чина и женщина, в сандалиях, темных очках, соломенных шляпах,
прогулочных шортах и рубашках диких расцветок. Жирные и бледные, с синими
венами на ногах, лица их вспухали и белели на солнце. У них все ввалилось,
со скул и из-под челюстей свисали складки и мешочки кожи.
   Молодые были стройны и казались сделанными из гладкой резины.
   Девчонки безгрудые, но с крошечными задиками, а мальчишки - с нежными
мягкими лицами, ухмылялись, краснели и смеялись. Однако, все выглядели
довольными: и молодые студенты, и старики. Делать им было почти нечего, но
они нежились на солнышке и казались осуществленными.
   Ди Ди пошла по магазинам. Она ими наслаждалась, покупая бусы,
пепельницы, игрушечных собачек, открытки, ожерелья, статуэтки, и похоже
было, что торчит она от всего абсолютно.
   - Ууу, смотри! - Она беседовала с хозяевами лавок.
   Казалось, они ей нравились. Она пообещала писать одной даме письма,
когда вернется на большую землю. У них оказался общий знакомый, игравший
на ударных в рок-группе.
   Ди Ди купила клетку с двумя попугайчиками, и мы вернулись в гостиницу.
Я открыл пиво и включил телевизор. Выбор был ограничен.
   - Пойдем еще погуляем, - предложила Ди Ди. - Так хорошо снаружи.
   - Я буду сидеть здесь и отдыхать, - сказал я.
   - Ты не против, если я без тебя схожу?
   - Все в порядке.
   Она поцеловала меня и ушла. Я выключил телевизор и открыл еще одно
пиво. На этом острове делать больше нечего - только напиваться. Я подошел
к окну. На пляже подо мной Ди Ди сидела рядом с молодым человеком,
счастливая, болтала, улыбалась и размахивала руками. Молодой человек
ухмылялся ей в ответ.
   Хорошо, что я в этой фигне не участвую. Я рад, что не влюблен, что не
счастлив от всего мира. Мне нравится быть со всем остальным на ножах.
Влюбленные люди часто становятся раздражительными, опасными. Они
утрачивают свое ощущение перспективы. Теряют чувство юмора. Превращаются в
нервных, занудных психотиков.
   И даже становятся убийцами.
   Ди Ди не было часа 2 или 3. Я посмотрел немного телевизор и напечатал
пару-тройку стихотворений на портативной пишущей машинке. Стихи о любви -
о Лидии. Спрятал их в чемодан. Выпил еще пива.
   Потом постучалась и вошла Ди Ди.
   - О, я изумительно провела время! Сначала я каталась на лодке со
стеклянным дном. Мы видели разную рыбу в море, там все можно было
разглядеть! Потом я нашла другой катер, который возит людей туда, где их
яхты стоят на якоре. Этот молодой человек разрешил мне кататься несколько
часов всего за доллар! У него спина вся сгорела от солнца, и я втирала ему
в спину лосьон.
   Он ужасно сгорел. Мы развозили людей по яхтам. Видел бы ты, что за люди
на тех яхтах! Старичье, в основном, ветхое старичье, с молоденькими
девчонками.
   Девчонки все в сапогах, все пьяные или накуренные, взвинченные, стонут.
У некоторых стариков мальчишки были, но у большинства - девчонки, иногда
по две, по три, по четыре. От каждой яхты кумаром несло, киром и
развратом. Это было чудесно!
   - В самом деле звучит неплохо. Мне бы твой дар откапывать интересных
людей.
   - Можешь завтра поехать. Там можно весь день за доллар кататься.
   - Я пас.
   - Ты пис.л сегодня?
   - Немножко.
   - Хорошо?
   - Этого никогда не знаешь, пока 18 дней не пройдет.
   Ди Ди подошла и посмотрела на попугайчиков, поговорила с ними.
