тели мои наркотики, моя блевотина, вс мо. Она терпела много лет.
Теперь больше не может. Ебаться с ней я тоже уже не в силах.
   Она бегает с этим юнцом зеленым. Я не имею права ее обвинять. Я съехал,
нашел себе комнату. Можем поехать туда и лечь спать, или я один могу
поехать туда и лечь спать, а ты можешь остаться тут, или мы оба можем
остаться тут, мне безразлично.
   Кизинг достал пару колес и схавал их.
   - Давай оба тут останемся, - предложил я.
   - Ну, ты и горазд квасить.
   - Больше ничего не остается.
   - У тебя, должно быть, кишки чугунные.
   - Не очень. Как-то раз лопнули. Но когда все дыры снова срастаются, то
говорят, кишки становятся крепче, чем самая лучшая сварка.
   - Ты долго еще прикидываешь протянуть? - спросил он.
   - Я уже все распланировал. Загнусь в 2000-м году, когда стукнет 80.
   - Странно, - сказал Кизинг. - Я в этом году сам собрался умирать.
2000-й. Мне даже сон такой был. День и час моей смерти приснились. Как бы
то ни было, это произойдет в 2000-м году.
   - Славная круглая дата. Мне она нравится.
   Мы пили еще час или два. Мне досталась лишняя спальня. Кизинг устроился
на кушетке. Сесилия, очевидно, собиралась его бортануть всерьез.
   На следующее утро я поднялся в 10.30. Оставалось еще немного пива. Я
умудрился одно проглотить. Когда вошел Кизинг, я занимался вторым.
   - Господи, как тебе удается? Свеженький, как пацан 18-летний.
   - У меня бывают плохие утра. Просто сегодня не такое.
   - У меня занятия по английскому в час. Надо прийти в себя.
   - Глотни беленькой.
   - Мне сожрать чего-нибудь надо.
   - Съешь два яйца всмятку. Их нужно есть со щепоткой чили или паприки.
   - Тебе сварить парочку?
   - Спасибо, да.
   Зазвонил телефон. Там была Сесилия. Билл немного поговорил, потом
повесил трубку.
   - Торнадо идет. Один из самых больших в истории штата. Может сюда
завернуть.
   - Вечно что-то случается, когда я читаю.
   Я заметил, как потемнело.
   - Уроки могут отменить. Трудно сказать. Но лучше поесть.
   Билл поставил яйца.
   - Я тебя не понимаю, - сказал он, - ты даже с похмелья не выглядишь.
   - Я каждое утро похмельный. Это нормально. Я приспособился.
   - Ты все-таки неплохое говно пишешь, несмотря на весь этот кир.
   - Давай не будем. Может, это из-за разнообразия писек. Не вари яйца
слишком долго.
   Я зашел в ванную и посрал. Запор - не моя проблема. Я только выходил
оттуда, когда Билл завопил:
   - Чинаски!
   И я услышал его уже со двора, он блевал. Потом вернулся.
   Бедняге было по-настоящему херово.
   - Прими немного соды. У тебя валиум есть?
   - Нет.
   - Тогда подожди 10 минут после соды и выпей теплого пива. Налей в
стакан, чтобы газ вышел.
   - У меня есть бенни.
   - Пойдет.
   Темнело. Через четверть часа после бенни Билл принял душ. Когда он
вышел, то выглядел уже нормальным. Он съел бутерброд с арахисовым маслом и
резаным бананом. Выкарабкается.
   - Ты свою старуху по-прежнему любишь? - спросил я.
   - Господи, да.
   - Я знаю, что не поможет, но попробуй представить, что так бывало со
всеми нами - один раз, по крайней мере.
   - Не поможет.
   - Когда тетка пошла против тебя, забудь про нее. Они могут любить, но
потом что-то у них внутри переворачивается. И они могут спокойно смотреть,
как ты подыхаешь в канаве, сбитый машиной, и плевать на тебя.
   - Сесилия - чудесная женщина.
   Темнело сильнее.
   - Давай еще пива выпьем, - предложил я.
   Мы сидели и пили пиво. Стало совсем темно, и задул сильный ветер. Много
мы не разговаривали. Я был рад, что мы встретились. В нем очень мало
говна. Он устал - может, вс из-за этого. Ему никогда не везло со стихами в
США. Его любили в Австралии. Может, когда-нибудь его здесь и откроют - а
может, и нет. Может, к 2000-му году. Крутой, приземистый мужичок, видно,
что и вломить может, видно, что он там бывал. Мне он нравился.
   Мы тихо пили, потом зазвонил телефон. Снова Сесилия. Торнадо прошел
или, скорее, обогнул нас. Билл собирался на свой урок. Я собирался в тот
вечер читать. Ништяк. Вс работает. Все при деле.
   Около 12.30 Билл сложил свои блокноты и что там еще было нужно в
рюкзак, сел на велосипед и покрутил педали в университет.
   Сесилия вернулась домой где-то днем.
   - Билл отчалил нормально?
   - Да, на велике. Выглядел прекрасно.
   - Как прекрасно? На говне опять?
   - Он выглядел прекрасно. Поел и вс остальное.
   - Я его по-прежнему люблю, Хэнк. Просто я больше так не могу.
   - Конечно.
   - Ты не представляешь, что для него значит твой приезд сюда. Он,
бывало, мне твои письма читал.
   - Грязные, а?
   - Нет, смешные. Ты нас смешил.
   - Давай поебемся, Сесилия.
   - Хэнк, опять за свое.
   - Ты такая пампушечка. Дай, я в тебя погружусь.
   - Ты пьян, Хэнк.
   - Ты права. Забудь.


