свои тридцать шесть лет он  выглядел  стройным  и  подтянутым,  одновременно
джентльменом  и  крепким  парнем,  что   всегда   производит   благоприятное
впечатление. Выставив вперед грудь, девушка улыбнулась, ослепительно блеснув
зубами:
   - Чем могу быть полезной?
   - Я хотел  бы  видеть  господина  Заблонского  по  личному  делу.  -  Его
простоватый выговор показывал, что он явно не клиент магазина.
   Улыбка исчезла с лица продавщицы.
   - Вы коммивояжер? - спросила она.
   - Скажите просто, что с ним хочет говорить  господин  Джеймс,  -  ответил
Роулинс.
   В этот момент отворилась зеркальная дверь в глубине  магазина  и  из  нее
вышел Луис Заблонский. Он был худым морщинистым  мужчиной  пятидесяти  шести
лет, маленького роста, выглядевшим старше своих лет.
   - Господин Джеймс, - просиял он, - как приятно  вас  видеть.  Пожалуйста,
проходите в мой кабинет. Как вы поживаете? - Он провел Роулинса за  прилавок
во внутреннее помещение.
   - Все в порядке, Сандра, дорогая.
   Когда оба вошли в тесный захламленный  кабинет,  хозяин  закрыл  и  запер
зеркальную дверь, сквозь которую  просматривался  весь  магазин.  Он  указал
Роулинсу на стул перед старинным столом, а сам сел  на  вращающееся  кресло.
Единственная  лампа  освещала  журнал  записей.  Он   бросил   на   Роулинса
проницательный взгляд.
   - Ну, Джим, чем ты занимался в последнее время?
   - У меня есть кое-что для  тебя,  Луис,  кое-что,  что  тебе  понравится.
Только не говори мне, что это ерунда.
   Роулинс щелкнул замками кейса. Заблонский развел руками.
   - Джим, стану ли я?..
   Слова застряли у старика в горле, когда он увидел то, что Роулинс выложил
на стол. Заблонский уставился  на  драгоценности,  все  еще  не  веря  своим
глазам.
   - Гарнитур "Глен", - выдохнул он. - Ты украл бриллианты "Глен"? И  газеты
молчат!
   - Наверное, хозяева еще не вернулись в Лондон, - сказал Роулинс. - Шумихи
не подняли. Я профессионал, ты знаешь.
   -  Лучший,  Джим,  лучший.  Но  гарнитур  "Глен".  Почему  ты   меня   не
предупредил?
   Роулинс знал, что всем было бы легче, если бы до грабежа была  определена
дальнейшая судьба бриллиантов. Но он работал по-своему, то есть  чрезвычайно
осторожно. Он никому не доверял, менее других - перекупщикам краденого, даже
такому, как Луис Заблонский.  Торговец  краденым,  если  перед  ним  встанет
перспектива тюремной похлебки,  продаст  информацию  о  предстоящем  грабеже
любому полицейскому, только бы не попасть за решетку.
   Отдел по  борьбе  с  особо  опасными  преступлениями  Скотленд-Ярда  знал
Заблонского, хотя тот ни разу  не  сидел  в  тюрьме  Ее  Величества.  Именно
поэтому Роулинс не предупреждал его о  предстоящем  деле,  а  появился,  как
всегда, неожиданно. Слова Заблонского он пропустил мимо ушей.
   Торговец был  поглощен  созерцанием  драгоценностей,  сверкавших  на  его
столе. Он хорошо знал их историю.
   Их владелец с 1936 года девятый герцог Шеффилда имел двух детей: мальчика
и девочку - леди Фиону Глен. После его смерти в  1980  году  сын  наследовал
титул, а дочь - бриллианты.
   К 1974 году, когда младшему  Шеффилду  стукнуло  двадцать  пять,  отец  с
грустью понял, что его сын был,  как  принято  писать  в  газетных  колонках
светских сплетен, убежденным холостяком. Не будет больше милых юных  графинь
Маргейт и герцогинь Шеффилд, чтобы носить знаменитые бриллианты "Глен".  Они
были завещаны дочери.