   Хорошая она женщина. Мне нравится. Действительно за меня беспокоится,
желает мне только добра, хочет, чтобы я хорошо пис.л, хорошо ебал,
выглядел тоже хорошо. Я это чувствовал. Это прекрасно.
   Может, когда-нибудь слетаем вместе на Гавайи. Я подошел к ней сзади и
поцеловал в правое ухо, возле самой мочки.
   - О, Хэнк, - вымолвила она.
   Снова в Лос-Анжелесе, после недели на Каталине мы сидели как-то вечером
у меня, что необычно само по себе. Было уже очень поздно. Мы лежали на
моей кровати, голые, когда в соседней комнате зазвонил телефон.
   Лидия.
   - Хэнк?
   - Да?
   - Где ты был?
   - На Каталине.
   - С ней?
   - Да.
   - Послушай, после того, что ты мне про нее сказал, я разозлилась. У
меня был роман. С гомосексуалистом. Это было ужасно.
   - Я скучал по тебе, Лидия.
   - Я хочу вернуться в Л.А.
   - Хорошо будет.
   - Если я вернусь, ты ее бросишь?
   - Она хорошая женщина, но если ты вернешься, я ее брошу.
   - Я возвращаюсь. Я люблю тебя, старик.
   - Я тебя тоже люблю.
   Мы продолжали разговаривать. Уж и не знаю, сколько мы говорили.
   А когда закончили, я прошел обратно в спальню. Ди Ди, казалось, уснула.
   - Ди Ди? - спросил я и приподнял ей одну руку. Очень вялая. На ощупь
тело как резина. - Хватит шуток, Ди Ди, я знаю, что ты не спишь. - Она не
шевелилась. Я посмотрел по сторонам и заметил, что ее пузырек снотворного
пуст.
   Раньше он был полон. Я пробовал эти таблетки. Одной хватало, чтобы
убаюкать тебя, только это больше походило на то, что тебя огрели по башке
и похоронили заживо.
   - Ты наглоталась таблеток....
   - Мне... вс... равно... ты к ней уходишь... мне вс... равно....
   Я забежал на кухню, схватил тазик, вернулся и поставил его на пол возле
кровати. Потом перетянул голову и плечи Ди Ди за край и засунул пальцы ей
в глотку. Ее вырвало. Я приподнял ее, дал немного подышать и повторил весь
процесс. Потом проделал то же самое еще и еще. Ди Ди продолжала блевать.
Когда я приподнял ее в очередной раз, у нее выскочили зубы. Они лежали на
простыне, верхние и нижние.
   - Ууу... мои жубы, - произнесла она. Вернее, попыталась произнести.
   - Не беспокойся о своих зубах.
   Я опять засунул пальцы ей в горло. Потом снова втащил на кровать.
   - Я не хошю, - сказала она, - штоб ты видел мои жубы....
   - Да все в порядке, Ди Ди. Они не очень страшные, на самом деле.
   - Оооо...
   Она ожила ровно настолько, чтобы вставить зубы на место.
   - Отвези меня домой, - сказала она, - я хочу домой.
   - Я останусь с тобой. Я тебя сегодня ночью одну не оставлю.
   - Но в конце-то концов ты меня оставишь?
   - Давай одеваться, - сказал я.
   Валентино оставил бы себе и Лидию, и Ди Ди. Именно поэтому он умер
таким молодым.


   20

 Лидия вернулась и нашла себе миленький домик в районе Брбанка. Казалось,
ей сейчас до меня больше дела, чем было до того, как мы расстались.
   - У моего мужа был вот такой вот здоровый хрен, и больше ни фига не
было. Ни личности, ни флюидов. Один здоровенный хуй, а он думал, что ему
больше ничего и не надо. Но господи ты Боже мой, какой же он тупой был! С
тобой же я эти флюиды вс время получаю... такая электрическая обратная
связь, никогда не прекращается. - Мы лежали вместе на постели. - А я даже
не знала, большой у него хрен или нет, потому что до его хрена я хренов в
жизни не видала. - Она пристально в меня вглядывалась. - Я думала, они все
такие.
