ом просмотрела еще раз, медленно
и внимательно. А потом еще раз.
   В них не было ни  слова  ни  про  Тимофея  Ильича  Кольцова,  ни  про
правдоискателя Долголенко,  судьба  которого  так  волновала  "свободную
прессу". Они были целиком и полностью посвящены Егору Степановичу Шубину
- главе юридической службы  холдинга  "Судостроительные  заводы  Тимофея
Кольцова".
   Из документов следовало, что Егор Шубин давно и успешно проворачивает
грандиозные  махинации,  пользуясь  близостью  "к  телу"  и  собственным
виртуозным умением обходить подводные камни.
   Через небольшую, принадлежащую Шубину фирму от Тимофея Ильича утекали
не только и не столько денежки, сколько цветные металлы и разное  прочее
сырье, имевшееся у Кольцова в изобилии. Договоры,  подписанные  Шубиным,
были составлены таким образом -  даже  малограмотная  в  подобного  рода
делах Лидия моментально поняла это, - что с продажи  меди  и  никеля  не
было заплачено ни рубля налогов.  От  своих  западных  покупателей  Егор
Шубин получал гигантские "отстеги" - сделки  были  не  просто  выгодные,
сделки приносили прямо-таки космические прибыли.
   И все это под носом у Великого и Ужасного Тимофея Кольцова.
   Лидия  внезапно   почувствовала   тошноту.   Конечно,   она,   умная,
образованная, много пишущая столичная журналистка, знала,  какие  деньги
делают те, кто так или иначе допущен к святая  святых  -  к  корыту.  Не
слишком углубляясь в вопрос, она все же понимала, что огромная  держава,
лежащая от "Балтийского до Охотского моря", в едином порыве трудится  на
два десятка человек и их приближенных. Тимофей  Ильич  Кольцов  из  этих
двух десятков был, пожалуй, самым лучшим. По крайней мере, он  не  сидел
верхом  на  нефтяной  трубе  и  не   занимался   открыванием-закрыванием
вожделенного крана. Однако, как выяснилось только что, и в  его  команде
ребята не дремали. Если шеф не хочет гнать за границу медь и никель,  мы
вполне можем это сделать и в обход его. Даже удобнее - не нужно прибылью
делиться. Когда все выплывет - если выплывет! - денег уже будет столько,
что оставшуюся жизнь вполне можно  посвятить  выращиванию  маргариток  и
фиалок в своем высокогорном альпийском поместье.
   "Егор Шубин, который два месяца и близко не подпускал  меня  к  шефу,
этот человек с внешностью киношного английского аристократа, в  стильных
очках и кашемировом пальто, человек, от мыслей  о  котором  я  не  могла
потом отделаться несколько дней, - оказывается, просто очень талантливый
и ловкий жулик?!" Впрочем, не слишком и ловкий - ведь выплыли  откуда-то
эти бумаги, что лежат сейчас у Лидии на столе!
   - Шубин - это еще ничего, - мрачно заключил Леонтьев, с ходу заглотив
всю информацию и собираясь прочитать бумаги еще раз более внимательно. -
Было бы хуже, если бы жуликом оказался сам Кольцов.
   - Ну что? - спросила Лидия, помолчав. - Мы будем это печатать или  мы
не будем это печатать?
   - Не торопись! - рявкнул Леонтьев с досадой. -  Я  понимаю,  конечно,
что тебе до смерти охота кого-нибудь разоблачить, но  я  вначале  должен
подумать. Подумать, подумать...
   - Ты думай, конечно, - согласилась Лидия безразличным тоном, - но все
же не забудь, что это моя статья.
   Леонтьев поднял голову и посмотрел на нее с веселым интересом.
   - Да-да,  -  подтвердила  она,  стараясь  сохранять  хладнокровный  и
независимый вид, -  попробуй  только  отдай  ее  своему  любимому  Грише
Распутину...
   - Жажда  славы  тебя  погубит,  Шевелева,  -  пробурчал  Леонтьев.  -
Слышишь?
   - Нет, - сказала Лидия. - Не слышу.
   -  А  ты  написать-то   сумеешь?   Это   ведь   целое   искусство   -
разоблачительные статьи писать...
   - В случае чего ты меня поправишь. Согласуем,  перепишем,  ничего  не
упустим...
   - Я еще не решил,  -  Леонтьев  раздраженно  прикурил  от  крохотного
язычка пламени, который выскочил из зажигалки только с третьего раза,  -
будет ли это вообще печататься. Мне посоветоваться нужно как  следует...
