рые курили и обсуждали свежие редакционные новости.
   - Мне нечем, - пробормотала Лидия  все  еще  нечеловеческим  голосом.
Тамара Петровна подала ей снежной белизны носовой платок.
   - Я же тебе сказала, что написано смело, - подытожила  она.  -  Очень
даже смело.
   Лидия дико на нее взглянула.
   - Я не собирался вас убивать, - говорил Шубин откуда-то сбоку. -  Но,
наверное, убил бы, если бы...
   - Если бы не я, - заключила секретарша. - Лидия, стой здесь, я сейчас
принесу из приемной свою шерстяную кофту, и ты сможешь дойти до туалета.
У тебя есть запасные колготки?
   - Конечно, - ответила Лидия. - В нижнем ящике,  в  самой  глубине,  с
правой стороны.
   - Я скажу, что ты мне разрешила взять и что тебя  вызвал  главный,  -
зачем-то объяснила Тамара Петровна. - Я мигом вернусь.
   Лидия неожиданно и запоздало перепугалась.
   - Нет, - взмолилась она. - Не уходите, Тамара Петровна.
   - Не валяйте дурака, - послышался голос Шубина. - Я уже остыл, и  мне
нужно с вами поговорить.
   - Тем более. - Тамара Петровна потянула на себя дверь. Почему-то  она
совершенно не беспокоилась за жизнь  Лидии  и  с  полной  безмятежностью
оставляла ее  наедине  с  потенциальным  насильником  и  убийцей.  Почти
маньяком,  которого  Лидия  разоблачила  да  еще  объявила  об  этом  во
всеуслышание.
   - Нет!.. - пискнула Лидия, но дверь за секретаршей уже закрывалась.
   - Говорю вам, что я не собирался вас убивать! - Шубин  придвинулся  к
ней,  держа  руки  в  карманах  пальто,  и  Лидия  отступила,  чуть   не
покатившись с лестницы.  Он  не  протянул  руку,  чтобы  ее  поддержать,
очевидно, понимая, что она  шарахнется  еще  дальше  и  тогда  уж  точно
упадет.
   - Вижу, как вы не собирались. - Она осторожно  потрогала  рукой  шею.
Так, как будто это была чья-то чужая шея. Пальцы оставляли странное,  не
столько болезненное, сколько неприятное ощущение.
   - Я был... не в себе, - выговорил он, явно делая усилие.  -  Ответьте
на мои вопросы, и я уеду...
   - Какие еще вопросы?! - возмутилась Лидия, и по ее тону он понял, что
она начала приходить в себя. Пожалуй, сейчас она вполне готова  закатить
истерику. Может, ну ее к бесу? Ведь он и в самом деле  чуть  не  задушил
ее...
   - Кто заплатил вам за публикацию? - спросил он.  -  И  где  вы  взяли
документы?
   - Никто ни за что мне не платил, -  отрезала  Лидия,  тщетно  пытаясь
приладить  под  порванный   пиджак   порванную   блузку.   -   Слушайте,
проваливайте отсюда, а? А то я правда сейчас вызову охрану.
   Почему-то ему показалось, что она не врет.
   - Что значит - никто не платил? - Он внимательно смотрел ей  в  лицо.
Лицо  было  бледное,  с  прозеленью,  утратившее  свои  смугло-коньячные
краски. - А зачем тогда вы это написали?
   - Затем, что это скандал, сенсация, эксклюзив. Деятели вашего  уровня
прокалываются очень редко, поэтому когда они все же  прокалываются,  для
нас это праздник. Мы  получаем  потрясающий  материал.  -  Она  говорила
злобно и все запихивала блузку под пиджак.
   "Если не врет, значит,  деньги  получила  не  она,  а  кто-то  из  ее
начальства, - быстро подумал Егор. - Или врет?"
   - А документы вы где взяли?
   - В трубе! - огрызнулась она и подняла  на  него  глаза.  -  Ну  что?
