блага  запомни  твердо
все, что произошло с тобой сегодня.
     Промолвив это, дух Марли взял со стола свой платок и снова  обмотал  им
голову. Скрудж догадался об этом, услыхав, как лязгнули зубы призрака, когда
подтянутая платком челюсть стала на место. Тут он осмелился поднять глаза  и
увидел, что его потусторонний пришелец стоит перед ним, вытянувшись во  весь
рост и перекинув цепь через руку на манер шлейфа. Призрак начал  пятиться  к
окну, и одновременно с этим рама окна стала потихоньку подыматься. С  каждым
его шагом она подымалась все выше и выше, и когда он достиг  окна,  оно  уже
было открыто.
     Призрак поманил Скруджа к себе, и тот  повиновался.  Когда  между  ними
оставалось не более двух шагов, призрак предостерегающе поднял руку.  Скрудж
остановился.
     Он остановился не столько из покорности, сколько от изумления и страха.
Ибо как только рука призрака поднялась вверх, до Скруджа донеслись  какие-то
неясные звуки: смутные и бессвязные, но  невыразимо  жалобные  причитания  и
стоны, тяжкие вздохи раскаяния и горьких сожалений. Призрак прислушивался  к
ним с минуту, а затем присоединил свой голос к жалобному  хору  и,  воспарив
над землей, растаял во мраке морозной ночи за окном.
     Любопытство пересилило страх,  и  Скрудж  тоже  приблизился  к  окну  и
выглянул наружу.
     Он увидел сонмы  привидений.  С  жалобными  воплями  и  стенаниями  они
беспокойно носились по воздуху туда и сюда, и все, подобно духу Марли,  были
в цепях. Не было ни единого призрака, не отягощенного  цепью,  но  некоторых
(как видно, членов  некоего  дурного  правительства)  сковывала  одна  цепь.
Многих Скрудж хорошо знал при жизни, а с одним  пожилым  призраком  в  белой
жилетке был когда-то даже  на  короткой  ноге.  Этот  призрак,  к  щиколотке
которого был прикован несгораемый шкаф чудовищных размеров, жалобно  сетовал
на то, что лишен возможности помочь бедной женщине, сидевшей с младенцем  на
руках на ступеньках крыльца. Да и всем этим духам явно хотелось вмешаться  в
дела смертных и принести добро, но они уже утратили эту возможность  навеки,
и именно это и было причиной их терзаний.
     Туман ли поглотил призраки, или они сами превратились в туман -  Скрудж
так и не понял. Только они растаяли сразу, как и  их  призрачные  голоса,  и
опять ночь  была  как  ночь,  и  все  стало  совсем  как  прежде,  когда  он
возвращался к себе домой.
     Скрудж затворил окно и обследовал дверь, через которую  проник  к  нему
призрак Марли. Она была по-прежнему заперта на два оборота ключа, - ведь  он
сам ее запер, - и все засовы были  в  порядке.  Скрудж  хотел  было  сказать
"чепуха!", но осекся на первом же слоге. И то ли от  усталости  и  пережитых
волнений, то ли от разговора с призраком, который навеял на  него  тоску,  а
быть может и от соприкосновения с Потусторонним Миром или,  наконец,  просто
от того, что час был поздний, но только Скрудж вдруг почувствовал,  что  его
нестерпимо клонит ко сну. Не раздеваясь, он повалился на  постель  и  тотчас
заснул как убитый.

СТРОФА ВТОРАЯ

     Первый из трех Духов

     Когда Скрудж проснулся, было так темно, что, выглянув из-за полога,  он
едва мог  отличить  прозрачное  стекло  окна  от  непроницаемо  черных  стен
комнаты. Он зорко вглядывался во мрак - зрение у него  было  острое,  как  у
хорька, - и в это мгновение  часы  на  соседней  колокольне  пробили  четыре
четверти. Скрудж прислушался.
     К его изумлению часы гулко пробили шесть ударов, затем семь,  восемь...
- и смолкли только на двенадцатом ударе. Полночь! А он лег спать  в  третьем
часу ночи!  Часы  били  неправильно.  Верно,  в  механизм  попала  сосулька.
Полночь!
     Скрудж нажал пружинку своего  хронометра,  дабы  исправить  скандальную
ошибку церковных часов. Хронометр быстро и четко отзвонил двенадцать раз.
     - Что такое? Быть того не  может!  -  произнес  Скрудж.  -  Выходит,  я
проспал чуть ли не целые сутки! А может, что-нибудь случилось  с  солнцем  и
сейчас не полночь, а полдень?