- Он прицелился и ловко попал зажигалкой  прямо  в  пустую  корзину  для
мусора.  Корзина  медленно,  как  бы  нехотя  наклонилась  и   беззвучно
опрокинулась набок. Из нее выкатился одинокий бумажный шарик.
   Лидия и Леонтьев смотрели на него, не отрываясь.
   - А когда ты посоветуешься? - оторвавшись от шарика, спросила Лидия.
   - В бой не терпится? Ничего, потерпишь...
   - А новости не протухнут?
   -  Такие  новости,  любимая,  -  сказал  Леонтьев  язвительно,  -  не
протухают никогда. Они станут никому не нужны, только  если  этот  Шубин
завтра покончит с собой от стыда и отчаяния, но будем надеяться, что  он
ничего подобного не сделает...
   - Но советоваться ты сегодня будешь или... когда?
   - Сегодня, - подтвердил Леонтьев раздраженно. - Сегодня, конечно. Или
ты думаешь, что я две штуки  американских  денег  просто  так  заплатил?
Чтобы мы с тобой прочитали и удовольствие получили?
   - Я, например, никакого удовольствия не получила, - призналась Лидия.
- Так, мерзость какая-то.
   - Нежная ты наша, - пробормотал Леонтьев, - нежная и  тонкая  натура.
От чужих мерзостей падает в обморок...
   - Игорь, ты потом дашь мне две недели отпуска? -  Лидия  решила,  что
спросить об отпуске нужно именно сейчас, до публикации. После публикации
он точно никакого отпуска ей не даст, зато, если  сейчас  пообещает,  на
него удобнее будет давить.
   Все-таки придется ехать. Форум приверженцев  неформального  искусства
не за горами, как же можно пропустить!..
   - Дам, - пообещал Леонтьев рассеянно, снова принимаясь за  бумаги.  -
Если все будет нормально - дам. Ты вечером дома будешь?
   - Где же мне еще быть? - удивилась Лидия и покраснела.
   Он поднял глаза, несколько секунд смотрел на нее изучающим  взглядом,
потом усмехнулся и протянул:
   - Ну-у, я не знаю, где ты бываешь... В общем, если ты  дома,  я  тебе
позвоню вечерком, когда уже... посоветуюсь. А ты точно хочешь эту статью
сама писать?
   - Точно! - почти выкрикнула Лидия. - Точно, Игорь!
   Он махнул рукой, как бы  выражая  одновременно  и  неудовольствие,  и
покорность судьбе, и Лидия выскочила за дверь.
   Вот дела!
   Она предпочла бы, чтобы главным злодеем  в  этой  сказке  оказался...
другой человек. Не Егор Шубин.
   "Хотя что мне за дело до этого?
   Я просто напишу про него статью, сошлюсь  на  собственные  источники,
пару  раз  процитирую  документы,  которые  лежат  сейчас  на  столе   у
Леонтьева, намекну на то, что он никому не дает разрешение на интервью с
Кольцовым именно потому, что у него самого рыло в пуху по самые уши".
   И все-таки лучше бы это был не Егор Шубин, который на следующий  день
после публикации станет ее заклятым врагом. Даже если он представит  сто
четыре неопровержимых доказательства того, что  все,  что  написала  про
него газета "Время, вперед!" и она, Лидия Шевелева, вранье от первого до
последнего слова, все равно  репутация  у  него  уже  никогда  не  будет
стопроцентно стерильной, а только такие репутации могли быть  у  юристов
экстра-класса, каким был Шубин.
   - Шевелева! - крикнули издалека. - Подожди секунду!
   Лидия всмотрелась в слабо освещенную глубину редакционного  коридора,
не в силах сразу разобрать, кто ее зовет. По центру коридора, от пола до
потолка, слабо колыхалось плотное  облако  табачного  дыма,  похожее  на
баньши. Про баньши Лидия однажды прочитала в каком-то романе. Так кельты
называли духов, стоны которых предвещали смерть...
   Из облака вынырнул Гриша Распутин, вполне материальный и непохожий на
привидение. Как все  великие  репортеры,  Гриша  был  несколько  утомлен
жизнью и славой, а его утонченно-извращенному стилю  пытались  подражать
не только все начинающие звезды в родной редакции, но и за ее пределами.
   - Ты чего, Гриш? - спросила Лидия. Умные разговоры с Распутиным имели
обыкновение затягиваться на долгие часы,  а  ей  очень  хотелось  домой.
Кроме того, она никак не могла увидеть в нем великого  журналиста,  хотя
очень старалась. Как будто смотрела  в  увеличительное  стекло,  которое
показывало то, что есть на самом  деле,  а  не  то,  что  должны  видеть
окружающие.
