ую же голубую и жидкую, как  ее  собственный  неровный  и
волнующий свет.
   Марина  перебежала  газон  и  посмотрела   вверх,   на   единственный
освещенный балкон, ее собственный. Все остальные окна крыла "люкс"  были
темными - отдыхающие давно и сладко спали в своих санаторных постельках.
Наверное, это было  очень  глупо  -  тащиться  ночью  на  пруд,  да  еще
перелезать для этого через балконные перила, да еще висеть на  вытянутых
руках, а потом прыгать и прислушиваться - балкон был довольно высоко  от
земли, хоть и  считался  первым  этажом,  но  любопытство  и  нетерпение
замучили  ее,  кроме  того,  она  уверена,  что   искать   "вещественные
доказательства" следует именно ночью. Днем ее непременно увидит убийца -
она точно знала, что убийца существует! - увидит и будет потом охотиться
за ней, как и положено по законам жанра.
   Или все-таки не стоило ночью тащиться на пруд?
   Далекая деревенская собака перестала лаять, видно, завалилась спать в
свою будку, набитую свежим пахучим сеном, - до утра.  Марина  поежилась.
Холодно не было. Было страшно.
   По голубой и серебряной  от  стеклянного  лунного  света  асфальтовой
дорожке она дошла до сетки теннисного корта.  За  углом  спасительный  и
яркий свет балкона и тусклый фонарь уже не будут видны.
   Еще можно вернуться. Пока еще можно.
   Марина оглянулась, постояла  и  решительно  сбежала  вниз.  Корт  был
справа, блестящий мелкими камушками и похожий на каток.
   Летом не бывает катков. Катки бывают зимой.
   Федор Тучков сказал, что больше всего на свете любит  праздник  Новый
год, придурок.
   Она отошла уже  довольно  далеко  от  темной  громады  корпуса  и  не
слышала, как кто-то следом за ней тяжело спрыгнул с балкона.  Цикады  на
секунду  замолкли,  а  потом  затрещали  с  новой   силой,   как   будто
потревоженные тяжелым прыжком.
   Человек дошел до сетки и остановился. Луна была яркой, а  тени  очень
четкими, как будто заштрихованными углем. Маринина  тень  бежала  далеко
впереди, переломленная  сеткой,  похожая  на  гигантского  скорпиона  на
длинных тоненьких ножках.
   "Куда ее понесло? Что ей там нужно в... - взгляд на часы,  -...в  два
часа  ночи?!  Что  она  затевает?  Или  что-то  знает?  Если  знает,  то
насколько... много?"
   Человек еще постоял, поджидая, когда она  исчезнет  за  поворотом,  а
потом двинулся следом.
   Нужно посмотреть. Нельзя выпускать  ситуацию  из-под  контроля,  хотя
вряд ли эта рыжая и длинная особа всерьез опасна.
   И все-таки нужно посмотреть.
   Марине вдруг показалось, что в лунном свете у нее  за  спиной  кто-то
есть. Сердце похолодело, сжалось, словно  заострилось,  и  стало  острым
краем молотить в ребра. Она остановилась, взялась рукой  за  шершавый  и
теплый ствол и быстро оглянулась.
   Никого.
   Ни окна, ни балкона, залитого ярким и теплым светом, отсюда, конечно,
не было видно, но корт, похожий на каток, еще угадывался  за  деревьями,
как будто успокаивал Марину - я рядом, а от меня  уж  и  до  дома  рукой
подать, ничего, не так уж и страшно!
   Зачем и куда ее понесло?! Разве нельзя было дождаться  утра?!  Там  и
фонарей  никаких  нет,  как  она  станет   искать   свое   "вещественное
доказательство"?!
   "Если искать, - строго  сказала  она  себе,  -  значит,  надо  искать
сейчас. Если это убийство, значит, есть убийца. Если я  стану  искать  у
него на глазах, он догадается о том, что я все знаю".
