ень  Майари  метнулась  вперед  -  и  снова
балансировала на камнях легкая манящая фигурка.
     Майари!..
     Он хотел окликнуть ее, но тут же одернул себя:
     "Не буду звать. Пойду за ней. Она хочет, чтоб я ее  окликнул.  Не  буду
звать. Пойду. Каменная гряда кончится, она упадет в воду, не  услышав  моего
зова, не победив меня. Я успею броситься в воду и спасу ее".
     Он замедлил шаг, чтоб посмотреть, не остановилась ли Майари.  Напрасно.
По колено в воде она летела все дальше, и  дальше,  и  дальше,  неукротимая,
своенравная, в полном расцвете своей красоты -  апельсинное  дерево,  буйная
ночь волос, черные глаза, как УГЛИ, загашенные слезами.
     "Не стану звать. Пойду за ней. Она хочет, чтоб я ее окликнул и  признал
свое поражение".
     Образ начал терять очертания. То, что оставалось на поверхности воды от
Майари, ее торс сирены, уже  едва  можно  было  различить.  Далекие  сумерки
близились, расстилая свои ковры на темных волнах. С моря шла ночь, требуя от
ветра, чтобы он поднял ее и кинул вниз белыми струями ливня.
     Крик  человека  моря,  взорвавший  немоту   просторов,   вопль   рыжего
флибустьера, бегущего в фонтанах брызг за сокровищем, что вот-вот упадет  на
дно, разорвал ему горло, - хриплый, гортанный, прерывистый вопль. Он уже  не
видел ее, все кончено: он хороший пловец, но теперь не найдешь никого. Ветер
крепчал,  нескончаемый  ветер...  порыв  за  порывом.  Соленая   маска-лицо,
обращенная к бесконечности, и голос, самый слабый из когда-либо слышанных  в
мире.
     - Майари-и-и!.. Майари-и-и!..
     Прошло не более секунды,  но  для  него  миновала  вечность.  Он  снова
вскричал:
     - Майари-и-и!.. Майари-и-и!..
     Она была в его объятиях, а  он  не  верил  этому.  Сжимал  ее  в  своих
объятиях и не верил.
     - Майари-и-и!.. Майари!.. - Он  гладил,  гладил  то,  что  было  плотью
образа, ускользавшего от него, бежавшего от его вожделеющих рук. С ним  была
плоть, но не образ.
     Огромный амфитеатр, усеянный тысячами светлых звезд, неистовство  ветра
там, за гаванью. Она коснулась щекой  его  лица.  Он  поцеловал  ее.  Мокрое
платье на трепещущем  теле  и  страх,  страх,  безграничный  страх  остаться
вдвоем, совсем-совсем вдвоем.
     - Пират, любимый!
     - Майари!
     - Джо!
     - Надо вернуться...
     - Идем скорее, вернемся...
     И оба чувствовали, что  вернуться  не  значило  только  идти  назад  по
бугристой косе островка, которую прибой стал захлестывать  львиной  молочной
гривой; вернуться значило вырваться  из  зеркала  грез,  где  любовь  делает
призрачной смерть и где кажется, что по ту сторону жизни можно жить  той  же
любовью и теми же грезами.
     Они - живы. Как чудесно быть  живым!  Очутиться  на  шаг  от  смерти  и
остаться  живым.  Чего  они  могли  еще  желать?  Полное  ощущение  величия,
обретенного ими в страшной  опасности  перед  волнами,  которые,  грохоча  в
божественном гневе - гигантские мечи слепых ангелов моря, -  изгнали  их  из
рая, из  пределов  того,  что  было  отражением  эдема  в  синем  зеркале...
Последний шаг по острову  и  первый  по  берегу,  рыдание  женщины,  рыдание
связанной пленницы. Плач слезами сбегал с ее ресниц.
     - Джо...
     - Майари... Жалкие имена.