   - Лидия...
   - Чего?
   - Я должен тебе кое-что сказать.
   - Что?
   - Я должен съездить повидаться с Ди Ди.
   - Съездить повидаться с Ди Ди?
   - Не будь смешной. Есть зачем.
   - Ты же сказал, вс кончено.
   - Вс и так кончено. Я просто не хочу ее бросать слишком круто. Я хочу
объяснить ей, что произошло. Люди слишком холодно относятся друг к другу.
Я не хочу ее вернуть, я просто хочу попробовать объяснить, что случилось,
чтоб она поняла.
   - Ты хочешь ее выебать.
   - Нет, не хочу я ее выебать. Едва ли я вообще хотел ее ебать, когда был
с ней. Я просто хочу объяснить.
   - Мне это не нравится. По мне, так это... звучит...
   сусально.
   - Дай мне так сделать. Пожалуйста. Я просто хочу все прояснить.
   Я скоро вернусь.
   - Ладно. Только давай побыстрее.
   Я сел в фольксваген, срезал угол на Фонтан, проехал несколько миль,
затем свернул на север в Бронсоне и пригнал туда, где высокая арендная
плата. Оставил машину снаружи, вышел. Поднялся по длинной лестнице и
позвонил. Дверь открыла Бьянка. Я помню, как-то вечером она открыла дверь
голой, я схватил ее, и когда мы целовались, сверху спустилась Ди Ди и
спросила:
   - Что это тут, к чертовой матери, происходит?
   На сей раз вс было не так. Бьянка спросила:
   - Тебе чего надо?
   - Я хочу видеть Ди Ди. Я хочу с ней поговорить.
   - Она больна. Очень больна. Мне кажется, тебя не следует к ней пускать
вообще после того, как ты с ней обошелся. Ты настоящий первостатейный
подонок.
   - Я просто хочу с нею поговорить немного, объяснить кое-что.
   - Ладно. Она у себя в спальне.
   Я прошел по коридору в спальню. Ди Ди лежала на постели в одних
трусиках. Одна рука была заброшена, прикрывая глаза. Ее груди смотрелись
хорошо.
   Рядом с кроватью стояла пустая пинта виски, горшок на полу. От горшка
несло блевотой и пойлом.
   - Ди Ди...
   Она приподняла руку.
   - Что? Хэнк, ты вернулся?
   - Нет, постой, я просто хочу с тобой поговорить....
   - О, Хэнк, я так ужасно по тебе скучала. Я чуть с ума не сошла, больно
было кошмарно....
   - Я хочу, чтобы тебе стало легче. Поэтому и зашел. Может, я глупый, но
я не верю в прямую жестокость....
   - Ты не знаешь, каково мне было....
   - Знаю. Я там бывал.
   - Хочешь выпить? - показала она на бутылку.
   Я поднял пустую пинту и печально поставил на место.
   - В мире слишком много холода, - сказал я ей. - Если б люди только
могли договариваться обо всем вместе, было бы по-другому.
   - Останься со мной, Хэнк. Не уходи к ней, пожалуйста. Прошу тебя. Я уже
достаточно прожила, я знаю, я знаю, как быть хорошей женщиной. Ты это сам
знаешь. Я буду хорошей к тебе и для тебя.
   - Лидия меня зацепила. Я не смогу этого объяснить.
   - Она вертихвостка. Она импульсивна. Она тебя бросит.
   - Может, этим-то и берет.
   - Ты шлюху хочешь. Ты боишься любви.
   - Может, ты и права.
   - Поцелуй меня и вс. Я ведь не слишком многого прошу - чтобы ты меня
поцеловал?
   - Нет.
   Я растянулся с нею рядом. Мы обнялись. Изо рта у Ди Ди пахло рвотой.
Она поцеловала меня, я поцеловал ее, и она прижала меня к себе. Я
отстранился от нее как можно нежнее.
