оры
подавляют человеческую нежность. Им казалось, что они одни в своем домике  и
любуются природой, глядя в окно. Им нравилась мирная тишина, пелена  спящего
света, уголки  природы,  неясно  выступающие  из-под  савана  зимы  и  ночи,
нравилась вся долина, которая очаровывала их, но такими чарами, что  они  не
разъединяли сердца, прильнувшие друг к другу.
     Оба молчали, не говорили больше о других, не говорили даже о себе.  Они
отдались мгновению,  обмениваясь  пожатием  руки,  отрывочным  восклицанием,
роняя порою слово, почти не слушая,  усыпленные  теплотой  объятия.  Сильвер
забыл  свой  революционный  экстаз,  Мьетта  не  думала  о  том,  что  через
какой-нибудь час возлюбленный покинет ее надолго, быть может навсегда. И как
в обычные дни, когда разлука не омрачала спокойствия их свиданий, они шли  в
блаженной дремоте, в любовном упоении.
     Они все  шли.  Скоро  они  достигли  проселочной  дороги,  про  которую
говорила Мьетта, - она вела через поля к деревне на берегу Вьорны. Но они не
остановились, а продолжали спускаться, будто не  замечая  того  перекрестка,
где собирались повернуть обратно. Только через несколько минут Сильвер  тихо
сказал:
     Должно быть, уж поздно. Ты устанешь. Нет, нет, честное слово, я  совсем
не устала, - ответила девушка. - Я могу пройти еще несколько миль. Потом она
добавила вкрадчивым голосом:
     - Хочешь, дойдем до  лугов  святой  Клары?  А  там  уже  конец.  Оттуда
повернем обратно.
     Сильвер, убаюканный ее мерным шагом, дремавший с открытыми глазами,  не
возражал. Опять  их  охватило  блаженство.  Они  шли  медленно,  боясь  того
мгновения, когда им придется возвращаться по этому же склону. Пока  они  шли
вперед, им казалось, что они вечно будут идти вот так,  обнявшись,  слившись
друг с другом. Обратный путь означал разлуку, мучительное расставание.
     Спуск понемногу становился более  отлогим.  По  всей  долине  до  самой
Вьорны, протекающей на другом ее конце, у подножья низких холмов раскинулись
луга св. Клары, отделенные от дороги живой изгородью.
     - Знаешь что, - воскликнул Сильвер в  свою  очередь,  дойдя  до  первой
полоски травы, - пройдем еще до моста.
     Мьетта  звонко  рассмеялась.  Она  обхватила  юношу  за  шею  и  громко
поцеловала его.
     В то время широкая аллея вязов  оканчивалась  у  живой  изгороди  двумя
большими деревьями, двумя исполинами, выше всех остальных. Луга, начинаясь у
самой дороги, словно широкие полосы зеленой шерсти, тянулись  до  прибрежных
ив и берез. От последних вязов  до  моста  было  не  более  трехсот  метров.
Влюбленные потратили добрых четверть часа, чтобы  пройти  это  пространство.
Наконец они все же очутилась на мосту и остановились.
     Перед ними, на другом берегу, поднималась по склону дорога в Ниццу.  Им
виден был лишь небольшой ее отрезок, потому что в полукилометре от моста она
делает крутой поворот и теряется среди  лесистых  холмов.  Обернувшись,  они
увидели другой конец ее - тот, по которому они только что  прошли.  В  ярком
свете зимней луны дорога казалась длинной серебряной лентой с темной  каймой
из вязов. Справа и слева, как  серые,  туманные  озера,  широко  раскинулись
пашни.
     Дорога, вся белая  от  инея,  прорезала  их  сверкающей,  металлической
лентой. Далеко вверху, у самого горизонта, сверкали, точно искры, освещенные
окна предместья. Мьетта и Сильвер, шаг за шагом, незаметно отошли  на  целую
милю. Они окинули взглядом пройденный путь и замерли в немом восторге, глядя
на огромный амфитеатр, восходящий до самого неба; по нему,  как  по  уступам
гигантского водопада, струились потоки  голубоватого  света;  он  возвышался
недвижно,  в  мертвом  молчании,  словно  волшебная  декорация  грандиозного
апофеоза. Ничто не могло быть величественнее этого зрелища.
