рифов,  вначале  еле  заметные,  теперь
выступали совершенно отчетливо - беспорядочное  нагромождение  скал  с  их
пиками,  гребнями  и  ребрами.  Очертания  углов  обозначались  ярко-алыми
линиями, а скаты - кровавыми огненными  бликами.  По  мере  того  как  они
приближались к рифу, его громада, разрастаясь ввысь и  вширь,  становилась
все более зловещей.
   Одна из женщин, ирландка, исступленно перебирала четки.
   Обязанности лоцмана, лежавшие на погибшем судохозяине,  пришлось  взять
на себя главарю шайки, который был капитаном.  Баски  все  без  исключения
отлично знают горы и море. Они не  боятся  пропастей  и  не  теряются  при
кораблекрушениях.
   Судно подходило к самому рифу  -  вот-вот  налетит  на  него.  Внезапно
северный склон Каскетов оказался так близко, что гранитная их стена  сразу
заслонила собою маяк. Виден был только утес да свет,  пробивавшийся  из-за
него. Скала, выступавшая из тумана, напоминала женскую фигуру в  черном  с
огненным чепцом на голове.
   Эта скала,  пользующаяся  дурной  славой,  носит  название  Библе.  Она
является крайней северной точкой рифа, ограниченного с юга другим  утесом,
известным под именем Этак-о-Гильме.
   Главарь шайки, окинув взглядом Библе, крикнул:
   - Не найдется ли охотника доплыть с  перлинем  до  бурунов?  Кто  умеет
плавать?
   Ответа не последовало.
   Никто из находившихся  на  борту  не  умел  плавать,  даже  матросы,  -
явление, довольно обычное среди моряков.
   Наполовину оторвавшийся от бортовой  обшивки  лонгкарлинс  болтался  на
скрепах. Главарь шайки схватил его обеими руками и сказал:
   - Помогите мне.
   Лонг-карлинс оторвали совсем. Теперь им  можно  было  пользоваться  как
угодно. Из орудия обороны он стал наступательным орудием.
   Это было  довольно  длинное  бревно,  вырезанное  из  сердцевины  дуба,
крепкое и толстое, одинаково пригодное и для нападения и  для  упора;  оно
могло служить и рычагом для подъема груза и тараном для разрушения башни.
   - Становись! - крикнул главарь.
   Все шестеро, выстроившись в ряд и  упершись  изо  всех  сил  в  обломок
мачты,  держали  лонг-карлинс  горизонтально   за   бортом,   как   копье,
направленное в ребро утеса.
   Это был опасный маневр. Атаковать гору - дерзость немалая. Все  шестеро
могли быть сброшены в воду обратным толчком.
   Борьба с бурей чревата неожиданностями. Вслед  за  штормом  -  риф.  На
смену ветру -  гранит.  Приходится  иметь  дело  то  с  неуловимым,  то  с
несокрушимым.
   Наступила одна из тех минут, когда у людей сразу седеют волосы.
   Риф и судно должны были вступить друг с другом в схватку.
   Утес терпелив. Он спокойно выжидал этого мгновения.
   Набежала волна и положила конец ожиданию. Она подхватила  судно  снизу,
приподняла  его  на  своем  гребне  и  с  минуту  раскачивала,  как  праща
раскачивает камень.
   - Смелей! - крикнул главарь. - Ведь это всего только утес, а мы - люди!
   Бревно держали наготове. Все шесть  человек  как  бы  срослись  с  ним.
Острые  шипы  лонг-карлинса  врезались  им  в  подмышки,   но   никто   не
почувствовал боли.
   Волна швырнула урку на скалу.
   Столкнувшись, они окрылись в бесформенном облаке пены,  которое  всегда
готово скрыть от взоров такие столкновения.
   Когда пенное облако скатилось в море и волна отхлынула  от  утеса,  все
шесть человек лежали на палубе; но "Матутина" уже огибала  буруны.  Бревно
выдержало испытание, и толчок повлек за собой изменение курса. В несколько
секунд урка, унесенная бешеным течением, оставила  Каскеты  далеко  позади
себя. "Матутина" на время оказалась вне опасности.
   Такие случаи нередки. Удар бушприта о скалу  спас  от  гибели  Вуда  де
Ларго в устье Тея. В опасном месте, близ  мыса  Уинтертона,  оттолкнувшись
ганшпугом   от   страшного   Браннодумского   утеса,   капитан   Гамильтон
предотвратил гибель находившегося под его  командой  судна  "Ройял  Мери",
хотя это был хрупкий фрегат шотландского типа. Волна - сила,  подверженная
мгновенному спаду, который делает если не  легким,  то  во  всяком  случае
возможным перемену галса, даже при сильнейшем толчке. В буре  есть  что-то
животное: ураган - как бык: его можно ввести, в обман.