Подходит?
   - В какой трубе? - переспросил он. Она все еще не билась в  истерике,
хотя имела на это полное моральное право. В конце  концов,  он  чуть  не
задушил ее. Не окажись рядом с ней этой хладнокровной бабки,  он  вполне
мог бы ее задушить.
   Неужели мог бы?!
   "Вот до чего ты дошел, придурок!"
   - Неизвестный осведомитель оставил мне  контейнер  с  документами  за
водосточной трубой соседнего дома. Все по правилам.
   - Почему вы решили, что они подлинные?
   - Это допрос? - спросила Лидия с подозрением. - Или я ошибаюсь?
   - Почему? - переспросил Егор. Не мог же он сию минуту  объяснить  ей,
что ему дали неделю на то, чтобы спасти свою жизнь и, возможно,  остатки
репутации.
   - Да идите вы к черту! - произнесла она устало. - Я не  знаю,  о  чем
эта пьеса. Если вы думаете, что о том, как злые люди оболгали честного и
умного бизнесмена...
   Егор вдруг вновь взбеленился до такой степени, что  перед  глазами  у
него поплыли зеленые и красные круги.
   - Слушайте,  вы!  -  Он  не  сделал  ни  одного  движения,  но  Лидии
показалось, что он надвинулся на нее, как черная тень.  -  Из-за  вас  я
лишился работы. Навсегда, понимаете?! И я пока не знаю, как  мне  спасти
свою шкуру. Вы ни черта не понимаете, что  натворили.  Вы  выпустили  из
бутылки не одного, а полтора десятка джиннов, и меня  в  том  числе.  Вы
просто вздорная, подлая  и  тупая  особа,  которую  кто-то  использовал!
Поэтому отвечайте, пока у вас еще есть возможность.
   Его тирада не произвела на нее никакого впечатления,  за  исключением
замечания о ее тупости. Он  обозвал  ее  тупой,  этот  хренов  персонаж,
материализовавшийся из ее статьи! Сначала он чуть не задушил ее, а потом
обозвал тупой!
   - Это вы тупой! - взвизгнула  она  и  закашлялась.  Почему-то  Тамара
Петровна все не возвращалась. - Вы, а не я! Теперь вы хотите, чтобы я  с
вами разговаривала, а две недели назад чуть не силой вытряхнули из своей
машины! Конечно, тогда вы были на коне и в бо-ольшом почете,  а  сегодня
вам наступили на хвост! И кто же?!  Какая-то  недоделанная  редакционная
крыса, которую вы три месяца отшивали по телефону!
   -  В  этом  все  дело?  -  спросил  он  таким  тоном,  что  она,  как
разгулявшаяся собака, на которую прикрикнул пьяный прохожий, присела  на
задние лапы от страха. - В том, что я не желал разговаривать с  вами  по
телефону и отказался участвовать в низвержении вашего начальника?
   - Вот и я! - проговорила Тамара Петровна, просовывая  длинный  нос  в
приоткрывшуюся дверь. - Вот кофта, вот колготки. Помочь тебе, Лидия?
   - Спасибо, Тамара Петровна,  -  пробормотала  та,  боясь  повернуться
спиной к этому сумасшедшему в черном пальто. - Вы меня просто спасли. Не
знаю, что бы со мной было...
   - Нам нужно договорить, - настаивал сумасшедший. - Да не бойтесь  вы,
ничего с вами не будет!
   - Я не хочу с вами договаривать. - У Лидии вдруг  застучали  зубы.  -
Идите к Леонтьеву и договаривайте с ним. Третья дверь налево.
   - Почему вы решили, что бумаги подлинные?
   -  Лидия,  идем,  -  поторопила  Тамара  Петровна.  -  Не  ровен  час
кто-нибудь покурить выйдет, а тут ты, вся такая... необыкновенная.
   - Потому что если неизвестный зверь пахнет,  как  собака,  лает,  как
собака, и выглядит, как собака, значит, это и есть собака!
