превзойдет ее, а что  до
методов, то люди не изменились, мистер Кайнд: те обагряли кровью море, а  мы
окрасим ею землю.
     - Ну, не думаю, чтобы в Чикаго пошли на это. Там  предпочитают  слушать
речи о  цивилизаторской  роли,  которую  нам  приличествует  играть  в  этих
отсталых странах. Господствовать, да,  но  не  с  помощью  грубой  силы;  не
насилием, нет. Здешних людей надо убедить, показать  им,  какую  выгоду  они
извлекут из своей девственной земли, когда мы заставим ее плодоносить.
     - В Чикаго предпочитают слушать речи о дивидендах...
     - Нет, не только... Не дивиденды... - Кайнд взмахнул протезом и сдвинул
шляпу на затылок, чтоб защититься от жгучего солнца, - ловкий жест манекена.
- Все дело в том, чтобы цивилизовать народы, заменить  европейскую  политику
эгоизма и порабощения политикой опеки со стороны более сильного.
     - Не слова - небесная музыка, мистер Кайнд! Властвует сильнейший! А для
чего ему власть?.. Чтобы покорять земли и людей!
     Они взбирались по трапу парохода  под  милосердную  сень  оранжевого  с
белой бахромой тента.
     - Силой?.. - воскликнул однорукий, не оглядываясь  на  своего  молодого
соотечественника. - Если так, почему не сослаться, как это  делал  Птоломей,
на влияние созвездий, чтобы удобней было порабощать народы,  деля  людей  на
годных для рабства и годных для свободы? В таком случае об этих  живущих  на
тропике Рака и говорить нечего: дикари, приговоренные к вечной неволе.
     Глаза его искрились смехом, а тонкие губы - пузырьками слюны,  сухой  и
горячей. Он продолжал:
     - К счастью, наш образ мыслей стал более  совершенным  по  сравнению  с
четвероногими, и мы найдем нечто  получше  аристотелевской  концепции  силы,
если только такие люди, как вы, будут держаться золотой  середины,  то  есть
метода, получившего название "агрессивный альтруизм"  и  уже  испытанного  в
Маниле.
     Возбуждение его вдруг улеглось, и он жалобно простонал:
     - Как надоел мне протез! Быть одноруким  не  слишком  приятно  в  любом
климате, а в аду тем более... Чертово пекло!
     - Рука-то как настоящая.
     - Кто ее знает! Надо носить, ведь кое-что - это  уже  что-то,  а  после
первых пяти стаканов виски меня не убедишь, что  она  искусственная:  сжимаю
кулак, стучу - моя рука!
     Комендант порта обедал на  пароходе  в  компании  молодой  темноволосой
девушки - золотисто-апельсиновая матовая кожа, черные глаза.  Она  сидела  в
небрежной позе отдыхающей туристки. Каскад локонов, свободно струившихся  по
затылку, и две кровоточащие рубиновые  серьги  чуть  качнулись,  когда  она,
движимая скорее кокетством, нежели любопытством, взглянула на вошедших.
     Кайнд кивнул головой, комендант  ответил  ему,  и  однорукий  вместе  с
Мейкером Томпсоном сел за соседний столик.
     - Холодный  консоме,  бифштекс  и  фрукты,  -  распорядился  Кайнд,  не
взглянув в меню. Левой рукой он встряхнул  салфетку  и  расстелил  на  своих
тощих коленях.
     - Томатный суп, рыбу в масле  и  фруктовый  салат,  -  приказал  Мейкер
Томпсон.
     - Пива? - спросил слуга.
     - Мне, - сказал Кайнд.
     - Да, принесите пива, - добавил его компаньон.
     Расстояние  между  столами  было  невелико,  и  коменданта   раздражала
тарабарщина - речь гринго, - лезшая прямо в уши. Он устремил взор  к  маяку,
чтобы видеть пенящееся, все в барашках море, но  при  этом  косил  глазом  в
сторону соседей, не упуская из виду ни одного их движения.  Его  собеседница
меж тем ерзала на стуле,  то  теребила,  то  роняла  салфетку,  обмахивалась
веером и терла платком нос, играла вилкой и ножом, поднимала  вдруг  к  небу
глаза - зрачки из черного дерева, - то раздвигала,  то  смыкала  под  столом
колени, вертела головой, словно ловя струю воздуха из вентилятора.
     Кайнд понял. Манипуляции его  искусственной  руки,  похожей  на  клешню
рака, - вот что заставляло  извиваться  это  трепетное  смуглое  тело,  едва
прикрытое легкой тканью, дымом, принявшим форму платья, вот что отдавало  ее
во власть безудержного смеха. Она уже больше не могла, больше не могла  -  в
зубах кастаньетами щелкал хохот, прорывался сквозь губы.
