азался довольным и сонным -  ничего  общего  с
напряжением и ожиданием после... первого раза.
   Наверное, за это время он к ней привык.
   - Федор, что ты знаешь о "моем" покойнике? Ну расскажи, ты же обещал!
Он и вправду обещал.
   - Георгий Буев, сорок один год, бывший  "афганец",  танкист.  Карьеру
начал в восемьдесят шестом году в Ярославле. Ходил под тогдашним местным
авторитетом, потом выбился к нему в доверенные лица и стал правой рукой.
Кличка Чума. Убивал с особым шиком, так сказать, почерк у него был  свой
- точно в сердце и точно между глаз. На  труп  листочек  прилаживал,  на
листочке цитатка из "Пира во время чумы", каждый  раз  разная.  Говорят,
что, если у него листочка с собой не было, он казни откладывал,  не  мог
традицию нарушить. Очень ревностно к делу относился.
   - Господи помилуй, - пробормотала Марина.
   Почему-то ей стало стыдно,  что  она  лежит  голая  рядом  с  Федором
Тучковым и слушает такие ужасные вещи, и пришлось до подбородка натянуть
на себя одеяло.
   - Он был уважаемый человек, наш  Георгий  Буев,  -  продолжал  Тучков
Четвертый как ни в чем не  бывало.  -  Когда  времена  стали  не  такими
дикими, он во  власть  подался.  В  депутаты  пробился  легко,  а  потом
губернатор его попри жал. От суда он уехал в Штаты...
   - Как в Штаты?!
   - А что?
   - Там же проблемы с визами!
   - Где проблемы?
   - Разве бандит может получить американскую визу?!
   - Кто угодно может получить американскую визу.
   - Да сколько громких случаев было, когда посольство отказывало в визе
кому-нибудь. Вон хоть Кобзону!
   -  Маруся,  -  морщась,  сказал  Федор  Тучков,  -  девочка  моя.  Ты
повторяешь чужие глупости. Кобзону, может, и  отказали.  Кобзон  Америку
видал в гробу, ему и здесь тепло и приятно.  А  кому  надо  уехать,  тот
обязательно уедет!
   - И он уехал?
   - Кобзон?
   - Твой Чуев!
   - Ах, Чуев!.. Ну, он не то чтобы совсем уехал, но живет  теперь  там,
да. Сюда наезжает, все больше когда мы его приглашаем.
   Марина чуть не упала в обморок.
   - Вы?! Вы приглашаете убийцу и бандита?! Чтобы он из Америки  приехал
к нам?! И здесь вы его не арестовываете и не тащите в суд, а  назначаете
ему свидания в дорогих санаториях?!
   - Примерно так.
   - Но зачем?!
   - Он мой осведомитель, - сказал Федор Тучков.  и  Марине  показалось,
что она слышит первоклассную мужскую гордость в его голосе. - В  Америке
он то, что называется "русской  мафией".  Игорный  бизнес,  проститутки,
наркота, подержанные машины. Он там не последний  человек,  а  для  моей
работы это важно.
   - Ты его... завербовал, да?
   - Нет. Я ему пригрозил.
   - Чем?
   - Сказал, что посажу. И не в Матросскую Тишину, а в Ярославский СИЗО.
Конечно, он уверял меня, что мы  ничего  не  докажем,  и  был  прав.  Мы
никогда и ничего не докажем, но губернатор теперь как бы не  признается,
что это его бывший лучший друг и правая рука. То ли  стесняется,  то  ли
еще что похуже, понимаешь?  Поэтому  в  Ярославском  СИЗО,  хоть  у  нас
доказательств никаких нету, нашего друга Чуева в два счета завалят.
   - Кто... завалит?
