едомление о том,  что  он  находится  на  такой-то  широте,  или
встретился с морским чудовищем, или заметил  какой-то  берег,  или  терпит
бедствие, тонет, гибнет и прочее; хозяин судна берет бутылку, кладет в нее
клочок бумаги, на котором записано это событие,  запечатывает  горлышко  и
бросает бутылку в море. Если бутылка идет ко дну, это касается  начальника
отдела Легон, если она плавает - начальника отдела  Флоутсон,  если  волны
выбрасывают ее на сушу - начальника отдела Джетсон.
   - И ты хочешь служить в отделе Джетсон?
   - Совершенно верно.
   - И это ты называешь должностью откупорщика океанских бутылок?
   - Такая должность существует.
   - Почему тебе это место нравится больше первых двух?
   - Потому что оно в настоящее время никем не занято.
   - В чем состоят эти обязанности?
   - Ваша светлость, в тысяча пятьсот девяносто восьмом году  один  рыбак,
промышлявший  ловлей  угрей,  нашел  в  песчаных  мелях  у  мыса   Эпидиум
засмоленную бутылку, и она была доставлена королеве Елизавете;  пергамент,
извлеченный из этой бутылки, известил Англию  о  том,  что  Голландия,  не
говоря никому ни слова, захватила  неизвестную  страну,  называемую  Новой
Землей, что это случилось в июне тысяча пятьсот  девяносто  шестого  года,
что в этой стране медведи пожирают людей, что описание зимы, проведенной в
этих краях,  спрятано  в  футляре  из-под  мушкета,  подвешенном  в  трубе
деревянного домика, построенного и покинутого погибшими голландцами, и что
труба эта сделана из укрепленного на крыше бочонка с выбитым дном.
   - Не понимаю всей этой чепухи.
   - А Елизавета поняла: одной страной больше у  Голландии,  значит  одной
страной меньше у Англии.  Бутылка,  содержавшая  это  известие,  оказалась
вещью значительной. Было издано постановление о том,  что  отныне  всякий,
нашедший на берегу запечатанную  бутылку,  должен  под  страхом  повешения
доставить ее генерал-адмиралу Англии. Адмирал поручает  особому  чиновнику
вскрыть бутылку и, если "содержимое оной того заслуживает", сообщить о нем
ее величеству.
   - И часто доставляют в адмиралтейство такие бутылки?
   - Редко. Но это ничего не значит.  Должность  существует,  и  тот,  кто
занимает ее, получает в адмиралтействе специальную комнату для  занятий  и
казенную квартиру.
   - И сколько же платят за этот способ ничего не делать?
   - Сто гиней в год.
   - И ты беспокоишь меня из-за такой безделицы?
   - На эти деньги можно жить.
   - Нищенски.
   - Как и подобает таким людям, как я.
   - Сто гиней! Ведь это ничто.
   - Того, что вы проживаете в одну минуту, нам, мелкоте, хватит на год. В
этом преимущество бедняков.
   - Ты получишь это место.
   Неделю  спустя,  благодаря  желанию  Джозианы  и  связям  лорда  Дэвида
Дерри-Мойр, Баркильфедро, теперь окончательно  спасенный,  зажил  на  всем
готовом, получая бесплатную квартиру и годовой оклад в сто гиней.



3. БАРКИЛЬФЕДРО ПРОБИВАЕТ СЕБЕ ДОРОГУ

   Прежде всего люди спешат проявить неблагодарность.
   Не преминул поступить таким образом и Баркильфедро.
   Облагодетельствованный Джозианой, он, конечно, только и  думал  о  том,
как бы ей за это отомстить.
   Напомним, что Джозиана была красива,  высока  ростом,  молода,  богата,
влиятельна, знаменита, а Баркильфедро уродлив, мал, стар, беден, зависим и
безвестен. За все это, разумеется, надо было отомстить.
   Может ли тот, кто воплощает мрак, простить тому, кто полон блеска?
   Баркильфедро был ирландец, отрекшийся  от  Ирландии,  -  самый  дрянной
человек.
   Только одно говорило в пользу Баркильфедро - его большой живот.
   Большой живот обычно считается признаком доброты. Но чрево Баркильфедро
было сплошным лицемерием: он был злым человеком.
   Сколько  лет  было  Баркильфедро?  Трудно  сказать.  Столько,   сколько
требовали обстоятельства. Морщины и седина придавали ему старческий вид, а
живость ума говорила о молодости. Он был и ловок  и  неповоротлив;  что-то
среднее между обезьяной и гиппопотамом. Роялист?  Конечно.  Республиканец?