   75

   В тот вечер я снова читал плохо. Плевать. Им тоже было наплевать. Если
Джон Кейдж может получать тысячу долларов за то, что съест яблоко, то и я
могу принять 500 плюс за билет - за то, чтоб побыть лимоном.
   После вс было так же. Маленькие студенточки подходили со своими юными
горячими телами и глазами-маяками и просили подписать некоторые из моих
книг. Мне бы хотелось отъебать пятерых за ночь и вывести из своей системы
навеки.
   Подошла парочка профессоров поухмыляться мне за то, что я такой осел.
Им от этого стало легче, будто сами посидели за пишущей машинкой.
   Я взял чек и свалил. После в доме у Сесилии должно было состояться
маленькое избранное сборище. Это входило в неписанный контракт. Чем больше
девчонок, тем лучше, но в доме у Сесилии мне светило очень мало. Я это
знал. И точно - утром я проснулся в своей постели, один.
   Билл снова болел на следующее утро. В час у него опять были занятия, и
перед уходом он сказал:
   - Сесилия отвезет тебя в аэропорт. Я пошел. Прощаться не будем.
   - Ладно.
   Билл надел рюкзак и вывел велосипед за дверь.


   76

   Я пробыл в Лос-Анжелесе недели полторы. Стояла ночь. Зазвонил телефон. То
была Сесилия, она рыдала.
   - Хэнк, Билл умер. Ты - первый, кому я звоню.
   - Господи, Сесилия, я даже не знаю, что сказать.
   - Я так рада, что ты тогда приехал. Билл только о тебе и говорил потом.
Ты не представляешь, что твой приезд для него значил.
   - Что произошло?
   - Он жаловался, что ему очень плохо, и мы отвезли его в больницу, а
через два часа он умер. Я знаю, могут подумать, что у него передозировка
была, но это не так. Хоть я и хотела развестись с ним, я его любила.
   - Я тебе верю.
   - Я не хочу тебя всем этим грузить.
   - Вс нормально, Билл бы понял. Я просто не знаю, что сказать, чтобы
тебе легче стало. Я сам как бы в шоке. Давай я тебе позже перезвоню, вс ли
у тебя в порядке.
   - Позвонишь?
   - Ну конечно.
   Вот проблема с киром, подумал я, наливая себе выпить. Если случается
что-то плохое, пьешь в попытках забыть; если случается что-то хорошее,
пьешь, чтоб отпраздновать; если ничего не случается, пьешь, чтобы что-то
произошло.
   Как бы болен и несчастен Билл ни был, он просто не походил на человека,
который скоро умрет. Много таких смертей было, и, хотя мы знали о смерти и
думали о ней каждый день, когда неожиданно умирал человек особенный и
любимый, было трудно, очень трудно, сколько бы других людей ни умирало -
хороших, плохих или неизвестных.
   Я перезвонил Сесилии в ту ночь, и на следующую опять позвонил и еще раз
после этого, а потом звонить перестал.