   Перейти от движения по секущей к движению по  касательной  -  вот  весь
секрет того, как избегнуть кораблекрушения.
   Именно такую услугу и оказал судну лонг-карлинс. Он сыграл роль  весла,
он  заменил  собою  руль.  Но  этим  спасительным  маневром   можно   было
воспользоваться лишь однажды; повторить его уже  было  невозможно:  бревно
унесло в море. Силою толчка оно было  выбито  из  рук  людей,  переброшено
через борт и кануло в волны. Оторвать же второй  лонг-карлинс  значило  бы
расшатать самый кузов.
   Ураган   снова   подхватил   "Матутину".   Через   мгновение    Каскеты
вырисовывались уже на горизонте беспорядочной грудой  камней.  В  подобных
случаях у рифов бывает смущенный вид. В природе, еще далеко  не  изученной
нами до конца, зримое как будто находит  свое  дополнение  в  незримом,  и
скалы угрюмо смотрят неподвижным взглядом вам вслед, негодуя,  что  добыча
вырвалась у них из рук.
   Именно так выглядели Каскеты, когда от них убегала "Матутина".
   Маяк, отступая назад, бледнел, тускнел, затем пропал из глаз.
   Его  исчезновение  вселило  тоску.  Густая  пелена   тумана   заволокла
растекавшийся во мгле багровый свет. Его лучи растворились в  необъятности
водной  стихии.  Пламя  побарахталось  немного  на  волнах,  пытаясь   еще
бороться,  потом  поникло,  нырнуло,  как  будто  пошло  ко  дну.   Костер
превратился  в  огарок,  еле  мерцавший  бледным  огоньком.  Вокруг   него
расплывалось кольцо мутного сияния,  точно  на  дне  пучины  мрака  кто-то
раздавил ногой горящий светильник.
   Умолк колокол, звучавший угрозой. Исчез из виду маяк,  предостерегавший
об опасности. Однако, когда тот и другой остались позади,  беглецов  объял
еще больший ужас. Колокол был голосом, маяк был факелом. В них было  нечто
человеческое. Без них оставалась одна лишь пучина.



13. ЛИЦОМ К ЛИЦУ С МРАКОМ НОЧИ

   Урку снова захлестнули волны беспредельного мрака. Благополучно миновав
Каскеты, "Матутина" теперь перепрыгивала  с  гребня  на  гребень  бушующих
волн. Отсрочка развязки среди хаоса. Урка металась из стороны  в  сторону,
воспроизводя своими движениями безумные взлеты пенистых валов.  Она  почти
совсем не  испытывала  килевой  качки  -  грозный  признак  агонии  судна.
Потерпевшие аварию суда  подвержены  лишь  боковой  качке.  Килевая  же  -
судороги борьбы. Только руль может повернуть судно против ветра.
   Во время бури, особенно во время снежной бури,  море  и  мрак  в  конце
концов сливаются воедино и образуют одно неразрывное целое. Туман, метель,
ветер,  бесцельное  кружение,  отсутствие  всякой   опоры,   невозможность
выправить свой курс, сделать хотя бы короткую передышку, падение из одного
провала в другой,  полное  исчезновение  видимого  горизонта,  безнадежное
движение вслепую - вот к чему свелось плавание урки.
   Выбраться благополучно, из Каскетов, миновать рифы было для  несчастных
беглецов подлинной победой. Но эта победа повергла их  в  оцепенение.  Они
уже не приветствовали ее криками "ура"; в море не  позволяют  себе  дважды
такой неосторожности. Бросать вызов там, где не рискуешь  бросать  лот,  -
опасно.
   Оттолкнуться от рифа значило  осуществить  невозможное.  Это  ошеломило
гибнущих.  Мало-помалу,  однако,  в  их   сердцах   пробудилась   надежда.
Человеческая душа всегда склонна уповать на чудо.  Нет  такого  отчаянного
положения, при котором в самый  критический  момент  из  глубины  души  не
подымалась  бы  заря  надежды.  Несчастные  так  жаждали   сказать   себе:
"Спасены!" У них уже готово было сорваться это слово.
   Но  вдруг  во  мраке  ночи  с  левой  стороны  судна  выросла  какая-то
чудовищная громада. Из  тумана  выступила  и  четко  обозначилась  высокая
черная отвесная скала с прямыми углами - четырехугольная башня,  возникшая
из бездны.
