Он помолчал.
   - Ясно. Ну, тут я ничем не могу тебе помочь. Разбирайся с ними сама.
   - С кем - с ними?
   - Ну, с сегодняшним и вчерашним. Больше того, хочу тебе сказать,  что
завтра будет завтрашний. Читала Станислава  Лема?  Пятничный  "я"  очень
отличаюсь от понедельничного.
   Он нес всю эту чепуху потому, что ему снова хотелось  поцеловать  ее,
только на этот раз он был уверен, что  она  сбежит,  и  еще  неизвестно,
сможет ли он ее догнать и вернуть.
   Они сидели на бортике и молчали. Довольно долго. Потом  она  на  него
посмотрела, и он улыбнулся в ее растерянные глаза. Все было ясно.
   - Ты меня не бойся, - посоветовал он, еще немного помолчав. Совет был
глуп.
   - Хорошо, я постараюсь, - холодно сказала она. - Федор, вы не знаете,
где Вероника была сегодня утром?
   Он и глазом не моргнул, надо отдать ему должное.
   - По-моему, на корте. Вы, по-моему, ее там видели.
   - Видела, - согласилась Марина, - но она зачем-то наврала, что пришла
из дома. Зачем она наврала?
   - Что значит наврала?
   - Она сказала, что проспала, потом вскочила и побежала на теннис. Дед
ничего не понял, так она сказала, да?
   - Ну... да. Что-то в этом роде.
   - Она наврала. У нее были совершенно мокрые кроссовки. От корпуса  до
корта асфальтовая дорожка. Если она бежала, да еще торопилась,  вряд  ли
она забегала в какую-нибудь лужу. А кроссовки мокрые. Почему?
   - Почему?
   - Потому что она пришла не из дома.
   - А откуда?
   Теперь вздохнула Марина. Этот вздох означал все то же - как  ты  туп,
боже мой!
   - Я не знаю! Странно, что она наврала. Зачем  она  вам  сказала,  что
пришла из дома? Вы ведь ее не спрашивали!
   - Не спрашивал. Собственно говоря, мне совершенно все  равно,  откуда
именно она пришла.
   - Вот именно. А она с ходу заявила, что проспала, бежала и все такое.
А ночью она с кем-то разговаривала. Ну, в кустах. Помните?
   - Помню.
   - Она говорила - уезжай, только попробуй не уехать, я не хочу,  чтобы
меня видели с тобой, особенно после того, что ты сделал.
   - Вы все это запомнили?!
   - Ну, конечно, - сказала Марина с  досадливой  гордостью.  Сидеть  на
бортике было холодно и мокро. Руки покрылись мурашками, она дрожала. - Я
уверена, что это имеет отношение к убийству!
   - К... убийству?
   - Ну да! К трупу в пруду.
   Федор Федорович Тучков зачерпнул воды и плеснул себе в физиономию.
   - Вы считаете, что это Вероника его утопила и  пристегнула  ремнем  к
свае?
   - Да не  Вероника,  а  тот,  с  кем  она  разговаривала.  Вероника  -
сообщница.
   - Ах, вот оно что! - поразился Федор Тучков Четвертый. - А  зачем  ее
сообщник утопил в пруду мирного отдыхающего?
   - Не знаю! Это  нужно  выяснить.  Кстати,  вы  не  знаете,  когда  он
приехал?
   - Кто?
   - Труп. Ну то есть тот, кто впоследствии стал трупом.
   - Понятия не имею. Я приехал за день до вас, они уже все здесь  были.
- Кто все?
   - Все, кто сидит с нами за столом. Вероника с дедом, Юля  с  Сережей,
те двое, что были с вами, когда вы его нашли...
   - Галя и Вадим, - подсказала Марина.
   - Да, - согласился Федор Тучков. - Элеонора Яковлевна  с  дочерью,  и
Геннадий Иванович, и эта... с золотым зубом.