   77

   Прошел месяц. Р.А.Дуайт, редактор Хавки-Пресс, написал мне и попросил
сделать предисловие к Избранным Стихам Кизинга. Кизинг, благодаря
собственной смерти, наконец, мог рассчитывать на кое-какое признание за
пределами Австралии.
   Затем позвонила Сесилия.
   - Хэнк, я еду в Сан-Франциско увидеться с Р.А.Дуайтом. У меня есть
несколько снимков Билла и кое-что из неопубликованного. Мне хотелось с
Дуайтом это вс просмотреть и решить, что публиковать. Но сначала я хочу на
денек-другой заехать в Л.А. Ты можешь меня в аэропорту встретить?
   - Конечно, можешь у меня пожить, Сесилия.
   - Спасибо большущее.
   Она сообщила, когда прилетает, и я пошел и вычистил туалет, оттер ванну
и сменил простыни и наволочку на своей постели.
   Сесилия прилетела в 10 утра, рейсом, к которому мне чертовски сложно
было встать, но выглядела она хорошо, хотя и пухловато. Крепко сбита,
низкоросла, cмотрелась среднезападно, отчищенно. Мужики на нее
заглядывались:
   так она шевелила своим задом: тот выглядел мощно, слегка зловеще и
возбуждал.
   Мы дожидались ее багажа в баре. Сесилия не пила. Она заказала
апельсиновый сок.
   - Я обожаю аэропорты и пассажиров, а ты?
   - Нет.
   - Люди такими интересными кажутся.
   - У них просто больше денег, чем у тех, кто ездит поездом или автобусом.
   - На пути сюда мы пролетали Большой Каньон.
   - Да, он по дороге.
   - У этих официанток юбки такие коротенькие! Смотри, даже трусики
выглядывают.
   - Хорошие чаевые. Они все живут в хороших домах и водят МГ.
   - А в самолете все такие милые! Со мной рядом мужчина сидел, так он
даже предлагал мне купить выпить.
   - Пошли багаж заберем.
   - Р.А. позвонил и сказал, что получил твое предисловие к Избранным
Стихам Билла. Он прочел мне кое-что по телефону.
   Это прекрасно. Я хочу тебе спасибо сказать.
   - Не стоит.
   - Я не знаю, как тебя отблагодарить.
   - Ты уверена, что не хочешь выпить?
   - Я редко пью. Может, попозже.
   - Что ты предпочитаешь? Я достану, когда до дому доедем. Я хочу, чтоб
тебе было удобно, чтобы ты расслабилась.
   - Я уверена, что Билл на нас сейчас смотрит сверху - и что он счастлив.
   - Ты так думаешь?
   - Да!
   Мы получили багаж и пошли к стоянке.


