й это было им доступно.
Ребенок не знал о причиненном ему увечье.  Чудовищная  хирургия  оставляла
след на его лице, но не в сознании. В лучшем случае он мог припомнить, что
однажды его схватили какие-то люди, затем - что он заснул и что потом  его
лечили. От какой болезни - он не знал. Он не помнил ни  прижигания  серой,
ни надрезов железом. На время операции компрачикосы усыпляли  свою  жертву
при  помощи  какого-то   одурманивающего   порошка,   слывшего   волшебным
средством, устраняющим всякую боль. Этот порошок издавна  был  известен  в
Китае; им пользуются также и  в  наши  дни.  Китай  задолго  до  нас  знал
книгопечатание, артиллерию, воздухоплавание, хлороформ. Но в то время  как
в Европе открытие сразу оживает, развивается и творит настоящие чудеса,  в
Китае оно остается в зачаточном состоянии и сохраняется  в  мертвом  виде.
Китай - это банка с заспиртованным в ней зародышем.
   Раз мы уже заговорили о Китае, остановимся еще на одной подробности.  В
Китае с незапамятных времен существовало искусство, которое  следовало  бы
назвать отливкой живого  человека.  Двухлетнего  или  трехлетнего  ребенка
сажали в фарфоровую вазу более или менее причудливой формы, но без  крышки
и без дна, чтобы голова и ноги проходили свободно.  Днем  вазу  держали  в
вертикальном положении, а ночью клали на бок,  чтобы  ребенок  мог  спать.
Дитя росло, таким образом, только в ширину, заполняя своим стиснутым телом
и искривленными костями все полые места внутри сосуда. Это  выращивание  в
бутылке длилось несколько лет.  По  истечении  известного  времени  жертва
оказывалась изуродованной непоправимо. Убедившись, что эксперимент  удался
и что урод вполне готов, вазу разбивали, и из  нее  выходило  человеческое
существо, принявшее ее форму.
   Это очень удобно: можно заказать себе карлика какой угодно формы.


   Иаков  II  относился  к  компрачикосам  терпимо.  У  него  были  на  то
уважительные причины: он сам не раз пользовался  их  услугами.  Не  всегда
пренебрегают тем, что презирают. Этот низкий промысел,  бывший  весьма  на
руку тому высокому промыслу, который  именуется  политикой,  обрекался  на
жалкое существование, но не преследовался.  Никакого  надзора  за  ним  не
было, однако из виду его не упускали. Он мог пригодиться.  Закон  закрывал
один глаз, король открывал другой.
   Иногда король доходил до  того,  что  сознавался  в  соучастии.  Таково
бесстыдство монархической  власти!  Иногда  жертву  клеймили  королевскими
лилиями; с нее  снимали  печать,  наложенную  богом,  и  заменяли  клеймом
короля. В семье Иакова Эстли, родовитого дворянина и  баронета,  владельца
замка Мелтон и констебля графства Норфолк, был такой проданный ребенок, на
лбу которого правительственный чиновник выжег каленым железом  королевскую
лилию.  В  некоторых  случаях,  когда  по   каким-либо   причинам   хотели
удостоверить, что изменение в судьбе  ребенка  произошло  не  без  участия
короля, прибегали именно к этому средству.  Англия  всегда  оказывала  нам
честь, пользуясь для своих собственных надобностей цветком лилии.
   Компрачикосы в некоторых отношениях  напоминали  "душителей"  индусской
секты - конечно, принимая во внимание разницу между людьми,  промышлявшими
преступным ремеслом, и фанатиками-изуверами;  они  дробились  на  шайки  и
занимались, между прочим, скоморошеством, но делали это для  отвода  глаз.
Это облегчало им  свободный  переход  с  места  на  место.  Они  кочевали,
появлялись  то  здесь,  то  там,  но,  отличаясь  строгими   правилами   и
религиозностью, были неспособны на воровство и ничем не походили на другие
бродячие  шайки.  Народ  долгое  время  неосновательно   смешивал   их   с
"испанскими  и  китайскими  маврами".  "Испанскими   маврами"   назывались
фальшивомонетчики,  а  "китайскими"  -   мошенники.   Совсем   иное   дело
компрачикосы. Это были честные  люди.  Можно  быть  о  них  какого  угодно
мнения, но они порой бывали  честны  до  щепетильности.  Они  стучались  в
дверь, входили, покупали ребенка, платили деньги и уносили  его  с  собой.