   - Желающих полно, - сухо сказал Федор Тучков. - У  кого-то  дети  под
стрельбу  попали.  Из  школы  шли,  а  тут  Чума  с  кем-то  по-крупному
разбирался. Трое погибло. Заложника однажды взяли, мальчишку  лет  пяти,
наверное. Отец денег в срок не принес за свою заправку. Ну, отец  деньги
нашел, а мальчишку убили - чтобы впредь никто платежи не задерживал. Все
по-серьезному чтобы было, понимаешь?
   - Ужас, - пробормотала Марина. - Ужас, ужас.
   Ее  "приключение"  неожиданно   и   болезненно   повзрослело,   стало
"уголовным делом", а не детективной историей.
   - Я хотел  бы  знать,  кто  его  казнил,  -  продолжал  Федор  Тучков
задумчиво. - Я приехал в тот же день, что и ты со своей дурацкой шляпой.
Его казнили накануне вечером. Кто? Никто из санатория не уезжал, значит,
убийца все еще здесь. Я хотел бы знать, кто это.
   - Почему ты так говоришь - казнили?
   - Потому что это не обычное убийство. Его не застрелили, а утопили  в
вонючей воде, да еще руки привязали, чтобы не всплыл. Это  такая  месть,
Марина, я тебе точно говорю.
   - А Вадим?
   - По прошлым чуевским делам он не проходил, я всех  помню  более  или
менее точно. Ну, может быть, кроме самых мелких сошек - подай,  принеси,
поди вон.
   - А Оленька? Помнишь, Элеонора мне говорила возле корта, что  Оленьке
что-то такое показалось в магазине?
   - Не знаю, - признался Тучков.
   - А Павлик  с  пистолетом?  А  Вероника?  Выходит,  никто  никого  не
шантажировал?
   - Я не знаю!
   - Они могли быть не связаны с твоим Чуевым!
   - Кто-то прикончил Вадима очень странным способом.
   - Каким?
   Федор Тучков приподнялся на локте и посмотрел на нее внимательно.
   - Ты не догадалась?
   - Н-нет. А должна была?
   - Ну, конечно. Мы же нашли железку.
   - Ну и что?! Это просто железка!
   - Это не просто железка, Маруся.
   - Не называй меня Марусей!
   Тучков  Четвертый  поцеловал  ее  продолжительным   поцелуем,   потом
решительно откинул  одеяло  -  Марине  моментально  стало  холодно  -  и
поднялся. Совершенно голый, рельефный, кое-где покрытый шерстью  мужчина
эпохи Возрождения.
   Марина никогда раньше не видела  голых  мужчин,  тем  более  -  эпохи
Возрождения. Поэтому она немедленно уставилась на него во все глаза.
   - Что ты смотришь?
   - Я не смотрю.
   - Смотришь.
   - Что у тебя за пластинки на шее?
   - Это такая традиция. На случай, если ранят или убьют. Группа  крови,
резус, порядковый номер. Видишь циферки?
   - Хорошая традиция, - пробормотала Марина.
   - Такая.
   - Зачем ты их носишь? Ты участвуешь в боевых операциях?
   - Нет! Я не участвую в боевых операциях! - Он зашел в ванную и кричал
оттуда. - Я работаю в разведке, а не в группе "Альфа".
   - А раньше участвовал?
   - Что?..
   Вода шумела, и он не слышал, наверное, а может, прикидывался, что  не
слышит, сразу невозможно было понять.
   И как это ей в голову могло прийти, что он кретин?
   Дождь все шумел, было холодно, и Марина подтянула колени  к  груди  и
накрылась одеялом. Наверное, нужно возвращаться к себе - в свой номер, к
своей чашке, своей колбасе и своей книжке,  но  ей  очень  хотелось  еще
немного побыть в его жизни.
   Или это неприлично?
   Или, наоборот, прилично?
   Что нужно делать после того, как все закончилось? Кто-нибудь знает?
   Никто не знал.
   На  пороге  показался  Тучков  Четвертый,  благодушный,  распаренный,
розовый, в полотенчике, мокрые волосы прилизаны.