   - Они пахли, выглядели и лаяли, как подлинные документы?
   - Идите  на!..  -  крикнула  Лидия  в  полном  отчаянии.  -  Идите  к
Леонтьеву! Вы еще будете умолять меня, чтобы я не подавала на вас в  суд
за попытку покушения в присутствии свидетелей!
   Это  было  сильно  сказано  -  "в  присутствии   свидетелей".   Егору
неожиданно стало легче дышать, как будто чуть отступили, раздались своды
штольни, которая обрушилась на него сегодня утром.
   Однажды на него и вправду обрушилась штольня. Это было давно,  но  до
сих пор самый худший из его кошмаров - это те сорок шесть часов.
   Дверь закрылась.
   Егор осторожно привалился к стене. Он еще не осознал до конца, что  и
вправду пытался задушить эту девку. Что с  ним  стало?!  Он  научился  в
совершенстве владеть собой еще лет  в  двадцать,  почему  же  эта  наука
изменила ему сейчас?! У него нет времени на  слепые  эмоции,  он  должен
быстро и толково добыть доказательства того, что он не  причастен  ни  к
какой фирме "Континенталь", и тогда Кольцов просто уволит его. Если Егор
не добудет этих доказательств, в будущий  понедельник  его  не  будет  в
живых. Тимофей Ильич, конечно, человек терпеливый  и  законопослушный  и
вообще на виду, но еще не было случая, чтобы он отпустил врага живым.  В
данный момент его врагом был Егор Шубин.
   "У меня нет сил унижаться еще и перед этим неизвестным Леонтьевым".
   "Можешь не унижаться, а пойти  вытащить  из-под  сиденья  пистолет  и
застрелиться. Выход просто изумительный".
   "Он не даст мне никаких бумаг, даже если они и вправду  существуют  в
природе. Он вызовет охрану, и меня вышвырнут отсюда".
   "Тебя сегодня уже вышвырнули с работы. Говорят, второй раз это не так
болезненно. Тебя теперь отовсюду будут вышвыривать, а ты будешь  влезать
в окна и двери, умолять, унижаться, просить и клянчить. Неужели  ты  так
этого и не понял?"
   Егор еле слышно застонал сквозь стиснутые  зубы  и,  как  на  эшафот,
шагнул в редакционный коридор.
   Человек,   куривший   на   лестнице   пролетом   ниже,   хмурился   и
сосредоточенно думал. Он совсем не  ожидал,  что  этот  полоумный  Шубин
помчится в редакцию объясняться. А что, если он  найдет  бумаги,  или  -
хуже того! - кассету?! Босс был совершенно  уверен,  что  никаких  шагов
Шубин предпринимать не будет - кишка, мол,  тонка  и  вообще...  дерьмо,
аристократишка. А  он  довольно...  прыткий.  И  не  особенно  похож  на
человека, два часа назад потерявшего все.
   Нужно звонить, рассказывать об увиденном и услышанном.  Может,  имеет
смысл поторопиться и не ждать никакого Нового года?  Почему  его  нельзя
пристрелить, например, вечером? Застрелился от стыда и горя,  да  и  все
дела.
   Девчонку жалко. Вот с ней вполне можно потянуть. Она еще  пригодится.
Она разжигала его воображение,  раздувала  его  прямо-таки  до  размеров
пожара. Он был  опытным  мужчиной,  и  одного  взгляда  на  женщину  ему
хватало, чтобы определить - весело с ней будет в постели или не очень.
 
*** 
 
   С этой - он знал совершенно  точно  -  будет  не  просто  веселье,  а
фейерверк. Салют. Феерия.
   С самого порога в нос шибал острый, как бритва,  запах  валерьянки  и
еще  каких-то  лекарств.  В  голову  толкнулось  предчувствие   беды   и
растеклось внутри, заполняя все свободное пространство, так  что  тяжело
стало дышать.
   Дед.
