  побольше  -
обнаружилась, когда Марина заглянула вниз, и по пляжу  кто-то  бежал,  и
лица у всех были одинаковые испуганно-любопытные.
   Федора Тучкова Четвертого нигде не было.
   Марина стала осторожно спускаться прямо здесь, где  песчаные  острова
обрушивались из-под ног бесшумной  лавиной.  До  лесенки  ей  бежать  не
хотелось. Только бы нога не подвернулась и не зашлась от боли.
   На половине спуска она не удержалась, взмахнула руками  и  с  размаху
села в песок. Немного проехала в  песчаной  лавине  и  оказалась  у  ног
Павлика Лазарева.
   - Здрас-сте, - поздоровался Павлик. Марина снизу  вверх  смотрела  на
него. Он не сделал ни одного движения, чтобы помочь ей  подняться.  Виду
него был недовольный, и только, никакого любопытства.
   - Поехал на лошадке кататься! - жалостливо сказал кто-то в  толпе.  -
Вот и покатался!
   - Жену надо бы найти, - высказался еще кто-то. - Или с кем он тут?
   Уже все было ясно, даже по тому, как странно люди молчат или  говорят
сдавленными "жалостливыми" голосами,  все  было  ясно,  а  слова  только
подтвердили догадку, но Марина все-таки спросила:
   - А он... что он? Он... вообще-то жив?
   - Вообще-то он помер, - нехотя сказал Павлик. - Шею сломал или спину.
А может, и то и другое.
   И сверху вниз посмотрел на Марину, которая все ковырялась в  песке  у
самых его ног, поправил на носу зеркальные очки и добавил задумчиво:
   - Вот подлость какая!
   - Да потому что это не развлечение для праздных  гуляк-с!  Нет-с,  не
развлечение!  Мы  же  не  кельты,  которые  рождались  в  седле!  Мы  не
приспособлены, ленивы, неловки! Как можно этого не  понимать!  Лошадь  -
животное тонкое, интеллектуальное, непростое!
   - Да че же ты говоришь, Иоаныч? Вот у нас в том  годе  мерин  Звонкий
повез, стало быть, председателеву тешшу в дальний лес, да и случись тама
у них...
   - Генрих Янович, разве такое возможно, чтобы лошадь ни с  того  ни  с
сего сбросила седока?
   Это Федор Тучков спросил, и Марина даже голову не  повернула.  Он  не
стал с ней разговаривать, когда она в конце  концов  пробралась  к  нему
там, на обрыве.
   Он просто отвернулся от нее.
   Он не сказал ей ни слова.
   Он с досадой стряхнул  ее  руку,  когда  она  взяла  его  за  широкое
запястье.
   Больше никогда в жизни она не приблизится к нему.
   Больше никогда в жизни она не станет на него смотреть.
   Больше никогда в жизни она не возьмет его за руку.
   - Генрих Янович?
   - Да, ты нам ответь, ответь, Иоаныч!
   - Ирина Михайловна, почему вы называете деда Иоаныч?
   - Дак а как же? Иоаныч и есь!
   - Да он Янович! Генрих Янович!
   - Вот недослышала я! Как ты говоришь? Яковлеч?
   -  Вероника,  не  приставай  к  Ирине  Михайловне!  Мне,  собственно,
решительно все равно, как именно...
   - Это же не дикий мустанг! Это обычный... укрощенный жеребец!  Почему
он вдруг его сбросил?!
   - Не знаю, Федор Федорович, ничего не  могу  толком  ответить.  Могло
быть все, что угодно. Лошадь от испуга или от боли...
   - Дак, стало быть, в дальний лес! А  тама  по  веснянке  мужики  наши
волчицу караулили. Волчица-то на Угурь-озеро ушла и щенят увела,  а  дух
ейный, волчий, остался, и вот наш мерин Звонкий...
   - Ни испуга, ни боли!  Я  в  двух  шагах  стоял.  Лошадь  успокоилась
моментально.
   -  Такое  тоже  возможно,  Федор  Федорович!  Говорю   же,   животное
непростое, интеллектуальное, не всегда управляемое!
   - А неуправляемое, так и нечего скакать! Моду  взяли  -  на  лошадях!
Ковбои какие! Еще бой  быков  бы  тут  устроили!  Оленька  чуть  дух  не
испустила, когда услышала!
   - Это не мода, Элеонора Яковлевна. Это спорт такой.
   - Ах, перестаньте, Вероника, что еще за спорт!  Подумаешь,  скачки  с
препятствиями!