     Молодые люди облокотились на перила моста  и  взглянули  вниз.  Под  их
ногами глухо, непрерывно шумела Вьорна, вздувшаяся от дождей. Вверх  и  вниз
по течению,  между  ложбинами,  где  тьма  казалась  еще  гуще,  можно  было
разглядеть темные силуэты прибрежных деревьев; кое-где лунный луч, скользнув
по воде, оставлял за собой струю расплавленного свинца, которая  колыхалась,
отсвечивая, как отблески на рыбьей чешуе. Эти блики придавали серой  водяной
пелене таинственную прелесть; они текли вместе с  нею  под  неясными  тенями
листвы. Долина казалась зачарованным, сказочным царством, где  тени  и  свет
жили странной, призрачной жизнью.
     Влюбленным это место было хорошо знакомо. В жаркие  июльские  ночи  они
часто спускались сюда, ища прохлады; здесь, на правом берегу, они  проводили
целые часы, спрятавшись под ивами, в том месте, где зеленые луга  св.  Клары
подходят к самой воде.
     Они знали все изгибы берега, знали, по каким камням надо ступать, чтобы
перейти вброд Вьорну, летом узенькую, как  нитка;  знали  лощинки,  поросшие
травой, где они сидели, забывшись в  любовных  мечтах.  И  теперь  Мьетта  с
сожалением глядела на правый берег.
     - Если б было тепло, - вздохнула она, - мы бы чуточку отдохнули  внизу,
а потом пошли бы обратно.
     Она умолкла, потом, не отрывая глаз от берега, добавила:
     - Посмотри, Сильвер, видишь, вон  там  что-то  чернеет,  перед  шлюзом?
Помнишь? Это кусты; под ними мы сидели с тобой в Преображенье.
     - Да, те самые кусты, - тихо ответил Сильвер.
     Там они впервые осмелились поцеловаться. Воспоминание пробудило в обоих
сладкое волнение, и прежние радости сливались в нем с надеждами на  будущее.
Как при свете молнии перед ними встали чудесные вечера, проведенные  вместе,
а тот вечер Преображенья они помнили до  мельчайших  подробностей:  глубокое
ясное небо, прохлада в тени деревьев у Вьорны, ласковые  слова.  И  по  мере
того как в  сердце  вставало  это  милое,  счастливое  прошлое,  перед  ними
открывалось будущее: им казалось, что мечта осуществилась, что они  рука  об
руку идут по жизни, как шли сейчас по дороге, тепло закутанные  плащом.  Они
восхищенно глядели друг другу в глаза и улыбались,  забыв  обо  всем  в  эту
безмолвную лунную ночь.
     Вдруг  Сильвер  поднял  голову.  Он  распахнул  плащ   и   прислушался.
Удивленная Мьетта последовала его примеру, хоть и  не  понимала,  почему  он
отодвинулся от нее.
     Какой-то неясный гул уже несколько мгновений доносился из-за холмов, за
которые сворачивает дорога  в  Ниццу.  Казалось,  где-то  вдали  с  грохотом
несутся телеги. Плеск реки заглушал эти неясные  звуки,  но  постепенно  они
усиливались и походили теперь на топот приближающегося войска. Гул нарастал,
и уже слышались многоголосые крики толпы, мерно чередуясь, доносились порывы
бури; казалось, вспыхивают  зарницы,  надвигается  гроза  и  ее  приближение
тревожит сонный воздух. Сильвер слушал  и  не  мог  уловить  голос  урагана,
терявшегося за холмами. Вдруг  из-за  поворота  показались  черные  вереницы
людей. Загремела марсельеза,  величественная,  непримиримая,  призывающая  к
мщению.
     - Они! - закричал Сильвер, не помня себя от радости и восторга.
     И он пустился бежать, увлекая за собой Мьетту. Слева поднимался  откос,
поросший дубами. Сильвер взобрался на него вместе с девушкой,  боясь,  чтобы
их не увлек за собой ревущий людской поток.
     Очутившись на откосе, в тени кустов, Мьетта,  бледная,  стала  тревожно
всматриваться в толпу. Одного лишь пения этих людей было  достаточно,  чтобы
вырвать Сильвера из ее объятий. Ей казалось, что толпа  встала  между  ними.
Только что они были так счастливы, связаны так тесно, далеки от всего  мира,
затеряны в необъятном молчании, в  бледном  свете  луны!  А  теперь  Сильвер
отвернулся от нее, забыл, что она тут, не видит  ничего,  кроме  этих  чужих
людей, которых называет братьями.