   Под  стеклом  он  был  обыкновенным,   добродушным   и   не   слишком
трудолюбивым парнем, который "попал в  струю",  случайно  выбрав  стиль,
моментально сделавшийся популярным, этому стилю стали подражать и  сочли
его за новое слово  в  журналистике.  Собственно,  кроме  стиля,  ничего
другого и не было в его статьях, и никакими сверхидеями он не блистал, и
никакими тайными знаниями обременен не был, но он отлично знал, что  его
способ  писать  хорош,  лучше,  чем  большинство  других,  и  умел  этим
пользоваться.
   - Покуришь со мной? - предложил Распутин, жестом испанского кабальеро
увлекая Лидию в оконную нишу.
   - Я домой хочу, - призналась она, но к окну послушно двинулась.  -  Я
есть хочу, а курить не хочу.
   Не слушая ее - он никого никогда не  слушал,  -  Гриша  вытряхнул  из
пачки сигарету, элегантно помахал пачкой у Лидии перед носом  и  спрятал
обратно, даже не заметив, что сигарету она так и не взяла.
   -  Спасибо,  что  выручила,  Лид!  -  сказал  он,  сладко  и  глубоко
затягиваясь. От переполнявших его "чувств-с" он даже руку  ей  на  плечо
положил и в глаза заглянул с умоляющей нежностью.
   - Ты о чем? - искренне удивилась она.
   - Ты меня просто спасла. Я знаю, что все это  не  слишком  приятно  -
писать за других статьи, да еще в такой спешке, но я...  ты  же  знаешь,
какой я слабохарактерный болван. - Он улыбнулся доброй улыбкой  любви  к
самому себе, выражавшей уверенность в том,  что  он  гений  и  время  от
времени может позволить себе некоторую самоиронию. - В следующий раз...
   - Гришка, в следующий раз, - заявила Лидия, неожиданно раздражаясь, -
я за тебя работать не буду, и никакой Леонтьев меня не заставит. Ты  это
учитывай в своих дальнейших планах.
   - Что ты, что ты, - забормотал Гришка, пытаясь изобразить  раскаяние,
которое тоже было частью игры, - я исправлюсь.  Ты  меня  не  знаешь,  я
вполне могу начать новую жизнь, еще не все потеряно.
   Он  ужасно  раздражал   Лидию,   она   вообще   ненавидела   богемную
расхлябанность, свойственную многим журналистам, и  бесконечный  кокаин,
употребляемый  "тонкими  натурами"  для  поддержания  себя   в   тонусе,
ненавидела тоже, но Гришка с его показным ненатуральным  раскаянием  был
так забавен, что она против воли засмеялась.
   - Ладно, Гринь, - сказала она и, не стесняясь, зевнула.  -  Поеду  я,
сил нет. Считай, что я тебя простила. Хеппи-энд. Во второй  серии  будут
дети.
   - Точно будут? - нежно переспросил Гришка, заглядывая ей в глаза.
   - Точно, - подтвердила Лидия.
   - Я тебя провожу. - Он произнес это таким тоном, как  будто  говорил:
"Я на тебе женюсь", и Лидии снова стало смешно. - А что такое  вы  целый
день обсуждали с Леонтьевым? - спросил  он  неожиданно,  когда  они  уже
вошли в лифт.
   Ого!
   "Значит, все эти милые глупости, которыми он только что столь усердно
меня осыпал, не более чем артподготовка к тому,  что  его  действительно
интересует! Откуда дует ветер? От  Леонтьева?  Или  еще  откуда-то?  Кто
узнал про бумаги?! Или  Игорь  все-таки  решил  отдать  материал  Гришке
Распутину?!"
   - Да все как обычно, Гриш,  -  осторожно  ответила  Лидия,  -  ничего
особенного, обычная текучка. А что?
   - Да нет, - поспешно сказал Распутин, - ничего. Просто я думал...
   Он замолчал.
   Лидия поправила на плече ремень портфеля и  исподлобья  взглянула  на
Гришкино  отражение   в   тонированном   зеркале.   Отражение   казалось
озабоченным.
   "Просто я думал..."
   "О чем ты мог думать, если материалы я получила только сегодня и ни с
кем, кроме Леонтьева, их не обсуждала и никому их не показывала?  В  чем
дело? Леонтьев  мне  не  доверяет  или  ты  узнал  о  них  вовсе  не  от
Леонтьева ? И о них ли речь?!"
   - Я думал, может, он на меня обозлился больше, чем хочет показать?  -
продолжал Гришка озабоченно. - Лид, он все-таки с тобой как-то ближе, ты
бы выяснила у него...