     - Лучше всего, - шептала она в объятиях Джо,гулять там, откуда можно не
возвращаться... Если бы ты меня не позвал, я бы ушла навсегда...
     - Ты говоришь, как во сне...
     - А к чему просыпаться?
     - Мне не кажется разумным человек, грезящий наяву...
     - Люди твоей расы, Джо, всегда бодрствуют, а мы - нет; мы грезим и днем
и ночью. Мне кажется, мы с тобой нашли друг друга тоже в грезах. Если бы  мы
оба бодрствовали, то не встретились бы. В тот раз ты говорил очень  мало.  Я
смотрела на тебя. Ты не заметил? Ты был молчалив, углублен в свои мысли; я с
каким-то странным удовольствием глядела на тебя, а Кайнд  разглагольствовал:
прогресс, прогресс... Еще одна греза... Идем скорей, становится темно...
     И, сделав несколько шагов, добавила:
     - Закрой глаза, Джо, не думай, а только чувствуй. Это ужасно быть рядом
со счетной машиной. Закрой же глаза, помечтай...
     - Некогда...
     - Тот, кто мечтает, живет века. Вы же как дети, потому  что  нутром  не
стареете. Вы старитесь  внешне.  Вы  -  взрослые,  но  взрослые  дети.  Надо
грезить, чтобы мудрее становилась кровь.
     - Я видел страшный сон: ты теряешь  равновесие,  гибнешь,  тебя  уносят
волны... и это ты называешь грезить...
     - Глупенький, я уже много раз одна, с Ч_и_по  Чип_о_,  бегала  здесь  и
привела тебя сюда, чтобы сломить твою гордость, услышать,  как  ты  позовешь
меня сердцем!
     - Такого человека, как я...
     - И ты крикнул, Джо, ты позвал меня, как не позовешь больше никого...
     - Такого человека, как я, нельзя вырвать из  реальности.  Для  меня  не
существует ничего, кроме фактов.
     - Материалисты, одним словом...
     - Мы - бизнес, вы - фантазия... Поэтому мы всегда будем  находиться  на
противоположных  полюсах.   Мы   делаемся   все   более   целеустремленными,
положительными, а вы все более превращаетесь в  нежизненных,  отрицательных,
ни к чему не годных...
     - Но я, Джо, не завидую вашим доходам...
     - Почему?
     - Потому что, наверно, страшно жить в  такой  постоянной  реальности...
иметь  такие  большие  ноги...И  полусерьезно,  полусмеясь  -  глаза  полные
лукавства - сказала: - У нас ноги все уменьшаются, у вас они  все  растут...
Мы ведь не на земле! Зачем нам ноги? А вы все шире ступаете по планете,  для
этого нужны очень большие ноги, очень большие...
     Ч_и_по Чип_о_ разыскал их. Они шли по берегу, ватному от лунных бликов,
пены и влаги; тишина под луной, шепот пальмовых крон.
     - Пришел новый локомотив,  -  рассказывал  им  Чип_о_,  -  говорят,  он
рванулся вперед, а его  обуздали.  Его  укрощают,  как  зверя.  Привез  кучу
вагонов с людьми и фруктами. Приехала ваша мама.
     - Где ты ее оставил, Чип_о_?
     - У себя дома...
     - Странно, что она не остановилась у моих крестных.
     - Она приехала с комендантом, и они громко говорили с мистером Кайндом.
Еще немножко, и они застали бы его без руки. Он ее снял. Это я его надоумил.
Бедняга! От жары ее сбросил. Мешает. Мешает ему и надоедает. "Почему  он  не
ходит с пустым рукавом?" - думаю я про себя. Меньше тяжести. Если бы  каждый
мог бросить руку, ногу и свои самые тяжелые кости,  легче  было  бы  ходить.
Слишком большой скелет мы таскаем, вот и устаем.
     - А ты, Джо, познакомишься с моей мамой... Она гораздо  моложе  меня...