   - Твоя очередь, - объявил он. - Сухое полотенце сверху на батарее.
   Он взял с журнального столика какие-то  бумаги,  уставился  в  них  и
засвистел как ни в чем не бывало.
   Марина смотрела на него во все глаза.
   Ей вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь взмахнул волшебной  палочкой  и
получилось бы так, что ничего этого не было - ни разгромленной  постели,
ни горячей лавы, ни чужого номера, ни странного  запаха,  ни  истории  о
том, что утопленник на самом деле убийца и  бандит  и  "приключение"  ее
вовсе не приключение, а полицейский капитан оказался генералом...
   Ей очень захотелось обратно в свою жизнь.
   - Сейчас поедим, - не оборачиваясь, распорядился генерал, - а потом я
схожу по делам. Ты меня подождешь.
   - По каким делам?
   - Мне нужно на конюшню, - ответил он рассеянно и переложил листок.
   - Зачем тебе на конюшню?!
   - Уточнить предположение и поговорить  с  твоей  девчонкой.  Как  ее?
Зоя?
   - С какой девчонкой Зоей? А, которая водит лошадей! Федор, а  что  ты
должен уточнить?
   Он мельком глянул на нее и опять уставился в свои бумаги.
   - Федор!
   - Между прочим, вода открыта. Сейчас перельется через край.
   - Если ты мне не скажешь, в чем дело, я тоже больше не скажу тебе  ни
слова!
   - Кофе дома попьем или сходим в чайную? Я еще ни разу не был.
   - Ты должен рассказать мне, что ты задумал.
   - На  вид  очень  приличное  место.  Это  в  главном  корпусе,  возле
ресторана.
   - Ты сказал, что все дело в этой железке, которую мы нашли.  При  чем
здесь железка?
   - Я даже хотел один самовар у них купить. Ему лет сто, наверное.  Как
ты думаешь, продадут?
   - Откуда ты знаешь, сколько лет, если раньше никогда в чайной не был?
- подозрительно спросила Марина.
   Федор Тучков Четвертый оторвался от своих бумаг и посмотрел на Марину
с изумлением, а потом почему-то похвалил:
   - Молодец, Маруся.
   - Я не Маруся!
   - Ты не Маруся, но молодец.
   Он бросил бумаги, подошел, за локти поднял ее из одеял  и  подушек  и
прижал к себе - сильно. Просто так прижал, поняла Марина. Потому что ему
захотелось быть нежным, а не потому, что он  решил  предпринять  "третью
попытку".
   Прямо под ее щекой было выпуклое горячее плечо, а руки  оказались  на
спине, где под кожей было много твердых мышц, а ниже начиналось махровое
полотенчико, а еще ниже плотные заросшие  ноги,  которые  прижимались  к
Марининым ногам.
   Как все это странно, непривычно,  неудобно,  неловко  -  может,  мама
права?
   В том  смысле,  что  любая  особь  мужского  пола  -  суть  свинья  и
паразитирующий элемент, который то и дело порывается взгромоздиться тебе
на шею, устроиться там поудобнее и  приготовиться  к  тому,  что  дальше
поедет с комфортом, ибо нашлась дура, которая его повезет!
   Федор Тучков Четвертый казался ей пришельцем с планеты Нептун,  Уран,
Сатурн,  Плутон.  Она  никак  не  могла  его  классифицировать.   Марина
подозревала, что даже мама, увидав Федора Федоровича, зашла бы в  тупик.
На тупую мужскую особь он никак не был похож. И на свинью не похож. И на
Эдика Аку-левича, самого умного  из  всех  известных  ей  мужчин.  И  на
коллег-преподавателей с их привычкой выливать заварку в цветы  и  носить
"пиджачную  пару"  тридцатилетней  давности  -  зимой  брюки  непременно
заправлены в боты, для тепла.
   На  "агента   национальной   безопасности"   в   исполнении   Михаила
Пореченкова он тоже не тянул - ни щетины, ни гусарской удали,  ни  пушки
за ремнем.