   У Лидии отлегло от сердца. Гришка вовсе не имел  в  виду  сегодняшние
бумаги, он, по своему обыкновению, беспокоился только за себя  и  жаждал
заполучить Лидию в союзники. Хоть она и  не  любила,  когда  в  редакции
намекали  на  ее  близость  к  заму  главного,  на  этот  раз   она   не
рассердилась.
   - Гришенька, -  сказала  она  весело,  кивая  знакомому  охраннику  у
турникета, - Леонтьев хоть и злится, но ты ему нужен, это я  тебе  точно
говорю. Так что  расслабься  и  поработай  ударно  недельку-другую.  Без
кокаина, марихуаны, анаши или что там у вас еще принято...  Не  зли  его
пока, и все будет хорошо. Это я тебе говорю не как лицо приближенное,  а
как лицо опытное и за свои слова отвечающее. Соображаешь?
   - Соображаю,  -  подтвердил  Гришка  уныло.  Очевидно,  идея  ударной
работы, да еще без кокаина, не слишком  его  увлекла.  -  Ладно,  Лидуш.
Пока.
   На улице сыпал  мокрый  колючий  снег.  На  асфальте  он  моментально
замерзал, превращаясь в  мокрую  ледяную  корку,  поэтому  передвигаться
можно было, только сидя на пятой точке и подгребая руками.
   Какой-то мужик, с разгону выскочивший из  редакционного  подъезда  на
каток, в который превратился тротуар, отчаянно и нелепо замахал руками и
повалился назад, как в мультфильме. Лидии даже  показалось,  что  сейчас
раздастся вполне мультяшный звон. Однако никакого звона не  последовало,
зато последовала длинная и замысловатая матерная тирада.
   Лидия отвернулась. Очевидно, мужик остался жив, раз ругается с  таким
воодушевлением.
   Домой она добиралась полтора часа вместо обыкновенных двадцати  минут
и уже в подъезде  обнаружила,  что  неизвестно  где  потеряла  ключи  от
квартиры.
   Это была просто катастрофа.
   Вторые ключи находились у  матери,  и  это  было  ужасно.  Мать  жила
неподалеку, на Чистых прудах, и идти до нее - если ногами, а не на пятой
точке - всего-то минут семь, но Лидия не могла - ну никак не могла! -  с
ней встречаться, тем более что неизвестно, даст ей Леонтьев  отпуск  или
не даст.
   Рыча от злости, она во  второй  раз  перерыла  сумку  -  нет  ключей.
Господи, где она могла их потерять?! Хорошо, если в редакции, тогда есть
надежда вернуть их обратно, а если где-нибудь на  улице  вытащили?!  Что
это означает?! Что нужно немедленно сменить все замки?!
   Есть у матери, конечно, нечего. Только щи, которые сама Лидия сварила
в минувшую субботу. Значит, сначала ей придется  тащиться  в  магазин  и
потратить оставшийся вечер  на  готовку  под  аккомпанемент  материнских
рассказов о своей гениальности и мещанской семье отца, которая  пыталась
затянуть ее в болото презренного быта. Хорошо еще,  если  мать  окажется
одна, если сегодня у  нее  не  "приемный  день",  когда  в  ее  квартиру
набивался  десяток  "учеников"  -   немытых,   бородатых   и   неизменно
длинноволосых  великовозрастных  мужчин,   которые   собирались,   чтобы
обсудить неформальное искусство, то есть похвалить друг друга и поругать
более удачливых соплеменников.
   Если сегодня "прием", Лидии придется кормить всю ораву,  а  потом  до
поздней ночи мыть посуду и  ловко  уклоняться  от  нудных  разговоров  и
тяжеловесных  ухаживаний.  Почему-то  "ученики"  считали  своим   долгом
ухаживать за ней, как бы делая одолжение  ее  матери.  Сама  Лидия  была
слишком   обыкновенной,   чтобы   привлекать   их,   и   это    всячески
демонстрировалось. Иногда вся эта компания ее развлекала,  но  иногда  -
как сейчас - ей даже страшно было думать о том, что целый вечер придется
терпеть мучения и пытки, а "вечер"  продолжался  иногда  часов  до  двух
ночи.  "Ученики"  никаким  рабочим  графиком  обременены  не  были,   "в
должность" не ходили и вели преимущественно ночной образ жизни.
   Лидия  злобно  пнула  ногой  дерматиновую  дверь  своей  квартиры   и
потащилась вниз по лестнице.
   Снег на улице еще усилился, перед глазами теперь колыхалась  отвесная
белая стена, кое-где подсвеченная мертвенно-синим светом фонарей.