Не веришь?.. Ну, что за  человек!..  Не  грезит,  не  верит...  Пойду  домой
переоденусь... Не дай бог, мама увидит, как с меня льет ручьями!
     Донья  Флора  -  ей  нравилось,   когда   ее   называли   Флорона,   на
уменьшительное  Флорита  она  не  отзывалась,  притворяясь  глухой,  а  если
кто-нибудь из близких называл ее Флоритой, отвечала: "Твой  цветочек  -  это
мой  пупочек!",  показывая  на  свой  живот,  -  донья  Флора,  ответив   на
приветствие Джо Мейкера Томпсона, заключила Майари в свои трепетные объятья.
Всякий  раз,  когда  ей  приходилось  видеть  дочь,  она,  обнимая  девушку,
испытывала странное чувство. Встречались ли они на каникулах после  долгого,
семимесячного, пребывания дочери в колледже, виделись ли в столице или,  как
теперь, после двухили трехнедельной поездки в порт, где жили их родственники
Асейтуно,донья Флора всегда при встрече внутренне сжималась - ее  дочь  была
так не похожа на нее, практичную женщину, и ей казалось,  что  она  обнимает
кого-то не от мира сего, пришелицу с другой планеты.
     Мейкер Томпсон хотел было польстить донье Флоре уверениями, что она так
же по-весеннему свежа, как ее дочь, но моложавая сеньора - весенняя осень,не
внимая комплиментам, излишним в деловой беседе, продолжала:
     - Как говорит комендант, сеньор Кайнд...
     - Да, да, я говорю, что частные владельцы пойдут на сделку с  закрытыми
глазами, если им хорошо заплатить. Здешние земли немного стоят: топи,  леса,
тьма-тьмущая змей, болезни,  жара;  но  надо  не  поскупиться,  как  следует
заплатить, ибо для них земля означает то место, где они родились, отчий дом,
откуда они не захотят уйти, если их не соблазнить кучей денег.
     - На общинных землях можно начинать закладывать плантации, чтобы  время
не пропадало, - заметила донья Флора, -  и  одновременно  покупать  землю  у
всех, кто продаст за наличные; платить - что запросят.
     - Проблема не в этом, - сказал Джинджер Кайнд, - весь вопрос в тех, кто
не захочет продать. Что делать, что будем мы делать с тем, кто ни  за  какие
деньги не уступит своей земли?
     - Вот тут-то, - вздохнула донья Флора, -  и  вмешается  дорогой  сеньор
комендант. Не поможет нам донья Монета, сослужит службу дон Расстрел.
     - А вы думаете, их нельзя расстрелять? - пригладил  свои  смоляные  усы
представитель военной власти. - Если родине надо идти по  пути  прогресса  и
если они мешают этому своим идиотским  упрямством,  совершенно  ясно  -  они
предатели родины.
     - Вот именно, - подтвердила донья Флора,  обернувшись  к  коменданту  и
сложив веер. - Это как раз то, что вы должны внушить им: пусть продают, если
не хотят стать преступниками.
     - Плохо то, - Кайнд на секунду задумался,что крестьяне, как  нам  стало
известно,  хотят  обратиться   по   этому   поводу   в   муниципалитеты,   а
муниципалитеты подымут вой.
     -  Всего  лишь  два  муниципалитета,  -  уточнил   военный   начальник,
разваливаясь в кресле и тщетно пытаясь соединить толстые колени, - белый тюк
в полотняном мундире на фоне темной стены ранчо.
     - Да, но и это много; два муниципалитета - много, чтобы расстрелять  их
всех...
     - Ну, не расстрелять, сеньор Кайнд, скажем "подмазать"... подмазать  бы
их... Убивают ведь разными способами... Немало убито и золотыми пулями...
     - Чудесно, донья Флора, чудесно!.. Хотя неплохо было бы полоснуть их  и
свинцом...