   Позабыв закрыть дверь. Егор большими шагами пошел в  глубь  квартиры,
заглядывая  во  все  комнаты   подряд.   Откуда-то   выскочила   Наталья
Васильевна, у нее было испуганное и встревоженное лицо.
   - В чем дело? - не повышая голоса, спросил Егор издалека.
   - "Скорая" была час назад. Сделали  три  укола,  полчаса  посидели  и
уехали,  когда  давление  стало   понижаться.   Вроде   обошлось,   Егор
Степанович.
   Егор еще постоял посреди коридора, потом нагнулся и стянул ботинки.
   - Когда приступ начался?
   Домработница, уже приготовившаяся взять его  пальто,  опустила  глаза
как-то особенно постно.
   - Да как газету прочитал, так пошел и лег.  И  "Скорую"  вызывать  не
велел. Я уж потом на свой страх и риск вызвала.
   - Надо  было  не  потом,  а  сразу,  -  пробурчал  Егор,  прячась  за
раздраженный барский тон.  Игра  в  господина,  недовольного  прислугой,
позволяла еще хоть немного оттянуть момент, когда нужно  будет  войти  и
увидеть деда.
   - Да разве его уговоришь! - ответила на  укор  Наталья  Васильевна  с
досадой. - Кремень. Скала.
   - Весь в меня, - пробормотал Егор. Не глядя,  он  швырнул  в  темноту
своей спальни мятый пиджак - свидетель сегодняшнего конца его жизни -  и
постучал в дедову комнату.
   - Ну что? -  спросил  он,  просовывая  в  дверь  голову.  -  Перестал
помирать?
   Наталья Васильевна за его спиной  закатила  глаза  и,  демонстративно
громко топая, прошлепала в кухню. Ее всегда изумляло непочтение Егора  к
своему более чем пожилому дедушке. Она даже подругам  рассказывала,  как
"эти новые русские" позволяют себе обращаться со старшим поколением.
   - Входи и закрывай дверь, - предложил дед нарочито бодрым  и  веселым
голосом. Когда он говорил таким голосом, Егор знал, что случилась  беда.
- Сквозняк.
   В комнате запах лекарств стал еще острее. Почему-то его не вынесло  в
настежь  открытую  форточку.  В  дедовой  комнате  вообще  всегда   была
чудовищная стужа. Зимой и летом он жил  с  открытыми  окнами,  "впускал"
свежий воздух и ставил на минимум регулятор батареи, объясняя  это  тем,
что горячий воздух то ли поглощает,  то  ли  видоизменяет  какие-то  там
ионы. Егора дедовы теории страшно развлекали, он всегда с  удовольствием
их слушал, они восхищали его своей глубокой научностью и  обилием  умных
слов.
   - Дед, ты чего это разлегся? - спросил Егор, со страхом вглядываясь в
восковое желтое лицо с тонкой кожей и синими прожилками под  глазами.  -
Тебе чего, больше заняться нечем?
   - Вот отдохнем и займемся, - пообещал тот все тем же чудовищно бодрым
голосом. - Как твои дела?
   Егор усмехнулся и сел в кресло напротив.
   - Дед, все это чушь и ерунда, - сказал  он  быстро.  -  Стоило  из-за
этого  нервничать!   Обычные   дрязги   внутри   сплоченного   трудового
коллектива. Кто-то хочет на мое место, только и всего. Это ведь в  ваших
пятидесятых все трудились за энтузиазм и "хрущевку". Сейчас все сложнее,
ты ж понимаешь...
   "Помрет ведь, - подумал он про деда с отчетливой бабьей  жалостью.  -
Меня застрелят, и он помрет".
   - В наших пятидесятых, - подхватил дед, не открывая глаз, - люди были
благороднее и самоотверженнее.
   - Это ошибка. - Егор придвинулся в кресле  поближе.  -  Люди  во  все
времена удручающе одинаковы.