   - Хэнк, - сказала она. - Останься со мной! Не возвращайся к ней!
   Смотри, у меня красивые ноги!
   Ди Ди подняла одну ногу и показала мне.
   - И у меня, к тому же, хорошие лодыжки! Посмотри!
   Она показала мне свои лодыжки.
   Я сидел на краю постели.
   - Я не могу с тобой остаться, Ди Ди....
   Она резко села и принялась меня колотить. Кулаки у нее были твердыми,
как камни. Она отоваривала меня обеими руками. Я просто сидел, а она
отвешивала плюхи. Мне попадало в бровь, в глаз, в лоб, по скулам. Один я
поймал даже кадыком.
   - Ах ты сволочь! Сволочь, сволочь, сволочь! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
   Я схватил ее за запястья.
   - Ладно, Ди Ди, хватит. - Она упала обратно на постель, когда я встал и
вышел вон, по коридору и наружу через парадное.
   Когда я вернулся, Лидия сидела в кресле. Лицо ее было темно.
   - Тебя долго не было. Посмотри мне в глаза. Ты ебал ее, правда?
   - Нет, неправда.
   - Тебя ужасно долго не было. Смотри, она поцарапала тебе лицо!
   - Говорю тебе, ничего не произошло.
   - Сними рубашку. Я хочу посмотреть на твою спину.
   - Ох, кончай это говно, Лидия.
   - Снимай рубашку и майку.
   Я снял. Она зашла мне за спину.
   - Что это за царапина у тебя на спине?
   - Какая еще царапина?
   - Вот здесь, длинная... женским ногтем.
   - Если она там есть, значит, ее ты провела....
   - Хорошо. Я знаю, как можно проверить.
   - Как?
   - Марш в постель.
   - Хоро-шо!
   Экзамен я выдержал, но после подумал: а как мужчине проверить женщину
на верность? Несправедливо, а?


  21

  Я все время получал письма от одной дамы, жившей где-то в миле от меня.
Она подписывалась Николь. Она писала, что прочла несколько моих книг, и те
ей нравились. Я ответил на одно письмо, и она откликнулась приглашением
зайти. Однажды днем, не сказав ничего Лидии, я забрался в фольк и поехал.
Квартира у нее располагалась в аккурат над химчисткой на бульваре
Санта-Моника. Дверь вела прямо с улицы, и сквозь стекло я разглядел
лестницу наверх. Я позвонил.
   - Кто там? - донесся из маленького жестяного динамика женский голос.
   - Я Чинаски, - ответил я. Прозудел зуммер, и я толкнул дверь.
   Николь стояла на верхней площадке лестницы и смотрела вниз на меня.
Культурное, чуть ли не трагическое лицо, а одета в длинное зеленое
домашнее платье с низким вырезом спереди. Тело казалось очень хорошим. Она
смотрела на меня большими темно-карими глазами. Вокруг них собралось
много-много мелких морщинок: может, от чрезмерного питья или слез.
   - Вы одна? - спросил я.
   - Да, - улыбнулась она, - поднимайтесь сюда.
   Я поднялся. Квартира была просторной, две спальни, очень немного
мебели. Я заметил небольшой книжный шкаф и стойку с пластинками классики.
Я сел на тахту. Она присела рядом.
   - Я только что закончила, - сказала она, - читать Жизнь Пикассо.
   На кофейном столике лежало несколько номеров Нью-Йоркера.
   - Вам чаю приготовить? - спросила Николь.
   - Я лучше выйду и возьму чего-нибудь выпить.
   - Не обязательно. У меня кое-что есть.
   - Что?
   - Хорошего красного вина?
   - Было б неплохо, - согласился я.
   Николь встала и ушла в кухню. Я смотрел, как она движется. Мне всегда
нравились женщины в длинных платьях. Двигалась она грациозно. Казалось, в
ней много класса. Она вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина и разлила.