     - И то и другое - металл, однако все мы, комендант, предпочтем  золотые
пули...
     - В том-то и дело, что не все, - заметил комендант, пятерней поглаживая
ус. - Есть тут такие, которых нипочем  не  оторвать  от  земли.  Есть,  есть
такие! Тогда придется и нам поработать. Прогресс требует  очистки  земли  от
людей, чтобы сеньоры  могли  снять  наибольший  урожай;  так  что  либо  дом
оставляй, либо шкуру. Свинцовая пуля иль золотая - возиться нечего,  твердая
рука - и никаких. Для такого дела создан, по-моему, сеньор  Мейкер  Томпсон,
сторонник политики силы, как он сам говорил за обедом. Мне в душу запали его
слова:  людей  надо  либо  силой  скручивать,  либо  оставить  в  покое.  Их
скручивают, чтобы они потом процветали, не так ли? Все ясно  -  чтобы  потом
процветали. Они как дети, которых наказывают ради их же  блага,  для  их  же
пользы.
     Майари подняла на Джо глаза. Два осколка  драгоценного  черного  дерева
вопрошали его, но он, подстегнутый похвалой,  громко  настаивал  на  жесткой
политике принуждения  при  захвате  земель,  которые  нужны  целиком,  а  не
кусками,  потому  что  захват  всей  земли,  только  всей   целиком,   может
способствовать  развитию  страны,  где  должны  быть   заложены   гигантские
банановые плантации... тысячи саженцев... миллионы кистей...
     Донья Флора без  долгих  раздумий  поддержала  предложение  коменданта.
Сеньору Кайнду, как более  дипломатичному,  следует  отправиться  в  столицу
страны повидать высшие  власти  и  получить  соответствующее  разрешение;  а
сеньору  Мейкеру  Томпсону,  человеку,  рожденному  быть  повелителем,   как
говорила о нем донья Флора, восхищенная фигурой и  образом  мыслей  великана
гринго, следует идти в сельву, в леса.
     - В  столице,  -  посоветовал  военный  комендант,сеньору  Кайнду  надо
добиться, чтобы министр внутренних дел вызвал алькальдов по одному и дал  им
понять, что правительство, мол, заинтересовано в продаже земли, обработанной
или необработанной, ради будущего страны.  Никто  не  станет  отрицать,  что
процветанию государства не смеет препятствовать всякая  прибрежная  мелкота,
которая цепляется за свои земельные клочки, хоть эти клочки и  прокормить-то
никого не могут.
     - Ведь им же платят; это не грабеж,  а  покупка!  -  воскликнула  донья
Флорона.
     - А молодой Джо, Джо, как его называет Майари...Для чего бы  коменданту
делать эти намеки? Чтобы все видели: он тут не зря сидит, в потолок плюет, а
примечает и взгляды, и вздохи, и улыбочки, и все больше с ее стороны, а этот
гринго - просто деревянный идол... - Молодой Джо отправится в сельву. У  вас
в усадьбе, донья Флора, наш  кабальеро  может  устроить  свой  штаб,  сажать
вокруг все, что нужно; в пойме реки много земли, подходящей и для  банановых
плантаций. Надо скупать все продающиеся участки и прикинуть,  что  делать  с
теми, кто ставит палки в  колеса  прогресса...  -  Поднявшись,  он  дружески
хлопнул Мейкера Томпсона по спине и продолжал: - Ибо решимости Зеленому Папе
не занимать. Это имя освещает ему путь.
     - Доброй вам ночи, комендант, -  послышался  голос  доньи  Флоры,  -  и
сеньору Кайнду - ни жары,  ни  мошкары...  Где  найдется  такой  дипломат!..
Столица... днем холодно... ночью просто ужасно. Здесь,  на  побережье,  я  -
женщина деловая, не сижу ни минуты, а там меня одолевает  хандра,  и  я  все
время клюю носом, словно с неба сыплется в глаза пыль уснувших миров.  Очень
приятно с вами беседовать, но у меня много неотложных дел. Идем, Майари...