   "Он слишком много знал", всегда говорит гангстер  над  трупом  своего
бывшего друга. Любой уважающий себя гангстер рано или поздно  непременно
убивает своего бывшего друга, потому что тот "слишком много знал"!
   Впереди блеснул пруд, и потянуло запахом гнили и  застоявшейся  воды.
Марина выскочила на холодныи песок в черных кляксах  пролезшей  травы  и
огляделась.
   Лес на той стороне был темным - сплошная непроглядная чернота, а  над
ней, чуть светлее, ночное небо. Почти на макушках деревьев сидела  луна,
до воды свесив призрачные голубые ноги. Лунные ноги полоскались в воде -
посередине пруд морщило и рябило, заливало  неверным  светом.  В  тишине
вода тихонько плескалась под старыми мостками.
   Там Марина нашла утопленника. Наверное, ночь была такой же  теплой  и
тихой, и луна так же полоскалась в пруду, а он уже  лежал  там,  раскрыв
мертвые глаза.
   Марина стиснула кулачок, так что ногти впились в мякоть ладони:  "Так
нельзя. Если ты так боишься, лучше уходи>>.
   И не двинулась с места.
   В лесу вдруг что-то обвалилось, как будто треснула ветка или  неловко
пошевелился кто-то большой и  тяжелый.  Дыхание  остановилось,  кажется,
навсегда. Марина вглядывалась в черноту, так, что в глазах зарябило.
   Нужно возвращаться домой. Все равно она ничего не найдет. Если ремень
валяется в траве, она ни за что его не найдет.
   Вот только она была совершенно уверена, что валяется он  вовсе  не  в
траве.
   Странным голосом крикнула какая-то ночная птица, и рябь по  воде  как
будто побежала быстрее.
   Марина вытащила из песка палку - не такую ужасную,  как  та,  которой
она подгоняла к себе свою шляпу из итальянской соломки, а обычную палку,
мокрую, шершавую, пахнувшую водорослями.
   Какая разница, подумала она, взвешивая в руке палку,  какая  разница,
день или ночь! Все равно то, что она ищет, нельзя увидеть просто так,  с
мостков. А тогда какая разница, день или ночь?
   Разница была огромной.
   Опираясь на палку, Марина осторожно ступила  на  мостки  -  под  ними
зачавкало и завздыхало, - дошла до того самого места, где смотрел на нее
из-под воды утопленник, и присела на корточки.
   Вода была совершенно черной, а дорожка, в которой  полоскалась  луна,
сюда не доставала. Марина потыкала палкой в  воду  и  прислушалась.  Под
мостками что-то громко  шлепнуло  и  опять  затихло.  Потянуло  сырым  и
холодным  ветром.  Кожа   покрылась   мурашками,   и   волосы   на   шее
встопорщились, то ли от ветра, то ли от страха.
   Марина встала на колени,  почти  упершись  в  самый  край  мостков  -
коленка угрожающе запульсировала, - и решительно сунула палку  в  жидкую
черноту. Дно было рядом, Марина знала, что здесь неглубоко. Палка  вязла
в  водорослях.  Марина  время  от  времени  выуживала  ее  и  стряхивала
водоросли в воду. Они шлепались обратно, капли гулко  падали,  и  что-то
опять затрещало в темном лесу, как  будто  надломилась  ветка,  и  птица
перестала кричать, и стало совсем тихо.
   Палка зацепилась за что-то, и Марина больше не могла ее вытянуть. Она
моментально решила, что это еще один  труп  там,  на  дне,  и  покрылась
холодным потом.
   Не может там быть еще одного  трупа.  Там  же,  в  конце  концов,  не
кладбище!
   Палка легко двигалась вверх и вниз, а вбок  и  в  сторону  "не  шла".
Марина еще потыкала ею, а потом стала  тащить  ее  вдоль  замшелой  сваи
мостка, больше никак не вытянуть.