   - Самый лучший спорт - это бег, я всегда говорил. Легкая атлетика...
   - ...королева спорта, - перебила его Вероника, - это  всем  известно,
Сереженька, вы нам уже сообщали сто тридцать три раза.
   Юля невозмутимо дожевала салат и сказала веско:
   - Ну это же правда. А правду можно повторять сколько  угодно.  На  то
она и правда.
   Это глубоко философское замечание заставило  всех  замолчать.  Марина
посмотрела на соседей.
   Вероника жевала яблоко,  ее  дед  сердито  тыкал  вилкой  в  котлету.
Бледная Оленька куталась в шаль, хотя в санаторной столовой было душно и
пахло "общепитом". Геннадий  Иванович  рассеянно  посвистывал,  глядя  в
сторону. Павлик и его мамаша обедали как ни в чем не бывало -  одинаково
хлебали борщ и заедали толстыми кусками белого хлеба.  Даже  уши  у  них
двигались одинаково. Юля с Сережей переглядывались. Федор  Тучков  -  на
него Марина посмотрела в последнюю очередь - был мрачен.  Дальше  стояли
два пустых стула, придвинутые Друг к другу вплотную.
   Марина отвела глаза.
   Нет, это невозможно. Так не бывает. Утром  он  был  жив  и  здоров  и
собирался со своей Галкой "кататься на лошадках". Вот и покатался.
   Он собирался не только "кататься", он собирался еще в милицию, потому
что знал что-то об  убийстве.  Он  не  пошел  в  милицию,  а  пошел  "на
лошадок", и вот теперь все.
   Все. Никто никогда ничего не узнает.
   Самое ужасное, что теперь Марине не с кем даже  поговорить  -  Федора
Тучкова Четвертого она раз и навсегда исключила из своей жизни, -  а  ей
так хотелось поговорить, и так жалко было этого молодого балбеса, и  так
непонятно, о чем плакала Галка и о чем он собирался  рассказать  в  этой
самой милиции!
   Поначалу она подумала было, что его вполне могли "убрать" -  ведь  он
объявил, что собирается в милицию! Он объявил и стал  опасен,  и  убийца
вполне мог разделаться с ним - все в духе  ее  настоящего  "детективного
приключения". Но потом она вспомнила, что своими глазами видела, как все
произошло, - разве можно видеть  чужими  глазами?!  И  в  том,  что  она
видела, был только один "несчастный случай" и не было никакого убийства!
   Все равно жаль, что пришлось исключить из своей жизни Федора  Тучкова
и теперь с ним нельзя поговорить.
   Бедная Галка, у которой на лбу написано,  что  она  любовница,  а  не
жена. Бедная жена, которой только предстоит узнать, что ее муж так глупо
погиб, да еще не в Алуште, а в дальней российской глубинке, и что он был
вовсе не хорошим мужем, а так, среднестатистическим стрекозлом!
   - Хорошо, что на этих лошадях больше никто не угробился! Сколько  там
народу было! А если бы они всех в обрыв перекидали?!
   - Да это случайность, Элеонора Яковлевна! Хотя я говорил  и  еще  раз
повторю-с - конный спорт не развлечение для отдыхающих!
   - Я согласна, - отдуваясь после борща, заявила Валентина Васильна.  -
Я девчонкой в деревне на всех лошадях скакала и  ничего  не  боялась,  а
теперь ни за что не сяду, потому что конь - это вам не тачка на колесах!
У него, у коня, характер имеется!
   - Дед, как ты думаешь, теперь базу закроют?
   - Понятия не имею.
   - Конечно, нужно закрыть. Эти животные опасны! - Оленька  вступила  в
дискуссию, по самые брови утопившись в шаль. Ее  голос  из  шали  звучал
глухо и странно.
   - Животные ни при чем. Они просто животные, и только.
   - Как это ни при чем, когда  молодой  человек  погиб!  Такой  славный
молодой человек, ему бы еще жить и жить!
   - Он мог разбиться на машине, - равнодушно заявила  Вероника,  -  или
утонуть в бассейне. Сколько угодно таких случаев.
   Мать и дочь одновременно поморщились  -  одна  страдальчески,  вторая
негодующе.
   - Вы бы лучше помолчали, Вика, - в сердцах сказала мать.
   - Нельзя быть такой... железобетонной, - вслед почти прошептала дочь.