     Эта мысль вселила в него такую тревогу,  что  он  вылез  из  постели  и
ощупью добрался до окна. Стекло заиндевело. Чтобы хоть  что-нибудь  увидеть,
пришлось протереть его рукавом, но и после этого  почти  ничего  увидеть  не
удалось. Тем не менее Скрудж установил, что на дворе  все  такой  же  густой
туман и такой же лютый мороз и очень тихо и  безлюдно  -  никакой  суматохи,
никакого переполоха, которые неминуемо должны были возникнуть, если бы  ночь
прогнала в неурочное время белый день и воцарилась на земле.  Это  было  уже
большим облегчением для Скруджа, так как иначе все его векселя стоили бы  не
больше,  чем  американские  ценные  бумаги,  ибо,  если  бы  на   земле   не
существовало больше такого понятия, как день, то и формула:  "...спустя  три
дня по получении сего вам надлежит уплатить мистеру  Эбинизеру  Скруджу  или
его приказу...", не имела бы ровно никакого смысла.
     Скрудж снова улегся в постель и стал думать, думать,  думать  и  ни  до
чего додуматься не мог. И чем больше он думал, тем больше ему становилось не
по себе, а чем больше он старался не думать, тем неотвязней думал.
     Призрак Марли  нарушил  его  покой.  Всякий  раз,  как  он,  по  зрелом
размышлении, решал, что все это ему просто  приснилось,  его  мысль,  словно
растянутая до отказа и тут  же  отпущенная  пружина,  снова  возвращалась  в
исходное состояние, и вопрос: "Сон это или явь?" - снова вставал перед ним и
требовал разрешения.
     Размышляя так, Скрудж пролежал в постели до  тех  пор,  пока  церковные
часы  не  отзвонили  еще  три  четверти,  и  тут  внезапно  ему  вспомнилось
предсказание призрака - когда часы пробьют час,  к  нему  явится  езде  один
посетитель. Скрудж решил  бодрствовать,  пока  не  пробьет  урочный  час,  а
принимая во внимание, что заснуть сейчас ему было не легче,  чем  вознестись
живым на небо, это решение можно назвать довольно мудрым.
     Последние четверть часа тянулись так томительно долго, что Скрудж начал
уже сомневаться, не пропустил ли он, задремав, бой  часов.  Но  вот  до  его
настороженного слуха долетел первый удар.
     - Динь-дон!
     - Четверть первого, - принялся отсчитывать Скрудж.
     - Динь-дон!
     - Половина первого! - сказал Скрудж.
     - Динь-дон!
     - Без четверти час, - сказал Скрудж.
     - Динь-дон!
     - Час ночи! - воскликнул Скрудж, торжествуя. - И все! И никого нет!
     Он произнес это  прежде,  чем  услышал  удар  колокола.  И  тут  же  он
прозвучал: густой, гулкий, заунывный звон - ЧАС. В то же  мгновение  вспышка
света озарила комнат), и чья-то невидимая рука откинула полог кровати.
     Да, повторяю, чья-то рука откинула полог его кровати  и  притом  не  за
спиной у него и не в ногах, а прямо перед его глазами. Итак,  полог  кровати
был отброшен, в Скрудж, привскочив на  постели,  очутился  лицом  к  лицу  с
таинственным пришельцем, рука которого отдернула полог.  Да,  они  оказались
совсем рядом, вот как мы с вами, ведь я мысленно стою у вас за  плечом,  мой
читатель.
     Скрудж увидел перед собой очень странное существо, похожее на  ребенка,
но еще более на старичка,  видимого  словно  в  какую-то  сверхъестественную
подзорную трубу, которая отдаляла его на такое расстояние, что он уменьшился
до размеров ребенка. Его длинные рассыпавшиеся по плечам волосы  были  белы,
как волосы старца, однако на лице не видно было ни морщинки и на щеках играл
нежный румянец. Руки у него были очень длинные и мускулистые,  а  кисти  рук
производили впечатление недюжинной силы. Ноги - обнаженные  так  же,  как  и
руки, - поражали изяществом формы. Облачено это существо было в  белоснежную
тунику, подпоясанную дивно сверкающим кушаком,  и  держало  в  руке  зеленую
ветку остролиста, а подол его одеяния,  в  странном  несоответствии  с  этой
святочной  эмблемой  зимы,  был  украшен  живыми  цветами.   Но   что   было
удивительнее всего, так это яркая  струя  света,  которая  била  у  него  из
макушки вверх в освещала всю  его  фигуру.  Это,  должно  быть,  и  являлось
причиной того, что  под  мышкой  Призрак  держал  гасилку  в  виде  колпака,
служившую ему, по-видимому, головным убором в тех случаях, когда он  не  был
расположен самоосвещаться.
