е надо помогать, - сказал Егор  очень  серьезно.  -  Если  это
возможно, я очень прошу вас мне не  мешать.  Понимаешь?  Мне  ничего  не
нужно, только время и пространство для маневра. Я тебе клянусь,  что  ты
ничем не сможешь мне помочь. Мне никто  не  сможет  помочь,  кроме  меня
самого. А ты мне мешаешь...
   - Старики назойливы, - согласился дед, подумав. - Они назойливы, и им
очень хочется быть полезными. Нам  важно  думать,  что  вы  без  нас  не
обойдетесь.
   - Мы без вас не обойдемся, - уверил его Егор. - Видишь, мы даже  жить
стали одной большой дружной семьей, как  ты  мечтал  всю  жизнь.  А  все
почему? А все потому, что ты нам велел и мы послушались.
   - Я тут, конечно, совершенно ни при чем, - сказал дед торопливо, - но
я страшно рад, что все так сложилось и что Дима теперь знает, как  может
обернуться ребячество и глупость.
   - Дед, вот ты бы и занялся им, а? - Егор положил руки  на  совершенно
чистый и пустой стол. Вчера он сгреб и втиснул в  нижний  ящик  книжного
шкафа все бумаги. Он больше не мог их видеть.  -  Сходил  бы  к  нему  в
институт, узнал, что там происходит. Может, его отчислили  давно  и  нам
нужно его восстанавливать? Мне некогда сейчас этим заниматься.
   Дед помолчал.
   - Егор. Конечно, мне уже девятый десяток, но я еще не впал в  маразм,
- заметил он сухо. - Не нужно придумывать, чем бы меня  занять.  У  меня
полно дел, я даже не знаю, как с ними справиться. Но  я  должен  быть  в
курсе того, что происходит.
   Егор смотрел на него, изо всех сил  выпрямившегося  на  стуле,  и  не
знал, что ответить.
   Если он не найдет выход  из  положения,  дед  умрет.  Он  обязательно
умрет, и виноват в этом будет он сам, Егор. Димка останется совсем один,
а он еще слишком мал и глуп,  чтобы  бороться  в  одиночку.  Теперь  это
странно даже представить,  но  еще  три  дня  назад  Димкина  судьба  не
волновала его совершенно. Ему было наплевать на Димку.
   И Лидия останется одна. Со своей полоумной  мамашей,  белой  "Нивой",
пушкой под сиденьем и коньячным  голосом.  И  человеком,  который  ходит
где-то рядом, уверенный в том, что его  большая  игра  почти  сыграна  и
скоро Лидия станет  ему  мешать.  Особенно  если  обнаружится,  что  она
утащила кассету.
   Под беспокойным и внимательным дедовым  взглядом  Егор  снял  очки  и
потер глаза.
   Почему в этой гребаной жизни все наваливается сразу?! Почему  человек
не может отвечать только и  исключительно  за  себя?!  Зачем  ему  люди,
которые в одно мгновение становятся нужными  и  важными  настолько,  что
ответственность  и  желание  защищать   пересиливают   все   остальное?!
Насколько все было бы проще, если бы он  был  один  и  если  бы  он  мог
принимать решения, не думая ни о каких последствиях!
   Он должен найти выход из положения и сделать это быстро. Найти, и все
тут. Иначе дело кончится плохо.
   - Дед, мне нечего тебе рассказать. У меня есть кое-какие соображения,
но я еще не знаю, насколько они справедливы.
   - А с кем ты утром так долго говорил по телефону?
   - С Колей Барышевым. В прошлом году он у нас был однажды.  Может,  ты
его даже помнишь.
   - Нет, - ответил дед, - не помню.
   - Он обещал кое-что для меня выяснить, и я жду от него новостей.  Сам
поехать на работу я не могу. Меня не велено пускать. - Он усмехнулся.  -
Так что вся надежда на Колю.