   Федор Тучков о чем-то думал  -  на  лице  не  было  Ни  сладости,  ни
приятности, одна только забота и еще, пожалуй, досада. Марина не  хотела
на него еще раз смотреть, но все-таки  посмотрела.  Как  только  исчезла
сладость, исчезла и вся повадка  благодушного  кретина,  и  сразу  стало
понятно, что он и есть тот  самый  мужчина  эпохи  Возрождения,  который
поразил ее воображение.
   "Ну вот, опять. Не стану  о  нем  думать.  Больше  не  буду  на  него
смотреть.
   Я не могу. Я не хочу. Я боюсь его.
   Еще я боюсь маму и - совсем немного - себя".
   Она вернется в Москву, расскажет все Эдику, и  они  вместе  посмеются
над "отпускной" Мариной Евгеньевной, затеявшей "детектив"  и  взявшей  в
помощники такого неподходящего типа, как Федор Тучков!
   Марина нагнулась и стала шарить в рюкзаке. Господи, никогда  и  ни  о
чем она не рассказывала  Эдику!  У  Эдика  не  было  времени  на  пустые
разговоры, все его время было строго распределено -  работа  на  работе,
работа дома, работа на даче в Малаховке, работа в гостях.  Возьмись  она
рассказывать ему о своей жизни, он бы, наверное, в обморок хлопнулся!  А
потом, очнувшись,  непременно  "потерял  бы  всякое  уважение"  к  такой
недалекой особе, как Марина.
   "Я был о тебе лучшего мнения, - вот как бы  он  сказал.  -  Мне  и  в
голову не приходило, что тебя могут интересовать такие глупости. Я  даже
представить себе не мог, что тебя взволнуют какие-то там... трупы".
   Ее должны волновать только красота научных формулировок и  логическая
стройность Эдиковых мыслей. Впрочем, мысли могли принадлежать не  только
Эдику,  но  еще  Альберту  или  Эрнесту.  Соответственно   Эйнштейну   и
Резерфорду.  Резерфорду  в  меньшей  степени,  ибо  он  все-таки   более
ремесленник, чем ученый.
   Она вернется в Москву  и  взашей  вытолкает  Эдика  из  своей  жизни.
Господи, почему никогда  раньше  она  не  догадывалась,  что  он  просто
скучен,  невыносимо  скучен,  как  телефонный  справочник,  зачитываемый
вслух, как статьи критика Писарева,  как  школьная  форма  восьмидесятых
годов!
   Геннадий Иванович понуро выбрался из-за стола и поклонился.
   - Я с вашего разрешения... Настроение хуже  некуда,  сами  понимаете.
Наш теннисный урок, Федор Федорович?
   - Как угодно, - ответил Тучков  Четвертый,  позабыв  сделать  сладкое
лицо, и Геннадий Иванович несколько осекся. Мать и дочь переглянулись  с
тревогой - очевидно, боялись пропустить урок и в  то  же  время  усердно
делали  вид,  что  "происшествие  подействовало  на  них  самым  ужасным
образом" и нежная Оленька никак не может играть, потому  что  "едва-едва
держит себя в руках".
   - Быть может, завтра?
   - Быть может, - согласился Тучков Четвертый.
   - Тогда договоримся утречком, а сейчас...
   Марина  тоже  выбралась  из-за  стола  и  торопливо   пожелала   всем
присутствующим приятного аппетита. В конце концов, в номере у нее кофе и
сухая колбаса. Она вполне может  устроить  себе  небольшое  пиршество  -
просто чтобы отвлечься от грустных мыслей.
   Она устроит пиршество, а потом подумает  над  своим  "детективом",  в
котором все было как будто  немного  ненастоящее.  Даже  смерть  теперь,
когда позабылись страх и тошнота и то, как водоросли ползали по белому с
зеленью мертвому лицу, казалась нереальной, как будто увиденной в кино.
   Запиликал чей-то мобильный телефон, и сын Павлик перестал методически
пережевывать пищу и глубокомысленно посмотрел себе  на  живот,  где  был
пристегнут чехол с телефоном.
   Его живот не звонил.
   - Алло, - сказала Вероника томным голосом, и все уставились на нее. -
Да, привет, дуся! Дусечка, я обедаю! Да-а, да-а, все там же! Ну смертная
просто, ну, дусечка! Ну я тут просто концы отдаю.  Ужасно.  Ужасно.  Да.
Никого нет.
   - Вот  наглая  девка,  -  громко  прошептала  Элеонора  Яковлевна.  -
Оленька, а ты кушай!