   78

   В тот вечер мне удалось влить в Сесилию 2 или 3 стакана. Она забылась и
высоко задрала одну ногу на другую: я углядел кусочек хорошей тяжелой
ляжки. Прочная. Корова, а не женщина, коровьи груди, коровьи глаза. Могла
выдержать много. У Кизинга хороший глазомер.
   Она была против того, чтоб убивали животных, она не ела мяса.
   Думаю, мяса в ней и так хватало. Вс было прекрасно, рассказывала мне
она, у нас в мире существовала красота, и нам нужно было лишь протянуть
руку и коснуться ее: вся она была наша.
   - Ты права, Сесилия, - сказал я. - Выпей еще.
   - У меня уже в голове шумит.
   - Ну так и что с того, пусть пошумит немного.
   Сесилия вновь закинула одну ногу на другую, и ее бедра сверкнули.
Сверкнули очень-очень высоко.
   Билл, теперь они тебе ни к чему. Ты был хорошим поэтом, Билл, но какого
черта - ты оставил за собой больше, чем свои труды. И у твоих трудов
никогда не было таких бедер и ляжек.
   Сесилия выпила еще, затем остановилась. Я продолжал.
   Откуда появляются женщины? Запас их неистощим. Каждая - особенная,
разная. У них письки разные, поцелуи разные, груди разные, но ни один
мужчина не смог бы выпить их всех: их слишком много, они закидывают ногу
на ногу, сводя мужиков с ума. Что за пиршество!
   - Я хочу съездить на пляж. Ты отвезешь меня на пляж, Хэнк? - спросила
Сесилия.
   - Вечером?
   - Нет, не сегодня. Но как-нибудь до того, как я уеду.
   - Ладно.
   Сесилия говорила о том, как угнетают американских индейцев.
   Потом рассказала, что она пишет, но никогда никому не показывала,
просто держит в тетрадке. Билл ободрял и помогал ей кое с чем. Она
помогала Биллу закончить университет. Разумеется, солдатские льготы тоже
помогали. И всегда был кодеин, он вечно зависал на кодеине. Она вновь и
вновь грозилась уйти от него, но это не помогало. А теперь - - Выпей вот
этого, Сесилия, - сказал я. - Поможет забыть.
   Я налил ей в высокий стакан.
   - Ох, да я не смогу вс это выпить!
   - Задери ногу повыше. Дай мне рассмотреть твои ноги.
   - Билл со мною никогда так не разговаривал.
   Я продолжал пить. Сесилия продолжала говорить. Через некоторое время я
перестал слушать. Настала и прошла полночь.
   - Слушай, Сесилия, давай спать. Я набомбился.
   Я зашел в спальню и разделся, залез под одеяло. Я слышал, как она
прошла мимо и скрылась в ванной. Я выключил лампу у кровати. Вскоре она
вышла, и я почувствовал, как она легла на другой край.
   - Спокойной ночи, Сесилия, - сказал я.
   Я притянул ее к себе. Она была нага. Господи, подумал я. Мы
поцеловались. Целовалась она очень хорошо. Поцелуй был долгий, горячий. Мы
остановились.
   - Сесилия?
   - Что?
   - Я трахну тебя как-нибудь в другой раз.
   Я откатился и уснул.