     Новый пируэт  Кайнда,  судорожный  рывок  марионетки,  рассыпал  гроздь
звонких колокольчиков,  заразительно  веселый  смех,  -  даже  представитель
военной власти показал золотые зубы.
     - Сеньоры, наверно, знают, уйдет сегодня пароход  или  нет?  -  сказала
она, полуоборачиваясь к коменданту и одновременно стараясь  некоторой  долей
внимания загладить обиду, нанесенную этому неуклюжему мистеру.
     -  Думаю,  к  полуночи,  -  поспешил  ответить  Кайнд,  желая  поскорее
перекинуть мостик знакомства между своей тщедушной персоной  и  геологически
древней породой высшей портовой власти.
     - И вы поедете дальше? - спросила она.
     - Сейчас нет. Мой компаньон, сеньор Мейкер Томпсон, уже  давно  тут;  я
один прибыл на корабле из Нового Орлеана.
     - Да, кабальеро уже  несколько  дней  живет  здесь,вмешался  комендант;
любезные слова отнюдь не смягчали  его  начальственного  тона.  -  Вместе  с
Чип_о_.
     . - Совершенно верно...
     - Ваш катер приобрел турок?
     - Я продал ему судно; машина плохо работала.
     - Ас трухильянцем, однако, не выгорело дельце,перебил  снова  начальник
порта, констатируя непреложные факты, чтобы знали  эти...  с-с-сыны  дядюшки
Сэма, что он не сидит тут зря, в потолок плюет, а прекрасно знает,  чем  они
занимаются.
     - Да, уж я предлагал ему деньги, одежду, мое охотничье ружье...
     - Дикарь! - прервал комендант, вытирая усы и поднося  ко  рту  рюмку  с
вином на донышке; высосав до конца янтарную  жидкость,  он  закончил:-  Этот
народ, этот народ - сплошное дикарство на полном ходу! Чего вы еще хотите?
     - На полном ходу назад! - воскликнул старый Кайнд,  в  глазах  сверкнул
смех, на губах - пузырьки слюны.
     - Простите меня, если я  заступлюсь  за  трухильянца,  -  повысил  свой
звучный голос Мейкер Томпсон.В нем не было ничего дикарского.  Дело  в  том,
что уроженцы побережья любят свободу и боятся  утратить  ее,  уйдя  в  глубь
лесов; поэтому они предпочитают терпеть всякие бедствия, нищету...
     - Отсталость! - подхватил комендант. -  Не  говорите  мне,  что  народ,
враждебно относящийся к прогрессу, народ, не желающий  жить  лучше,  это  не
дикари!
     - Да, вы правы, правы, - Мейкер  Томпсон  говорил,  устремив  глаза  на
молчаливую смуглую красавицу, которая улыбалась ему, обмахиваясь  веером.  -
...в том случае, если бы им не предлагали прогресс в обмен на то,  чего  они
не расположены отдать, -  в  обмен  на  свободу.  И  поэтому  я  не  верю  в
цивилизаторскую опеку. Людей надо  либо  силой  скрутить,  либо  оставить  в
покое.
     - Браво! - рявкнул военный комендант.
     Кайнд кинул два очка своих крохотных черных зрачков  в  юношеское  лицо
соотечественника, шокированный столь  открытым  восхвалением  силы,  -  силу
стоит применять в этих странах как последнее средство, выгоднее подчинить их
себе с помощью приманки: достижений современной техники во всех областях.
     Присутствие черных слуг в салоне  выдавали  только  ритмичные  движения
ловких рук. Круговращение  черных  звезд  сопровождалось  безмолвной  сменой
чашек, тарелок, приборов и бутылок, а когда сотрапезники смолкали, слышалось
лишь жужжание вентиляторов, карканье цепей при погрузке  судна  и  глубинный
трепет бухты.
     - Да,  сеньоры,  мы  очень,  очень  отстали,  -  счел  нужным  заметить
комендант, - очень отстали...
     - Верно, - ответил Кайнд, оторвав губы от бокала, Военный жестом осадил
Кайнда: сам он может так говорить, на то у него, у  коменданта,  и  воинское
звание, и портупея, и эполеты, он - здешний; но если вновь прибывшая свинья,
безрукий... с-с-сьш гринго так походя запросто утверждает то же самое -  это
меняет дело.
     - Совершенно верно! - патетически повторил Кайнд после тягостной паузы.