     Толкнув дверь, выходившую на улицу, где все дома  поглотила  безбрежная
жаркая ночь, - только звезды кололи глаза, как рассыпанная щепотка  золотого
перца, - донья Флора вдруг охнула, споткнувшись обо что-то, и закричала:
     - Ох, этот Ч_и_по Чип_о_ слышал, о  чем  мы  тут  говорили!  Смотри  не
вздумай болтать, Чип_о_, не твоего ума это дело!
     Два шага - и комендант вырос перед  оторопевшим  слугой,  грозя  убить,
если он обмолвится хоть словом о том,  что  услышал.  Стоическое,  покорное,
словно отрешенное, как  у  всех  индейцев,  лицо  Чип_о_  при  первом  ударе
судорожно сморщилось, будто кожа на нем впитала всю боль.
     - Закую в кандалы и отправлю в столицу, подлый индеец,  но  живым  тебе
туда не дойти, если хоть полслова обронишь о том, что слыхал!
     Кайнд подался вперед, собираясь вмешаться. Он никогда не  видел,  чтобы
человека били вот так, прямо  в  зубы,  как  не  бьют  и  животных.  Но  его
остановила могучая рука Мейкера Томпсона.
     - Вы же мне сказали, что вы сторонник политики невмешательства!
     - Но он его избивает!
     - Правильно делает, и, если нам предстоит вмешаться, мы будем всегда на
стороне тех, кто бьет!
     Вдали густел рев пароходной сирены. Однорукий смолчал и,  только  когда
очутился на белом судне, пришедшем за почтой, сообщил Джо  о  своем  решении
вернуться в Новый Орлеан. Багаж Кайнда был уже  на  борту,  и  на  прощание,
перекрывая голосом скрежет якорной цепи, Кайнд крикнул по-английски:
     -  Мы  подонки,  подонки!  Подонки  нации   с   большими   благородными
традициями!
     Его уже не было слышно, только взлетала вверх палка-рука.


III

     Ч_и_по  Чип_о_...  Ч_и_по  Чип_о_...  Ч_и_по  Чип_о_...  Даже  имя  его
неуловимо. Его искали патрули, но он словно превращался в иней,  в  крупинки
холодного пота, сверкающие поутру на  кактусах  и  испаряющиеся  с  восходом
солнца, когда земля и небо заливаются такою желтизной, что глядеть  страшно,
- надо жмуриться, не то сгорят глаза в огне прибрежного пожара.
     Под именем Ч_и_по Чип_о_ выходил  он  на  свет  дорог,  но,  назвавшись
Чип_о_ Чип_о_, сразу исчезал, и  только  оставалась  от  него,  от  вольного
ягуара,   колдовская   сила,   витавшая   среди   белок,   попугайчиков    и
обезьянревунов, чтобы он снова мог объявиться, назвав себя Ч_и_по Чип_о_,  и
снова стать самим собою - Ч_и_по Чип_о_.
     Кипящие болота, вздувшиеся волдырями стоячие воды под давящей, зеленой,
губчатой мглой безмолвной сельвы; блики из черного серебра и жаркий,  как  в
печи, воздух - все приходило в движение от  его  шагов  по  камням,  от  его
дыхания, дыхания человека с легкими, полными крохотных рыбок,  чтобы  дышать
под водой; или от его прыжков с лианы на лиану среди веток,  распростершихся
крыльями гигантских летучих мышей, или от взлетов вверх по стволам  деревьев
после сна на ворохе сухих листьев.
