он, опуская глаза на разложенные бумаги.  -  Только
оставьте где-нибудь на видном месте мое завтрашнее расписание.
   Даже не глядя на нее, он понял, что паника ее отпустила.
   Она  была  отличной  секретаршей  -   умненькой,   вежливой,   хорошо
вымуштрованной в той секретарской школе,  где  ее  обучали  ремеслу,  но
держать удар не умела совершенно.
   Егор еще не решил окончательно, что будет с ней делать -  воспитывать
или увольнять. Впрочем, можно не увольнять, а  подарить  кому-нибудь  из
замов...
   - Расписание, Егор Степанович, - тоненьким  голосом  сказала  она  от
двери  в  кабинет  и  почему-то  пристроила  папку  на  край  стола  для
совещаний.
   - На мой стол  положите,  -  приказал  он,  начиная  раздражаться.  -
Спасибо.
   Тихо, как мышка, она  прошмыгнула  по  иранскому  ковру,  устилавшему
кабинет, к его столу и  беззвучно  опустила  папку,  придавив  вчерашние
факсы, которые он еще не видел, а должен был бы посмотреть с утра.
   Шеф продолжал пялиться в бумаги, а на нее даже не глянул.
   - До свидания! - освобождение произнесла она от двери.
   Он кивнул.
   В приемной что-то зашелестело, открылась  и  закрылась  дверь  шкафа,
тоненько запахло какими-то сладкими детскими духами - он ненавидел такие
духи, - глухо протопали по ковру  каблучки,  вежливо  скрипнула  тяжелая
дубовая дверь.
   Ушла, слава богу!
   Невозможно работать, когда собственная секретарша так раздражает.
   Он кинул на бумаги драгоценный любимый "Паркер", потянулся всем телом
так, что даже потемнело в  глазах  и  что-то  зазвенело  внутри  головы,
вытащил себя из кресла  и  снял  пиджак.  Подумал,  развязал  галстук  и
закатал рукава рубахи.
   Теперь можно работать дальше.
   Ему хотелось есть,  но  тащиться  в  буфет  было  лень,  а  рыться  в
холодильнике не было времени.
   Подумав, он набрал номер. Ответили сразу же.
   - Принесите мне чаю, пожалуйста. - Егор откинулся в кресле и с трудом
подавил зевок. - Если можно, с лимоном. И бутербродов каких-нибудь.
   - Вы сегодня не обедали, Егор Степанович? - душевно  поинтересовались
в трубке.
   - Нет, - буркнул он.
   Когда ему обедать, если на краю стола  до  сих  пор  лежат  вчерашние
факсы, которых он в глаза не видел и не знает, что в них такое!
   В ожидании чая с лимоном  он  просмотрел  еще  десятка  два  бумажек,
сортируя их по срочности и важности. Ничего особенного, обычная текучка,
но из-за этой текучки он никак не мог выкроить время, чтобы как  следует
позаниматься предстоящим делом, которое уже назначено к слушанию.
   Конечно, он выиграет и это дело  -  мало  ли  он  их  выиграл!  -  но
подготовиться все же не мешало бы.
   - Ваш заказ, Егор  Степанович.  -  Пожилая  дама  в  сказочном  белом
переднике и с крошечной кружевной наколкой на волосах внесла  в  кабинет
поднос, держа  его  полными  уютными  руками  бережно,  как  шкатулку  с
драгоценностями. - Разрешите, я накрою?
   - Конечно, Катерина Иванна, - сказал  он,  сразу  приходя  в  хорошее
настроение. - Накрывайте.
   То ли потому, что Катерина Ивановна его кормила, когда он  уставал  и
хотел есть до беспамятства, то ли потому, что она всегда была похожа  на
бабушку из старых иллюстраций к сказкам Андерсена, Егор радовался,  если
ужин ему подавала именно она. Бутерброды казались вкуснее и чай крепче.
   Катерина Ивановна ловко раскинула на краю стола  хрустящую  крахмалом
льняную салфетку - и ни одна бумажка у нее не шелохнулась и не  покинула
своего места, словно волшебный  остров  вынырнул  неожиданно  из  глубин
бумажного моря!  -  поставила  тонкую  фарфоровую  чашку  с  блюдцем,  и
серебряный чайничек с чаем,  и  еще  блюдечко  с  прозрачными  ломтиками
исходящего соком лимона, при одном взгляде  на  которые  у  Егора  стало
кисло во рту, и блюдо с бутербродами, и еще одну крахмальную салфетку  -
для рук.
   Откинувшись в кресле, Егор улыбался блаженной улыбкой, глядя  на  все
эти вкусные приготовления.