   - А... эта девушка? Дима сказал мне, что она помогала  вам,  когда...
Что она была с вами, когда...
   - Она была с нами при штурме Зимнего, - закончил за него Егор. - Дед,
она просто очень молодая и не слишком опытная. Ее кто-то  использовал  в
личных целях, и она легко дала себя использовать. У  нее  куча  амбиций,
как у всех молодых, и ей страсть как хотелось кого-нибудь разоблачить.
   Егор секунду подумал и добавил:
   - Я на ней женюсь, когда разберусь во всем этом деле.
   Дед едва не свалился со стула.
   - Что ты сделаешь, когда... разберешься?
   - Женюсь на ней, - сказал Егор уверенно. Мысль о том, что он  женится
на Лидии Шевелевой, доставляла ему  удовольствие.  Он  женится  на  ней,
поселит ее в своей квартире  и  больше  не  разрешит  заниматься  всякой
ерундой вроде разоблачения разных адвокатов.
   Когда все закончится, он поедет с ней на море и будет втирать крем от
загара в ее оливковую теплую  гладкую  кожу,  и  слушать  низкий  голос,
похожий на французский коньяк,  и  каждый  день  будет  узнавать  о  ней
что-нибудь новое - ведь он совсем ее не знает! - и все это  новое  будет
доставлять ему радость и удовольствие.
   И каждую ночь и каждый день он будет заниматься  с  ней  любовью.  До
полного изнеможения. До абсолютного насыщения. До потери памяти.
   - Егор, - начал дед. - я понимаю, что у тебя сейчас не  самое  лучшее
время в жизни, но все-таки это странно. Или ты шутишь?
   - Дед, я серьезен, как никогда! - объявил Егор торжественно. - Да  не
пугайся ты, она еще не согласилась.
   - А ты ей сообщил о своих намерениях? - спросил тот упавшим голосом.
   Егор уже был не рад, что затеял этот разговор. Бедный дед.
   - Егор! - В дверях кабинета возник Димка, и оба они, и дед,  и  брат,
разом к нему повернулись. У него было такое странное выражение лица, что
Егор быстро спросил:
   - Что случилось?
   Димка помедлил, как будто не решаясь, и потом выпалил:
   - Приехала Маргарита. Она хочет забрать меня домой.  Ты  что,  звонил
ей, Егор?
 
*** 
 
   Лидия печатала бюджетный обзор, то  и  дело  сбиваясь  с  делового  и
сдержанного тона на  какой-то  повествовательно-жалкий.  Для  обзора  он
совершенно  не  годился,  и  она  ожесточенно   стирала   написанное   и
принималась писать заново.
   Черт бы побрал этот обзор. Черт бы побрал все на свете.
   Кажется, однажды она уже так думала, только забыла почему.
   Весь вечер и всю ночь она старательно заталкивала  в  глубины  памяти
Егора Шубина и его идиотскую идею жениться на ней, когда  "все  будет  в
порядке". Самое ужасное, что  ее  смущала  вовсе  не  идея  -  дикая  до
невозможности, - а мысль о том, что, если "все не будет в  порядке",  он
не хочет, чтобы она по нему убивалась.
   Что значит - убивалась?
   Что имеется в виду, хотелось бы знать?
   Что могущественный, всесильный и ужасный  Тимофей  Кольцов  прикончит
проштрафившегося Егора Шубина,  если  тот  не  представит  доказательств
непричастности к скандалу? Но  это  какое-то  средневековое  варварство,
бандитские разборки, а не цивилизованный бизнес очень  высокого  уровня.
Или  цивилизованный  бизнес  отличается  от   нецивилизованного   только
количеством задействованных в нем стволов и денег?
   Вчитавшись в только что написанный текст  и  обнаружив  в  нем  слово
"стволы", Лидия завыла от ненависти к себе  и  что  есть  силы  стукнула
кулаком по столу. Грязные кофейные  чашки  подпрыгнули,  и  разномастные
ручки покатились в разные стороны.