Как знать! Католик?  Может  быть.  Протестант?  Несомненно.  За  Стюартов?
Вероятно. За Брауншвейгскую династию? Очевидно. Быть "за"  выгодно  только
тогда, когда ты в то же время и  "против",  -  Баркильфедро  придерживался
этого мудрого правила.
   Должность "откупорщика океанских бутылок" на самом деле не  была  такой
уж нелепой, какою она казалась со слов Баркильфедро.  Гарсиа  Феррандес  в
своем "Морском путеводителе" протестовал против  разграбления  потерпевших
крушение судов и расхищения прибрежными жителями выброшенных морем  вещей;
протест, который в наши дни был бы сочтен простым витийством,  произвел  в
Англии сенсацию и принес пострадавшим от кораблекрушения ту выгоду, что  с
тех пор их имущество уже не растаскивалось крестьянами, а конфисковывалось
лорд-адмиралом.
   Все, что выбрасывало море на английский берег, - товары, остовы  судов,
тюки, ящики и  прочее,  -  все  принадлежало  лорд-адмиралу  (в  том-то  и
заключалась   значительность   должности,   о    которой    ходатайствовал
Баркильфедро); особенно привлекали внимание  адмиралтейства  плававшие  на
поверхности моря сосуды, содержавшие в себе всякие известия  и  сообщения.
Кораблекрушения - вопрос,  серьезно  занимающий  Англию.  Жизнь  Англии  в
мореплавании, и потому кораблекрушения составляют вечную ее  заботу.  Море
причиняет  ей  постоянное  беспокойство.  Маленькая   стеклянная   фляжка,
брошенная в море гибнущим кораблем, содержит в себе  важные  и  ценные  со
всех точек зрения сведения - сведения  о  судне,  об  экипаже,  времени  и
причине крушения, о  ветрах,  потопивших  корабль,  о  течении,  прибившем
фляжку к берегу. Должность, которую занимал Баркильфедро, уничтожена более
ста лет тому назад, но в свое время она  действительно  приносила  пользу.
Последним "откупорщиком океанских бутылок" был Вильям Хесси из Доддингтона
в  Линкольне.  Человек,  исполнявший  эту  обязанность,  являлся  как   бы
докладчиком  обо  всем,  что  происходит  в  море.  Ему  доставлялись  все
запечатанные сосуды, бутылки, фляжки, выброшенные  прибоем  на  английский
берег; он один имел право их вскрывать, он первый  узнавал  их  тайну;  он
разбирал их и, снабдив ярлыками, записывал в реестр; отсюда и пошло до сих
пор еще употребляемое на островах Ла-Манша выражение: "водворить  плетенку
в канцелярию". Правда, была принята одна мера  предосторожности:  все  эти
сосуды могли быть распечатаны только  в  присутствии  двух  представителей
адмиралтейства, приносивших присягу не  разглашать  тайну  и  совместно  с
чиновником,  заведующим  отделом   Джетсон,   подписывавших   протокол   о
распечатании. Так  как  оба  "присяжных"  были  связаны  своим  клятвенным
обязательством,  то  для  Баркильфедро   открывалась   некоторая   свобода
действий, и в известной мере от него  одного  зависело  скрыть  какой-либо
факт или предать его гласности.
   Эти хрупкие находки были далеко не такими  редкими  и  незначительными,
как Баркильфедро говорил Джозиане. Иногда они  довольно  быстро  достигали
земли, иногда на это требовались долгие годы, - все зависело от  ветров  и
течений. Обычай бросать в море бутылки теперь почти вывелся, так же как  и
обычай вешать ex voto [приношения по  обету  (лат.)]  перед  изображениями
святых, но в те времена люди, смотревшие  в  глаза  смерти,  любили  таким
способом  посылать  богу  и  людям  свои  последние  мысли,  и  иногда   в
адмиралтействе скоплялось много подобных посланий.
   Пергамент,  хранящийся  в  Орлеанском  замке   и   подписанный   графом
Сэффолком, лорд-казначеем Англии при  Иакове  I,  гласит,  что  в  течение
одного   только   1615   года   в   адмиралтейство   было   доставлено   и
зарегистрировано  в   канцелярии   лорд-адмирала   пятьдесят   две   штуки
засмоленных  склянок,  банок,  бутылок  и  фляг,  содержавших  известия  о
гибнущих кораблях.