     Впрочем, как заметил  Скрудж,  еще  пристальней  вглядевшись  в  своего
гостя, не это было наиболее удивительной его особенностью. Ибо, подобно тому
как пояс его сверкал и переливался огоньками, которые вспыхивали и  потухали
то в одном месте, то в другом, так и вся его  фигура  как  бы  переливалась,
теряя то тут,  то  там  отчетливость  очертаний,  и  Призрак  становился  то
одноруким, то одноногим,  то  вдруг  обрастал  двадцатью  ногами  зараз,  но
лишался головы, то приобретал нормальную пару ног, но терял  все  конечности
вместе  с  туловищем  и  оставалась  одна  голова.  При  этом,  как   только
какая-нибудь часть его тела растворялась в  непроницаемом  мраке,  казалось,
что она пропадала совершенно бесследно.  И  не  чудо  ли,  что  в  следующую
секунду недостающая часть тела была на месте, и Привидение как ни в  чем  не
бывало приобретало свой прежний вид.
     - Кто вы, сэр? - спросил Скрудж. - Не тот ли вы Дух, появление которого
было мне предсказано?
     - Да, это я.
     Голос Духа звучал  мягко,  даже  нежно,  и  так  тихо,  словно  долетал
откуда-то издалека, хотя Дух стоял рядом.
     - Кто вы или что вы такое? - спросил Скрудж.
     - Я - Святочный Дух Прошлых Лет.
     - Каких прошлых? Очень давних? - осведомился  Скрудж,  приглядываясь  к
этому карлику.
     - Нет, на твоей памяти.
     Скруджу вдруг нестерпимо захотелось,  чтобы  Дух  надел  свой  головной
убор. Почему возникло у него такое желание, Скрудж, вероятно, и сам не  смог
бы объяснить, если бы это  потребовалось,  но  так  или  иначе  он  попросил
Привидение надеть колпак.
     - Как! - вскричал Дух. - Ты хочешь  своими  нечистыми  руками  погасить
благой свет, который я излучаю? Тебе мало того, что ты - один  из  тех,  чьи
пагубные страсти создали эту гасилку и вынудили меня год за годом носить ее,
надвинув на самые глаза!
     Скрудж как можно почтительнее заверил Духа, что он не имел ни малейшего
намерения его обидеть и, насколько ему известно,  никогда  и  ни  при  каких
обстоятельствах не мог принуждать его к ношению колпака. Затем  он  позволил
себе осведомиться, что привело Духа к нему.
     - Забота о твоем благе, - ответствовал Дух.
     Скрудж сказал, что очень ему обязан, а сам подумал, что  не  мешали  бы
ему лучше спать по ночам, - вот это было бы благо. Как  видно,  Дух  услышал
его мысли, так как тотчас сказал:
     - О твоем спасении, в  таком  случае.  Берегись!  С  этими  словами  он
протянул к Скруджу свою сильную руку и легко взял его за локоть.
     - Встань! И следуй за мной!
     Скрудж хотел было сказать, что час поздний и погода  не  располагает  к
прогулкам, что в постели тепло, а на дворе холодище - много ниже  нуля,  что
он одет очень легко - халат, колпак и ночные туфли, - а у него  и  без  того
уже насморк... но руке, которая так нежно, почти как  женская,  сжимала  его
локоть, нельзя было противиться. Скрудж встал с постели. Однако заметив, что
Дух направляется к окну, он в испуге уцепился за его одеяние.
     - Я простой смертный, - взмолился Скрудж, - я могу упасть.
     - Дай мне коснуться твоей груди,  -  сказал  Дух,  кладя  руку  ему  на
сердце. - Это поддержит тебя, и ты преодолеешь и не такие препятствия.
     С этими словами он прошел сквозь стену, увлекая за собой Скруджа, и они
очутились  на  пустынной  проселочной  дороге,  по  обеим  сторонам  которой
расстилались поля. Город скрылся из глаз. Он исчез бесследно, а вместе с ним
рассеялись и мрак и туман. -  Был  холодный,  ясный,  зимний  день,  и  снег
устилал землю.
     - Боже милостивый! - воскликнул Скрудж, всплеснув руками и озираясь  по
сторонам. - Я здесь рос! Я бегал здесь мальчишкой!