Сделка совершалась так, что покупателей ни в чем нельзя было упрекнуть.
   Среди компрачикосов были люди различных национальностей.  Это  название
объединяло англичан,  французов,  кастильцев,  немцев,  итальянцев.  Такое
тесное содружество обычно возникает в результате общности  образа  мыслей,
общности суеверий, занятия одним  и  тем  же  ремеслом.  В  этом  братстве
бандитов левантинцы представляли Восток, а  уроженцы  западного  побережья
Европы - Запад. Баски свободно объяснялись с ирландцами: баск  и  ирландец
понимают друг друга, ибо оба говорят на древнем пуническом наречии;  кроме
того, здесь играла  роль  тесная  связь  между  католической  Ирландией  и
католической Испанией. Эти дружеские отношения завершились даже повешением
в Лондоне гаэльского лорда Брани, который был почти королем Ирландии,  что
послужило поводом к созданию Литримского графства.
   Компрачикосы были скорее сообществом, чем племенем, но скорее  сбродом,
чем сообществом. Это была голь, собравшаяся со всего света и  превратившая
преступление в ремесло. Это было лоскутное  племя,  скроенное  из  пестрых
отрепьев. Каждый новый человек  был  здесь  как  бы  еще  одним  лоскутом,
пришитым к нищенским лохмотьям.
   Бродяжничество  было  законом  существования   компрачикосов,   -   они
появлялись, потом опять исчезали. Тот, кого едва терпят, не может  надолго
осесть на одном месте. Даже в тех королевствах, где их промысел имел спрос
при дворе и служил при случае подспорьем королевской власти, с ними  порой
обходились весьма сурово.  Короли  прибегали  к  их  мастерству,  а  затем
ссылали этих мастеров на каторгу. Такая  непоследовательность  объясняется
непостоянством королевских прихотей. Таково уж свойство "высочайшей воли".
   Кочевой промысел  -  что  катящийся  камень:  он  не  обрастает  мохом.
Компрачикосы были бедны. Они могли бы сказать о себе то  же,  что  сказала
однажды изможденная, оборванная колдунья, увидев зажженный для нее костер:
"Игра не стоит свеч". Очень  возможно  и  даже  вполне  вероятно,  что  их
главари, оставшиеся неизвестными и производившие торговлю детьми в крупных
размерах,  были  богаты.  Теперь,  по  прошествии  двух  столетий,  трудно
выяснить это обстоятельство.
   Мы уже говорили, что компрачикосы были своего рода сообществом.  У  них
были свои законы, своя присяга, свои обычаи. У них  была,  можно  сказать,
своя каббалистика. Если кому-нибудь в наши дни захотелось бы  основательно
познакомиться с компрачикосами, ему следовало бы съездить в Бискайю или  в
Галисию. Среди них было много басков, и поэтому там, в горах, и теперь еще
сохранились легенды о них. Еще в наше время о компрачикосах  вспоминают  в
Оярсуне, в Урбистондо, в Лесо,  в  Астигаре.  "Aguardate,  nino,  que  voy
allamar al comprachicos!" [берегись, детка, не то я  позову  компрачикосов
(исп.)] - пугают в тех местах матери своих детей.
   Компрачикосы, подобно цыганам, устраивали сходбища; время от времени их
вожаки собирались, чтобы посовещаться. В семнадцатом столетии у  них  было
четыре главных пункта для  таких  встреч.  Один  -  в  Испании,  в  ущелье
Панкорбо; второй - в Германии,  на  лесной  прогалине,  носившей  название
"Злая женщина", близ Дикирха,  где  находятся  два  загадочных  барельефа,
изображающих женщину с головой и мужчину без головы; третий - во  Франции,
на холме, где высилось колоссальное изваяние Палицы Обещания, в  старинном
священном лесу Борво-Томона, близ Бурбон-ле-Бена; четвертый - в Англии, за
оградой сада, принадлежавшего Вильяму Челонеру, джисброускому эсквайру,  в
Кливленде, в графстве Йорк,  между  четырехугольной  башней  и  стеной  со
стрельчатыми воротами.