     Толпа   надвигалась   в   мощном,   неудержимом   порыве.   Грозным   и
величественным было это вторжение многих тысяч людей  в  мертвенный  ледяной
покой безбрежного горизонта. Дорога  превратилась  в  поток,  волна  шла  за
волной, и казалось, им не будет конца. Из-за поворота появлялись все новые и
новые  черные  вереницы,  и  пение  их  присоединялось  к  громовому  голосу
человеческой   бури.   Когда   появились   последние   батальоны,   раздался
оглушительный раскат. Марсельеза заполнила небо, - как будто гиганты дули  в
исполинские трубы, и песня трепетала, звенела медью, перелетая  от  края  до
края долины. Сонные поля сразу проснулись,  вздрогнули,  точно  барабан  под
ударами  палочек,  откликнулись  из  самых  недр  своих,  и  эхо  подхватило
пламенный напев национального гимна. Пела теперь не только толпа: до  самого
горизонта - на далеких утесах,  на  пашнях  и  лугах,  в  рощах  и  зарослях
чудились человеческие голоса; весь огромный амфитеатр от реки  до  Плассана,
весь этот гигантский водопад,  по  которому  струилось  голубоватое  сияние,
словно покрыт был несметной, невидимой  толпой,  приветствующей  повстанцев.
Казалось, в заводях Вьорны,  на  берегах,  у  воды,  покрытой  таинственными
струями расплавленного  свинца,  нет  ни  единого  темного  уголка,  где  не
укрывались бы люди,  которые  с  гневной  силой  подхватывали  припев.  Поля
взывали о мщении и свободе, потрясая воздух  и  землю.  И  все  время,  пока
войско спускалось по склону, ропот толпы разносился  волнами,  с  внезапными
раскатами, от которых содрогались даже булыжники на дороге.
     Сильвер, побледнев от волнения, слушал и смотрел не  отрываясь.  Первые
повстанцы быстрым шагом приближались к мосту; за ними, колыхаясь, с шумом  и
грохотом тянулся длинный людской поток, чудовищно бесформенный во мраке.
     - Я думала, - прошептала Мьетта, - что вы не пройдете через Плассан.
     - Наверно, изменили план похода, - ответил Сильвер. -  Мы  должны  были
идти по Тулонской дороге, влево от Оршара и Плассана.  Они,  вероятно,  днем
вышли из Альбуаза, а вечером прошли Тюлет.
     Колонна поравнялась с Сильвером и Мьеттой. В маленькой армии  оказалось
больше порядка,  чем  можно  было  ожидать  от  сборища  необученных  людей.
Повстанцы  каждого  города,  каждого  селения   объединялись   в   отдельные
батальоны, которые шли на небольшом расстоянии друг от  друга.  По-видимому,
каждый батальон подчинялся своему начальнику, но порыв, который  увлекал  их
сейчас вниз по склону холма, спаял всех в единое крепкое  целое,  несущее  в
себе несокрушимую силу. Их было более трех тысяч. Ветер гнева соединил их  и
увлек за собой. Тень, падавшая на дорогу от  высокой  насыпи,  не  позволяла
различить подробности этого необычайного зрелища. Но в нескольких  шагах  от
кустов, где скрывались Мьетта и Сильвер, откос обрывался, пропуская тропинку
к берегу Вьорны, и лунные лучи, скользя через этот пролет, бросали на дорогу
широкую полосу света. Первые отряды вступили в нее,  и  вдруг  резкий  белый
свет необычайно четко подчеркнул мельчайшие черточки лиц и детали  костюмов.
Перед Сильвером и Мьеттой, внезапно возникая  из  мрака,  проходили  грозные
бесчисленные батальоны.
     Когда появился первый, Мьетта инстинктивно прижалась к Сильверу, хотя и
чувствовала себя в безопасности, зная, что ее никто не  может  увидеть.  Она
обвила его шею рукой, прислонилась головой к его плечу. Ее щеки, обрамленные
капюшоном, были бледны, она стояла прямо, устремив глаза на полосу света,  в
которой мелькали необычайные, преображенные душевным подъемом лица,  чернели
открытые рты, из которых неслись звуки марсельезы, призывающей к мщению.
     Сильвер, дрожа, нагнулся  к  уху  Мьетты  и  стал  называть  батальоны,
проходившие перед ними.
     Колонна шла рядами по восемь человек. Впереди  шагали  рослые  парни  с
квадратными  головами,  по-видимому,  отличавшиеся   богатырской   силой   и
простодушной  доверчивостью  великанов.  В  них  республика  нашла   слепых,
бесстрашных защитников. На плече у каждого был большой топор,  и  отточенные
лезвия сверкали в лунном свете.
     - Лесорубы из Сейльских лесов, - сказал Сильвер, - из  них  сформирован
отряд саперов... Дай им только знак, и они двинутся прямо на  Париж,  снесут
городские ворота, как дубы в Сейльских лесах.