   Нет, не получается!
   По краю мостков  Марина  поползла  сначала  влево,  а  потом  вправо,
перекладывая из руки в руку свою палку. Мостки ахали  и  скрипели.  Луна
светила в лицо.
   Человек из густой тени деревьев наблюдал за ней с интересом.
   "Сейчас нырнет, - неожиданно для себя подумал он, - точно нырнет!"
   Снова дунул ветер, Марина замерла,  не  успев  опустить  свою  палку.
Волосы разлетелись и  как  будто  зашевелились  на  голове.  Она  быстро
посмотрела налево, а потом направо.
   Нет, ничего. Все тихо.
   Марина снова поползла и снова стала тыкать палкой под  самую  сваю  и
снова тащить. Палка плюхала по воде.
   Под водой что-то подалось, поехало вверх, цепляясь за занозы и  сучки
разбухшей в воде сваи, и на поверхности  показалось  нечто,  похожее  на
мокрую змею, обвившуюся  вокруг  бревна.  Змея  тускло  блестела  мокрым
блеском, и что-то латунное отсвечивало посередине.
   Ремень. Узкий кожаный ремень с латунной пряжкой. Есть!
   Марина выпустила палку, перехватила ремень рукой и потянула. Странное
дело. Ремень не вытаскивался.
   Марина морщилась, потому что ей стало страшно.  Страшно  оттого,  что
она  так...  правильно  догадалась,  и  еще  потому,  что  этот   ремень
принадлежал мертвому человеку, и с ним,  с  мертвым,  лежал  на  дне,  и
латунная пряжка равнодушно посверкивала сквозь толщу воды, когда человек
захлебывался, когда в легкие вместо желанного воздуха заливалась  темная
стоячая жижа!
   Она не сразу поняла, что не может его вытащить, потому что он обмотан
вокруг сваи. Обмотан и застегнут.  Марина  перегнулась  через  мостки  и
заглянула под них. Остро запахло рыбой -  не  всех  пескарей  перетаскал
Федор Тучков на прокорм пыльной лобастой кошке!
   Точно, застегнут. Вон и  язычок  виднеется  в  прямоугольном  выступе
пряжки, плотно зажатой разбухшей кожей ремня.
   Так не расстегнуть, отсюда не дотянуться. По-кроличьи дергая носом от
страха и отвращения, Марина легла на живот и стала расстегивать.  Язычок
никак не вылезал, и Марина вымокла почти по  плечи,  прежде  чем  ремень
оказался у нее в руке. Она вытащила его из воды, уже почти поверив,  что
все обошлось, и было не так уж  и  страшно,  и  сейчас  она  побежит  по
голубой асфальтовой дорожке к своему балкону, где за белой шторой  горит
яркий желтый свет. Не слишком  ловко,  "кормой  вперед",  как  говаривал
отец, она  повернулась,  зажав  в  кулаке  ремень,  сдавленно  ахнула  и
подалась назад.
   На берегу, у самой кромки воды, кто-то стоял - черная тень.
   "Это убийца. Он следил за мной, все время следил и сейчас убьет меня.
Прямо сейчас".
   Как всегда в минуту опасности или самого страшного страха, она  вдруг
стала очень медленно думать - как будто в голове остановилось время.
   Вперед нельзя. Там черная тень, приготовившаяся ее убить.
   Можно только в воду, в черную воду вонючего  заросшего  прудика,  где
два дня назад она нашла покойника.
   Если плыть быстро, она сумеет выбраться на той  стороне  раньше,  чем
там окажется убийца. Ночь, бурелом,  ямы,  болото.  Если  плыть  быстро,
может, она сумеет спастись.
   Конечно, сумеет. Она умеет бороться.
   Она шарахнулась назад, ощупывая свободной рукой заскорузлые доски,  в
другой стискивала мокрый ремень, не отпускала.