   - Налить, Егор Степанович? - Катерина Ивановна  критическим  взглядом
оглядела  свою  работу  и  чуть-чуть  поправила   завернувшийся   уголок
салфетки. Все остальное было идеально.
   - Налить! - согласился Егор весело. - Спасибо.
   - Вы сегодня опять допоздна?  -  спросила  она.  Чай  из  серебряного
чайничка лился в блестящее фарфоровое сердце чашки и закручивался там  в
крошечный водоворот. От чашки поднимался ароматный пар.
   Черт, наверное,  все-таки  нужно  обедать.  Он  с  таким  вожделением
смотрит на эту чашку, как будто это не чай, а бог весть какие разносолы.
   - Вы меня о чем-то спросили, Катерина Иванна? - Ему  показалось,  что
он что-то пропустил, пока глотал слюни и умильно смотрел на чайник.
   Сказочная  бабушка  аккуратно  вернула  чайничек   на   подставку   и
повторила:
   - Вы сегодня опять допоздна?
   Вряд ли кому-нибудь из обслуживающего персонала пришла  бы  в  голову
мысль задавать шефу подобные  вопросы,  но  Катерина  Ивановна  была  не
просто обслуживающий персонал. Она была для него "своя", за что-то он ее
любил, она прекрасно об этом знала и умела этим пользоваться.
   - Мы с вами, как всегда, на дежурстве, - пошутил он.
   Есть хотелось с каждой минутой все сильнее, но при ней  он  почему-то
стеснялся откусить от бутерброда. Может,  боялся  нарушить  гармонию  ее
идеальной сервировки?
   - Приятного аппетита, - быстро пожелала догадливая Катерина  Ивановна
и бесшумно ретировалась.
   Егор подождал, пока стихнут в приемной ее осторожно-тяжелые  шаги,  и
только тогда, как голодный мальчишка-беспризорник из старого фильма  про
революцию, вцепился зубами в бутерброд и даже заурчал тихонько - так ему
показалось вкусно.
   Он не будет есть и читать. Черт с ними, с бумагами, он  вполне  может
позволить себе пять минут не заниматься  делами.  Он  осторожно  глотнул
огненного чая - в животе сразу стало тепло, как будто хлебнул водки.
   Стар стал, решил про себя Егор. Стар и слаб. Чай вместо водки пьешь -
и счастлив.
   Зазвонил телефон.  Не  выпуская  чашку  из  рук,  Егор  оглянулся  на
аппарат.
   Странно. Звонили на  его  личный  номер,  минуя  не  только  ресепшэн
компании, но и приемную. Личный номер был только у  "своих",  а  они  не
могли знать, что он вернулся в Москву.  Он  должен  был  прилететь  лишь
завтра под вечер.
   - Алло, - сказал Егор недовольно.
   Ему не хотелось ставить родственников в известность,  что  он  уже  в
Москве. У него совсем не было времени заниматься семейными делами. Он  и
прилетел до срока специально, чтобы хоть один день поработать спокойно.
   - Алло! - повторил Егор потому, что в трубке молчали.  -  Алло,  дед,
это ты?
   - Завтра начнется большая игра, - доверительно сообщила трубка.
   - Что? - переспросил Егор. - Вы ошиблись, наверное...
   Но в телефонных глубинах уже пиликал отбой.
   - Черт знает что, - пробормотал Егор и кинул трубку на аппарат.
   Это и вправду было черт знает  что,  потому  что  номера  его  личных
телефонов - мобильного, домашнего, рабочего - по идее, должны были  быть
защищены от идиотов, развлекающихся глупыми  звонками  кому  ни  попадя.
Значит, все-таки добрались и до его линии. Козлы...
   Егор дожевал бутерброд, вытер руки льняной салфеткой и набрал номер.
   - Алло, дед, - сказал он и улыбнулся. - Это я. Как ты там? Жив?
   - Жив, - бодро проговорил дед в трубку. - Жив и здоров. А  ты  откуда
звонишь?
   - Из Москвы, - признался Егор  со  вздохом.  -  Хотел,  понимаешь,  в
подполье на денек уйти, но не получается.
   - Мы тебе надоели? - спросил дед с сочувствием. - Но ты не переживай,
я тебя не выдам. Уходи в свое подполье и ни о чем не волнуйся.
   Егор засмеялся.
   Своего деда он обожал.
   Деду было восемьдесят шесть. Два часа в день он посвящал физкультуре,
а в остальное время читал по-английски  Шекспира,  решал  математические
головоломки - "чтобы мозги не захрясли!" -  и  вел  их  общее  с  Егором
хозяйство.