   Английские  законы,  направленные  против  бродяг,  всегда   отличались
крайней  суровостью.  Казалось,  в  своем  средневековом  законодательстве
Англия руководилась принципом: Homo errans fera  errante  pejor  [бродячий
человек страшнее бродячего зверя (лат.)].  Один  из  специальных  статутов
характеризует  человека,  не  имеющего  постоянного  местожительства,  как
существо более опасное, чем аспид,  дракон,  рысь  и  василиск"  (atrocior
aspide, dracone, lynce et basilico).  Цыгане,  от  которых  Англия  хотела
избавиться, долгое время причиняли ей столько же  хлопот,  сколько  волки,
которых ей удалось совсем истребить.
   В этом отношении англичанин отличается  от  ирландца,  который  молится
святым о здравии волка и величает его своим "крестным".
   Однако английское  законодательство,  смотревшее,  как  мы  только  что
видели, сквозь пальцы на прирученного волка, ставшего чем-то вроде собаки,
относились так же терпимо к бродягам,  кормящимся  каким-нибудь  ремеслом.
Никто не  преследовал  ни  скомороха,  ни  странствующего  цирюльника,  ни
лекаря, ни разносчика, ни скитающегося алхимика, если только  у  них  было
какое-либо ремесло,  доставлявшее  им  средства  к  жизни.  Но  и  с  этой
оговоркой и за этими исключениями вольный человек,  каким  являлся  каждый
бродяга, уже внушал опасение закону. Всякий праздношатающийся  представлял
собою угрозу общественному спокойствию.  Характерное  для  нашего  времени
бесцельное шатание по белу свету было тогда  явлением  неизвестным:  знали
только существовавшее испокон веков бродяжничество. Достаточно было только
иметь тот особый вид, который принято называть  "подозрительным",  -  хотя
никто не может объяснить, что значит это слово, - чтобы общество  схватило
такого человека за шиворот: "Где ты проживаешь? Чем занимаешься?"  И  если
он не мог ответить на эти вопросы, его ожидало суровое наказание. Железо и
огонь были средствами воздействия,  предусмотренными  уголовным  кодексом.
Закон боролся с бродяжничеством прижиганиями.
   Отсюда, как прямое следствие, вытекал неписаный "закон о подозрительных
лицах", применявшийся на всей английской территории к  бродягам  (которые,
надо  сознаться,  легко  становились  преступниками)  и,  в  частности,  к
цыганам, изгнание которых неосновательно сравнивали с изгнанием  евреев  и
мавров из Испании и протестантов из Франции. Что же касается  нас,  мы  не
смешиваем облавы с гонением.
   Компрачикосы, повторяем, не имели  ничего  общего  с  цыганами.  Цыгане
составляли определенную  народность;  компрачикосы  же  были  смесью  всех
наций, как  мы  уже  говорили,  отбросами  их,  отвратительной  лоханью  с
помоями. Компрачикосы, в противоположность цыганам, не имели  собственного
наречия; их жаргон был смесью самых разнообразных наречий; они изъяснялись
на каком-то тарабарском языке, заимствовавшем свои слова из  всех  языков.
Они в конце концов сделались, подобно цыганам,  племенем,  кочующим  среди
других  племен;  но  их  связывало  воедино  сообщество,  а  не   общность
происхождения. Во все исторические эпохи в необъятном океане  человечества
можно наблюдать такие отдельные потоки вредоносных людей, распространяющие
вокруг себя отраву. Цыгане составляли племя, компрачикосы же  были  своего
рода масонским  обществом;  но  это  масонское  общество  не  преследовало
высоких целей, а занималось отвратительным промыслом. Наконец, было  между
ними  различие  и  в  религии.  Цыгане  были  язычниками,  компрачикосы  -
христианами, и даже хорошими христианами, как подобает  братству,  хотя  и
состоявшему  из  представителей  всех   народностей,   но   возникшему   в
благочестивой Испании.
   Они были больше чем христианами - они были католиками,  и  даже  больше
чем католиками - они были рьяными  почитателями  папы.  Притом  они  столь
ревностно охраняли  чистоту  своей  веры,  что  отказались  соединиться  с
венгерскими кочевниками из Пештского  комитата,  во  главе  которых  стоял
некий старец, имевший  вместо  жезла  посох  с  серебряным  набалдашником,
украшенным  двуглавым  австрийским  орлом.   Правда,   эти   венгры   были
схизматиками и даже праздновали 27 августа успение - омерзительная ересь!