   - У нас тут все не слава богу - то один в пруду утонул, теперь второй
с лошади грохнулся! Дусечка, я приеду  и  расскажу  тебе!  Как  ты  там,
мальчик мой?
   При упоминании о "мальчике" у Элеоноры Яковлевны вмиг выросли  уши  -
длинные-предлинные, чрезвычайно любопытные. Оленька вынырнула из  своего
платка. Геннадий  Иванович  побрел  к  выходу.  Федор  Тучков  продолжал
жевать. Юля с Сережей перестали  шептаться.  Сын  Павлик  так  уставился
взглядом ящерицы на Веронику, что у нее вдруг  покраснели  ухо  и  щека.
Валентина Васильна подкинула ему в тарелку свою котлету.
   - Нет, солнышко, раньше никак не получается! Как там в  Москве?  А  у
нас жара. Ну все. Ну не скучай. Я тебя люблю. Съезди в  университет  или
позвони, потому что у меня практика, а я смогу только в августе, я  всех
предупредила, но на всякий случай Юрию  Ивановичу...  Да,  дусечка.  Ну,
целую, мой хороший. Пока.
   Вероника нажала кнопку и обвела присутствующих  скромно-торжествующим
взглядом. Павлик уткнулся  в  тарелку,  моментально  слопал  подложенную
котлету и столкнул на пол Вероникину трубку.  Сунулись  поднимать  сразу
все, но Федор Тучков вырвался вперед и первым схватил  трофей.  Вероника
улыбнулась. Оленька тихонько вздохнула. Уши Элеоноры Яковлевны втянулись
обратно.
   Так, быстро подумала Марина. Вот и ответ на вопрос,  который  задавал
ей Федор Тучков, когда еще пребывал в состоянии кретина и недоумка.
   Вероника разговаривала с  кем-то  под  Марининым  балконом,  и  Федор
предполагал,  что  у  нее  романтическое  свидание.  Ее   "романтическое
свидание" осталось в Москве, в университете. Вот так все правильно.
   Значит, под балконом с  ней  был  шантажист,  а  вовсе  не  любовник.
Значит, сегодня утром она тоже ходила не на свидание,  а  на  встречу  с
неизвестным бандитом, поэтому и соврала, что  пришла  прямо  из  дома  -
боялась. Бедная Вероника.
   Нужно  придумать,  как  именно  вызвать  ее   на   откровенность,   и
постараться помочь.  Марина  сто  раз  помогала  студентам,  попавшим  в
неразрешимые  ситуации,  -  по  крайней  мере  им  казалось,   что   они
неразрешимые. Может, поговорить с ее дедом?
   Вслед за Геннадием Ивановичем Марина  побрела  по  проходу  и  вскоре
выбралась на волю, оставив позади общепитовские запахи и звон тарелок.
   Курить на лавочке возле ореховых дверей она не  стала.  Решение  было
принято, а Федор Тучков мог  в  любую  минуту  заявиться  на  эту  самую
лавочку и изменить ее решение.
   Как же так получилось, что лошадь сбросила Вадима, да  еще  так,  что
он... погиб? Никого не сбрасывала, а его сбросила!  Что  за  странная  и
непонятная вещь - судьба?! Откуда она берется и куда  утаскивает  людей,
хоть бы даже в нее и не верящих?
   Санаторий был как будто пришибленный - гуляющих почти нет, а те,  что
есть, унылы и неразговорчивы. Две черные "Волги"  и  "Скорая  помощь"  с
грязными  боками  стояли  перед   крыльцом,   почти   под   портиком   с
монументальными колоннами в  стиле  сталинского  ампира.  Раньше  машины
никогда сюда не подъезжали.
   Марина обошла здание, и ноги сами принесли ее к обрыву, к тому месту,
где все случилось. Там еще толпился народ, хотя  бедолагу  Вадима  давно
унесли и следов  никаких  не  осталось,  кроме  утрамбованного  конскими
копытами песка. Марина заглянула вниз -  во-он  там  он  упал,  а  потом
огляделась.
   Идеальное место для убийства, сказал кто-то внутри ее. Впереди обрыв,
а позади лес. Лошади идут по самому краю. Наверное, катающимся  нравится
- острые ощущения!  Чувствуешь  себя  лихим  казаком  из  войска  Степки
Разина, который не боится ни бога, ни черта с дьяволом, скачет  себе  по
кручам, помахивает нагаечкой, насвистывает лихую разбойничью песню!
   Внизу лежала Волга, широкая и быстрая, а на той стороне красные  горы
возвыша