- Отсталые - вот правильное слово, а не дикари,  как  было  сказано  раньше.
Лишь по неведению малоразвитые страны называют  дикими  или  варварскими.  В
двадцатом веке мы говорим так: народы развитые и отсталые. Развитые  обязаны
помочь отсталым идти к прогрессу.
     - А что надо делать, чтобы отсталые народы, как вы их называете, шли  к
прогрессу? - вмешалась в разговор та, которую  не  принимали  в  расчет  как
собеседницу, вскинув на Кайнда свои глаза черного дерева.
     - Вот именно, иной раз не мешает просветиться,сказал  начальник  порта,
ловко фехтуя зубочисткой.
     Кайнд  на  секунду  призадумался  -  пауза,  благодаря  которой   ответ
прозвучал более веско.
     -  Ничего  сверхъестественного,  простой  обмен.  Отдать  богатства   и
получить цивилизацию. Если то, в чем вы нуждаетесь, - развитие  и  прогресс,
мы дадим вам их в обмен на богатства вашей земли. При  таком  обмене  страна
более развитая всегда распоряжается ресурсами страны менее развитой, до  тех
пор пока  она  не  достигнет  своего  совершеннолетия.  Взамен  богатства  -
прогресс...
     - За прогресс можно отдать и побольше... Я, как всякий  уважающий  себя
военный, не верю  в  бога,  но  если  от  меня  потребовали  бы  чему-нибудь
молиться, я, не колеблясь ни минуты, заявил бы, что мой бог - Прогресс.
     - Прекрасно! - Кайнд был в восторге. - Прекрасно! И так  как  действие,
сеньор комендант, проявляется в движении, наши корабли уже начали перевозить
корреспонденцию.   Один   пароход   в   неделю,   для    почина.    Доставка
корреспонденции, товаров, пассажиров...
     - Я как женщина благословляю прогресс. Письмо... нечто  невесомое,  как
биение сердца... дуновение души...
     Она не продолжала, потому что комендант  стал  говорить  о  том,  какое
важное значение для жизни порта имеет еженедельный заход судна. Он  говорил,
держа чашку кофе на уровне усов и собираясь ее пригубить.
     Кайнд оседлал своего конька:
     - Конец изоляции страны и оживление ее главного порта  на  Атлантике  -
вот неопровержимые признаки прогресса. Посмотрим теперь, что дадите нам  вы.
Сейчас нам нужны бананы; мы уже закупаем их по самым выгодным  ценам.  Но  я
полагаю, что мы должны создавать плантации на свой страх и риск, ибо местные
поставщики производят мало и удовлетворяют нас все меньше, если  принять  во
внимание, что на рынках  растет  спрос,  а  ваши  фрукты  предпочитают  всем
другим.
     - Так в чем же дело? - воскликнул комендант.Входите,  дверь  открыта!..
Вот вам земля! Чего вы медлите?
     - Для этого мы и приехали с сеньором Мейкером Томпсоном - ставить  дело
на широкую ногу. Потребление растет, вы  дискредитируете  себя,  и  мы  тоже
теряем кредит, если на рынках не хватает бананов. На карту поставлено доброе
имя страны, ваш престиж. Мы будем производить в широких масштабах не фрукты,
а богатство. Богатство! Богатство! Деревни превратятся в городки, городки  -
в города, все пункты будут связаны  железными  дорогами,  шоссе,  телефоном,
телеграфом. Не будет больше изоляции, не будет  больше  нищеты,  запустения,
болезней, бедности...  Банановые  плантации,  рубка  леса,  добыча  полезных
ископаемых... Далеко не надо  ходить,  здесь  поблизости  есть  золотоносные
жилы, залежи каменного угля, жемчужные острова... Центры! Здесь будут центры
цивилизации и прогресса!
     - Друзья, - комендант встал, - нет, мы не бодрствуем в часы сьесты,  мы
грезим наяву...
     Кайнд придвинулся к нему, протянул левую руку;  за  Кайндом  последовал
Джо Мейкер Томпсон. Они представились друг другу, назвав свои  имена.  Затем
чужеземцы  раскланялись  с  безучастной  смуглой  красавицей;  она   подняла
дремавшие в ресницах глаза черного дерева и назвалась Майари.
     - Мы продолжим этот разговор, когда кокосы наши поостынут. -  Комендант
сказал "кокосы" вместо "головы" привычным тоном остряка. - А для этого  надо
подождать до вечера. Вы придете ужинать на пароход?
     -  Весьма  вероятно,  -  ответил  Кайнд  и,  обратившись  к  той,   что
перебросила хрустальный мостик смеха к этому разговору,  заметил:-  Если  вы
обещаете не насмехаться над бедным калекой...