   В  Англии  при  Стюартах  компрачикосы,  по  указанным  нами  причинам,
пользовались  некоторым  покровительством  властей.  Иаков  II,  пламенный
ревнитель веры, преследовавший евреев и травивший цыган,  по  отношению  к
компрачикосам был добрым государем. Мы  уже  знаем,  почему:  компрачикосы
были покупателями  человеческого  товара,  которым  торговал  король.  Они
весьма искусно устраивали внезапные исчезновения. Такие исчезновения  иной
раз требовались "для  блага  государства".  Стоявший  кому-нибудь  поперек
дороги малолетний наследник, попав к ним в руки и  будучи  подвергнут  ими
определенной операции, становился неузнаваемым. Это облегчало  конфискацию
имущества, это упрощало передачу родовых поместий фаворитам.  Кроме  того,
компрачикосы  были  крайне  сдержанны  и  молчаливы:  обязавшись   хранить
безмолвие, они твердо блюли данное  слово,  что  совершенно  необходимо  в
государственных делах. Почти не было примера, чтобы они выдали королевскую
тайну. Правда, это соответствовало их же собственным  интересам:  если  бы
король потерял к ним доверие, им грозила бы  немалая  опасность.  Итак,  с
политической точки зрения они были  подспорьем  власти.  Сверх  того,  эти
мастера на все руки поставляли певчих святейшему отцу. Благодаря им  можно
было исполнять "Miserere" ["Помилуй" - молитва (лат.)]  Аллегри.  Особенно
чтили они деву Марию. Все это нравилось папистам Стюартам. Иаков II не мог
неприязненно относиться к людям, благочестие которых простиралось до того,
что они фабриковали кастратов для церковных капелл. В 1688 году  в  Англии
произошла смена династии. Стюарта вытеснил принц Оранский. Место Иакова II
занял Вильгельм III.
   Иаков II скончался в изгнании, и на его могиле  совершилось  чудо:  его
останки исцелили от фистулы епископа Отенского -  достойное  воздаяние  за
христианские добродетели низложенного монарха.
   Вильгельм  Оранский,  не  разделявший  образа  мыслей   Иакова   II   и
придерживавшийся в своей деятельности других принципов, сурово  отнесся  к
компрачикосам. Он положил немало труда, чтобы уничтожить  этот  тлетворный
сброд.
   Статут, изданный в самом начале царствования Вильгельма  III  и  Марии,
обрушился со всей силой на сообщества  компрачикосов.  Это  было  для  них
жестоким ударом, от которого они уже никогда не смогли оправиться. В  силу
этого статута члены шайки, изобличенные в преступных действиях,  подлежали
клеймению: каленым железом у них выжигалась на плече буква R,  что  значит
rogue, то есть мошенник, на левой руке - буква  Т,  означающая  thief,  то
есть вор, и на правой руке - буква М, означающая manslay, то есть  убийца.
Главари,  "предположительно  богатые  люди,  хотя   с   виду   и   нищие",
подвергались collistrigium, то есть стоянию у позорного столба (pilori), и
на лбу у них выжигали букву  Р;  их  имущество  подлежало  конфискации,  а
деревья в  их  угодьях  вырубались,  и  пни  выкорчевывались.  Виновные  в
недоносительстве на компрачикосов карались как их  сообщники  конфискацией
имущества и пожизненным заключением в  тюрьме.  Что  же  касается  женщин,
входивших в состав шаек, то они подлежали  наказанию,  носившему  название
cucking-stool, - это была своего рода западня, а самый термин  образовался
из соединения французского слова coquine (непотребная женщина) и немецкого
слова  stuhl   (стул).   Английские   законы   отличаются   необыкновенной
долговечностью: в английском уголовном кодексе это  наказание  сохранилось
еще до сих пор для "сварливых женщин". Cucking-stool подвешивают над рекой
или прудом, сажают в  него  женщину  и  погружают  в  воду.  Эта  операция
повторяется трижды, "чтобы охладить  злобу  провинившейся",  как  поясняет
комментатор Чемберлен.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НОЧЬ НЕ ТАК ЧЕРНА, КАК ЧЕЛОВЕК


1. ЮЖНАЯ ОКОНЕЧНОСТЬ ПОРТЛЕНДА

   В продолжение всего декабря 1689 года и января 1690 года на европейском
материке непрерывно дул упорный северный ветер, в особенности неистовствуя