   - Егор, положи лупу на место, - скомандовал дед. - Разобьешь,  где  я
возьму вторую такую?
   - Купим, - заявил Егор, пытаясь вставить лупу себе в глаз. Лупа  была
громадная, толстого стекла и в глаз никак не лезла.
   - Что там у вас случилось, Егор?
   Шубин бросил лупу, уперся локтями в колени и потер лицо.
   Что он может объяснить своему восьмидесятишестилетнему деду,  да  еще
объяснить так, чтобы он поверил и перестал волноваться и не лежал больше
на кожаном диване с таким неживым восковым лицом?
   - Дед, ситуация сложная. Я допустил какую-то ошибку и сам до сих  пор
не знаю, какую. Кто-то решил убрать меня с дороги и сделал это  легко  и
просто.
   - Тебя уволили? - перебил дед, вновь закрывая глаза.
   - Ну конечно! - ответил Егор с досадой. - Меня уволили, у меня больше
нет репутации и профессии. Я должен все начинать сначала.
   "И на все начинания у меня неделя. Впрочем, нет. Не неделя. Уже шесть
дней и один вечер".
   - Ты должен бороться, - сказал дед, подумав. - Ты не можешь  все  так
оставить. Ты слышал что-нибудь о том, что человек  невиновен,  если  его
вина не доказана?
   Егор застонал.
   - Дед, это годится только для романов!  На  самом  деле  все  не  так
лучезарно.  В  статье  говорится,  что  я  использовал  свои  знания   и
полномочия, обирая человека, которого должен был защищать и оберегать от
всевозможных проколов.
   - Но ты же защищал и оберегал...
   - Да это теперь не имеет никакого значения! - заорал Егор  неожиданно
даже для себя. - Моему шефу недосуг проверять,  честный  я  человек  или
нечестный! Ему проще... - он  хотел  сказать  "застрелить",  но  вовремя
прикусил язык, - ему проще  выбросить  меня  на  фиг  и  забыть  о  моем
существовании навсегда.
   - Если твой шеф порядочный человек...
   - Дед,  сейчас  нет  порядочных  людей!  Ты  последний  остался.  Все
остальные ни черта не порядочные! На порядочных нынче воду возят!
   - Ты противоречишь сам себе, - сказал дед тихонько, - только  что  ты
утверждал, что во все времена люди одинаково порядочны.
   - В моем мире, - отчетливо, как на уроке, произнес Егор, - порядочных
нет и не будет. Волки не бывают порядочными и непорядочными. Они  бывают
только  более  или  менее  удачливыми.  Удачливые  становятся  вожаками,
неудачливых загрызают свои или отстреливают  в  сезон  охоты.  В  данный
момент я - неудачливый волк.
   - Хочешь, я пойду к этому твоему шефу, - предложил дед  и  неожиданно
сел и спустил ноги с дивана.
   Егор усмехнулся, но тот продолжал упрямо:
   - Я пойду и скажу ему...
   - Дед, - произнес Егор нежно, - ты ничего не понимаешь.  Я  разберусь
сам. Ты мне в этом деле не помощник. Ты только  перестань  помирать,  не
осложняй мне жизнь еще больше. О'кей?
   - Гуд бай! - ответил дед сердито. - Ты  напрасно  считаешь,  что  все
вокруг хищники, готовые тебя загрызть. Это не правильно. Оценивать жизнь
нужно трезво, а ты... сгущаешь краски.
   - Давай чайку  попьем,  -  предложил  Егор,  вдруг  сильно  устав  от
облегчения - дед говорил и выглядел как вполне нормальный, пригодный для
жизни человек. - Что-то я замучился сегодня. А потом я  подумаю.  Может,
чего и придумаю. Дед, ты на недельку прикроешь меня от родственников?  Я
сейчас чужими делами заниматься точно не смогу.
   - Прикрою, - пообещал дед, - Надо отпустить Наталью Васильевну. И так
неудобно, что она со мной весь вечер просидела.