   - Валентина Васильна, - опять подсказала Марина, чувствуя себя  почти
как та, что "написала убийство". Свое убийство она пока еще не написала,
но "приключение продолжалось", и вполне  в  духе  Джона  Б.  Пристли,  и
героиня получила в бассейне первый поцелуй  героя,  который  под  конец,
возможно, окажется  в  выцветших  и  потертых  джинсах,  а  вовсе  не  в
чудовищной гавайской рубахе!
   - Ну да. Все они уже были здесь. Может, у кого-то из них спросить?
   - Нет, - решительно сказала Марина, - я уже все придумала.
   - Что? - перепугался Федор Тучков.
   - Я все выясню и так, спрашивать ни у кого ничего не буду.
   - Как это?
   -  Очень  просто,   -   объявила   она   с   непередаваемым   тройным
превосходством женщины, доктора наук и профессора.
   На завтрак она, конечно же, опоздала.  Вся  компания  уже  перешла  к
сырникам, когда Марина только приступила к омлету.
   Завидев ее, Федор Тучков с другой стороны стола привстал и поклонился
вежливенько. На нем были бриджи защитно-колониальнобританского  стиля  и
фиолетовая  распашонка.  Волосы  зачесаны  назад  волосок   к   волоску,
аккуратно прилизаны в духе  Матвея  Евгешкина.  Если  бы  Марина  своими
глазами - как пишут только в романах!  -  не  видела  Федора  Федоровича
почти без какой бы то ни было одежды, она могла бы поклясться,  что  под
распашонкой располагается пузцо, а под бриджами толстые,  почти  дамские
ляжки. И никакого мужчины эпохи Возрождения, и никаких рельефных мышц, и
никакой плотной загорелой кожи. Даже щека - чуть небритая,  сексуальная,
твердая, пахнущая французским одеколоном, которая была так восхитительно
близко, и от этой близкой щеки что-то делалось с  ней  такое,  чему  она
даже названия не  знала,  -  показалась  пухленькой,  почти  купеческой.
Неинтересной.
   Как он сказал? "Пятничный "я" сильно отличаюсь от понедельничного?
   Ты читала Станислава Лема?"
   "Кажется, да. Кажется, читала. Только какое отношение  великий  поляк
имеет к тому, что я целовалась с тобой в бассейне и теперь не знаю,  что
мне делать. Как мне жить после того, как ты поцеловал меня в бассейне?!"
   Тут еще обнаружилось, что  бок  о  бок  с  Тучковым  Четвертым  сидит
Оленька, а рядом с Оленькой на столе горит  свеча  -  очень  романтично,
особенно для утренней столовой. И вместо шали, в которую она  все  время
куталась - жара не жара, солнце  не  Солнце,  -  на  ней  легкомысленный
топик, и кудри подняты и заколоты вверх кокетливо, а под столом еще есть
юбка, которая распадается на две части  по  причине  разреза,  и  оттуда
выглядывает молочно-белая ножка.
   Господи, какой ужас! Какая стыдоба! Мама больше ни за что в жизни  не
села бы с этими  матерью  и  дочерью  за  один  стол  -  неприлично  так
"завлекать" мужчину.
   А подле Валентины Васильны по фамилии Зуб и с золотыми же  зубами  во
рту помешался  давешний  молодой  человек,  который  со  зверским  лицом
молотил воду руками в бассейне. Лицо его было по-прежнему  зверским.  Он
поедал сырники, смотрел исподлобья и был похож на классического  киллера
из кино - тяжелая, почти голая башка,  пустые,  как  у  ящерицы,  глаза,
плечищи, ручищи, ножищи и больше ничего.
   - Мариночка! - радостно закричала Валентина  Васильна.  -  Знакомься,
это мой сынок приехал! Павлик! Павлик, поздоровайся с Мариночкой!
   - Здрасте, - после некоторой паузы буркнул Павлик, - я вас видел.  Вы
в бассейне целовались. Вот... с ним.