   Надо плюхнуться так, чтобы с ходу не наглотаться воды.
   Черной вонючей воды, которая наполнит  легкие,  а  им  нужен  воздух.
Только воздух.
   - Марина! - закричала  тень  голосом  Федора  Тучкова  Четвертого.  -
Смотрите не упадите, там гнилые доски!
   Марина замерла на самом краю.
   Он кричал приветливо и громко, и все ночные звуки, к  которым  Марина
так напряженно прислушивалась, мгновенно смолкли, даже цикады как  будто
замерли в изумлении.
   - Марина?
   - Что вы тут делаете? - Голос у нее был тонким, как  у  мыши,  и  она
откашлялась и оглянулась на черную воду с серебряной дорожкой,  лежавшую
за спиной.
   - Стою, - признался Тучков Четвертый. - А что вы там делаете?
   - Как вы здесь оказались?!
   - Я... пришел. За вами.
   - Зачем вы пришли за мной?!
   - Может, вы вылезете оттуда? - предложил Федор, подумав. -  Мы  очень
громко кричим, а все-таки ночь.
   - Как вы здесь оказались?! Он помолчал.
   - Я вышел покурить и увидел, как вы прыгаете с балкона. Ну, я и...  Я
и решил, что вам может понадобиться моя помощь.
   - Мне не нужна никакая помощь! - крикнула Марина. - Уходите! Он опять
помолчал.
   - Марина!
   - Что?
   - Вы лунатик?
   - Что?!
   - Я спрашиваю, вы лунатик?
   Дело принимало странный оборот. Если он собирается убить ее, как убил
того, первого, то почему не убивает?! Почему  стоит  там,  не  делая  ни
одного движения, и спрашивает у нее какие-то глупости про лунатиков? Или
он...  выманивает  ее?  Хочет,  чтобы  она   расслабилась   и   потеряла
бдительность?
   - Уходите! - снова крикнула она, чувствуя, как по спине словно ползет
что-то длинное и холодное, похожее на мокрый ремень, который она сжимала
в кулаке.
   - Хорошо-хорошо, - торопливо согласился он, - конечно.
   Повернулся и пошел в  сторону  сетки  теннисного  корта.  Марина,  не
отрываясь, смотрела, как двигается по песку черная отчетливая тень.
   Сейчас уйдет.
   Уйдет, и ей станет еще страшнее. Как она доберется до дома, зная, что
он может подстерегать за каждым кустом?
   - Подождите! - нервничая все сильнее,  крикнула  Марина  и  осторожно
пошла по скрипучим мосткам. Тень приостановилась.
   Марина шагнула на песок. Мокрый язык ремня волочился следом.
   - Вы... все время были здесь?
   - Что значит - все время?
   - Все время, пока я вытаскивала... это?
   Она подняла ремень и потрясла им. Лица Федора Тучкова не было  видно.
Только невиданной красоты штаны светились как будто сами по себе.
   - А что это такое?
   - Ремень! - в нетерпении выкрикнула Марина. - Вы что, совсем  тупой?!
Я вытащила  ремень!  Помните,  я  вам  говорила,  что  джинсы  на...  на
покойнике почти не держались?
   - Вы пошли ночью на пруд искать ремень от штанов покойника? - уточнил
Федор и протянул задумчиво:
   - Поня-ятно.
   - Да ничего вам не понятно! Я не могла пойти днем.  Потому  что  днем
убийца мог меня тут обнаружить!
   - Ну ночью-то вас  обнаружить,  ясное  дело,  никто  не  смог  бы,  -
согласился Федор. Как-то так  непонятно  согласился,  что  Марина  опять
заподозрила у него наличие чувства юмора. - Для верности вам нужно  было
надеть камуфляж, каску и со всех сторон понатыкать веток.
   - Зачем вы за мной потащились?!
   - Затем, что я подозревал что-то в этом духе.
   - Что значит... подозревали?