     Дух обратил к Скруджу кроткий взгляд. Его легкое  прикосновение,  сколь
ни было оно мимолетно и невесомо, разбудило какие-то чувства в груди старого
Скруджа. Ему чудилось, что на него повеяло тысячью запахов, и  каждый  запах
будил  тысячи  воспоминаний  о  давным-давно  забытых  думах,   стремлениях,
радостях, надеждах.
     - Твои губы дрожат, - сказал Дух. - А что это катится у тебя по щеке?
     Скрудж срывающимся  голосом,  -  вещь  для  него  совеем  необычная,  -
пробормотал, что это так, пустяки, и попросил Духа вести его дальше.
     - Узнаешь ли ты эту дорогу? - спросил Дух.
     - Узнаю ли я? - с жаром воскликнул Скрудж. - Да я бы прошел  по  нее  с
закрытыми глазами.
     - Не странно ли, что столько лет ты не вспоминал о ней! - заметил  Дух.
- Идем дальше.
     Они пошли по дороге, где Скруджу был знаком каждый  придорожный  столб,
каждое  дерево.  Наконец  вдали  показался  небольшой  городок  с  церковью,
рыночной площадью и мостом над  прихотливо  извивающейся  речкой.  Навстречу
стали попадаться мальчишки верхом на трусивших  рысцой  косматых  лошаденках
или в тележках и двуколках, которыми правили фермеры. Все ребятишки  задорно
перекликались друг с другом, и  над  простором  полей  стоял  такой  веселый
гомон, что морозный воздух, казалось, дрожал от смеха, радуясь их веселью.
     - Все это лишь тени тех, кто жил когда-то, - сказал Дух.  -  И  они  не
подозревают о нашем присутствии.
     Веселые путники были  уже  совсем  близко,  и  по  мере  того  как  они
приближались, Скрудж узнавал их всех, одного за другим, и называл по именам.
Почему он был так безмерно счастлив при виде их? Что блеснуло в его холодных
глазах и почему сердце  так  запрыгало  у  него  в  груди,  когда  ребятишки
поравнялись с ним? Почему душа его исполнилась умиления, когда  он  услышал,
как, расставаясь на перекрестках и разъезжаясь по  домам,  они  желают  друг
другу веселых  святок?  Что  Скруджу  до  веселых  святок?  Да  пропади  они
пропадом! Был ли ему от них какой-нибудь прок?
     - А школа еще не совсем опустела,  -  сказал  Дух.  -  Какой-то  бедный
мальчик, позабытый всеми, остался там один-одинешенек.
     Скрудж отвечал, что он это знает, и всхлипнул.
     Они свернули с проезжей дороги на памятную Скруджу  тропинку  и  вскоре
подошли к  красному  кирпичному  зданию,  с  увенчанной  флюгером  небольшой
круглой  башенкой,  внутри  которой  висел  колокол.  Здание  было  довольно
большое, но находилось в состоянии полного упадка.  Расположенные  во  дворе
обширные службы, казалось, пустовали без всякой  пользы.  На  стенах  их  от
сырости проступила плесень, стекла в окнах были выбиты, а  двери  сгнили.  В
конюшнях рылись и кудахтали куры, каретный сарай и навесы  зарастали  сорной
травой. Такое же запустение царило и в доме.
     Скрудж и его спутник вступили в мрачную прихожую; и,  заглядывая  то  в
одну, то в другую растворенную дверь, они увидели огромные холодные и  почти
пустые комнаты.
     В доме было сыро, как в склепе, и пахло землей, и что-то говорило  вам,
что здесь очень часто встают при свечах и очень редко едят досыта.
     Они направились к двери в глубине прихожей. Дух впереди,  Скрудж  -  за
ним. Она распахнулась, как только  они  приблизились  к  ней,  и  их  глазам
предстала длинная комната с  уныло  голыми  стенами,  казавшаяся  еще  более
унылой оттого, что в ней рядами стояли простые некрашеные парты. За одной из
этих парт они увидели одинокую фигурку мальчика, читавшего книгу при скудном
огоньке камина, и Скрудж тоже присел за  парту  и  заплакал,  узнав  в  этом
бедном, всеми забытом ребенке самого себя, каким он был когда-то. Все здесь:
писк и возня мышей за деревянными панелями, и доносившееся откуда-то из недр
дома эхо и звук капели из оттаявшего желоба на  сумрачном  дворе,  и  вздохи
ветра в безлистых сучьях одинокого тополя, и  скрип  двери  пустого  амбара,
раскачивающейся на ржавых петлях,  и  потрескивание  дров  в  камине  -  все
находило отклик в смягчившемся сердце Скруджа и давало выход слезам.