   И локтем ткнул в сторону Федора  Тучкова,  а  сам  углубился  в  свои
сырники,  а  вокруг  произошло  молниеносное  движение  и  нечто   вроде
локальной энергетической вспышки. Марина  густо  и  страшно  покраснела,
Вероника ехидно заулыбалась, дед Генрих Янович посмотрел на нее  строго,
Геннадий Иванович лицом выразил сочувствие и понимание, бабуся Логвинова
была глуховата, Юля с Сережей перестали есть тертую свеклу и  уставились
на Марину, Галя перестала почесывать коленку Вадима и  разинула  рот,  а
Валентина Васильна ткнула сына в бок, на что  гот  не  обратил  никакого
внимания. Оленька переглянулась с мамашей. Марине эти переглядывания  не
сулили ничего хорошего.
   Ну совсем ничего хорошего!
   - Марина, вам кофе или  чай?  -  Это  дед-профессор  решил  разрядить
обстановку.
   - Чаю, если можно.
   Чай был в огромном самоваре, водруженном в  центр  стола,  а  кофе  в
алюминиевом  чайнике.  Чайник  стоял  возле  Федора  Федоровича  Тучкова
Четвертого.
   - А мне кофе, - тихо попросила Оленька,  свеча  возле  нее  дрогнула,
почти невидимое в утреннем свете пламя заколыхалось. - Один глоток.
   Федор услужливо подхватил чайник.
   - В кофе нет калорий, - объявила  Вероника,  -  можете  пить  сколько
влезет, Ольга Павловна!
   - Зовите меня просто... Оля.
   - Просто Оля я вас звать не  могу.  У  нас  с  вами  слишком  большая
разница в возрасте.
   - Вероника!
   - Дед, ну что ты все деликатничаешь, ей-богу! Мы тут все свои. Верно,
Ольга Павловна?
   - Вы бы кушали свою кашу, Вероника,  -  вступила  Элеонора  Яковлевна
неприятным голосом и раздула ноздри в сторону Марины.  -  Мы  с  дочерью
сами разберемся!
   Однако унять Веронику было трудно. Марина подозревала,  что  вряд  ли
вообще возможно.
   - Федор, вы не знаете, где здесь лошади?
   - Э-э, какие именно лошади, Вероника?
   Сын Павлик отчетливо хмыкнул и придвинул к себе тарелку, но глаз  так
и не поднял. Но раз хмы кал, значит,  эмоции  его  обуревали,  а  Марина
подумала было, что он совсем деревянный, с ног до головы.
   - Господи, какие! Скаковые, конечно! Мы с дедом покатались бы!  А  вы
умеете верхом, Марина?
   - Нет.
   - Напрасно. А вы, Федор?
   - Признаться, я тоже не умею.
   - Научитесь!  Это  просто.  А  потом  вот...  Марину  научите.  Ольгу
Павловну в теннис, а Марину - верхом. Ну как?
   - Вероника! - прикрикнул дед.
   - А что? Это так шикарно  -  ездить  верхом.  Гораздо  шикарнее,  чем
теннис. Верно, дед?
   - Не знаю. Я по шику эти занятия не оценивал. Нет-с, не оценивал!
   - Оленька, ну скушай булочку! Смотри, какая  булочка  славненькая,  с
изюмом! - Очевидно, переварив сообщение о том, что Марина "целовалась  в
бассейне вот  с  этим",  Элеонора  Яковлевна  решила  следовать  прежним
курсом.
   - Мама, отстань, я не хочу! Я вот... кофе, и мне достаточно.
   Вероника достала пачку сигарет и положила ее на стол, прямо под носом
у своего деда, который "гонял" ее за курево.
   - Вам нужно бросить  курить,  -  решительно  объявила  Юля.  -  Очень
вредная привычка. Кстати, вам тоже, Марина.
   - Вот, например, я бросил, - поделился Геннадий Иванович, - а  раньше
много курил, очень много. Теперь забочусь о  себе,  знаете  ли.  Годы-то
уходят!
   - Какие ваши годы! - воскликнула Элеонора Яковлевна. - Вы еще  совсем
молоды!