   - Я был уверен, что вы отправитесь на этот самый  пруд.  И  меня  это
беспокоило.
   - Почему, черт возьми, вы были уверены?!
   - Потому что глаза у вас горели, как у кошки, когда вы мне  излагали,
что на трупе не было ремня!
   - А почему, черт возьми, вас это беспокоило?!
   - Потому, черт возьми, что все это может оказаться гораздо серьезнее,
чем вы думаете. - вдруг холодно сказал он, - гораздо  серьезнее,  знаете
ли!
   В этом холодном, и очень мужском, и  очень  высокомерном  гоне  вдруг
послышался Микки Рурк, и еще немного Ричард Гир, и отчасти даже  Николас
Кейдж или как там его...
   И тут Марина неожиданно успокоилась.
   - А я его все-таки нашла,  -  сказала  она  и  с  гордостью  потрясла
ремнем, - представляете?
   - Почти нет, - признался Федор Тучков, - почти не представляю.  Может
быть, мы все-таки пойдем отсюда? Скоро рассветет.
   - Еще не скоро.
   - Скоро.
   - Не скоро.
   Марина чуть-чуть приблизилась к нему, а потом быстро пошла в  сторону
теннисного корта, обходя Тучкова  Четвертого  по  дуге.  Федор  двинулся
следом.
   - А почему вы лежали на животе?
   - Потому что ремень был застегнут. Вокруг сваи. Я его расстегивала.
   - Застегнут? - переспросил Федор. - Совсем плохо дело.
   - Почему?
   - Ну, - неторопливо начал он у нее за спиной, - не думаете же вы, что
покойник сам его так застегнул!
   Марина взглянула на него через плечо. Лица по-прежнему не видно.
   - Я вообще не понимаю, зачем его застегнули, - призналась она,  -  да
еще... на свае. Зачем?
   - Если покойник... не сам утонул, - буркнул Федор,  -  тогда  понятно
зачем.
   - И зачем?
   - Чтобы он  не  всплыл,  конечно,  -  с  досадой  сказал  он.  -  Его
пристегнули к свае его собственным ремнем,  чтобы  он  не  мог  всплыть.
Яснее ясного.
   - Господи, - пробормотала Марина. Узкий кусок кожи в руке вдруг  стал
тяжелым, как будто она тащила не ремень, а гильотину.
   Они шли уже вдоль сетки. Сейчас чуть-чуть вверх,  потом  за  угол,  и
станет виден ее открытый балкон с белой шторой, залитый изнутри ярким  и
безопасным светом.
   - Наверное, я должна пойти с этим в милицию.
   - Наверное, будет лучше, если  вы  немедленно  об  этом  забудете,  а
ремень завтра выбросите обратно в пруд. Хотите, я могу выбросить.
   - Как?!
   - Так. Все равно... покойнику вы уже ничем не поможете, зато наживете
себе проблем.
   - Позвольте, - пробормотала до глубины души возмущенная Марина и даже
приостановилась.  Федор   сразу   оказался   впереди,   засверкали   его
необыкновенные штаны. - Позвольте, но ведь это же убийство! И это я - я!
- поняла, что его... пристукнули! То есть  не  пристукнули,  а  утопили!
Кроме меня, никто не догадался!
   - Да и вам хорошо бы не догадываться!
   - Да почему?!
   Тут он остановился и повернулся  к  ней  лицом,  так  что  она  почти
уткнулась в него носом. Странное дело. От него легко и хорошо пахло, как
будто непосредственно перед рейдом на прудик он принял душ  и  побрился.
Марина принюхалась.
   Интеллигентный   французский   одеколон   как-то   не    вязался    с
пестроцветными спортивными штанами.
   Ох, врет кто-то из них - то ли запах, то ли штаны!