   Придворные должности  похожи  на  капли  масла,  которые,  расплываясь,
постепенно захватывают все более  широкое  поле.  Таким  путем  привратник
становится  канцлером,  а  конюх  -  коннетаблем.  На  должность,  которую
выпрашивал и получил Баркильфедро, назначался обычно  человек,  облеченный
доверием. Так пожелала Елизавета.  При  дворе  доверие  подразумевает  под
собой интригу, а интрига означает повышение в чинах. Чиновник этот в конце
концов стал в некотором роде значительной персоной. Он  был  клерком  и  в
придворной  иерархии  следовал  непосредственно  за   двумя   раздатчиками
милостыни. Он имел право  входа  во  дворец,  -  правда,  скромного  входа
(humilis introitus), но  перед  ним  открывались  двери  даже  королевской
спальни;  обычай  требовал,  чтобы  в  некоторых   случаях   он   оповещал
королевскую особу о своих находках, часто весьма любопытных: в них  бывали
завещания людей, потерявших всякую надежду остаться  в  живых,  прощальные
письма  родным,  сообщения  о  хищениях  груза  и  других   преступлениях,
совершенных в море, дарственные записи в пользу короны и т.д.; "откупорщик
океанских бутылок" поддерживал непосредственные сношения с двором и  время
от времени давал королю отчет о вскрытых  им  находках.  Это  был  "черный
кабинет" по делам океана.
   Елизавета, охотно говорившая по-латыни, спрашивала обычно у Темфилда из
Колея в Беркшире, который занимал при ней должность  чиновника  Джетсон  и
вручал ей такие выброшенные морем послания:
   - Quid mihi scribit Neptunus? (Что пишет мне Нептун?)
   Ход  был  проделан.  Термит  добился  своего.  Баркильфедро  проник   к
королеве.
   Это было именно то, к чему он стремился.
   Чтобы создать свое благополучие?
   Нет.
   Чтобы разрушить благополучие других.
   Это гораздо приятнее.
   Вредить ближнему - высшее наслаждение.
   Далеко не всем дано испытывать смутное, но необоримое желание причинять
другому вред и ни на минуту не забывать о  своем  намерении.  Баркильфедро
был удивительно настойчив. В осуществлении  своих  замыслов  он  отличался
мертвой хваткой бульдога. Он испытывал мрачное удовлетворение от  сознания
собственной непреклонности. Только бы чувствовать в своих руках добычу или
хотя бы знать, что зло будет нанесено неизбежно, - больше  ему  ничего  не
надо было.
   Он готов был сам дрожать  от  холода,  лишь  бы  этот  холод  заморозил
другого. Быть злым - роскошь. Человек, который  слывет  бедным,  да  и  на
самом деле беден, обладает  одним  лишь  сокровищем,  от  которого  он  не
откажется ни за какие другие; это  сокровище  -  его  злоба.  Все  дело  в
удовлетворении, которое испытываешь, сыграв с кем-нибудь  скверную  штуку.
Эта радость дороже всяких денег.  Чем  хуже  для  жертвы,  тем  лучше  для
шутника.  Кэтсби,  сообщник  Гая  Фокса  в  пороховом  заговоре  папистов,
говорил: "Я и за миллион фунтов стерлингов  не  отказался  бы  от  радости
увидеть, как взлетает в воздух парламент".
   Кто был  Баркильфедро?  Самым  ничтожным  и  самым  ужасным  существом.
Завистником.
   При дворе зависть всегда найдет себе применение.  Там  много  наглецов,
бездельников, богатых лодырей, жадных до сплетен,  искателей  соломинки  в
чужом глазу, злопыхателей, осмеянных насмешников, глупых остряков,  и  все
они нуждаются в услугах завистника.
   Как отрадно послушать хулу на своего ближнего!
   Из завистников выходят ловкие шпионы.
   Между врожденной страстью - завистью и развившимся  в  обществе  особым
ремеслом  -  шпионством  есть  глубокое  сходство.  Шпион,   как   собака,
выслеживает добычу для других; завистник, как кошка,  выслеживает  ее  для
себя.
   Звериный эгоизм - вот существо завистника.
   У Баркильфедро были другие особенности: он  был  скромен,  скрытен,  но
всегда ставил себе определенную цель. Он все хранил про  себя  и  копил  в
себе  злобу.  Великая  низость  идет  об  руку  с  великим  тщеславием.  К
Баркильфедро благоволили те, кого он забавлял, остальные  ненавидели  его;
но он чувствовал, что ненавидящие относятся к  нему  с  пренебрежением,  а
благосклонные - с презрением.