   Егор жил с дедом последние тридцать лет. Дед  забрал  его  у  матери,
когда Егору едва-едва  исполнилось  десять.  Всю  жизнь  дед  был  такой
несгибаемый и бодрый, что казалось, он  будет  жить  вечно.  По  крайней
мере, в жизни Егора Шубина дед был  единственной  постоянной  величиной.
Егор и делами семьи занимался только потому, что они волновали  деда,  а
внук никак не мог этого допустить. Если бы не дед, Егор  давно  перестал
бы носиться с родственниками и предоставил им разбираться с жизнью,  как
они знают, но многочисленные проблемы большого и разобщенного  семейства
имели значение для деда, и Егору приходилось, скрипя зубами,  бесконечно
всем помогать...
   - Дед, меня никто не искал из нашей... психушки?  -  Егор  повернулся
спиной к телефону, сполз в кресле  пониже  и  положил  ноги  на  хлипкий
компьютерный столик. - Никому я срочно не был нужен?
   - Ты всегда всем нужен срочно, - пробормотал дед. -  Подожди,  дай  я
вспомню... Нет, вроде никто особенно не приставал. Твоя мать звонила дня
три назад, но я, по-моему...
   - Да, - сказал Егор тихо, - ты мне передал, что она  звонила.  А  еще
кто-нибудь? Племянники?  Племянницы?  Кузены  и  кузины?  Зятья,  снохи,
шурины и что-нибудь в этом духе?
   - Не что-нибудь, а кто-нибудь, - поправил  его  дед.  -  Нет,  ничего
особенного... А почему ты спрашиваешь?
   Дед был любопытен, как мартовский воробей.
   - Да мне показалось...
   - Что? - спросил дед.
   - Ничего особенного, - уверил Егор.
   Дед был не только любопытен, но еще  имел  привычку  беспокоиться  за
него, как будто Егору было не сорок лет, а четырнадцать.
   - Просто кто-то позвонил и сказал что-то невразумительное.  Вот  я  и
думаю: родственники это или какие-то чужие козлы?..
   -  Егор,  -  заявил  дед,  подумав,  -  у  нас  с   тобой,   конечно,
родственники... не сахар. Но никому и в голову не придет просто так тебе
звонить.
   - Да кто их знает. - Егор снял ноги со столика, боясь, что и  столик,
и компьютер вот-вот рухнут на пол. - Ладно, дед. Спасибо. Я сегодня буду
поздно, ты меня не жди, у меня еще  дел  полно.  И  если  кто-нибудь  из
психов позвонит, скажи, что я прилетаю завтра.
   - Скажу, - согласился дед. - Хотя врать нехорошо.  Егор  засмеялся  и
повесил трубку.
   Чай почти остыл, но  он  допил  его  с  удовольствием.  Когда  теперь
придется поесть - неизвестно. Домой он попадет  скорее  всего  ночью,  а
есть ночью - идиотизм.
   Остатки пиршества он составил на поднос и переставил на  переговорный
стол.
   Где-то  тут  было  завтрашнее  расписание,  которое  ему   напоследок
принесла перепуганная девочка Юля. Ага, вот оно...
   С утра встречи, встречи, встречи.
   В два совещание у  шефа,  нужно  будет  доложить,  что  с  тем  самым
процессом, к которому Егор никак не может приготовиться.
   В четыре совещание у него самого, а он про него и забыл.
   "Зачем же я его собираю? Что-то ведь у меня было в  голове,  когда  я
его назначал, из-за границы звонил,  просил  в  расписание  внести...  И
зачем?" Тяжко  вздыхая,  Егор  потер  затылок.  "Ничего  не  помню,  как
склеротичная бабка. Ну ладно, авось к завтрашнему дню вспомню. На  худой
конец, опять устрою прочистку мозгов  всей  юридической  службе.  Просто
так, чтобы жизнь медом не казалась.
   Господи,  каким  же  идиотом  меня,  наверное,  считают   сотрудники!
Отвратительным,   въедливым,   придирчивым,   несправедливым,    злобным
трудоголиком.
   Мужчина в период климакса. Кажется, в литературе это называется более
благозвучно - кризис среднего возраста. Звонки...
   В десять - разговор с министром юстиции, в  двенадцать  -  с  судьей,
который  будет  разбирать  то  самое  дело,  в  полпервого  -  с  главой
юридической  службы  "Кока-колы",  они   вместе   спонсируют   очередное
футбольное мероприятие в Москве и в  Лондоне.  Все  остальное  -  мусор,
можно разговаривать, а можно продинамить".