     Юноша, видимо, гордился огромными кулаками своих братьев.  Увидев,  что
за лесорубами идет группа рабочих и загорелых людей с лохматыми бородами, он
продолжал:
     - А вот отряд из Ла-Палюда.  Этот  город  восстал  первым.  Вот  те,  в
блузах, деревообделочники - они обрабатывают пробковый  дуб,  а  те,  что  в
бархатных куртках, должно быть, охотники и угольщики  из  ущельев  Сейльи...
Охотники, наверно, знают твоего отца, Мьетта. У них хорошее  оружие,  и  они
умеют с ним обращаться. Ах, если бы все были так вооружены! У нас не хватает
ружей. Смотри, у рабочих одни только дубины.
     Мьетта молча глядела, молча слушала. Когда Сильвер упомянул об ее отце,
вся кровь хлынула к щекам девушки. Она глядела на охотников с гневом, но и с
какой-то странной симпатией. Ее лицо пылало. С этого  момента  и  ее  начало
охватывать лихорадочное возбуждение, которое несло с собою пение повстанцев.
     Колонна снова запела марсельезу; люди  шли  быстро,  точно  подгоняемые
порывами  холодного  ветра.  Повстанцев  Ла-Палюда  сменила  другая   группа
рабочих, среди которых было довольно много буржуа, одетых в пальто.
     -  Сен-Мартен-де-Во,  -  сказал  Сильвер.  -  Они  восстали  вместе   с
Ла-Палюдом. Хозяева идут  вместе  с  рабочими.  Тут  немало  богатых  людей,
Мьетта; богатые могли бы спокойно сидеть дома, а они рискуют жизнью,  борясь
за свободу... Таких надо любить... У многих не хватает оружия. Смотри, всего
несколько охотничьих одностволок... Видишь, Мьетта, людей с красной повязкой
на левой руке? Это командиры.
     Но Сильвер не поспевал перечислять отряды,  они  опережали  его  слова.
Пока он говорил о Сен-Мартен-де-Во, уже два новых батальона успели  пересечь
полосу белого света.
     - Видела? - спросил он. - Прошли повстанцы из Альбуаза и Тюлет. Я узнал
кузнеца Бюрга... Они, наверно, присоединились сегодня. Как они спешат!
     Теперь и Мьетта нагнулась  вперед,  чтобы  дольше  следить  глазами  за
маленькими отрядами, которые называл  Сильвер.  Волнение  овладело  ею,  оно
закипало в  груди  и  перехватывало  горло.  В  это  время  показался  новый
батальон, более многочисленный, лучше обученный, чем остальные; В нем  почти
все повстанцы были одеты одинаково -  в  синие  блузы  с  красными  поясами.
Посредине ехал всадник с саблей. У большинства этих импровизированных солдат
были ружья - карабины или старинные мушкеты национальной гвардии.
     - Не знаю, кто они, - сказал Сильвер. - Вон тот,  на  лошади,  наверно,
командир; мне о нем говорили. Он привел с  собой  батальоны  из  Фавероля  и
соседних сед. Если бы можно было одеть так всю колонну!  Он  быстро  перевел
дух.
     - А вот и деревни пошли! - воскликнул он.
     За фаверольцами шли маленькие группы, человек по десять,  по  двадцать,
не больше. Все они были в коротких куртках, какие носят  крестьяне  на  юге.
Они пели, потрясая вилами и косами; у некоторых были просто огромные заступы
землекопов. Деревни выслали всех своих здоровых мужчин.
     Сильвер узнавал отряды по начальникам  и  перечислял  их  взволнованным
голосом:
     - Отряд из Шаваноза - всего восемь человек, но  какие  молодцы!..  Дядя
Антуан знает их... А вот Назер, вот Пужоль. Все пришли, все  откликнулись...
Валькейра... Смотри-ка, даже кюре с ними.  Мне  рассказывали  про  него.  Он
честный республиканец.
     У Сильвера кружилась голова. Теперь, когда в отрядах насчитывалось лишь
по  нескольку  человек,  ему  приходилось  спешить,  и  он  был  в  каком-то
исступлении.
     - Ах, Мьетта! - продолжал он. - Какое прекрасное шествие! Розан, Верну,
Корбьер!.. И это не все, ты сейчас увидишь!.. У них одни только косы, но они
скосят солдат, как траву на  лугах.  Сент-Этроп,  Мазе,  Гард,  Марсан,  вся
северная сторона Сейльи!.. Ну, конечно,  мы  победим.  Вся  страна  с  нами!