   Заблонский знал,  что  после  смерти  герцога  леди  Фиона  с  неохотного
согласия страховых компаний иногда надевала их на благотворительные  вечера,
где любила бывать. Остальное время они хранились в сейфе банка  "Коуттс"  на
Парк-Лейн, где провели много лет. Он улыбнулся.
   - Благотворительный вечер в Гровенер-хаус перед Новым  годом?  -  спросил
он. Роулинс пожал плечами.
   - О, ты шалун, мальчишка, Джим. Но какой талант!
   При том, что Заблонский свободно говорил на польском, иврите и идише,  за
сорок лет, проведенных в Англии, он так и не смог хорошо освоить  английский
и говорил с  заметным  польским  акцентом.  А  поскольку,  изучая  язык,  он
пользовался старыми книгами, то усвоил из них лексику, ставшую ныне жаргоном
"голубых". Роулинс знал, что Заблонский не гомосексуалист. Жена  Заблонского
сказала ему, что его еще в юности кастрировали в концентрационном лагере.
   Старик любовался бриллиантами, как настоящий ценитель  любуется  истинным
произведением искусства. Он смутно припоминал, что в  середине  шестидесятых
леди Фиона Глен вышла  замуж  за  преуспевающего  молодого  государственного
служащего, который в середине восьмидесятых занял ответственный пост в одном
из министерств.  Также  он  вспомнил,  что  семейная  чета  живет  где-то  в
Вест-Энде на широкую ногу, в основном за счет наследства жены.
   - Ну, что ты думаешь, Луис?
   - Я восхищен, мой дорогой Джим.  Восхищен  и  озадачен.  Это  не  простые
камешки. Их немедленно опознают в любом месте. Что мне делать с ними?
   - Это ты мне должен сказать, - заметил Роулинс.  Луис  Заблонский  широко
развел руками.
   -  Не  буду  лгать  тебе,  Джим,  скажу  как  есть.   Бриллианты   "Глен"
застрахованы не меньше  чем  на  750  тысяч  фунтов  стерлингов.  Такова  их
реальная цена у  Картье,  если  продавать  законно.  Но  просто  продать  их
невозможно. Есть два выхода.  Первый  -  найти  очень  богатого  покупателя,
который захочет купить бриллианты "Глен", зная, что  они  краденые.  Богатый
скряга, который в одиночку радуется, глядя на них. Такие люди  есть,  но  их
мало. С них можно взять половину суммы, которую я назвал.
   - Когда ты сможешь найти такого покупателя? Заблонский пожал плечами.
   - В этом году, в следующем году, когда-нибудь, никогда. Нельзя же  давать
объявление через газету.
   - Слишком долго, - сказал Роулинс. - А другой вариант?
   - Оценить  их  без  оправы  -  только  это  снизит  цену  до  600  тысяч.
Перешлифовать их порознь. Но огранщик потребует свою долю. Если бы  я  лично
занялся всем, то, думаю, ты бы имел в конце концов 100 тысяч.
   - Сколько ты мне можешь дать сейчас? Я не могу питаться воздухом, Луис.
   - Кто может? - сказал торговец краденым. - Послушай, за оправу из  белого
золота  я,  пожалуй,  смогу  получить  2  тысячи  фунтов   на   рынке   лома
драгметаллов. За сорок мелких бриллиантов - где-то 12 тысяч. Таким  образом,
ты можешь рассчитывать на 14 тысяч. Из них сейчас я дам тебе  половину.  Что
скажешь?
   Они торговались еще полчаса и наконец сошлись. Луис Заблонский достал  из
своего сейфа семь тысяч наличными. Роулинс открыл кейс и сложил в него пачки
мятых купюр.
   - Симпатичный, - оценил кейс Заблонский, - балуешь себя.
   Роулинс покачал головой.
   - Взял на месте, - ответил он.
   Заблонский поцокал языком и погрозил пальцем Роулинсу.
   - Избавься от него, Джим. Не оставляй следов, не стоит зря рисковать.
   Роулинс, подумав, кивнул, попрощался и ушел.
 