   Марина молча ела. Чай оказался крепким,  горячим,  в  сырниках  много
изюма, а омлет толстый и золотистый, тоже горячий. Ей было вкусно, и она
почти не думала о том, как "опозорилась", целуясь с Федором  Тучковым  в
бассейне.
   - Ты собираешься здесь курить? -  язвительно  поинтересовался  Генрих
Янович у Вероники. - Терпежу нет-с?
   - Дед, да ладно тебе!
   - А вы умеете верхом,  Сережа?  -  Это  Оленька  спросила,  проглотив
крошечный глоточек кофе.
   - Ни разу не пробовал! -  ответил  Сережа  так  радостно,  как  будто
объявлял, что стал  в  прошлом  году  чемпионом  по  выездке.  -  Знаете
анекдот? У человека спрашивают, умеет  ли  он  играть  на  рояле,  а  он
отвечает...
   - Сереженька, этому анекдоту лет пятьдесят, - перебила его  Вероника,
- а может, шестьдесят,  точно  установить  не  удалось.  Так  что  лучше
молчите.
   Юля, кажется, слегка рассердилась,  а  сын  Павлик  опять  хмыкнул  -
наверное, эмоции одолели.
   - Лошади - чудесные  животные,  -  сказал  Генрих  Янович.  -  Чайку,
Валентина Васильна? Ну, как угодно. Я после войны попал  на  Кубань,  на
конный завод. Кстати, с лошадьми лучше всех управлялись цыгане. Да-да-с!
Конокрады, а равных им нет, и лошади их любят. Там  я  верховой  езде  и
учился. И в седле, и без седла.
   - Дед, ты нам еще расскажи, как штурмовал Зимний!
   - Какой такой Зимний?!  -  всполохнулась  переставшая  жевать  бабуся
Логвинова. - Как же  Зимний,  он  тогда  ишшо  молодой  был,  когда  яво
штурмовали!
   - Она пошутила, Ирина Михайловна!
   - Я пошутила!
   - От шутки какие теперя шутят! А в мое-то  время  за  такие  шутки  -
десять лет без переписки! А теперя что хочут, то и говорят!
   - Ваденька, а мы с тобой пойдем после завтрака на лошадок?
   - Не знаю, Галка.
   - Мы же собирались! Мы же хотели на лошадках покататься!
   - Ну покатаемся, покатаемся! Мне только по делу надо смотаться.
   - Ну, господи, ну по какому еще делу?!
   - Да в ментуру, - бухнул Вадик, и опять сделалось некоторое движение.
Оленькин нынешний  молодежный  хвост  затравленно  вздрогнул,  и  полные
коленки под столом тоже совершили  какое-то  движение.  Павлик  перестал
жевать и посмотрел на соседа пустыми глазами ящерицы.
   - Куда вам надо? - переспросила Вероника с любопытством.
   - В ментуру мне надо.
   - Зачем тебе, Ваденька?
   - А... из-за этого, убитого.
   - Какого убитого?..
   - А  вот  которого  нашла  Марина  Евгеньевна.  Мы  нашли  с  Мариной
Евгеньевной то есть.
   - Позвольте, - вступил Генрих Янович строго, - но  ведь  ни  о  каком
убийстве не было речи!
   - Он же, сердешный, с  бережку  свалился,  пьяненький,  -  жалостливо
проговорила  бабуся  Логвинова.  Вадик  энергично  покачал   головой   и
посмотрел  на  застольную  компанию  с   некоторым   превосходством,   и
неспроста. Он знал нечто такое,  чего  не  знал  никто  из  них,  и  его
собственная  значимость  от  этого  знания  и  их  любопытных   взглядов
стремительно вырастала, как гриб-шампиньон на куче мусора.
   - Замочили его, - сказал Вадик значительно, - это я вам точно говорю.
Я знаю.
   - Что вы знаете?! - крикнула Вероника, и все на нее  посмотрели.  Она
была уже с сигаретой - даже деда не побоялась!  -  а  Геннадий  Иванович
держал перед ней спичку. Она закурила, и он сильно дунул, потушил спичку
и сунул ее обратно в диковинный коробок с картинкой.