   79

   В гости зашли Бобби и Валери, и я всех представил друг другу.
   - Мы с Валери уйдем в отпуск и снимем комнаты у моря на Манхэттен-Бич,
- сказал Бобби. - Чего б вам, ребятки, не присоединиться? Можем напополам
платить. Там две спальни.
   - Нет, Бобби, не думаю.
   - О, Хэнк, ну пожалуйста! - взмолилась Сесилия. - Я обожаю океан! Хэнк,
если мы поедем, я даже выпью с тобой. Честное слово!
   - Ну ладно, Сесилия.
   - Прекрасно, - сказал Бобби. - Мы уезжаем сегодня вечером.
   Заедем за вами, парни, часиков в 6. Поужинаем вместе.
   - Вот это было бы здорово, - отозвалась Сесилия.
   - С Хэнком весело есть, - сказала Валери. - Последний раз, когда мы с
ним ходили, то зашли в такое шикарное место, и он сразу же заявил главному
официанту: Мне и моим друзьям рубленой капусты и жареной картошки! И по
двойной порции каждому, и не вздумай нам тут напитки разбавлять, а то без
ливреи и галстука останешься.
   - Жду не дождусь! - сказала Сесилия.
   Около 2 часов Сесилия захотела совершить моцион. Мы прошли через двор.
Она заметила пойнсеттии. Подошла к самому кусту и уткнулась лицом в цветы,
поглаживая их пальцами.
   - О, какие они красивые!
   - Да они же умирают, Сесилия. Ты что - не видишь, как они пожухли? Их
смог убивает.
   Мы шли дальше под пальмами.
   - И птицы везде! Здесь сотни птиц, Хэнк!
   - И десятки котов.
   Мы поехали на Манхэттен-Бич с Бобби и Валери, вселились в квартиру на
самом берегу и пошли ужинать. Ужин был ничего. Сесилия выпила за едой один
стакан и объяснила всем про свое вегетарианство. Она съела суп, салат и
йогурт, остальные ели стейки, жареную картошку, французский хлеб и салаты.
   Бобби с Валери сперли солонку с перечницей, два ножа для бифштексов и
чаевые, которые я оставил официанту.
   Мы остановились купить льда, выпить и покурить, затем вернулись в
квартиру. От своего единственного напитка Сесилия расхихикалась и
разговорилась, пустившись объяснять, что у животных тоже бывает душа.
Никто ее мнения не оспаривал. Это - возможно, мы знали. Мы не были уверены
только, есть ли она у нас.