     Дух тронул его за плечо и указал  на  его  двойника  -  погруженного  в
чтение ребенка. Внезапно за окном появился человек в чужеземном  одеянии,  с
топором, заткнутым за пояс. Он стоял перед ними как живой,  держа  в  поводу
осла, навьюченного дровами.
     - Да это же Али Баба! - не помня себя от восторга, вскричал  Скрудж.  -
Это мой дорогой, старый, честный Али Баба! Да, да, я  знаю!  Как-то  раз  на
святках, когда этот заброшенный ребенок остался здесь один, позабытый всеми,
Али Баба явился ему. Да, да, взаправду явился, вот как  сейчас!  Ах,  бедный
мальчик! А вот и Валентин и его лесной брат Орсон * - вот они, вот! А  этот,
как его, ну тот, кого положили, пока он спал, в исподнем у ворот Дамаска,  -
разве вы не видите его? А вон  конюх  султана,  которого  джины  перевернули
вверх ногами! Вон он - стоит на голове! Поделом ему! Я очень рад. Как посмел
он жениться на принцессе!
     То-то были бы поражены все коммерсанты  Лондонского  Сити,  с  которыми
Скрудж вел дела, если бы они могли видеть его счастливое, восторженное  лицо
и слышать, как он со всей присущей ему серьезностью несет такой вздор да еще
не то плачет, не то смеется самым диковинным образом!
     - А вот и попугай! - восклицал Скрудж. - Сам зеленый, хвостик желтый, и
на макушке хохолок, похожий на пучок салата! Вот он! "Бедный Робин Крузо,  -
сказал он своему  хозяину,  когда  тот  возвратился  домой,  проплыв  вокруг
острова. - Бедный Робин Крузо! Где ты был, Робин Крузо?" Робинзон думал, что
это ему пригрезилось, только ничуть не бывало - это говорил попугай,  вы  же
знаете. А вон и Пятница - мчится со всех ног к бухте! Ну же! ну! Скорей! - И
тут же, с внезапностью, столь несвойственной его характеру, Скрудж, глядя на
самого себя в ребячьем возрасте, вдруг преисполнился жалости и, повторяя:  -
Бедный,  бедный  мальчуган!  -  снова  заплакал.  -  Как  бы  я  хотел...  -
пробормотал он затем, утирая глаза рукавом, и сунул руку  в  карман.  Потом,
оглядевшись по сторонам, добавил: - Нет, теперь уж поздно.
     - А чего бы ты хотел? - спросил его Дух.
     - Да ничего,  -  отвечал  Скрудж.  -  Ничего.  Вчера  вечером  какой-то
мальчуган запел святочную песню у моих дверей.  Мне  бы  хотелось  дать  ему
что-нибудь, вот и все.
     Дух задумчиво улыбнулся и, взмахнув рукой, сказал:
     - Поглядим на другое рождество.
     При этих словах Скрудж-ребенок словно бы подрос на глазах, а комната, в
которой они находились, стала еще темнее и грязнее. Теперь видно  было,  что
панели в ней рассохлись, оконные рамы растрескались, от  потолка  отвалились
куски штукатурки, обнажив дранку. Но когда и как это произошло, Скрудж  знал
не больше, чем мы с вами. Он знал только, что так и должно быть, что  именно
так все и было. И снова он находился здесь совсем один, в то время  как  все
другие мальчики отправились домой встречать веселый праздник.
     Но теперь он уже не сидел за книжкой, а в унынии шагал из угла в угол.
     Тут Скрудж взглянул на Духа и,  грустно  покачав  головой,  устремил  в
тревожном ожидании взгляд на дверь.
     Дверь распахнулась, и  маленькая  девочка,  несколькими  годами  моложе
мальчика, вбежала в комнату. Кинувшись к  мальчику  на  шею,  она  принялась
целовать его, называя своим дорогим братцем.
     - Я приехала за тобой, дорогой братец! - говорила малютка,  всплескивая
тоненькими ручонками, восторженно хлопая в  ладоши  и  перегибаясь  чуть  не
пополам от радостного смеха. - Ты поедешь со мной домой! Домой! Домой!
     - Домой, малютка Фэн? - переспросил мальчик.
     - Ну, да! -  воскликнуло  дитя,  сияя  от  счастья.  -  Домой!  Совсем!
Навсегда! Отец стал такой добрый, совсем не такой, как прежде, и дома теперь
как в раю. Вчера вечером, когда я ложилась спать, он вдруг заговорил со мной
так ласково, что я не побоялась, - взяла и попросила его еще раз,  чтобы  он
разрешил тебе вернуться домой. И вдруг он сказал: "Да,  пускай  приедет",  и
п