   Предложила мне Бенсон энд Хеджес. Я зажег одну.
   - Вы читаете Нью-Йоркер? - поинтересовалась она. - Они неплохие
рассказы печатают.
   - Не согласен.
   - А что в них не так?
   - Образованные слишком.
   - А мне нравится.
   - Да ну, говно, - сказал я.
   Мы сидели, пили и курили.
   - Вам нравится моя квартира?
   - Да, славная.
   - Мне она отчасти напоминает квартиры, которые у меня были в Европе.
Мне нравится пространство, свет.
   - В Европе, а?
   - Да, в Греции, в Италии... В Греции, главным образом.
   - Париж?
   - О да, мне нравился Париж. Лондон - нет.
   Потом она рассказала о себе. Семья ее жила в Нью-Йорке. Отец был
коммунистом, а мать - швеей, в потогонной мастерской. Мать работала на
передней машине, она была номер один, самой лучшей. Крутая и симпатичная.
Николь училась сама по себе, выросла в Нью-Йорке, как-то повстречала
известного врача, вышла замуж, прожила с ним десять лет, а затем
развелась. Теперь она получала каких-то 400 долларов алиментов в месяц, и
прожить на них оказывалось трудно. Квартира не по карману, однако, слишком
ей нравилась, чтобы съезжать.
   - Ваш стиль, - сказала она мне, - он такой грубый. Как кувалда, но в
нем есть юмор и нежность....
   - Ага, - сказал я.
   Я поставил стакан и посмотрел на нее. Взял ее подбородок в ладонь и
притянул к себе, дав ей малюсенький поцелуй.
   Николь продолжала говорить. Она рассказывала довольно много интересных
историй, некоторые я решил использовать сам - либо как рассказы, либо как
стихи. Я наблюдал за ее грудями, когда она склонялась разлить вино. Как в
кино, думал я, как в каком-нибудь ебаном кино. Смешно даже. Такое
ощущение, что мы перед камерой. Мне нравилось. Лучше, чем ипподром, лучше,
чем бокс. Мы вс пили. Николь откупорила новую бутылку. Рот у нее не
закрывался. Ее легко было слушать. В каждой истории была мудрость и
немного смеха. Николь производила на меня больше впечатления, чем понимала
сама. Меня это смущало - слегка.
   Мы вышли на веранду со стаканами и стали смотреть на дневной поток
машин. Она говорила о Хаксли и Лоуренсе в Италии. Какое говно. Я сказал
ей, что Кнут Гамсун - величайший писатель на свете. Она взглянула на меня,
изумившись, что я про него слышал, потом согласилась. Мы поцеловались на
веранде, а мне в ноздри лезли выхлопные газы с улицы под нами. Ее тело
хорошо ощущалось рядом с моим. Я знал, что сразу мы ебаться не будем, но
знал и то, что еще вернусь сюда. Николь это тоже знала.


   22

  Сестра Лидии Анжела приехала в город из Юты посмотреть на новый дом
Лидии. Та уже заплатила первый взнос за небольшой домик, и ежемесячные
платежи теперь были маленькими. Очень выгодная покупка. Человек, продавший
дом, думал, что умрет, и продал его слишком уж дешево. Там были верхняя
спальня для детей и неимоверно большой задний двор, полный деревьев и
кустов бамбука.
   Анжела была самой старшей из сестер, самой разумной, с самым лучшим
телом и самым здравым смыслом. Она торговала недвижимостью. Но возникла
проблема, куда Анжелу поселить. У нас места не было. Лидия предложила у
Марвина.
   - У Марвина? - переспросил я.
   - Да, у Марвина, - подтвердила Лидия.
   - Ладно, поехали, - сказал я.
   Мы все залезли в оранжевую Дрянь Лидии. Дрянь. Так мы называли ее
машину. Она походила на танк, очень старый и уродливый. Стоял поздний
вечер. Марвину мы уже позвонили. Он сказал, что будет дома весь вечер.