     - Но обман еще не начался, а я ведь дикарка...
     - Нехорошо, нехорошо вы говорите!..
     - Она хочет сказать "обмен", а не "обман"!
     - Да не поэтому нехорошо, а просто дикарей тут нет! Мы условились,  что
дикарей нет, будем обменивать цивилизацию на богатство - и все!
     - Как молчалив сеньор Мейкер Томпсон! Он не любит  говорить?  -  задела
она,  чтобы  не  отвечать  Кайнду,  молодого  североамериканца,   красивого,
атлетически   сложенного,   светловолосого,   загоревшего   на   тропическом
солнце,широкий лоб, медная бородка, карие глаза.
     - С разрешения властей и пользуясь случаем, я скажу, -  рассмеялся  он,
подумав вдруг о Кармен и бое быков, - что вы не только  красивы,  вы  просто
очаровательны.
     Джинджер Кайнд провожал глазами спину коменданта - у того почти не было
шеи, спина и затылок слились в  одно  целое,  -  а  Мейкер  Томпсон  -  чуть
покачивающееся при ходьбе тело Майари.
     "Что касается меня, то обмен мог бы уже начаться... - подмывало сказать
Мейкера Томпсона, - если иметь дело с Майари". Но затем мысли перескочили на
другое, и он воскликнул:
     - А в общем, вы здорово сыграли, мистер Кайнд... - В его голосе  таился
смех, но не срывался с губ.
     Они снова сидели за столиком; в ожидании кофе Кайнд придвинулся ближе.
     - ...Хотя и невиданное это дело, чтобы  кот-калека  играл  с  крысой  в
мундире...
     - Тем более что кот-калека сам не слишком верит в прогресс...
     - Нет, я не стану отрицать, что верю в прогресс. Вы курите?
     - Благодарю, предпочитаю свои.
     - Я верю, что эти страны могут стать  настоящими  эмпиреями.  Банановые
эмпиреи... А вовсе не империя, как говорят некоторые.
     Широченный лоб молодого гиганта осветился искрами, вспыхнувшими в карих
глазах, он увенчал смехом свои слова:
     - Эмпиреалисты, а не империалисты!
     - И то и другое. Мы - эмпиреалисты в отношении тех,  кто  помогает  нам
играть  нашу  роль  цивилизаторов,  а  с  теми,  кто  не  согласен   глотать
позолоченные крючки, мы просто империалисты.
     - Возвращаемся к теории силы, мистер Кайнд.
     - Не далее "агрессивного альтруизма".
     - Признаюсь вам  честно,  я  многому  научился,  слушая  ваши  речи  об
эмпиреях, многому...
     - Вы не шутите, а?
     - Я, кажется, нашел подходящую тактику. Местных властителей - как бы ни
был плох человек, он всегда желает  добра  своей  родине  -  надо  заставить
поверить, что контракты, которые они  с  нами  подпишут,  внесут  быстрые  и
добрые перемены в жизнь этих народов... Создадут рай на земле, эмпиреи...
     - И внесут, Мейкер Томпсон, действительно внесут!
     - Вот этого-то я и не думаю, здесь вы обманываетесь, мистер  Кайнд,  не
знаю, вольно или невольно. Вы в самом деле верите, что мы улучшим жизнь этим
голодранцам? Уж не мерещится ли вам, что и железные дороги мы  проложим  для
того, чтобы они ездили с удобствами и возили всякую дрянь? Построим причалы,
чтобы они  отправляли  морем  свою  продукцию?  Дадим  пароходы,  чтобы  они
завалили рынок товаром, который мог бы конкурировать с нашим? Вы  полагаете,
мы оздоровим эту местность, чтобы они не  подохли?  Да  пускай  мрут!  Самое
большое, что мы можем сделать, это лечить их, иначе они  передохнут  слишком
быстро и не успеют на нас поработать.
     - Я все же не понимаю, почему  бы  не  расти  на  одном  дереве  нашему
богатству и их благополучию.
     - Просто  потому,  что  в  Чикаго  без  лишних  сантиментов  думают  об
извлечении выгоды  и  ни  о  чем  больше,  впрочем,  не  возбраняя  местному
населению  простодушно  считать,  будто   железнодорожные   пути,   причалы,
плантации, больницы, комиссариаты, высокая плата для  некоторых  -  все  это
позволит им когда-нибудь стать такими  же,  как  мы.  А  этого  не  случится
никогда, однако надо заставить  местных  правителей  поверить,  что  они  не
попали в тенета власти или денег. Переизбрание  для  президентов,  чеки  для
депутатов и патриотов - пустить всем в глаза пыль прогресса, показать  чудо,
у которого вместо рук - наковальня, вместо глаз - гигантские  маяки,  вместо
волос - дым из труб, у которого  стальные  мускулы,  электрические  нервы  и
пароходы в океане как белые шарики в крови.