   Егору очень нравилось это слово - продинамить.
   На глаза попался еще один предполагаемый звонок,  и  Егор  скривился.
Заместитель  главного  редактора  газеты  "Время,  вперед!".  Голову  бы
оторвать тому, кто придумал такое название. Или не голову...
   А в общем, газета неплохая: читаемая,  уравновешенная  и  не  слишком
скандальная. Контролируется дружественной группировкой и ни в чем таком,
скользком и сальном, не замечена. Но вот  пристали  как  банный  лист  -
подавай им интервью с шефом,  да  еще  накануне  процесса!  Пресс-служба
перевела все стрелки на Егора потому,  что  он  никак  не  хотел  давать
разрешение на это интервью перед самым слушанием. И не  даст  он  такого
разрешения, как бы они ни приставали.
   На  ленч,  что  ли,  пригласить  этого  самого  заместителя  главного
редактора...  как  там  его...  да,  господина  Леонтьева.  Правда,  зам
главного редактора газеты, даже очень влиятельной  и  популярной,  Егору
явно не подходил по статусу, но Егор был тертый калач и знал, что статус
статусом, но разговаривать нужно прежде всего с тем,  кто  действительно
принимает решения. Очень даже может быть,  что  в  этой  газете  решения
принимает именно зам, а не главный редактор и не генеральный директор.
   "Выяснить, что такое Игорь Леонтьев и откуда он  взялся",  -  записал
Егор в ежедневнике. А пока не выяснили - будем его  потихоньку  динамить
вместе с его газетой.
   Жаль, что чай он уже выпил, а больше никаких радостей  жизни  сегодня
вечером не  предвидится.  Егор  еще  раз  с  удовольствием  потянулся  и
принялся за бумаги.
 
*** 
 
   Неподалеку от него человек посмотрел на белый пластмассовый телефон и
усмехнулся. Игра объявлена и началась. Тебя предупредили.  Сам  виноват,
раз не понял. Что ж ты за юрист, если не понимаешь самых простых вещей?!
   Человек с удовольствием  засмеялся.  Ничего-то  ты  не  знаешь,  Егор
Степанович Шубин. Ничего-то тебе не страшно. Ты храбр, силен и уверен  в
себе, как американский морской пехотинец из кино, а величия и силы твоей
осталось ну, может, на неделю-другую, а может, и меньше.
   И падать ты будешь долго и трудно. Так долго и так трудно,  что  тебе
покажется, будто ты падаешь вечность. И ты  еще  будешь  проклинать  тот
день,  когда  вознесся  к  своим  сияющим  вершинам,   которые   кажутся
недосягаемыми.
   Проклинать, и заливаться слезами, и умолять о пощаде...
   А потом ты умрешь.
 
*** 
 
   Еще из-за двери Лидия услыхала  телефонные  трели,  но,  как  всегда,
когда нужно открыть дверь очень быстро, она  почему-то  не  поддавалась.
Ключ беспомощно крутился в замке. После каждого оборота Лидия  что  есть
силы кидалась на дверь, но та и не думала  открываться  и  распахнулась,
конечно же, в тот самый момент, когда телефонные песни обиженно смолкли.
   Звонила мать, в этом не было никаких сомнений.
   Лидия аккуратно прислонила портфель к  стене,  расстегнула  пальто  и
посмотрела на себя в зеркало.
   Под глазами синие тени. Щеки и виски  желтые  от  усталости  и  почти
четырнадцатичасового сидения в помещении. Волосы, старательно  уложенные
утром, давно уже перестали изображать прическу и свисали по бокам унылой
физиономии неровными прядями.
   Хороша. Что и говорить.
   В ванну и спать.
   Поесть бы, но есть  после  десяти  она  себе  никогда  не  позволяла.
Вспомнив, что и поесть нельзя, Лидия вдруг страшно рассердилась.
   Ну что это за жизнь?!
   Что это за жизнь,  если  некогда  даже  сходить  в  парикмахерскую  и
отросшие волосы, на которые с утра было  потрачено  почти  сорок  минут,
лезут в глаза и их приходится то и дело заправлять за уши?! Что  это  за
жизнь, когда целыми днями сидишь на работе, а  когда  к  ночи  попадаешь
домой, то даже поесть не можешь себе позволить?!
   "Почему я должна вкалывать за троих, писать вместо кого-то,  по  пять
раз переделывать уже готовый материал?! Почему  мной  затыкают  какие-то
дыры и кидают на ликвидацию каких-то задниц, которые возникают вовсе  не
по моей вине?! Почему я не могу работать легко и весело, не  напрягаясь,
как будто работа - это вовсе не образ жизни  и  источник  пропитания,  а
просто веселая шутка, способ развлечься!"