   - Я отпущу. - Егор поднялся, радуясь тому,  что  разговор  закончился
так неожиданно легко. - Дед, а где Димка?
   - С утра поехал в институт и сказал, чтобы мы его не ждали - ночевать
к какой-то девушке поедет. Я даже хотел тебя попросить поговорить с ним,
потому что он был в ужасном состоянии... - Стоя  в  дверях,  Егор  хотел
что-то сказать, но дед энергично замахал руками:
   - Не сейчас, конечно, а когда все это уляжется...
   Егор отнюдь не был уверен, что хоть что-то когда-нибудь уляжется,  но
не стал говорить об этом деду.
   Наверное, брат тоже видел эту проклятую  газету.  Кажется,  весь  мир
видел ее. Почему раньше он никогда не обращал внимания на то,  что  люди
читают?! Даже в закутке у консьержа она лежала, согнутая как раз на  той
самой странице, и консьерж смотрел как-то... странно. Сегодня ее получат
все - соседи, коллеги, дальние знакомые, приятели  по  теннису  и  бане,
бывшие и настоящие любовницы.
   "Неужели у меня хватит сил выдержать? Выдержать и... преодолеть?"
   "Ты где-то крепко свалял дурака. Дал повод  думать,  что  тебя  можно
безнаказанно использовать. А  тебя  разве  можно  использовать?  Ты  сам
используешь кого хочешь. Ты же умный мужик. Ты всегда так гордился своим
умом. Ты даже в школе никогда не дрался потому, что дед убедил тебя, что
"гомо сапиенс",  человек  разумный,  все  может  решить  мозгами,  а  не
кулаками..."
   "Я не ожидай такого удара!"
   "Брось скулить! Ты слишком благополучно жил все эти годы".
   "Я работал как ненормальный, чтобы добыть себе это благополучие".
   "Ты что, забыл? Забыл, как засыпал в лифте,  как  работал  сначала  в
сапожной мастерской, а потом вышибалой в кафе "Муза" на Ленинских горах?
Как однажды тебя забрали в ментуру, потому что от устатости ты  свалился
с сиденья в  метро  и  даже  не  проснулся?  И  ты  провел  всю  ночь  в
"обезьяннике" с вьетнамцами и проститутками, а утром пришел дед  и  спас
тебя, и притащил термос с бульоном, и держал чашку, потому  что  у  тебя
были переломаны все пальцы - тебе хватило ума полезть в драку с ментами!
И это была просто ужасающая катастрофа, потому что  сломанными  пальцами
ты  не  мог  записывать  лекции,  а  дело  было  перед  госэкзаменом  по
политологии. И дед записывал лекции за  тебя,  и  весь  курс  над  тобой
смеялся, а ты не мог позволить  себе  получить  четверку,  и  тебе  было
наплевать на курс!"
   "Расскажи еще что-нибудь о том, как ты штурмовал Зимний и  был  верен
делу революции даже на  оккупированной  территории!  Все  это  не  имеет
никакого значения. Потом, в  спокойной  обстановке,  ты  всплакнешь  над
своим героическим прошлым, похвалишь и пожалеешь себя. А сейчас..."
   "Сейчас я, как  Штирлиц,  сяду  к  камину,  разложу  бумажки  и  буду
рисовать на них стрелочки, палочки, черточки... Я перепишу всех, кто так
или иначе имеет ко мне отношение. Я никого не забуду и  отдельно  выпишу
тех, кто в последнее  время  был  мной  за  что-то  недоволен,  а  таких
большинство.  Со  мной  ведь  очень  трудно  иметь  дело,  я  въедливый,
противный, мелочный, никогда и  ничего  не  забывающий.  Первым  в  этом
списке будет Абдрашидзе. Он ближе всех к журналистской тусовке, он знает
всех и вся, и в последнее время его очень  волновало  мое  усиливающееся
влияние. Кроме того,  моя  служба  завернула  несколько  его  дог