   80

   Мы продолжали кирять. Сесилия выпила еще один и остановилась.
   - Я хочу посмотреть на луну и звезды, - сказала она. - Снаружи так
прекрасно!
   - Хорошо, Сесилия.
   Она вышла к бассейну и уселась в шезлонг.
   - Не удивительно, что Билл умер, - сказал я. - Он изголодался.
   Она никогда ничего не отдает.
   - О тебе она говорила за обедом точно так же, когда ты в уборную
выходил, - сказала Валери. - Она сказала: О, стихи у Хэнка полны страсти,
но в жизни он совсем не такой!
   - Мы с Богом не всегда выбираем одну лошадь.
   - Ты ее уже выебал? - спросил Бобби.
   - Нет.
   - А Кизинг какой был?
   - Нормальный. Но мне действительно интересно, как он с нею столько
терпел. Может, кодеин и колеса помогали. Может, она для него была как одно
большое дитя цветов и сиделка.
   - На хуй, - сказал Бобби, - давай-ка лучше выпьем.
   - Ага. Если б надо было выбирать между выпивкой и еблей, я бы,
наверное, прекратил ебаться.
   - От ебли проблемы бывают, - сказала Валери.
   - Когда моя жена уходит с кем-нибудь поебаться, я надеваю пижаму,
залезаю с головой под одеяло и засыпаю, - сказал Бобби.
   - Он чткий, - сказала Валери.
   - Никто из нас точно не знает, как пользоваться сексом, что с ним
делать, - сказал я. - Для большинства людей секс - просто игрушка: заводи
и пускай бегает.
   - А как насчет любви? - спросила Валери.
   - Любовь - это нормально для тех, кто может справиться с психическими
перегрузками. Это как пытаться тащить на спине полный мусорный бак через
бурный поток мочи.
   - Ох, ну не так же плохо!
   - Любовь - разновидность предрассудка. А у меня их и так слишком много.
   Валери подошла к окну.
   - Народ оттягивается по прыжкам в бассейн, а она сидит и смотрит на
луну.
   - У нее старик только что умер, - сказал Бобби. - Оставь ее в покое.
   Я взял бутылку и ушел в спальню. Разделся до трусов и лег в постель.
Ничего никогда не настраивается. Люди просто слепо хватают, что попадается
под руку: коммунизм, здоровую пищу, дзен, серфинг, балет, гипноз,
групповые встречи, оргии, велосипеды, травы, католичество, поднятие
тяжестей, путешествия, уход в себя, вегетарианство, Индию, живопись,
письмо, скульптуру, композиторство, дирижерство, автостоп с рюкзаком за
плечами, йогу, совокупление, азартную игру, пьянство, тусовку, мороженый
йогурт, Бетховена, Баха, Будду, Христа, тактические ракеты, водород,
морковный сок, самоубийство, костюмы ручной выделки, реактивные самолеты,
Нью-Йорк, - а затем вс это испаряется и распадается. Людям надо найти, чем
заняться в ожидании смерти. Наверное, мило иметь выбор.
   Я свой поимел. Я поднял к губам пузырь водки и дернул из горла.
   Русские кое-что понимали.
   Открылась дверь и вошла Сесилия. Выглядела она хорошо - со своим
низкосидящим мощным телом. По большей части, американские женщины - либо
слишком тощие, либо без жизненной силы. Если ими грубо попользоваться, в
них что-то ломается, и они становятся невротичками, а их мужья -
спортивными придурками, алкоголиками или автомобильными маньяками. Вот
норвежцы, исландцы, финны знали, как должна быть сложена женщина: широкая
и прочная, большой зад, большие бедра, большие белые ляжки, большая
голова, большой рот, большие титьки, побольше волос, большие глаза,
большие ноздри, а внизу, в центре, - чтоб было и много, и достаточно мало.
   - Привет, Сесилия. Заваливайся.
   - Сегодня на улице так славно было.
   - Я полагаю. Иди поздоровайся со мной.
   Она зашла в ванную. Я выключил лампу.
   Немного погодя, она вышла. Я почувствовал, как она залазит в постель.
Было темно, но сквозь шторы пробивалось немного света. Я передал ей
пузырь. Она сделала крохотный глоточек, передала бутылку обратно. Мы
сидели, опираясь спинами на изголовье кровати и подушки. Бедро прижато к
бедру.
   - Хэнк, а месяц - просто узенькая щепочка. Но звезды - такие яркие и
прекрасные. Это заставляет задуматься, правда?
   - Да.
   - Некоторые из них мертвы уже миллионы световых лет, а мы все равно их
еще видим.
   Я протянул руку и пригнул голову Сесилии к себе. Ее рот приоткрылся. Он
был влажен и хорош.
   - Сесилия, давай поебемся.
   - Мне не хочется.
   В некотором смысле, мне тоже не хотелось. Именно поэтому я и спросил.
   - Не хочется? Тогда почему ты меня так целуешь?
   - Я считаю, что людям надо не спеша узнавать друг друга.
   - Иногда на это нет столько времени.
   - Я не хочу этого делать.
   Я вылез из постели. В одних трусах дошел до двери и постучался к Бобби
и Валери.
   - Что такое? - спросил Бобби.
   - Она не хочет меня ебать.
   - Ну и?
   - Пошли искупаемся.
   - Уже поздно. Бассейн закрылся.
   - Закрылся? Ну, вода же там есть?
   - Я хочу сказать, там свет выключили.
   - Это нормально. Она не хочет со мной ебаться.
   - У тебя плавок нет.
   - У меня есть трусы.
   - Ладно, подожди....
   Бобби и Валери вышли, прекрасно облаченные в новые, плотно облегающие
купальные костюмы. Бобби протянул мне колумбийского, и я глотнул.
   - Что там с Сесилией?
   - Христианская химия.
   Мы подошли к бассейну. Так и есть, огни погасили. Бобби и Валери
нырнули тандемом. Я сел на край, ноги болтались в воде. Я потягивал водку
из горлышка.
   Бобби и Валери вынырнули вместе. Бобби подплыл к краю бассейна.
   Он дернул меня за лодыжку:
   - Давай, говнюк! Кишка тонка? НЫРЯЙ!
   Я глотнул водки еще, поставил бутылку. Нырять я не стал. Я осторожно
опустил себя через бортик. Потом плюхну