*** 
 
   Джон Престон провел целый  день,  прощаясь  с  коллегами  из  оперативной
группы. Ему было приятно, что они сожалеют о его  уходе.  Потом  он  занялся
бумажной работой. Бобби Максвелл зашел поприветствовать его.
   Престон плохо знал этого внешне  приятного  молодого  человека,  страстно
желавшего сделать  карьеру  в  МИ-5.  Он  решил,  что  самый  лучший  способ
продвижения по службе - это зацепиться за восходящую звезду  Харкорта-Смита.
Престон не осуждал его.
   Сам он попал сюда из военной разведки  в  1981  году  в  возрасте  сорока
одного года. Он знал, что до верха ему не добраться. Начальник  отделения  -
это потолок для тех, кто попадает сюда в возрасте.
   Лишь иногда, если не  было  подходящей  кандидатуры  из  своих,  на  пост
генерального директора ставили людей, работавших в пятерке.  Но  заместитель
генерального  директора,   директора   шести   управлений   и   руководители
большинства отделов управлений всегда по традиции  назначались  из  кадровых
сотрудников.
   Они договорились с Максвеллом, что в понедельник он успеет  доделать  всю
оставшуюся канцелярскую  работу,  а  на  следующий  день  познакомит  своего
преемника со всеми текущими делами. На  этом  они  расстались  с  наилучшими
пожеланиями до следующего утра.
   Он взглянул на свои часы. Сегодня придется задержаться. Из личного  сейфа
надо достать все  папки  с  текущими  делами,  отобрать  те,  которые  можно
спокойно вернуть в архив и полночи  потратить  на  остальные  бумаги,  чтобы
утром ввести Максвелла в курс дела.
   Но сначала нужно что-нибудь выпить. Он спустился на  лифте  в  подвальный
этаж, где у "Гордона" был уютный бар с хорошим выбором спиртного.
 
*** 
 
   Весь вторник Луис Заблонский работал, запершись в  своем  кабинете.  Лишь
дважды ему пришлось выйти,  чтобы  лично  заняться  посетителями.  День  был
спокойный, но сегодня он был этому рад.
   Работая, он снял пиджак и засучил рукава. Он осторожно вынимал бриллианты
"Глен" из оправы. Четыре главных камня - два из серег по десять карат, и два
из диадемы и кулона - он вынул легко и быстро.
   Достав их, он внимательно рассмотрел. Они были действительно великолепны,
сверкая и горя на свету. Это были бело-голубые бриллианты, которые в старину
называли "чистая вода", а  сейчас  по  стандартам  Международной  ассоциации
ювелиров именуют "Д - без изъянов". Четыре  камня  он  положил  в  маленький
бархатный мешочек. После этого приступил к мелким камням, что заняло гораздо
больше времени.
   Во время работы  свет  периодически  падал  на  потускневшую  пятизначную
татуировку на  левом  предплечье  ювелира.  Для  людей,  знакомых  с  такими
метками, она означала только одно: Аушвитц.
   Заблонский родился в 1930 году и был третьим сыном  ювелира  -  польского
еврея, жившего в Варшаве. Ему было девять лет, когда началась война. В  1940
году Варшавское гетто было окружено. Там было около 400  тысяч  евреев.  Все
они были обречены на голодную смерть.
   19 апреля  1943  года  90  тысяч  оставшихся  в  живых  обитателей  гетто
восстали. Луису Заблонскому едва исполнилось тринадцать,  но  он  был  такой
худой и истощенный, что выглядел восьмилетним.
   Когда гетто 16 мая наконец  заняли  войска  СС  генерала  Юргена  Струпа,
Заблонский оказался одним из немногих,  кто  прошел  живым  сквозь  массовые
расстрелы. Около 60 тысяч человек погибли от пуль,  гранат,  были  погребены
под руинами зданий. Среди живых 30 тысяч стариков,  женщин  и  детей  был  и
Заблонский. Большинство из них были отправлены в Треблинку, где и погибли.
   Случай многое меняет в жизни. Спасение приходит порой  самым  неожиданным
образом. Локомотив поезда, который вез заключенных  и  с  ними  Заблонского,
сломался. Вагон для скота перецепили к другому составу, и таким  образом  он
оказался в Аушвитце.
   От смерти мальчишку спасло то, что он сказал, будто знает ювелирное дело.
Его определили к работе:  разбирать  дешевые  безделушки,  которые  все  еще
находили у каждой новой партии евреев. Однажды он попал в лагерный госпиталь
к  улыбчивому  блондину   по   прозвищу   Ангел,   проводившему   чудовищные
эксперименты по кастрации  и  стерилизации.  На  операционном  столе  Иозефа
Менгеля Луис Заблонский был кастрирован без наркоза.
   Вынув последний из мелких камней из  оправы,  он  еще  раз  проверил,  не
пропустил ли чего-нибудь.  Пересчитал  камни  и  взвесил  их.  Всего  сорок.
Средний вес - полкарата. Такими украшают кольца для помолвок. Общая сумма  -
12 тысяч фунтов стерлингов.  Он  продаст  их  через  "Хаттон-Гарден",  никто
ничего не узнает. Сделки за  наличные.  Он  знал,  кому  продать.  Золото  и
платину он превратил в лом.
   В конце 1944 года живых заключенных Аушвитца погнали на  запад.  В  конце
концов Заблонский оказался в Берген-Белсене, где его, еле живого, освободила
британская армия.
   После лечения Заблонского  на  деньги  лондонского  раввина  отправили  в
Лондон, где он стал помощником  ювелира.  В  начале  шестидесятых  годов  он
открыл свой собственный магазин: сначала в Ист-Энде, а через  десять  лет  -
нынешнее преуспевающее заведение в Вест-Энде.
   Именно в  Ист-Энде,  недалеко  от  доков,  он  увлекся  камнями,  которые
привозили моряки, - изумруды с Цейлона,  бриллианты  из  Африки,  рубины  из
Индии, опалы из Австралии. К середине 80-х он разбогател на своем  легальном
и нелегальном бизнесе, стал одним из основных скупщиков краденого в Лондоне,
специалистом по бриллиантам. Он имел большой уединенный дом в  Голдрес-Грин,
в округе его уважали.
   Скатав оправу в шарик, он положил его в мешочек вместе с остальным ломом.
Он проводил Сандру, закрыл магазин, убрался в кабинете и вышел,  захватив  с
собой четыре больших бриллианта. По дороге домой он позвонил  из  телефонной
будки в деревушку Нийлен, недалеко от Антверпена в Бельгии. Придя домой,  он
по телефону заказал билет в авиакомпании "Бритиш эйрвейз" на следующий  день
до Брюсселя.
 