   Что делать, к кому бежать, кого умолять о милосердии  и  пощаде?  Она
заварила всю эту кашу, она должна расхлебывать ее, именно она, а не Егор
Шубин, для которого все может кончиться пулей в затылок  только  потому,
что Лидии Шевелевой захотелось скандала, а Игорь Леонтьев по неизвестной
причине поддержал ее!
   Какую  роль  играет  во  всем  этом  Леонтьев?  Он  тоже   глупая   и
предсказуемая жертва или ловкий и хитрый участник игры?  Как  узнать?  У
кого спросить?
   "Отец научил меня стрелять, но лучше бы он научил меня думать.
   Должны быть какие-то детали, которые выведут меня  прямо  на  готовые
ответы - кто, почему и зачем это сделал. Кто-то, кто хорошо знал меня  и
был уверен, что я ухвачусь за этот материал двумя  руками,  что  у  меня
даже тени сомнения не  возникнет  в  том,  что  Егор  Шубин  может  быть
жертвой, а не преступником. Кто-то, кто был совершенно уверен в том, что
я никогда с ним не встречусь  хотя  бы  потому,  что  мы  принадлежим  к
совершенно разным мирам, а люди его уровня редко встречаются с праздными
писаками, которые  возводят  на  них  всякую  напраслину.  Кто-то,  кто,
естественно,  не  мог  предположить,  что  Шубин  будет  голосовать   на
Маросейке, а я как раз буду проезжать мимо и остановлюсь, и  потом  буду
спасать его брата, и повезу его в Склиф, и буду спать у него в квартире,
потому что в мою собственную заберется некто неизвестный, чтобы  украсть
у меня документы".
   И еще кассета, которую она вытащила у Леонтьева.
   Шубин, пожалуй, прав - он не говорит  там  ничего  такого,  что  хоть
как-то подтверждало бы его вину. Почему тогда, в первый раз, она приняла
эту запись как неопровержимое доказательство того, что он виноват?
   "Вы мне угрожаете? Или просто шантажируете?"
   Что-то вдруг прошло у нее в голове, прошло и остановилось, как  будто
ожидая, что она взглянет на это внимательнее. Взглянет - и все поймет.
   Лидия растерянно потерла шею, на которой еще оставались синяки.
   "Наше нежелание обусловлено только интересами дела".
   Он сказал не так. Он сказал:
   "Наше нежелание общаться с прессой на данном этапе обусловлено только
интересами дела". Она помнила тот разговор почти дословно.
   Схватившись руками за голову, она несколько раз  с  силой  стукнулась
лбом о стол.
   Дура, кретинка!
   Нужно было лучше слушать, а не кривляться и  не  выбегать  из  кухни,
когда Шубин принес ей эту кассету, а  она  заперлась  в  ванной,  только
чтобы не думать и не переживать!
   Нужно ехать. Нужно ехать как можно быстрее. Прямо сейчас.  Где  ключи
от машины, кошелек и телефон? Господи, ну почему она вечно все теряет  и
забывает и никогда не может действовать быстро!
   - Лида.
   Лидия вздрогнула и оглянулась, выронив ключи, которые упали под  стол
с обиженным звоном.
   В дверях стоял Игорь Леонтьев и смотрел на нее внимательно и холодно.
Холодно и оценивающе. Оценивающе и пристально. Как  будто  что-то  знал.
Как будто знал все.
   - Привет, - сказала она, задыхаясь, - что такое? Он помолчал, а потом
пожал плечами.
   - Ничего, - ответил он, рассматривая ее. - Ты что, спешишь?
   -  Да,  -  быстро  соврала  она.  -  Я  договорилась  об  интервью  с
председателем думского Комитета по бюджету и сейчас туда еду. А что?