в Англии. Это он вызвал те страшные по своим последствиям холода,  которые
сделали эту зиму "памятной для бедных", как  об  этом  записано  на  полях
старинной библии в пресвитерианской  лондонской  часовне  Non  Jurors  [не
приемлющих присяги (англ.)]. Благодаря исключительной прочности старинного
королевского пергамента, употреблявшегося для официальных  актов,  длинные
списки бедняков, найденных мертвыми от голода и холода, можно еще и теперь
без труда разобрать во многих  местных  реестрах,  особенно  в  приходских
записях Клинк-Либерти-Корта в  городке  Саутворке,  Пай-Паудер-Корта  (что
означает "Двор запыленных ног") и Уайт-Чепел-Корта в деревне Стэпней,  где
церковным ктитором был местный бальи.  Темза  стала,  что  случается  реже
одного раза в столетие, так как морские приливы  препятствуют  образованию
на ней льда. По замерзшей реке ездили  на  повозках;  на  Темзе  открылась
ярмарка с палатками, с боями медведей и быков; тут же, на  льду,  зажарили
целого быка. Такой толщины лед  держался  два  месяца.  Тяжелый  1690  год
превзошел  холодами  даже  знаменитые  зимы  начала   семнадцатого   века,
тщательно изученные доктором  Гедеоном  Делоном,  которого,  как  аптекаря
короля Иакова I, город Лондон почтил  постановкой  памятника  -  бюста  на
цоколе.
   Однажды вечером, к концу одного из самых морозных январских  дней  1690
года, в одной из  многочисленных  негостеприимных  бухточек  Портлендского
залива происходило нечто необычайное. Всполошившиеся чайки и морские  гуси
с криком кружились у входа в бухточку, не отваживаясь вернуться в нее.
   В этой маленькой бухте, самой опасной из всех бухт залива,  когда  дуют
некоторые ветры, а следовательно, самой пустынной и наиболее  удобной  для
судов, укрывающихся от нежелательных взоров, почти  вплотную  к  берегу  -
место было глубокое - стояло небольшое суденышко,  причалившее  к  выступу
скалы. Мы делаем ошибку, говоря: "ночь опускается на землю"; следовало  бы
говорить: "ночь поднимается от земли", ибо  темнота  надвигается  на  небо
снизу. Внизу, у подножия скалы, уже наступила ночь; вверху был  еще  день.
Если бы кто-нибудь подошел поближе к стоявшему на  причале  суденышку,  он
узнал бы в нем бискайскую урку.
   Солнце, скрывавшееся весь день в тумане, только что село. В сердце  уже
начинало проникать то мрачное беспокойство, которое можно было бы  назвать
тоской по исчезнувшему светилу.
   Ветер с моря улегся, и в бухте было тихо.
   Это  было  счастливым  исключением,  в  особенности  зимой.  Доступ   в
большинство портлендский бухт прегражден мелями. В бурную погоду  волнение
в них очень сильно, и нужны немалая ловкость и  опыт,  чтобы  благополучно
довести судно до берега. Эти крошечные гавани хороши  только  с  виду,  на
самом же деле они сплошь и рядом оказывают  дурную  услугу.  Войти  в  них
опасно, выйти - страшно. Однако в этот вечер, вопреки  обыкновению,  бухта
не таила в себе никакой угрозы.
   Бискайская урка - старинное судно, вышедшее ныне из употребления.  Этот
тип судна,  в  свое  время  принесший  известную  пользу  военному  флоту,
отличался крепким корпусом  и  по  размерам  соответствовал  барке,  а  по
прочности - кораблю. Урки входили в состав Армады; военные  урки,  правда,
имели большое водоизмещение; так,  "Большой  грифон",  капитанское  судно,
которым командовал Лопе де Медина, было вместимостью в шестьсот  пятьдесят
тонн и имело на борту сорок пушек; торговая же  и  контрабандистская  урки
были значительно меньших размеров.  Моряки  ценили  и  уважали  это  утлое
суденышко. Тросы такелажа на нем были из пеньковых  стренд,  некоторые  из
ник - со вплетенной внутрь  железной  проволокой,  что  свидетельствовало,
быть может, о намерении, хотя научно и не совсем обоснованном,  обеспечить
правильное действие компаса при магнитных бурях; оснастка урки состояла не
только из этих  тонких  тросов,  но  и  из  толстых  перлиней,  из  кабрий
испанских галер и камелов римских трирем. Румпель был очень