*** 
 
   Вдоль южного берега реки Темзы, где когда-то тянулись судоверфи, с начала
80-х годов было развернуто и продолжалось  грандиозное  строительство.  Горы
битого булыжника вокруг новостроек, заросли травы, кирпичи  и  грязь  -  все
вместе создавало фантастический ландшафт. Предполагалось,  что  когда-нибудь
здесь  появятся  новые  жилые  кварталы   с   магазинами   и   многоэтажными
автостоянками. Но когда это будет, не знал никто.
   В теплую погоду среди пустырей собирались пьяницы. Если "важным персонам"
из южного Лондона требовалось убрать какое-либо вещественное доказательство,
достаточно было просто принести его сюда и сжечь.
   Поздно вечером во  вторник,  6  января,  Джим  Роулинс  шел  по  пустырю,
спотыкаясь в темноте о камни. Если бы кто-нибудь увидел его, то заметил  бы,
что в одной руке он нес канистру бензина, в другой  -  превосходный,  ручной
работы кейс из телячьей кожи.
 
*** 
 
   Утром в среду Луис Заблонский без осложнений  прошел  контроль  аэропорта
Хитроу. В плотном  пальто,  мягкой  твидовой  шляпе,  с  сумкой  и  большой,
можжевелового корня,  трубкой  в  зубах,  он  влился  в  поток  бизнесменов,
ежедневно вылетающих из Лондона в Брюссель.
   В самолете стюардесса ласково предупредила его:
   - Сэр, извините, но у нас на борту не курят.
   Заблонский смутился и спрятал трубку в карман. Ему было все равно. Он  не
курил, и даже если бы захотел раскурить трубку, то не  смог  бы  затянуться.
Под  табаком  на  ее  дне  лежали  четыре  бриллианта  грушевидной  формы  с
пятьюдесятью восемью гранями.
   В брюссельском "Национале" он взял напрокат машину и поехал  на  север  в
Мехелен, где свернул на северо-восток к Лиеру и Нийлену.
   Основная часть мастерских по обработке алмазов в Бельгии сосредоточена  в
Антверпене,  в  районе  Пеликан-страат,   где   размещены   производственные
помещения и демонстрационные залы крупных фирм. Но, как и  везде,  фирмы  по
обработке алмазов в огромной степени зависят от множества мелких поставщиков
и ремесленников, оправляющих, полирующих и гранящих  драгоценные  камни  для
крупных компаний.
   В Антверпене среди них преобладают евреи - выходцы из  Восточной  Европы.
Неподалеку от Антверпена в районе Кемпен, состоящем из нескольких аккуратных
деревушек, есть тоже  небольшие  мастерские,  работающие  на  заказчиков  из
Антверпена.
   В Моленстрате жил некто Рауль  Леви,  польский  еврей,  обосновавшийся  в
Бельгии после  войны,  троюродный  брат  Луиса  Заблонского.  Леви  шлифовал
алмазы. Он жил вдовцом в одном из небольших домиков из красного  кирпича  на
западной окраине Моленстрата. Во дворе за домом была его мастерская. Сюда  и
приехал Заблонский, чтобы встретиться с родственником.
   Они  торговались  час,  а  потом  заключили  сделку.   Леви   переогранит
бриллианты  с  наименьшими  потерями  веса,  но  так,  чтобы   камни   стали
неузнаваемыми. Они сошлись на сумме в 50 тысяч: половина сразу,  половина  -
после  продажи  последнего  камня.  Удовлетворенный  Заблонский  вернулся  в
Лондон.
   Проблема с Раулем Леви была не в его  квалификации,  а  в  том,  что  его
мучило одиночество, поэтому каждую неделю он с  нетерпением  ждал  очередной
поездки в Антверпен, чтобы посидеть с коллегами в любимом кафе, поговорить о
своих делах. Через три дня  после  встречи  с  Заблонским  он  был  в  своей
компании и рассказал слишком много.
 