Взгляни на их руки. Черные, крепкие, как железо...  Конца  не  видно...  Вот
Прюина, Рош-Нуар. Это контрабандисты, у них карабины... А  вот  опять  пошли
косы и вилы. Опять деревенские  отряды.  Кастель-ле-Вье!  Сент-Анн!  Грайль!
Эстурмель! Мюрдаран!
     Сдавленным от волнения голосом Сильвер перечислял группы людей,  а  они
исчезали, пока он их называл,  подхваченные,  унесенные  вихрем.  Он  словно
вырос, лицо его пылало, он показывал на отряды, и Мьетта следила за нервными
движениями его руки. Она чувствовала, что дорога под откосом притягивает ее,
как пропасть. Боясь оступиться,  она  ухватилась  за  шею  Сильвера.  Что-то
захватывающее, опьяняющее исходило от  толпы,  воодушевленной  решимостью  и
верой. Люди, мелькавшие в лунном луче, юноши, мужчины, старики,  потрясающие
странным оружием, одетые в самые разнообразные одежды -  тут  были  и  блузы
чернорабочих и сюртуки буржуа, - вся  эта  бесконечная  колонна,  эти  лица,
которым ночная пора и вся обстановка придавали необычайную  выразительность,
которые  запечатлевались  в   памяти   своей   фанатической   решимостью   и
восторженностью, представлялись девушке неудержимым, стремительным  потоком.
Были мгновения, когда ей казалось, что не они идут, а марсельеза уносит  их,
что их увлекают грозные раскаты могучего пения. Мьетта  не  могла  разобрать
слов, она слышала только непрерывный гул, который переходил от низких нот  к
высоким, дрожащим, тонким, как острия, и эти острия как будто впивались ей в
тело. Громовые возгласы, призыв к борьбе и смерти, взрывы гнева, безудержное
стремление  к   свободе,   удивительное   сочетание   жажды   разрушения   с
благороднейшими порывами поражали ее в самое сердце и,  нарастая,  проникали
все глубже, причиняли ей сладостную боль, как  мученице,  которая  улыбается
под ударами бича. Людские волны текли вместе  с  потоком  звуков.  Батальоны
проходили всего лишь несколько минут, но Сильверу и Мьетте шествие  казалось
бесконечным. Мьетта была еще ребенком. Она побледнела,  увидев  войско,  она
оплакивала  утраченную  радость,  но  ее  пылкая,  страстная  натура   легко
загоралась энтузиазмом. Волнение овладело ею,  переполняло  ее.  Она  словно
превратилась в юношу. С какой  радостью  взяла  бы  она  ружье  и  пошла  за
повстанцами. Она смотрела на мелькавшие перед ней ружья и косы,  яркие  губы
ее раскрылись, обнажив  острые  зубы,  как  у  волчонка,  готового  укусить.
Сильвер все быстрее и быстрее перечислял деревенские отряды, и ей  чудилось,
что с каждым его словом колонна все стремительнее движется вперед. Скоро она
превратилась  в  буйный  вихрь,  в  тучу  пыли,  взметенную  ураганом.   Все
закружилось. Мьетта закрыла глаза. Крупные, горячие слезы текли по ее щекам.
У Сияьвера тоже к глазам подступили слезы.
     - Что-то не видно наших, а  они  ведь  сегодня  вышли  из  Плассана,  -
прошептал он.
     Он всматривался в  хвост  колонны,  еще  терявшийся  в  тени.  И  вдруг
торжествующе закричал:
     - Вот они... Они несут знамя, им доверили знамя!
     Он начал было спускаться с откоса, спеша присоединиться к своим,  но  в
это время повстанцы остановились. Вдоль колонны передавали приказ.  Отзвучал
последний  раскат  марсельезы,  и  теперь  слышался  только  неясный   ропот
взволнованной  толпы.  Сильвер  прислушался  и   разобрал   слова   приказа,
передававшегося от отряда к отряду:  плассанцев  призывали  стать  во  главе
колонны. Батальоны расступились,  пропуская  вперед  знамя.  Сильвер,  держа
Мьетту за руку, стал взбираться обратно на откос.
     - Идем, - сказал он, - мы раньше их добежим до моста и  встретим  их  с
другой стороны.
     Взобравшись наверх,  к  пашням,  они  побежали  к  мельничной  плотине,
перешли Вьорну по доске, положенной мельником, и  бегом  пустились  напрямик
через луга св. Клары, держась за руки, не говоря ни слова. По широкой дороге
темной лентой извивалась  колонна,  и  они  следовали  за  ней  вдоль  живой
изгороди. Кусты боярышника  местами  обрывались,  и  сквозь  один  из  таких
просветов