   Профессор Генрих Янович барабанил  пальцами  по  столу  и  смотрел  в
сторону. Замечаний не делал.
   - Что вы  знаете?!  Что  вы  можете  знать?!  -  повторила  Вероника,
занавесившись дымом.
   - А вам-то что? - вступила  Галка,  почуявшая  в  Вероникиных  словах
некую  "скрытую  угрозу,  эпизод  первый",  а  может,  второй,  в  адрес
возлюбленного.
   - Все прямо помешались на этом... утопленнике, - подхватила  Элеонора
Яковлевна. - Мы с Оленькой несколько  ночей  не  спали,  практически  ни
минуты, а вы теперь опять завели эти дурацкие разговоры!
   - Пусть говорят, мама, - почти прошептала  Оленька,  и  голос  у  нее
дрогнул. - Я уже совсем успокоилась. Совсем...
   Марина зорко следила за всем происходящим - в конце  концов,  это  ее
"приключение", и просто так она никому его не отдаст.
   Откуда Вадик мог знать, что это убийство? Он ведь не  находил  ремня,
обмотанного вокруг сваи! Или он видел, как его нашла Марина? Если видел,
значит, следил? Значит, ночью на берегу был не только Тучков  Четвертый,
но и еще кто-то третий?! Третий - это Вадик?!
   - А... откуда вы знаете, что его убили? - осторожно  поинтересовалась
Марина. - Милиционер нам тогда сказал, что это несчастный случай! И даже
уверил нас, что...
   - Уверил! - повторил Вадик презрительно и, кажется,  едва  удержался,
чтобы не сплюнуть на пол. - Разве им надо разбираться?! Им галочку нужно
поставить, что труп, мол, не криминальный. Только криминальный он, я это
точно знаю.
   - Расскажите! - попросила  Вероника.  Глаза  у  нее  горели  странным
блеском. - Расскажите сейчас же, Вадим!
   Он бы  и  рассказал,  конечно,  но  тут  оскорбилась  Галка,  которую
раздражал  интерес  профессорской  внучки  к  "ее   мальчику",   и   она
воспринимала этот интерес несколько в  лоб  -  раз  пристает  к  нему  с
вопросами, значит, непременно хочет отбить у нее, Галки.
   - Ваденька, пошли лучше! Ну ты па-атом расскажешь! Ну, за обедом!
   - Нет, сейчас! - крикнула Вероника и этим окончательно испортила  все
дело.
   Галка сию же минуту уволокла упирающегося Вадика, так и  не  дав  ему
сказать ни слова, а оставшиеся за столом переглянулись с недоумением.
   - Почему - убийство? - строго спросил Генрих Янович у своей внучки. -
Ведь об этом даже речи не было!
   - Дед, ну, значит, теперь будет! Какая разница, было или не было!  Он
же явно что-то знает, этот подкаблучник!
   - И-и, не скажи, милыя! Одно дело, когда пьяный свалился,  а  другое,
ежели подтолкнул  кто!  Потому  ежели  подтолкнул,  значит,  сатана  тут
поблизости воду мутит! А с сатаною шутки плохи, плохи, ребяты!  Кабы  не
пришлось нам отсюдова... тово...
   - Ах,  боже  мой,  да  замолчите  вы!  Оленька  чуть  не  плачет!  Не
расстраивайся, Оленька, милая! Вот  сырничек  вкусный,  скушай  и  сразу
успокоишься!
   - Вам необходима физическая нагрузка, - сказал Сережа с сочувствием.
   - Начните с прогулок на свежем воздухе, - прибавила Юля.  -  В  парке
можно и зарядку сделать.
   - Я не могу, - чуть не плача, отказалась Оленька, - спасибо, но я  не
люблю... гулять. Я дитя мегаполиса, а не  природы.  Только  в  городе  я
чувствую себя хорошо, а в лесу мне... неуютно.