     Он один умел произносить свое имя так, чтобы исчезать  и  появляться  в
одно мгновение, быть и не быть в одном и том же  месте.  И  ветер  гулял  по
хижинам, ветер, кислый  от  духа  человека,  всю  жизнь  толкущего  муку  из
маниоки, когда он говорил, а говорил он жестко, твердо, прямо: "У вас  купят
землю,  чтобы  выбросить  всех  отсюда".  Владельцы   земли,   их   жены   и
многочисленное  потомство  женского  и  мужского  пола,  словно  стояли   на
цыпочках, слушая его, такие они были худые, такие  раздетые  -  острые  уши,
носы и плечи, - слушая тревожный голос, шелестевший по дворам и деревням,  в
сельве и в пойме реки Мотагуа.
     Так, "одним махом", разбиваются дни, говорил он,  дни  обычные,  такие,
как все прочие, так разбиваются "одним махом". Так же разбилась и  цепь  его
дней в то утро, когда он покинул свой дом, теперь обветшалый, заброшенный, и
цепь дней старейшин из муниципалитетов: Ч_и_по Чип_о_  надоумил  их  идти  в
город искать защиты, чтобы не остаться  нищими,  и  они  пустились  в  путь.
Сколько надежд роилось  в  душах  алькальдов  и  синдиков,  терпевших  пытки
башмаковгробов, надетых специально для поездки в город, и костюма из  саржи,
и накрахмаленной рубахи с непременным черным бантом-трилистником! И они шли,
неся с собой документы на право владения землей, пропахшие плесенью, терпким
запахом жестяных трубок, где их хранили, со стертыми печатями медного цвета,
печатями, погибшими  не  от  руки  злодея,  а  умершими  от  дряхлости.  Эту
подлинную древность бумаг, таящую в себе священные  права,  держали  крепкие
руки деревенских старост, а молодежь тем временем с трудом подавляла желание
пустить в ход ружья и мачете.
     Отряды солдат врывались в ранчо без спроса  и  разрешения:  они  искали
Чип_о_, хотя чаще всего требовали съестного, обессилев от гор и воды,  воды,
бурлившей в реках или падавшей из  туч,  которые  грудились  в  выси,  чтобы
завесить огненное небо мраком.
     В ранчо, в деревнях солдаты  спрашивали  о  беглеце,  и  если  отвечали
мужчины, они говорили твердо - Чип_о_; если же отвечали женщины, они глотали
ударение и мягко произносили -  Чип_о_.  Что  за  диво,  что  за  преступный
сговор, что за чертовщина была в этом?  Отчего  так  по-разному  произносили
мужчины и женщины имя сына Чип_о_по Чип_о_, внука Ч_и_по Чип_о_по?

     Песней рокочут речные пороги,
     я, Ч_и_по Чип_о_, ее слышу один;
     в быстрой и легкой рожден я пироге,
     потока Мотагуа сын!

     Солдаты вконец стаптывали сандалии, гоняясь за беглецом,  и  так  много
думали о его поимке, что порой им казалось: он идет вместе  с  ними.  Отряды
силой, а после их налетов являлся  Зеленый  Папа,  "светловолосый  служитель
прогресса", как называла донья Флора жениха своей дочери, Мейкера  Томпсона,
и предлагал продать ему землю за кучу денег, -  он  рассыпал  перед  глазами
золотые монеты, - по цене, какую они запросят сами.
     Крестьяне, одни  тощие,  но  крепкие,  другие  зеленые,  обескровленные
болотной лихорадкой, отвечали ему молчанием. Ни да,  ни  нет.  Немые  кости,
космы и капли пота.
     Проходило время, и, понукаемый доньей Флорой,угрозы, обещания,  ругань,
- один из самых древних стариков выдавливал уклончиво:
     - Там видно будет, да...
     И все повисало в воздухе, оседавшем горячей  массой,  плотным  металлом
крышки на кипящем котле, все: брань доньи Флоры, зубастый лай  собак,  возня
свиней, шумное вспархивание петухов в курятниках - все, кроме краткой  фразы
"там видно будет, да...", которая не парила в воздухе, а