   Неопытная во всех отношениях, Марина голову могла дать на  отсечение,
что поначалу он боялся ее ничуть не меньше, чем она  его.  И  трясся,  и
придумывал умные фразы, и старался смотреть только в глаза, и ни за  что
по сторонам, и смущался - даже анекдотец рассказал!
   Потом он успокоился. Марина  даже  знала,  когда  именно  успокоился.
Когда после первого изумления и отвращения к генералам секретной  службы
вообще и к нему в частности она начала зевать  и  тыкаться  в  его  бок,
очень стараясь не заснуть немедленно.
   Теперь он обнимал ее - просто потому, что ему хотелось ее обнимать, и
терся подбородком о ее макушку, и поглаживал между лопатками, как  будто
собаку чесал за ушами!
   Чтобы проверить свое предположение о том, что все это  "просто  так",
от нежности, оттого что за окном дождь, и еще оттого, что  после  бурной
любви хочется просто и незатейливо  ласкаться,  мурлыкать  и  потихоньку
засыпать, Марина осторожненько размотала розовое  полотенчико.  Вот  как
осмелела.
 
*** 
 
   Полотенчико упало.
   Федор  Тучков  смутился,  как  подросток  в  женской  бане,   заюлил,
завозился и стал отводить глаза.
   Марина развеселилась.
   Он суетливо нагнулся, захватил полотенчико и прикрылся спереди.
   Нет, черт побери! Не хочет она, чтобы волшебная палочка  вернула  все
старое и зачеркнула все новое! Пусть будет так, как есть, ибо это и есть
жизнь - с его смущением, выпуклым плечом,  многозначительными  ужимками,
генеральским званием и идиотской мужской  уверенностью  в  том,  что  он
зна-ачи-тельно умнее, чем она!
   - Ты что?
   - Ничего. - Она засмеялась и поцеловала  его  в  щеку.  Почему-то  ей
очень нравилась его щека. - Ты такой важный, умный, рассуждаешь,  а  сам
без штанов.
   Господи, он покраснел! Он просто взял и покраснел  до  самых  ушей  -
впрочем, уши тоже покраснели! Марина смотрела во все глаза.
   Федор Тучков отступил за кресло и оттуда, из-за кресла, улыбнулся  ей
неуверенной улыбкой.
   Все будет хорошо, неожиданно подумала  Марина.  Все  на  свете  будет
хорошо.
   - Сейчас я выйду  из  ванной,  -  распорядилась  она  невесть  откуда
взявшимся тоном первой на свете красавицы, - и ты все мне расскажешь.
   - Что?.. - спросил он испуганно.
   - Про конюшню, железку и девчонку Зою.
   - Хорошо, - моментально согласился генерал Тучков. - Непременно.
   И царственной походкой она направилась в ванную, и уже у самой  двери
он нагнал ее и звонко шлепнул по голой заднице.
   Профессорша взвизгнула и захлопнула дверь  перед  самым  его  ехидным
носом.
   Ну, конечно. Как это ей раньше в голову не приходило, ведь это  очень
просто?
   Вода ровно шумела в трубах, била в лицо, очень горячая, тугая  и  как
будто сладковатая.
   Они  никогда  не  станут  ссориться  из-за  того,  что  смотреть   по
телевизору - футбол или "Зимнюю вишню". И если он придет домой навеселе,
она уложит его спать и только наутро, после яичницы с сосиской и  черным
хлебом, проест ему плешь относительно его недостойного поведения,  а  он
будет вздыхать и стыдиться. Он ни за что не  оскорбит  ее  намеренно,  а
если нечаянно или в пылу ссоры - ну что ж, это можно  пережить,  это  не
так уж страшно, это вполне поправимо. Они никогда  не  лягут  спать,  не
помирившись, чтобы не  коротать  ночь  внутри  этой  ссоры,  не  глотать
отравленный ею воздух, не маяться от чувства  вины.  Он  генерал  и  все
такое, поэтому она всегда будет мириться первой, даже если он виноват, и
он всегда будет ей за это благодарен. Может, он и позабудет купить хлеба
или молока, зато  повезет  детей  в  Бородино  и  станет  показывать  им
Багратио-новы флеши, и Утицкий курган, где сражался и был убит предок, и
ставку Наполеона, и Шевардинский редут, и скромный обелиск с надписью на
французском языке: "Здесь погибла великая армия".