   Он постоянно сдерживал себя. Под личиной враждебной  покорности  в  нем
кипели оскорбленные чувства. Он возмущался, как будто негодяи имеют  право
на негодование. Ярость, не  дававшая  ему  ни  минуты  покоя,  никогда  не
проявлялась у него внешне. Он был способен вынести любые оскорбления.  Его
терзали мрачные порывы злобы и пожирало вечно тлевшее в его душе пламя, но
никто об этом даже не догадывался. Втайне Баркильфедро был холерик, но  он
всегда улыбался.  Он  был  обходителен,  услужлив,  учтив  и  угодлив.  Он
кланялся всем и каждому.  Малейшее,  дуновение  ветерка  склоняло  его  до
земли. Легко добиться счастья тому,  у  кого  вместо  позвоночного  столба
гибкая тростинка.
   Таких скрытных и ядовитых людей больше,  чем  мы  думаем.  Они  зловеще
шныряют вокруг нас. Зачем  они  существуют  на  свете?  Какой  мучительный
вопрос! Его постоянно задает себе мечтатель и никогда не  может  разрешить
мыслитель. Поэтому печальные  взоры  философов  всегда  устремлены  к  той
сумрачной вершине, которую именуют  роком  и  с  высоты  которой  огромный
призрак зла бросает на землю пригоршни змей.
   У Баркильфедро было тучное тело и худое лицо. На жирном туловище  узкая
головка. У него были короткие, плоские рубчатые ногти,  узловатые  пальцы,
жесткие волосы, далеко расставленные друг от друга глаза, лоб преступника,
широкий и  низкий.  Раскосые  глаза  с  подлым  выражением  прятались  под
нависшими бровями. Длинный, острый, горбатый  нос  почти  соприкасался  со
ртом. Если бы облачить Баркильфедро в одежду римских императоров,  он  был
бы похож на Домициана. Его желтое лицо казалось  вылепленным  из  какой-то
клейкой массы, а неподвижные щеки  -  из  воска;  множество  продольных  и
поперечных морщин свидетельствовали о всевозможных пороках;  у  него  была
широкая нижняя челюсть, тяжелый подбородок и большие мясистые  уши.  Когда
он молчал, из-под верхней губы, приподнятой острым углом, видны были,  при
взгляде на него сбоку, два зуба. Казалось, эти зубы смотрят на  вас.  Ведь
зубы могут смотреть, так же как глаза - кусаться.
   Терпеливость,  сдержанность,  умеренность,  осторожность,   скромность,
любезность, уступчивость, мягкость, вежливость, трезвость и  целомудрие  -
все эти добродетели дополняли и совершенствовали образ  Баркильфедро.  То,
что он обладал ими, было клеветой на них.
   В очень короткое время Баркильфедро прочно обосновался при дворе.



8. INFERI - ПРЕИСПОДНЯЯ

   Обосноваться при дворе можно двояким способом: либо на облачных высотах
- тогда вы окружены ореолом величия, либо в грязи - и тогда в ваших  руках
сила.
   В первом случае вы пребываете на Олимпе, во втором -  располагаетесь  в
гардеробной.
   Обитатель  Олимпа  повелевает  только  громами;  тот,  кто  живет   при
гардеробной - полицией.
   Здесь, в гардеробной, вы найдете все  атрибуты  королевской  власти,  а
иногда, - ибо гардеробная  место  предательское,  -  и  орудия  кары.  Тут
находят свою смерть Гелиогабалы. В подобных случаях гардеробная называется
отхожим местом.
   Но обыкновенно в гардеробной не  столь  ужасно.  Альберони  восхищается
здесь герцогом Вандомским, коронованные особы охотно дают здесь аудиенции.
Она заменяет собою тронную залу. Людовик  XIV  принимал  в  ней  герцогиню
Бургундскую. Филипп V  восседал  там  рядом  с  королевой.  В  королевскую
гардеробную получает доступ и священник. Иногда она становится  отделением
исповедальни.
   Вот почему, занимая при дворе самое незаметное положение, можно сделать
карьеру. И неплохую карьеру.
   Если вы хотите быть великим при Людовике XI -  будьте  Пьером  Роганом,
маршалом Франции; если хотите  быть  "влиятельным  -  будьте,  как  Оливье
Леден, цирюльником. Если хотите прославиться при  Марии  Медичи  -  будьте
канцлером  Силлери,  если  хотите  иметь   значение   -   будьте   Ганнон,
камеристкой. Если вы хотите быть  знаменитым  при  Людовике  XV  -  будьте
Шуазелем, министром, если хотите быть грозным -  будьте  Лебелем,  лакеем.