   - Это совершенно  не  правильно,  -  Генрих  Янович  очень  убежденно
постучал по столу сухой  стариковской  ладонью,  -  нет  никаких  "детей
мегаполиса", все это газетные выдумки! Человек вышел из леса,  только  в
лесу он и может полноценно отдыхать. В лесу, в горах, ну, у моря! И  для
нас, доложу я вам, выходцев из северных болот,  ничего  нет  лучше,  чем
холодное море! Да-с, холодное!
   Валентина Васильна шумно хлебнула из стакана.
   - Кто из лесов, а мы, к примеру,  люди  южные,  тепло  любим!  Верно,
Паш?
   Паша по своему обыкновению ничего не ответил.
   - Какие же такие южные, Валентина Васильна? Берберы? Троглодиты?
   Валентина  Васильна  обиделась  на  "троглодитов"  и  понесла  что-го
несусветное о том, что, может, кто в университетах и учился, а она  хоть
и не училась, а знает, что лучше места, чем  Ростов,  и  в  помине  нет!
Таганрог тоже ничего, но Ростов все равно лучше.
   Генрих Янович ничего не понял и продолжал настаивать на своем.
   Оленька вздохнула. Элеонора Яковлевна подсунула ей под нос  бутерброд
с маслом.
   - Пошли? - деловито оглядев стол, спросил  Сережа  у  Юли.  Юля  тоже
оглядела - есть больше нечего, можно уходить.
   - Мы в бассейн! - объявила Юля. - Кто с нами?
   - Я уже была, - сообщила Марина, и  Элеонора  Яковлевна  выразительно
фыркнула.
   Оленька отпихнула бутерброд и поежилась.
   - Как вы можете там... купаться? Там так неуютно и холодно!  Такое...
ужасное пространство! И теперь, когда... здесь кто-то утонул!  Я  ни  за
что не пойду!
   Сережа выбрался из-за стола.
   - Напрасно. Плавание отлично действует на позвоночник!
   - Мне оно действует на нервы, - отрезала Оленька.
   - Федор Федорович, так вы поиграете с Оленькой? Она так хотела!
   - Мама!
   -  Хотела,  хотела,  не  откалывайся,   пожалуйста!   Я   знаю   твою
деликатность!
   - Я в  любое  время...  так  сказать,  готов,  -  пробормотал  Тучков
Четвертый испуганно, - когда хотите. Вот, после обеда.
   - Отлично! Оленька,  ты  слышала,  после  обеда!  Во  сколько,  Федор
Федорович?
   - Скажем в четыре. Подходит?
   Марина поднялась. Как-то так получилось сегодня  утром,  что  она  не
могла, ну никак не могла слышать, как  Федор  Тучков  назначает  Оленьке
почти что свидание. Вчера вечером ей было наплевать, хоть бы он назначил
свидание всей женской половине санатория.
   - Спасибо за компанию. До свидания. Увидимся за обедом.
   Тучков Четвертый неуклюже  поднялся  и  снял  с  коленей  крахмальную
салфетку.
   - Я с тобой, - сказал он Марине, и она чуть не упала в обморок, прямо
возле  разгромленного  обшепитовского  стола.  -  Извините  нас.  Генрих
Янович, у нас с вами в одиннадцать партия в бильярд.
   - Я отлично помню, Федор Федорович!
   - Я тоже приду, - пообещала Вероника.
   - И я, - вызвался Геннадий Иванович.
   Марина уже шла вдоль длинного ряда столов. Уносила ноги, только  чтоб
не видеть лиц матери и дочери.
   Что он себе позволяет, этот Тучков Четвертый, несостоявшийся  генерал
от инфантерии?! В какое положение он ее ставит?! Что  сказала  бы  мама,
если бы узнала, что почти незнакомый мужчина заявил во всеуслышание:  "Я
с тобой"?
   Он догнал ее в коридоре, застланном  малиновой  ковровой  дорожкой  с
вытертым зеленым краем.
   - Ты что?
   - По-моему, мы были на "вы".
   - Как угодно, можем на "вы". Почему вы смылись?
   - Что?!
   - Все. - сказал он сердито, - проехали.
   Она шла впе