*** 
 
   Пока Луис Заблонский был в  Бельгии,  Джон  Престон  обживал  свой  новый
кабинет на третьем этаже. Он был рад, что  ему  не  пришлось  переходить  из
"Гордона" в другое здание.
   Предшественник Престона ушел  в  отставку  в  конце  прошлого  года,  его
заместитель втайне надеялся, что начальником С-1 (А) утвердят его,  но  смог
скрыть свое разочарование приходом Престона  и  толково  объяснил  ему  суть
новых обязанностей. Они показались Престону скучной рутиной.
   Оставшись один, Престон просмотрел список министерств, которые курировало
отделение А. Список оказался длиннее, чем он ожидал. Большинство  учреждений
не были закрытыми, оттуда могла быть только утечка компромата на  политиков.
Огласка  документов,  например,  о  сокращении   расходов   по   социальному
страхованию, так как в профсоюзах государственных служащих было немало людей
крайне левых политических взглядов. Препятствовать такого рода утечке  могла
служба безопасности внутри самих министерств.
   Главной заботой отделения были Министерство иностранных  дел,  Кабинет  и
Министерство обороны, получавшие огромное количество  секретных  документов.
Правда, в каждом из них был строгий режим и собственная служба безопасности.
Престон вздохнул. Он начал звонить и назначать встречи, чтобы  познакомиться
с шефами этих служб.
   В промежутках между звонками он взглянул на гору бумаг, которые принес из
своего старого кабинета. В ожидании очередного ответного звонка официального
лица, которого не оказалось на  месте,  Престон  встал,  открыл  свой  новый
личный сейф и сложил туда папки. Последняя из них  была  его  личной  копией
доклада месячной давности. В служебной  картотеке  она  хранилась  теперь  с
пометкой "Дело закрыто". Он пожал плечами и положил копию в сейф.  Наверное,
она уже никогда никому  не  понадобится.  Он  оставил  ее  себе  на  память.
Все-таки пришлось немало попотеть, чтобы составить этот отчет.
 
Глава 3 
 
   "Москва.
   7 января 1987 года, среда. Генеральному секретарю ЦК КПСС  от  Г.  А.  Р.
Филби.
   Позвольте мне, товарищ Генеральный секретарь, начать с краткого  экскурса
в историю Лейбористской партии Великобритании. За последние  25  лет  в  ней
сосредоточились и  теперь  доминируют  представители  крайне  левых  сил.  Я
уверен, что подобный обзор может пролить истинный свет на события предыдущих
нескольких лет и сделать прогноз на ближайшие месяцы.
   После гибели Хью Гейтскелла от  неизвестного  вирусного  токсина  события
внутри   Лейбористской   партии   Великобритании   развивались   более   чем
обнадеживающе. Казалось, что их сценарий подготовлен здесь, в Москве.
   Правда,  надо  заметить,   что   внутри   лейбористской   партии   всегда
существовало  ядро  просоветских  сторонников  марксизма-ленинизма.  Но  они
долгое время  составляли  ничтожное  меньшинство  лейбористской  партии,  не
способное влиять на ход событий, выработку политики и, что самое важное,  на
выбор руководства.
   Пока партию возглавляли решительный Клемент Эттли, а затем увлеченный Хью
Гейтскелл, такая расстановка сил сохранялась.
   Оба лидера не нарушали списка запретов на пропаганду марксизма-ленинизма,
троцкизма, экспорта революции, предав такие убеждения анафеме. Их сторонники
не могли быть членами партии лейбористов.
   После  того  как  Хью  Гейтскелл  -  человек,  сорвавший   на   партийной
конференции в  Скарборо  в  1960  году  бурную  овацию  призывом  "бороться,
бороться и еще раз бороться за дух традиций - основу партии", умер в  январе
1963 года, бразды правления  на  тринадцать  лет  перешли  в  руки  Гарольда
Вильсона. Этот человек обладал характером,