   Лидия  знала  с  десяток  журналистских   барышень,   совершенно   не
отягощенных никакими соображениями профессионального долга или - господи
Иисусе! - трудовой дисциплины. Тем не менее жили они  замечательно,  все
успевали, отлично зарабатывали и время от времени пописывали  что-нибудь
более или менее бессмысленное.
   "Почему же у меня-то так не получается?!"
   Никакого определенного ответа в зеркале не вырисовывалось,  и  Лидия,
прихватив портфель, отправилась на кухню. Может, все-таки смалодушничать
и поесть? А то ведь никаких сил нет...
   Кофе можно выпить, пожалуй. В нем нет калорий.
   Лидия поставила чайник и,  волоча  за  собой  портфель,  поплелась  в
спальню. Попутно она включила компьютер на  маленьком  столике.  Ей  еще
предстоит посмотреть кое-какие материалы об уральских машиностроительных
заводах и отправить по электронной почте несколько сообщений.
   Она уже сняла костюм и, стуча зубами от холода, рылась в гардеробе  в
поисках  любимой  байковой   пижамы,   неизвестно   куда   засунутой   в
истерической утренней спешке, когда телефон опять зазвонил.
   Трубка, конечно, валялась неизвестно где, вовсе  не  на  аппарате,  и
Лидии пришлось сделать несколько кругов  по  квартире,  прежде  чем  она
нашлась.
   - Да! - В трубке сухо щелкнуло и загудел отбой.
   - Да что же это такое?! - спросила Лидия у трубки дрожащим голосом. -
Кто это развлекается?! Завтра же куплю определитель номера!
   Чем именно ей поможет определитель и  что  будет  делать  с  номером,
который определится, она хорошенько не знала, но сама по себе мысль была
утешительной.
   Вдалеке за кухонной стеной щелкнул чайник. Можно приступать к кофе. В
нем нет калорий.
   О боже, боже...
   Лидия натянула носки, пижаму, а сверху еще толстенный махровый  халат
до пят, сунула трубку в карман и пошла на кухню.
   Телефон зазвонил, когда она задумчиво  водила  ложкой  внутри  медной
турки и думала об Игоре Леонтьеве.
   Лидия выхватила из кармана нагревшуюся трубку. Ответить или нет?
   Почему-то ей вдруг стало страшно.
   - Да? - решившись, спросила она.
   - Что так поздно? - Голос матери, нежный,  журчащий  и  переливчатый,
как горная  речка  весной,  приятно  потек  Лидии  в  самое  ухо,  и  от
облегчения она прислонилась лбом к белой дверце кухонного шкафчика.
   "Господи, да что же это я так перепугалась? Смешно, честное слово!"
   - ...уже третий раз, и даже на  работу.  Где  ты  пропадала?  У  тебя
свидание?
   - Нет у меня никакого свидания, мам. - Лидия достала с полки  большую
кружку и  старинную  пузатую,  розового  стекла  сахарницу  с  неровными
тяжелыми кусками настоящего сахара. Она  признавала  только  такой.  Как
отец. И бабушка. - Просто задержалась на работе. Сдавала материал вместо
Гришки Распутина. У Гришки очередной загул. Начальство в бешенстве, ну и
мне пришлось срочно выдумывать что-то такое...
   Неизвестно, зачем она все это излагала. Матери не было никакого  дела
до ее работы да и до нее самой. Может, просто для того,  чтобы  подольше
не спрашивать "А как ты?".
   Лидия улыбнулась и остановилась на полуслове.
   - Ну а ты как? - спросила она, пристраиваясь с ногами в  продавленное
кресло,  покрытое  клетчатым  пледом.  Придерживая  ухом  трубку,  Лидия
накинула плед на ноги и осторожно взяла со стола кружку.
   Ну вот. Теперь можно жить дальше.
   Она отхлебнула кофе, обернула кружку пледом  и  стала  греть  руки  о
старую,   моментально   нагревшуюся   шерсть.    Мать    говорила,    не
останавливаясь:
   - ...кроме того, это зависит еще и от мнения Бориса Исааковича, а  ты
прекрасно знаешь, как Боря ко мне относится еще с  институтских  времен.
Если бы твой отец не был так влюблен и я не боялась, что  он  что-нибудь
сделает с собой, если я предпочту другого...
   Все это  Лидия  слышала  два  миллиона  раз  и  даже  знала  наизусть
некоторые отрывки из текста.
   Сейчас мать обязательно скажет, что ее скромное иск