   Они смотрели на нее, пораженные.
   Шторм гнал их прямо на нее.
   Они не знали, что это такое. Это была скала Ортах.



14. ОРТАХ

   Опять  начинались  рифы.  После  Каскетов  -  Ортах.  Буря  не   блещет
фантазией: она груба, могуча и прибегает всегда к одним и тем же приемам.
   Мрак неисчерпаем. Он вероломно  таит  в  себе  неисчислимые  ловушки  и
козни. Человек же быстро расходует все свои средства. Человек  выдыхается;
бездна неистощима.
   Глаза погибающих обратились к главарю, к единственному их защитнику. Но
он только пожал плечами с угрюмым презрением к собственному бессилию.
   Ортах  -  исполинский  булыжник,  поставленный  дыбом  посреди  океана.
Ортахский  риф,  представляющий  собою  сплошной  массив,  возвышается  на
восемьдесят футов над бушующими волнами. О него разбиваются и морские валы
и корабли. Неподвижный гранитный куб отвесно погружает свои  прямолинейные
грани в бесчисленные змеиные извивы волнующегося моря.
   Ночью его можно принять за огромную плаху,  придавившую  собой  складки
черного сукна на помосте. В бурю он ждет удара топора,  или,  что  то  же,
удара грома. Грома, однако, при снежной буре  не  бывает.  Правда,  ночная
темнота вполне заменяет для корабля повязку на глазах. Его ждет плаха, как
осужденного на казнь преступника. Но на молнию,  убивающую  сразу,  он  не
должен возлагать никаких надежд.
   "Матутина", жалкая игрушка волн, понеслась навстречу этому  утесу,  как
незадолго перед тем мчалась к другому рифу. Несчастные, уже считавшие себя
спасенными, снова впали в отчаяние.  Перед  ними  вновь  возникал  призрак
кораблекрушения, который они оставили позади. Со дна моря  опять  вынырнул
риф. Оттолкнувшись от скалы, они ничего не добились.
   Каскеты - вафельница со множеством углублений; Ортах - сплошная  стена.
Потерпеть аварию у Каскетов - значит быть растерзанным на части; потерпеть
аварию у Ортаха - значит быть расплющенным.
   И все-таки у находившихся на борту урки была еще возможность спастись.
   От отвесной скалы - а Ортах именно такая скала - волна  не  отскакивает
рикошетом, подобно пушечному ядру. Она соскальзывает вниз. Это  похоже  на
прилив и отлив. Она налетает валом, а отступает зыбью. В подобных  случаях
вопрос о жизни и смерти решается следующим образом: если вал бросит  судно
на скалу, оно разобьется вдребезги; если же  волна  отхлынет  раньше,  чем
корабль достиг скалы, он окажется спасенным.
   Сердце  сжимала  мучительная  тревога.  Погибавшие  уже   различали   в
полумраке приближение девятого вала.
   Как далеко он увлечет их? Если волна  ударит  в  борт,  их  отбросит  к
самому рифу, и тогда смерть неизбежна. Если же она пройдет под килем...
   Волна прошла под килем.
   Они облегченно вздохнули.
   Но что будет с ними, когда она  вернется?  Куда  умчит  их  отхлынувшая
волна?
   Волна умчала их в море.
   Несколько минут спустя  "Матутина"  была  уже  далеко  от  рифа.  Ортах
постепенно скрывался из виду, как перед тем исчезли из виду Каскеты.
   Вторая победа. Уже во второй раз урка была на краю гибели  и  счастливо
избежала ее.



15. PORTENTOSUM MARE - МОРЕ УЖАСА

   Между тем густой туман со всех сторон окутал несчастных, носившихся  по
прихоти волн. Они не знали, где они. Они едва различали, что происходит на
расстоянии нескольких кабельтовых  от  урки.  Несмотря  на  крупный  град,
заставлявший всех  наклонять  головы,  даже  женщины  упорно  отказывались
спуститься в каюту. Всякий, кто  терпит  бедствие  на  море,  предпочитает
погибнуть под открытым небом. Когда смерть так близка, потолок над головой
начинает казаться крышкой гроба.
   Волны, вздымаясь все выше и выше,  вместе  с  тем  становились  короче.
Нагромождение валов свидетельствует о том, что им  приходится  прорываться
сквозь теснины: такое бурление волн всегда указывает  на  близость  узкого
пролива. Действительно,  беглецы,  сами  не  догадываясь  о  том,  огибали
Ориньи. Между Ортахом и Каскетами на западе и Ориньи на востоке море сжато
двойным рядом утесов. И там, где ему тесно, оно бурлит. Море, как и все на
свете, не избавлено от страданий, и в тех местах, где оно испытывает боль,
оно особенно яростно. Такой фарватер опасен для судов.