Бонтан, стеливший Людовику XIV постель, был более могуществен, чем  Лавуа,
создавший этому королю армию, и Тюренн,  доставивший  ему  столько  побед.
Отнимите у Ришелье отца Жозефа, и от Ришелье почти  ничего  не  останется.
Исчезнет  всякая  таинственность.  Красный  кардинал  великолепен,   серый
кардинал страшен. Какая сила кроется в  червяке!  Все  Нарваэсы  вкупе  со
всеми О'Доннелями не могут сделать того, что сделает  какая-нибудь  сестра
Патрочиньо.
   Первым условием такого могущества является ничтожество. Если вы  хотите
быть сильным, будьте незаметным. Будьте ничем. Свернувшаяся кольцом спящая
змея является в одно и то же время символом бесконечности и нуля.
   Такая змеиная удача выпала и на долю Баркильфедро.
   Он прополз туда, куда стремился.
   Плоские паразиты проникают  всюду.  В  кровати  Людовика  XIV  водились
клопы, а в его политике действовали иезуиты.
   В нашем мире нет ничего несовместимого.
   Жизнь напоминает маятник. Тяготеть к чему-либо  -  значит  качаться  из
стороны в сторону. Один полюс стремится к другому. Франциску  I  необходим
Трибуле, Людовику XV - Лебель. Существует глубокое сходство между  "высшим
величием" и крайним ничтожеством.
   Управляет ничтожество. Это совершенно понятно. Нити находятся  в  руках
того, кто внизу.
   Он занимает самую удобную позицию.
   Он все видит, и к нему прислушиваются.
   Он - око правительства.
   В его распоряжении - ухо короля.
   Если в вашем распоряжении ухо короля, то это значит, что вы  можете  по
собственному  усмотрению  открывать  и  защелкивать   дверь   королевского
сознания и всовывать туда все, что вам заблагорассудится. Ум короля -  ваш
шкаф. Если вы тряпичник - он превращается в  вашу  корзинку.  Уши  королей
принадлежат не им, и поэтому, сказать по правде,  эти  бедняги  не  вполне
ответственны за свои поступки. Тот, кто  не  владеет  своими  мыслями,  не
распоряжается и своими действиями. Король всегда повинуется.
   Кому?
   Какому-нибудь мерзавцу, который жужжит у него над  ухом.  Черной  мухе,
исчадию бездны.
   В этом жужжании - приказ. Король всегда правит под чью-то диктовку.
   Монарх повторяет вслух, подлинный властитель диктует шепотом.
   И те, кто умеет уловить этот шепот и услышать, что именно  подсказывает
он королю, - настоящие историки.



9. НЕНАВИСТЬ ТАК ЖЕ СИЛЬНА, КАК И ЛЮБОВЬ

   Немало подсказчиков нашептывали на ухо королеве Анне.  В  том  числе  и
Баркильфедро.
   Кроме королевы, он старался воздействовать и  на  леди  Джозиану  и  на
лорда Дэвида, стремясь незаметно подчинить их своему влиянию. Как  мы  уже
говорили, он нашептывал сразу в три уха. На одно ухо  больше,  чем  Данжо.
Вспомним,  что  Данжо  нашептывал  только  двоим;  просунув  голову  между
Людовиком  XIV,  влюбленным  в  свою  свояченицу  Генриету,  и  Генриетой,
влюбленной в Людовика XIV, и, сделавшись без  ведома  Генриеты  секретарем
Людовика и без ведома Людовика секретарем Генриеты, он оказался  в  центре
любовной интриги двух марионеток, сам задавая вопросы и сам же отвечая  на
них.
   Баркильфедро был таким  веселым  и  сговорчивым,  таким  безобразным  и
злоязычным, он был так неспособен  заступиться  за  кого-либо  и  проявить
верность кому бы то ни было, что нет ничего странного в том, что он стал в
конце концов необходим королеве. Оценив по достоинству Баркильфедро,  Анна
не пожелала слушать других льстецов. Он льстил  ей  так  же,  как  льстили
Людовику XIV, он обращал свое жало против других. "Король  невежествен,  -
говорила  госпожа  де  Моншеврейль,  -  приходится  поэтому  смеяться  над
учеными".
   Отравлять  постепенно,  уколами  -  это  верх  искусства.  Нерон  любил
смотреть на работу Локусты.
   В королевские дворцы проникнуть нетрудно: в этих коралловых сооружениях
существуют  внутренние  ходы,  о  существовании   которых   очень   быстро
догадывается  полип,  называемый  царедворцем;  найдя  готовый   ход,   он