   Он защитит ее от всего на свете, и она защитит его тоже. И никогда их
общая жизнь не превратится в плацдарм для военных операций, и  никто  не
станет наступать с левого или правого фланга, стремясь смести противника
с лица земли, и никаких "Слезь с дивана, придурок!" и "Ты  отравила  мне
всю жизнь!".
   Зато, возможно, она когда-нибудь скажет ему с нежной гордостью:  "Наш
сын похож на тебя".
   Маме придется с этим смириться. И бабушке тоже.
   Когда Марина вышла из ванной, оказалось, что он  уже  приоделся  -  в
пестроцветный спортивный костюмец. Очевидно, утеплился ввиду похолодания
и плохой погоды.
   На столе был сервирован чай - сколько там о'сlосk tеа?  Корзиночка  с
кексиками,  и  серебряные  ложечки,  и  две  кружки,  точные  копии   ее
собственной, и бублики, и колбаса, и  сыр,  и  чайник  на  заднем  плане
посапывал успокоительно.
   - Ты не видел мою майку? - оглядев "красоту", спросила Марина деловым
тоном.
   - Эту? - Он вытащил из-за диванной подушки  невыносимо  желтый  мятый
ком "Десять лет "Спорт-мастеру".
   Другой не было. Другую - свою -  она  разорвала,  когда  упала  возле
беседки, где Павлик Лазарев угрожал  пистолетом  гипсовому  "пионэру"  с
горном.
   Марина напялила "десять лет", уселась на  диван  и  схватила  бублик.
Почему-то теперь она  нисколько  не  стеснялась  генерала  контрразведки
Федора Тучкова Четвертого.
   - Чай, кофе? - спросил он, вежливо наклоняясь над ней.
   - Чай, - решила она с набитым ртом. - Федор, зачем  ты  носишь  такие
ужасные костюмы? Это что, маскировка?
   - Какая еще маскировка! - удивился Четвертый. - Мне нравится. А  что?
Плохие?
   - Да не плохие, а ужас просто!  Ты  выглядишь  в  них...  идиотом.  -
Марина положила на бублик сыр, а в чашку две ложки сахару, хотя  сладкий
чай никогда не пила.
   - Разве? - обиделся Тучков и оглядел себя с  сомнением.  -  По-моему,
очень красиво. Ярко так.
   - Вот именно. Ужасный вид.
   - Ну тебя же мой  вид  не  оттолкнул,  а,  наоборот,  можно  сказать,
привлек!
   Марина посмотрела на него с подозрением, даже на миг перестала жевать
свой бублик. Он ничего, не смеялся.
   - Меня привлек не твой вид, - медленно сказала она, - а...
   - Что? - поторопил Тучков. - Ум? Честь? Совесть?
   Он подсел к ней и сунул руку ей в волосы. Марина замерла с бубликом в
зубах.
   - Я знаю, что тебя привлекло, - интимно шепнул Федор Тучков ей в ухо.
- Тебя привлекли мои голые ноги. Тогда, на  корте.  Ты  просто  глаз  не
могла от них оторвать.
   Марина  чуть  не  подавилась  бубликом.  Федор  убрал  руку,   быстро
поцеловал ее сзади в шею и сказал серьезно:
   - Значит, так.  Чуева  утопил  в  пруду  некто  неизвестный  как  раз
накануне моего приезда сюда. Я до сих  пор  так  и  не  понял  характера
мести. За что ему могли отомстить?  За  прошлые  дела  или  как  раз  за
нынешние?