   - Придется все отменить, -  произнес  он  негромко,  и  у  нее  упало
сердце. Упало прямо на  пол,  покатилось  и  замерло,  неспособное  даже
дрожать от страха.
   - Почему? - выговорила она с трудом.
   - Гришки опять  нет,  -  скривившись,  объяснил  Леонтьев.  -  Бросай
бюджет, нужно писать текучку. Пошли, я покажу.
 
*** 
 
   - Жора! - Маргарита кокетливо прихорашивалась  перед  зеркалом  и  не
прекратила своего занятия, даже когда Егор приблизился. - Привет! А  где
папуля?
   - Привет, - ответил Егор. - Зачем ты приехала?
   - За Димой, - сообщила она радостно. - Ты мне сказал, что он у  тебя,
помнишь?
   - Помню, - пробормотал Егор сквозь зубы. - Ну и что?
   Маргарита рассматривала в зеркале  губы,  проверяя,  ровно  ли  лежит
помада, и поэтому ответила не сразу.
   - Ну вот.  -  Очевидно,  помада  лежала  как-то  неудовлетворительно,
потому что, покопавшись в  элегантной  сумочке  от  Гуччи,  она  достала
золотой футлярчик с помадой и  с  осторожной  любовью  тронула  губы.  -
Мальчику здесь не место, Жора. У тебя  своя  жизнь,  к  тебе,  наверное,
женщины приезжают и друзья допоздна сидят... У мальчика есть собственный
дом, и я хочу, чтобы он поехал со мной. А где папуля?
   - Здесь папуля. - Дед вышел из кабинета и стоял в отдалении.
   - Привет, дорогой! - пропела Маргарита тоном героини мыльной оперы  и
пошла к деду, раскинув руки, как бы собираясь броситься ему  на  шею.  -
Как я по тебе скучала, папулька!
   Маргаритина мать развелась с Маргаритиным  отцом,  когда  дочке  было
месяцев восемь. Ее захватило "большое и светлое чувство", как она  потом
объясняла подросшей Маргарите.  Дед  из  жизни  собственной  дочери  был
полностью и навсегда исключен, потому что "наш советский суд" даже мысли
не имел о том, что у ребенка, по идее, должны быть два родителя  и  отец
тоже имеет некоторые права. Дед сгоряча пытался бороться,  потом  махнул
рукой и бороться перестал. Маргарита появилась в его жизни  восемнадцати
лет от роду и с младенцем на руках. Дед назвал младенца  Егором  и  стал
его растить, понимая, что Маргарита растить его не сможет.  Периодически
в ее жизни тоже возникали "большие и  светлые  чувства",  и  тогда  деда
исключали из жизни,  но  снова  призывали  на  помощь,  когда  "чувство"
умирало, не выдержав испытания "прозой жизни". Егору было десять,  когда
дед забрал его к себе насовсем.
   Маргарита отца презирала, считала  его  хлипким  интеллигентишкой,  а
когда Егор неожиданно стал богатым, начала ревновать. Отец  был  намного
ближе к деньгам Егора, чем она, и это не давало ей покоя. Уж она-то  как
следует сумела бы ими распорядиться, не то  что  ее  полоумный  папашка,
которому на голову свалилось эдакое счастье.
   Егор содержал и Маргариту, понимая, что это просто попытка откупиться
от матери, которую он никогда не любил и до которой ему не было никакого
дела.
   - Может быть, чаю? - спросил дед  холодным  светским  тоном,  и  Егор
улыбнулся про себя.
   "Деду стыдно за дочь, - понял он. - И еще он боится, что я,  заплакав
от облегчения, отдам ей Димку в вечное владение".
   - Ну конечно, с удовольствием! - Маргарита кружевным платочком стерла
с дедовой щеки алую помаду и огляделась. - Как у тебя хорошо, Жора!  Как
мило, как уютно, как богато! Господи,  неужели  мне  так  и  не  суждено
пожить хоть немного в такой роскоши!