     - Да, прогресс, - проговорил Кайнд, - прогресс, эликсир  для  усыпления
патриотической щепетильности идеалистов, мечтателей...
     - А также для тех трезво мыслящих людей,  которые,  желая  скрыть  свою
приверженность нашим планам, называли  бы  прогрессом  то,  что  -  как  они
прекрасно знают, - хоть и существует, но не для этих отсталых народов,  коим
отведена одна роль - работать на нас. Дайте-ка руку, мистер Кайнд,  я  понял
уйму вещей.
     - Нет, не эту... - пробормотал Кайнд, убирая за спину протез.
     - Эту, эту, искусственную; руку фальшивого прогресса,  того  прогресса,
какой мы им несем; настоящую же мы прибережем для  ключей  от  сейфа  и  для
револьвера!
     В тот момент, когда Кайнду пожимали каучуковую кисть, тело его  застыло
в неподвижности, словно парализованное, и Мейкеру Томпсону  вдруг  пришла  в
голову мысль, что, если дать ему пинка  и  сбросить  в  море,  смерть  этого
фантазера была бы всего лишь гибелью куклы.


II

     Вдоль дюн за гаванью рассыпались островки. Огненно-красный ветер дул  с
раскаленного берега к тлевшим на горизонте  углям  заката.  Майари,  оставив
пляж позади, бежала по узкой песчаной косе, громко смеясь, - белый  смех  ее
зубов и черный смех ее волос сливались с хохотом ветра, - бежала,  чтобы  не
отвечать Джо  Мейкеру  Томпсону,  который  следовал  за  нею,  сетуя  на  ее
легкомыслие, но не теряя надежды получить обещанный ответ сегодня вечером на
этом островке. А она, пробравшись между скал, вдруг устремилась по  торчащим
из моря камням туда, где рождается и умирает, умирает и рождается вспененная
тоска прибоя.
     Ветер и ветер без конца,  нескончаемый  ветер  опьянял  их  обоих.  Они
утратили дар речи и бежали - след в след -  туда,  где  остров  уже  был  не
островом, а едва видимым хребтом окаменевшего ящера: Майари, широко раскинув
руки, - маленькая темная цапля с распростертыми крыльями, и он, онемев,  как
завороженный, - гигант,  робко  вступающий  в  чуждый  ему  зеркальный  мир,
созданный в воздухе отражением воды. Рыбы,  -  одни  глупые  и  большеротые:
плавники и пузырьки; другие - синеглазые с рубиновыми язвами, шнырявшие  под
косым ливнем черных рыбок,  были  реальностью  в  густой  хрустальной  глуби
застывшего,  как  небо,  моря,  по  которому  скользили  тени  бегущих,   их
бесплотные тени: она - впереди, касаясь и не касаясь камней  голыми  ногами,
он - сзади, потряхивая пылающей гривой пирата, пытаясь настигнуть ее.
     Джо Мейкер  Томпсон  рассекал  тайну  бескрайних  смутных  далей  своей
грудью, грудью белокожего великана - рубашка расстегнута, рукава закатаны до
локтей.  Куда  он  несся?  Кого  искал?  Что  влекло  его?  Тяжелое  дыхание
загнанного зверя выдавало, что все изведанное ранее с другими женщинами, ему
принадлежавшими, не шло в сравнение с этой невозможной любовью. Необъяснимо,
непонятно, почему нельзя поймать эту девочку в  ее  головокружительном  лете
звезды, срывающейся с неба и исчезающей. Ее легко было настичь, но даже если
схватить ее, стиснуть в  объятиях,  она  будет  все  так  же  лететь  вдаль,
одинокая, гибкая, неуловимая, как летела теперь.
     Вдруг там, где камни  превращались  в  маленькие  каменные  головы  под
шевелящейся копной волосводорослей, призрачная тень  Майари  остановилась  и
обернулась, чтобы взглянуть на него - будто прежде чем сделать еще один шаг,
ей надо было сказать ему взглядом "согласна", если он сделает вместе  с  ней
этот шаг туда, куда идут лишь по зову любви и откуда только любовь  способна
вернуть.
     Он догнал ее. Но это было все равно что догнать призрак, ибо,  едва  он
приблизился к ней,  скользящая  т