   - Что значит - за нынешние?
   - Он осведомитель. Он осведомляет ФСБ много лет.  С  его  помощью  мы
более или менее конгролируем ситуацию в том... преступном сообществе,  в
котором он подвизается в Штатах. Проститутки  и  казино  -  это  не  наш
профиль, а наркота наш. За прошлый год мы взяли трех  крупных  курьеров.
Все как полагается, с поличным, на  границе.  Выслали  двух  советников,
через которых товар шел из Чечни и Афганистана в Москву.
   - Американских советников?
   - Ну да.
   - А при чем здесь Чечня и Афганистан? Федор Тучков поморщился.
   - Можно я сейчас не стану читать тебе лекцию о подрывной деятельности
сторон и о геополитических интересах?  В  международных  отношениях  нет
правых и виноватых. Есть только взаимные и противоборствующие  интересы.
Если ему отомстили те, кого он  регулярно  сдавал  мне,  значит,  кто-то
специально для этого  приехал  из  Штатов  или  заказал  его  здесь.  На
заказное убийство не похоже. Это похоже на казнь, я тебе уже говорил.
   - Федор, я все-таки не понимаю, при чем здесь Вадим!
   - Вариантов два. Или он совсем ни при чем, и тогда  мы  имеем  просто
два разных события, которые следуют одно за другим, и  мы  их  связываем
как раз потому, что они произошли подряд.  Или  Вадим  как-то  связан  с
Чуевым, но это маловероятно, потому что я его не знаю и Чуев меня  ни  о
ком не предупреждал.
   - Но Вадим сказал, это убийство, а не несчастный случай!  Он  сказал,
что пойдет в милицию, и погиб!
   - Вот именно. Дальше  тоже  какая-то  ерунда  получается.  Неизвестно
зачем Павлик Лазарев до смерти напугал тебя пистолетом.  С  этим  вообще
беда.
   - Почему беда?
   - Откуда Павлик знал, что ты станешь за ним следить?  Почему  он  был
уверен, что ты потащишься за ним в беседку? По этой аллее отродясь никто
не ходит! Или он предполагал ждать тебя там  всегда?  Или  он  готовился
напугать не тебя, а  ты  просто  подвернулась  под  руку,  то  есть  под
пистолет?!
   Тучков шумно отхлебнул чай, развернул конфетку и кинул себе за  щеку.
Щека оттопырилась.
   - Да и вообще у него не  должно  быть  никакого  пистолета!  -  вдруг
сказал он с громкой и шепелявой от конфеты за щекой досадой.
   - Почему?!
   - Потому что на переднем сиденье  его  машины  лежал  кусок  трубы  в
газете. Помнишь? Марина смотрела на него во все глаза.
   - Какой еще кусок трубы? При чем тут труба?
   - Маруся, когда я еду ночью, да еще  так  далеко,  я  "ствол"  всегда
кладу на соседнее кресло.
   - Что ты кладешь на кресло?!
   - "Ствол". Ночью на дороге может быть  все,  что  угодно.  У  Павлика
довольно дорогая машина, хоть и не новая. Он ехал из Москвы ночью, и  на
соседнем сиденье у него лежал кусок трубы, завернутый в  газету.  Просто
так, на всякий случай, если придется дать кому-нибудь по голове.  Однако
пистолет в этом смысле гораздо надежнее. Кроме  того,  пистолетом  можно
напугать. Даже стрелять не обязательно. Чтобы разогнать какую-нибудь  не
в меру резвую гопоту, его достаточно просто вытащить.  Тем  не  менее  у
него лежала именно труба. Зачем ему труба, если у него есть пистолет?
   Федор долил себе чаю, откинулся на спинку дивана  и  сложил  руки  на
животе.
   - Выходит, или у него не было писто