   "Матутина" вступила в этот узкий проход.
   Представьте себе под водою щит черепахи величиною  с  Гайд-Парк  или  с
Елисейские Поля, на котором каждая бороздка была  бы  мелким  протоком,  а
каждая выпуклость - скалой.  Таковы  подступы  к  Ориньи  с  запада.  Море
прикрывает и прячет эту западню для  кораблей.  Дробясь  об  острые  грани
подводных камней, волны скачут и пенятся. В тихую погоду это  лишь  плеск,
но в бурю это хаос.
   Люди на судне почуяли какую-то новую опасность, хотя не сразу могли  ее
себе объяснить. Вдруг они все поняли. Небо в зените немного посветлело, на
море пал бледный тусклый свет, и с  левого  борта  на  востоке  показалась
длинная гряда утесов, на которую гнал урку вновь  усилившийся  ветер.  Эта
гряда была Ориньи.
   Что представляла собою  эта  преграда?  Они  задрожали  от  ужаса.  Они
ужаснулись бы гораздо больше,  если  бы  кто-нибудь  сказал  им,  что  это
Ориньи.
   Нет острова более недоступного для человека, чем Ориньи. И над водой  и
под водой его охраняет свирепая стража, передовым постом которой  является
Ортах.
   На западе - Бюру, Сотерьо, Анфрок, Ниангль, Фон-дю-Крок, Жюмель, Гросс,
Кланк, Эгийон, Врак, Фосс-Мальер; на востоке - Сокс, Омо, Флоро, Бринбете,
Келенг, Кроклиу, Фурш, Со, Нуар-Пют, Купи,  Орбю.  Что  это  за  чудовища?
Гидры? Да, из породы рифов.
   Один из этих утесов называется Бю (цель), словно в знак того, что здесь
конец всякому странствованию.
   Это нагромождение рифов,  слитых  воедино  мраком  и  водою,  предстало
взорам погибающих в виде сплошной черной  полосы,  как  бы  перечеркнувшей
собою горизонт.
   Кораблекрушение - высшая степень беспомощности. Находиться близ земли и
не быть  в  состоянии  достигнуть  ее;  носиться  по  волнам  и  не  иметь
возможности выбрать направление; опираться на нечто кажущееся твердым,  но
на самом деле зыбкое и хрупкое, быть одновременно полным  жизни  и  полным
смерти; быть узником неизмеримых пространств,  заточенным  между  небом  и
океаном; ощущать над собою бесконечность сводами темницы; быть  окруженным
со всех сторон буйным разгулом  ветров  и  быть  схваченным,  связанным  и
парализованным - такое состояние подавляет и рождает возмущение.  Кажется,
слышишь издевательский хохот незримого противника. Тебя  сковывает  именно
то, что помогает птицам расправить крылья, а рыбам свободно двигаться.  На
первый взгляд это ничто, а между тем это  все.  Зависишь  от  того  самого
воздуха, который колеблешь своим дыханием,  от  той  самой  воды,  которую
можешь зачерпнуть в ладонь. Набери полный стакан этой бурной влаги и выпей
ее, и ты ощутишь только горечь во рту. Глоток ее  вызывает  лишь  тошноту,
волна же может погубить. Песчинка  в  пустыне,  клочок  пены  в  океане  -
потрясающие феномены; всемогущая природа не считает нужным  скрывать  свои
атомы; она превращает слабость в силу,  наполняет  собою  ничтожное  и  из
бесконечно малого  образует  бесконечно  великое,  уничтожающее  человека.
Океан сокрушает нас своими каплями. Чувствуешь себя его игрушкой.
   Игрушкой - какое страшное слово!
   "Матутина" находилась чуть-чуть повыше Ориньи, и это было благоприятным
обстоятельством, но ее  относило  к  северной  оконечности  гряды,  а  это
угрожало  роковой  развязкой.   Северо-западный   ветер   гнал   урку   со
стремительностью стрелы, выпущенной из туго натянутого лука. У этого мыса,
немного  не  доходя  до  гавани  Корбеле,  есть  место,   которое   моряки
Нормандского архипелага прозвали "обезьяной".
   "Обезьяна"  -  swinge  -  это  бешеное  течение.  Ряд   воронкообразных
углублений в отмелях  вызывает  на  поверхности  океана  ряд  водоворотов.