   - Мариночка, - проникновенно начал Федор Тучков, и  Марина  чуть-чуть
отодвинулась, - то, что вы нашли ремень, ничего не значит. Ну, ремень  и
ремень. Того, что он был пристегнут к свае, никто не видел. Да и потом!
   - Что потом?
   - В милицейском протоколе  написано  "несчастный  случай".  Никто  не
напишет там по  собственной  воле  "преднамеренное  убийство".  Ни  один
милиционер, знаете ли.
   - Да  мало  ли  что  там  написано!  Это  же  убийство,  и  его  надо
расследовать!
   - Ну, расследуйте, - хмуро согласился Тучков Четвертый.
   Он ничего не знал о "приключении", которое она
   Мечтала заполучить хоть один раз в жизни, - чтобы
   Снегом занесло отель,  как  в  пьесе  Джона  Б.  Пристли,  чтобы  под
подушкой у старшей горничной загорелый полицейский капитан нашел пузырек
с надписью "мышьяк", купленный в  деревенской  аптеке,  чтобы  священник
подслушал странный разговор, да  и  сам  он,  кажется,  затевает  что-то
зловещее, недаром из-под его воротничка выглядывает нечто, подозрительно
похожее на татуировку с головой змеи... Тут в самой гуще ее  детективных
мыслей некстати оказался Федор Тучков.
   - Э... э... вы знаете, кем он был?
   - Кто?
   - Ваш утопленник.
   - Во-первых, никакой он не мой, а во-вторых,  не  знаю.  А  что?  Это
имеет значение?
   - Для  расследования,  которое  вы  собираетесь  проводить,  конечно,
имеет.
   - Я  не  собираюсь  проводить  никакого  расследования!  -  несколько
непоследовательно  вспылила  Марина.  -  Господи,  зачем  вы   за   мной
потащились!
   На  это  он  ничего  не  ответил,  и  до  темной  громады  корпуса  с
одним-единственным освещенным окном - Марининым -  они  дошли  в  полном
молчании. На газоне,  казавшемся  черным,  лежал  косой  четырехугольник
света. Федор зашел в этот четырехугольник и неожиданно попросил вежливо:
   - Разрешите посмотреть. - И потянул у нее ремень.
   Смотрел он недолю. Повертел так и сяк,  колупнул  пряжку  и  зачем-то
подергал.
   - Ну что? - с любопытством спросила Марина.
   - Вы думаете, что именно этот ремень был у него в джинсах?
   - А какой же еще?!
   - Не похоже, - заключил Федор, - совсем не похоже.
   - Почему?!
   Федор приложил палец к губам:
   - Тише! Что вы кричите?
   - Я не кричу! - шепотом сказала  Марина  и  оглянулась  по  сторонам.
Санаторий спал, и здесь, под собственным балконом, казалось, что  вокруг
очень светло и отчасти даже романтично.
   Пожалуй, вполне сойдет за "приключение".
   - Так почему не похоже?
   - Потому что это брючный ремень, а не джинсовый.
   - Фью-ю, - насмешливо присвистнула Марина, - какие тонкости!
   - Да не тонкости! - возразил Тучков Четвертый с досадой. -  Смотрите.
Видите?
   И сунул вышеупомянутый брючный ремень ей под нос.
   - Вижу. Ремень.
   - Он узкий.
   - Ну и что?
   Федор Тучков вздохнул выразительно. Она сама  только  и  делала  весь
вечер, что так вздыхала. Она вздыхала о  том,  что  Федор  Тучков  очень
тупой. Теперь Федор вздыхал о  том,  что  она,  Марина,  тоже  оказалась
тупой.
   - Такие узкие ремни  не  носят  в  джинсах.  Вы  что?  Не  понимаете?
Джинсовый ремень должен быть по крайней мере вдвое шире.
   - А может, он был не такой... модник, как вы, и ему было наплевать на
ремень?
   Тут ей показалось, что Федор обиделся. Наверное, слово  "модник"  его
задело. Ну и что