   Ничего не попишешь, как говорил когда-то отец.  Эмоции  эмоциями,  но
ключей-то нет.
   Когда она скрылась за углом дома, в подъезд неторопливо зашел молодой
человек, поднялся на второй этаж и,  коротко  оглянувшись  по  сторонам,
бросил в почтовый ящик длинный белый конверт.
 
*** 
 
   Димке Шубину исполнилось двадцать лет, и, как все двадцатилетние,  он
был совершенно уверен, что знает о жизни все. Осталось только  правильно
применить эти знания.
   Утром он сказал деду, что собирается в институт  и  пробудет  там  до
вечера. Дед ужасно обрадовался, засуетился, стал спрашивать, чего  Димка
хочет на завтрак - омлет с ветчиной или творог, овсянку и  тосты.  Димке
стало его жалко.
   Как-то, несмотря на  все  свое  знание  жизни,  он  не  учел,  что  в
последний момент ему неожиданно станет жалко деда.
   "Любимый братан" уехал, как всегда, еще до  восхода  солнца,  поэтому
помешать Димке не мог.
   "Все идет хорошо, - сказал себе Димка, рассматривая  в  зеркале  свое
отражение. - Не смей раскисать!"
   Деду восемьдесят шесть.
   Вдруг они больше никогда не увидятся? Ведь еще  неизвестно,  как  все
сложится дальше. А вдруг дед умрет,  когда  узнает  о  том,  что  сделал
Димка?!
   Он вцепился пальцами в мраморный край раковины так, что  под  ногтями
стало больно.
   Все равно, все равно ему  придется  это  сделать.  Отступать  некуда,
сегодня последний срок. Его убьют, если он  не  решится.  Его  убьют,  и
тогда дед точно умрет от горя. Дед был единственным человеком,  которого
интересовал Димка Шубин. Дед и еще Лиза.
   - Дима, ты скоро? - спросил дед из-за двери. - У меня завтрак стынет!
   - Да! - хриплым от ненависти к себе голосом отозвался он. - Я  сейчас
иду!
   Чтобы дед ничего не заподозрил, он открыл золоченый кран. Вода  ровно
и успокоительно зашумела в трубах. Стиснув зубы, захлебываясь  в  мутной
жиже отвращения к себе, он снял крышку с небольшой хрустальной коробочки
и вытащил оттуда тяжелые запонки, хищно полыхнувшие белым  бриллиантовым
огнем, а потом еще булавку  для  галстука.  В  булавке  был  всего  один
бриллиант, зато здоровый, гораздо больше, чем в запонках.
   "Так тебе и надо, - злобно подумал он про брата,  -  не  будешь  свои
чертовы бриллианты бросать где ни попадя!"
   Он припрятал добычу в карман, и этот жест - как в кино  про  воров  -
почему-то стал последней каплей.
   Димка зачем-то сел на пол, взялся руками за края  пушистого  цветного
коврика, брошенного поверх паласа, и разорвал его пополам. Внутри у него
все корчилось, как будто кто-то поливал внутренности кислотой. Потом  он
лег животом на порванный коврик, чувствуя  в  переднем  кармане  джинсов
увесистые золотые предметы. Которые он только что  украл.  Которые  брат
даже не подумал прятать, потому что ему и в  голову  не  приходило,  что
Димка может оказаться вором.
   А он вор, вор, он преступник, которого обложили со всех сторон свои и
чужие, и он не знает, как  ему  теперь  спасаться,  и  он  бежит,  бежит
затравленным зверем в надежде, что уйдет, хотя с каждой минутой  надежда
становится все призрачнее, все слабее.
   Его так тошнило, что пришлось подложить под живот ладони.
   Все правильно. У него остался один-единственный выход, и  он  намерен
воспользоваться им. Он сможет. Он очень ловкий и  хитрый,  ему  двадцать
лет, и он знает о жизни все. Он умный и просто так не дастся.
   А брат и без запонок не заболеет. У него таких запонок  три  десятка.
"Да и наплевать на брата! Если разобраться, то  этот  надменный  ублюдок
вовсе никакой мне не брат. Просто так случайно вышло, что и его, и  меня
родила одна и та же женщина".
   - Дима! - позвали из-за двери, на этот раз несколько более настойчиво
и обеспокоенно. - Что ты там делаешь? Выходи сейчас же или опоздаешь.
   - Иду, - сдавленным голосом отозвался  Димка,  приподнимая  голову  с
мехового коврика. - Я... я в ванне.
   Чтобы все выглядело как можно более правдоподо