   Мы доехали до пляжа, и там, у самой воды, стоял его маленький домик.
   - Ох, - сказала Анжела, - какой славный дом.
   - К тому же, он богат, - заметила Лидия.
   - И пишет хорошие стихи, - добавил я.
   Мы вышли из машины. Марвин сидел дома, вместе со своими бассейнами
соленой воды для рыбок и своими картинами. Писал маслом он недурно.
   Для богатенького отпрыска он выживал очень даже ничего, он прорвался. Я
всех представил. Анжела походила вокруг, поглядела на полотна Марвина.
   - О, очень мило. - Анжела тоже писала, только не слишком хорошо.
   Я захватил немного пива, а в кармане куртки у меня была спрятана пинта
вискача, из которой я время от времени отхлебывал. Марвин вытащил еще
пива, и между ними с Анжелой завязался легкий флирт. Марвин, казалось, был
непрочь, а Анжела, казалось, склонялась к тому, чтоб над ним посмеяться.
Он ей нравился, но недостаточно для того, чтобы сразу с ним ебаться. Мы
пили и болтали. У Марвина были бонги, пианино и немного травки. Хороший
удобный дом. В таком доме, как у него, я мог бы писать лучше, подумал я, -
везло бы больше.
   Здесь слышно океан и нет соседей, которые жаловались бы на стук машинки.
   Я продолжал отхлебывать из бутылки. Мы просидели часа 2-3, потом
уехали. Обратно Лидия поехала по скоростной трассе.
   - Лидия, - сказал я, - ты с Марвином еблась, правда?
   - О чем ты говоришь?
   - О том разе, когда ты ездила к нему поздно ночью, одна.
   - Черт бы тебя побрал, я не желаю этого слушать!
   - Ну да, это правда, ты его выебала!
   - Слушай, если ты не прекратишь, я за себя не ручаюсь!
   - Ты его выебла.
   Анжела испуганно смотрела на нас. Лидия съехала на обочину, остановила
машину и толкнула дверцу с моей стороны.
   - Вылезай! - скомандовала она.
   Я вылез. Машина уехала. Я пошел по обочине. Вытащил пинту и хлебнул. Я
шел так минут 5, когда рядом снова остановилась Дрянь. Лидия распахнула
дверцу.
   - Залезай.
   Я залез.
   - Ни слова больше.
   - Ты его ебала. Я знаю.
   - О Боже!
   Лидия снова съехала на обочину и снова распахнула толчком дверцу.
   - Вылезай!
   Я вылез. Пошел по обочине. Добрел до съезда с трассы, который вел в
пустынную улочку. Я спустился и пошел по ней. Было очень темно. Я
заглядывал в окна некоторых домов. Очевидно, я попал в черный район.
Впереди, на перекрестке, виднелись какие-то огни. Там стоял киоск с
горячими собаками. Я подошел поближе. За прилавком стоял черный мужик.
Вокруг никого больше не было. Я заказал кофе.
   - Проклятые бабы, - сказал я ему. - Разумом их не понять. Моя девчонка
ссадила меня на трассе. Выпить хочешь?
   - Конечно, - ответил тот.
   Он хорошенько глотнул и передал обратно бутылку.
   - У тебя телефон есть? - спросил я. - Я заплачу.
   - Звонок местный?
   - Да.
   - Бесплатно.
   Он вытащил из-под прилавка телефон и протянул мне. Я выпил и передал
ему бутылку. Он взял.
   Я позвонил в компанию Желтый Кэб, дал им адрес. У моего друга было
доброе и интеллигентное лицо. Иногда и посреди преисподней можно найти
доброту. Мы так и передавали бутылку по кругу, пока я ждал такси.
   Когда такси пришло, я сел назад и дал таксисту адрес Николь.


   23

  После этого я вырубился. Наверное, потребил виски больше, чем думал. Я не
помню, как приехал к Николь. Про