   - Нет, - отрезал Егор. - Не суждено.
   - Жорка! - Решив, что обижаться сейчас невыгодно, Маргарита кокетливо
погрозила Егору пальцем. - Где Димулька? Он мне открыл и куда-то пропал.
Пусть он вещи собирает, у нас времени мало. Жорик, а  мы  с  тобой  пока
чайку попьем.
   - Может, на кухню пойдем? - упавшим  голосом  спросил  дед,  насмерть
перепуганный тем, что она так окончательно все решила и даже велит Димке
собирать вещи. - Там удобнее говорить, чем в коридоре...
   - У тебя картина новая? -  У  Маргариты  было  стопроцентное  зрение,
особенно  когда  дело  касалось  каких-нибудь  дорогих  безделушек.  Она
оглянулась на  Егора  и  приблизилась  к  картине.  -  Боже  мой,  какая
прелесть! Кто это, Егор?
   - Гейнсборо, - назвал он первую пришедшую на  ум  фамилию.  Маргарита
пришла в неистовый восторг.
   - Жорка, - плачущим голосом сказала она, - ну так  просто  невозможно
жить! Ты меня всегда чем-нибудь расстраиваешь! А теперь еще и  Гейнсборо
купил!
   - Купил, - признался Егор, - Пошли на кухню. Она пошла, как бы  очень
неохотно и несколько  раз  оглядываясь  по  дороге,  и  даже  упиралась,
кокетливо и шутливо.
   - Ну позови же Димульку! - приказала она, когда  Егор  усадил  ее  за
стол. - Что он там так копается!
   - Ты с лимоном будешь? - перебил дед торопливо.
   - Да. Жор, позови Димульку!
   - А чего меня звать-то? - мрачно спросили  из-за  двери,  и  в  кухню
вдвинулся Димка. - Я здесь давно.
   - Господи, какой ты... странный, - протянула Маргарита, только сейчас
заметив его раны. - Ты собрался? Погостил - и хватит,  дорогой.  У  тебя
дом есть, а здесь у людей своя жизнь... Я спешу, поэтому мы сейчас чайку
попьем и поедем.
   Димка кинул взгляд на Егора, ногой  подвинул  к  себе  стул,  сел  на
пороге и сгорбился, как большая собака, которую  долго  били  палкой,  а
потом бросили умирать.
   Егор посмотрел на него и усмехнулся.
   Он был рад, нет, он был совершенно счастлив, что у него есть брат,  и
что самое трудное для них уже позади, и ему так легко решить сейчас  все
проблемы, которые кажутся Димке чудовищными и неразрешимыми.
   - У тебя есть сигареты? -  спросил  он  у  Димки,  и,  очевидно,  дед
услышал что-то в его тоне,  потому  что  вдруг  повернулся  от  плиты  и
пристально на него взглянул.
   - Есть, - ответил Димка неуверенно и тоже посмотрел ему в глаза.
   - Ты куришь?! - вскричала Маргарита с неестественным ужасом в голосе.
- Господи, Димка, ты куришь?!
   - Дай одну, - попросил Егор.
   Димка медленно, преодолевая боль в боку, полез в карман, извлек мятую
дешевую пачку и аккуратно положил на стол.
   Умирающая собака слабо шевельнула хвостом. Егор закурил, затянулся  и
посмотрел на сигарету с отвращением.
   - Гадость какая, - сказал он.
   Все молчали, смотрели на него и ждали.
   - Ритуль... - И он снова эффектно затянулся. -  Я  страшно  рад  тебя
видеть, хотя на будущее хочу попросить: ты предупреждай о своих  визитах
заранее, ладно?
   - Но, Жорка, - заговорила Маргарита растерянно,  -  я  просто  хотела
побыстрее... Ты сказал, что Димка у тебя, и  я  решила,  что  его  нужно
забрать...
   - Я, блин, не чемодан, - неожиданно резко сказал Димка, - меня нельзя
забрать. Или сдать. Слышишь?