Только вы выбрались из одного, как вас подхватывает другой. Судно, попав в
лапы "обезьяны", вертится, перебрасываемое от спирали к спирали,  пока  не
напорется   кузовом   на   острый   утес.   Получив   пробоину,    корабль
останавливается, вздернув корму выше  волн,  носом  погрузившись  в  воду,
водоворот кружит его в последний раз, корма скрывается под водой, и пучина
засасывает судно. Островок пены расширяется, тает, и вскоре на поверхности
моря остается лишь несколько пузырьков, свидетельствующих о том, что  люди
задохнулись под водой.
   Самые опасные водовороты Ла-Манша находятся  в  трех  местах:  один  по
соседству с пресловутой песчаной мелью Гердлер-Сендс, другой возле Джерси,
между Пиньонэ и мысом Нуармон, и третий близ Ориньи.
   Если бы на борту "Матутины" находился местный лоцман, он предупредил бы
об этой новой опасности. За  отсутствием  лоцмана  несчастным  приходилось
руководствоваться инстинктом: в критические минуты у  человека  появляется
нечто вроде второго зрения. Яростный ветер вздымал на воздух целые каскады
пены и разносил  их  вдоль  всего  побережья.  Это  плевалась  "обезьяна".
Множество судов погибло в этой ловушке. Беглецы с  ужасом  приближались  к
этому месту, хотя и не знали, что оно собой представляет.
   Как обогнуть грозный мыс? Это невозможно.
   Так же, как перед ними ранее выросли, Каскеты, а затем Ортах, теперь им
предстали высокие скалы Ориньи. Один великан вслед за другим. Ряд  ужасных
поединков.
   Сцилла и Харибда - их было только две; Каскеты, Ортах и  Ориньи  -  это
три противника.
   Та  же  картина  постепенного   исчезновения   горизонта   за   скалами
повторялась с величавым однообразием, на какое способна только  бездна.  В
битвах с океаном, так же как в гомеровских битвах, встречаются повторения.
   С каждой волной, приближавшей их  к  мысу,  громада  его,  и  без  того
чудовищно разросшаяся в  тумане,  становилась  выше  на  двадцать  локтей.
Расстояние между уркой и утесом сокращалось с  угрожающей  быстротой.  Они
уже находились на самой грани водоворота.  Первая  же  струя  должна  была
увлечь их безвозвратно. Еще одна волна, и все было бы кончено.
   Вдруг урка отпрянула назад, словно под ударом чудовищного кулака. Волна
вздыбилась под килем судна, затем опрокинулась и отшвырнула урку, обдав ее
облаком пены. Этим толчком "Матутину" отбросило от Ориньи.
   Она снова очутилась в открытом море.
   Кто же пришел на помощь урке? - Ветер.
   Шторм внезапно изменил направление.
   До сих пор беглецы были игралищем  волн,  теперь  они  стали  игралищем
ветра. Из Каскетов они выбрались сами.  От  Ортаха  их  спасла  волна.  От
Ориньи их отогнал ветер.
   Северо-западный ветер сразу сменился юго-западным.
   Течение - это ветер в воде; ветер - это течение  в  воздухе:  две  силы
столкнулись, и ветру вздумалось вырвать у течения его добычу.
   Внезапные причуды океана непостижимы: это бесконечное "а вдруг".  Когда
всецело  находишься  в  его  полной  власти,  нельзя  ни   надеяться,   ни
отчаиваться. Он  создает  и  вновь  разрушает.  Океан  забавляется.  Этому
необъятному угрюмому морю, которое Жан  Барт  называл  "грубой  скотиной",
свойственны все черты хищника. Оно то выпускает острые когти, то прячет их
в бархатных лапах. Иногда буря топит судно походя, на скорую руку,  иногда
как бы тщательно обдумывает кораблекрушение, можно оказать - лелеет каждую
мелочь. У моря времени достаточно.  В  этом  уже  не  раз  убеждались  его
жертвы!
   Порою, кстати  сказать,  отсрочка  казни  знаменует  собою  предстоящее
помилование. Но такие случаи редки. Как бы то ни было, погибающим на  море
недолго поверить в свое спасение: стоит только буре немного утихнуть, и им
уже мнится, что опасность  миновала.  После  того  как  они  считали  себя
погребенными на дне морском, они с лихорадочной поспешностью хватаются  за
то, что им еще не даровано: все дурное уже пережито, никаких сомнений, они
вполне удовлетворены, они спасены, им уже ничего  не  нужно  от  бога.  Не
следует слишком торопиться с выд