   - Я твоя мать, - объявила Маргарита дрожащим голосом. - Я твоя мать и
имею полное право...
   - Ритуль, - перебил ее Егор, - Димка поедет с тобой, только если  сам
этого захочет. Я бы на его месте не поехал. Все мы отлично знаем, как...
невыносимо жить с тобой рядом. А здесь дед, я...  И  места  много.  И  в
институт ближе. И все такое. Так что я бы не поехал. И прав  ты  никаких
не имеешь. Будь я нормальный мужик, а не агрегат для делания денег, я бы
давно у тебя Димку забрал и сам бы его растил. Или дед бы растил,  но  я
не нормальный мужик, поэтому говорить об этом уже поздно. И все,  точка.
Считай, что мы все обсудили, все твои слезы, сопли и  вопли  пережили  и
теперь спокойно пьем чай.
   - Жора!.. - начала Маргарита и тяжело задышала. Глаза у  нее,  как  у
первоклассной актрисы по команде режиссера,  налились  слезами,  набухли
безупречно накрашенные губы, и она стала похожа на обиженную девочку  из
песочницы, а не на женщину к шестидесяти годам.
   - Стоп! - приказал Егор. - Даже не начинай. Я тебя выставлю,  Ритуля.
Сейчас у меня нет никакой возможности выслушивать  твои  концерты.  Дед,
наливай всем по рюмке  чаю,  и  немедленно  начинаем  обсуждать  картину
Гейнсборо, которую написал мой бывший одноклассник Паша  Кузнецов.  Дед,
помнишь Пашу Кузнецова?
   Димка засопел от облегчения,  зашевелился  на  стуле  и  даже  сделал
попытку положить ногу на ногу. Не смог, встал, взял с подставки  чайник,
налил в чашки  кипятку,  чувствуя  себя  хозяином  дома,  застеснялся  и
спрятался за Егора.
   - Помню Пашу, - сказал дед чуть дрожащим голосом.  -  Он  и  в  школе
неплохо рисовал. А когда ты его видел?
   Маргарита смотрела на всех по очереди. Слезы высохли, и  только  губы
кривились презрительно и жалко.
   Она ничего не понимала. Совсем ничего. Димка был  обузой,  тяжелой  и
никому  не  нужной   ношей,   ошибкой,   которую   она   допустила   "по
рассеянности", как она потом объяснила отцу. Когда  Егор  стал  богатым,
Маргарита моментально сообразила, что с Димкиной помощью из  него  можно
выкачивать намного больше денег.
   "Мальчик растет. Мальчику нужны джинсы,  куртки,  теннисные  ракетки,
компьютер и еще много чего.
   Неужели ты откажешь собственному брату?!"
   Егор давал столько, сколько она просила. И еще, если она просила еще.
И сверх того, если она просила сверх того.
   "Он просто  купил  себе  мать  и  брата",  -  подвыпив,  рассказывала
Маргарита знакомым. И утирала вполне натуральные слезы.
   Она не могла позволить себе потерять  Димку.  Она  Давно  привыкла  к
шальным деньгам, которые тратила исключительно на себя. Джинсы и  куртки
по секрету от Егора Димке покупал дед. Если Димка станет жить с  братом,
значит, денег будет намного меньше. В несколько раз меньше. Во много раз
меньше.
   Маргарита готова была завыть, как волчица.
   Сейчас ей как никогда нужны деньги.
   - Дима! - Она перевела умоляющий  взгляд  на  младшего  сына.  -  Что
происходит?! Ты не хочешь вернуться домой?
   - Не-а, - заявил Димка из-за Егора. - Не хочу. Прости.
   - А Пашка знаменитым стал, - сообщил Егор деду. -  На  той  неделе  в
Манеже выставка открылась. И говорят, Глазунов на  него  наехал.  А  это
первый признак: раз Глазунов ру