ртовски приятно, что эти парни так развеселились. С серьезным видом они выстроились в очередь, и Питер Марлоу помешал варево, которое уже нагрелось. Мак взял ложку, помешал и прочитал над ним непристойную молитву. Ларкин, чтобы не отставать, начал помешивать, приговаривая:
     - Кипи, кипи, кипи и закипай...
     - Вы спятили? - воскликнул Браф. - Цитирует "Макбета"! Ради бога!
     - В чем дело?
     - Это сулит несчастье. Цитировать "Макбета". Как свистеть в театральной уборной.
     - Неужели?
     - Каждому дураку это известно!
     - Будь я проклят. Ничего об этом не знал. - Ларкин нахмурился.
     - Во всяком случае, вы процитировали неверно, - сказал Браф. - "Пламя, прядай, клокочи. Зелье прей! Котел урчи!" <Шекспир В. Макбет Пер. с англ. Ю. Корнеева.>
     - А вот и не так, янки. Я знаю Шекспира!
     - Спорим на завтрашнюю порцию риса?
     - Послушайте, полковник, - подозрительно вмешался Мак, зная склонность Ларкина к азартным играм. - Никто так просто не бьется об заклад.
     - Я прав. Мак, - отрезал Ларкин, но ему не понравилось самодовольное выражение лица американца, - Почему вы так уверены в своей правоте?
     - Пари? - спросил Браф.
     Ларкин секунду подумал. Он любил азартные игры, но завтрашняя порция риса была слишком большой ставкой.
     - Нет. Я поставлю свою порцию риса за карточным столом, но будь я проклят, если поспорю на нее из-за Шекспира.
     - Жаль, - сказал Браф. - Мне бы пригодилась дополнительная порция. Это четвертое действие, картина первая, строка десятая.
     - Откуда, черт возьми, вам это так точно известно?
     - Ничего странного, - объяснил Браф. - Я специализировался по искусству при Конгрессе США, в основном по журналистике и драматургии. Когда все это кончится, я собираюсь стать писателем.
     Мак наклонился и вгляделся в кастрюлю.
     - Завидую вам, приятель. Писатель - почти самая важная профессия в мире. Если писатель хороший.
     - Ерунда, Мак, - сказал Питер Марлоу. - Существует миллион более важных занятий.
     - Ваши слова говорят о том, как мало вы знаете.
     - Бизнес гораздо важнее, - вставил Кинг. - Без бизнеса жизнь бы остановилась, а без денег и стабильной экономики никто бы не стал покупать книги.
     - К черту бизнес и экономику, - заявил Браф. - Это обычные материальные вещи. Все обстоит так, как говорит Мак.
     - Мак, - обратился к нему Питер Марлоу. - Почему вы считаете профессию писателя такой важной?
     - Ну, паренек, во-первых, это то, чем я всегда хотел заняться и не мог. Много раз пробовал, но ничего не мог дописать до конца. Это самая трудная задача - дописать до конца. Но самое главное состоит в том, что писатели - это единственные люди, которые могут что-то изменить на этой планете. Бизнесмен ничего не может...
     - Это чепуха, - воскликнул Кинг. - А как же Рокфеллер? И Морган? И Форд, и Дюпон? И другие? Благодаря их филантропии финансируется черт знает сколько научных исследований, и библиотеки, и больницы, и искусство. Да без их денег...
     - Но они сделали свои деньги за счет кого-то другого, - сухо сказал Браф. - Они могли бы легко отдать часть своих миллиардов людям, которые заработали их для них. Эти кровопийцы...
     - Я полагаю, вы демократ? - возбужденно спросил Кинг.
     - Можете не сомневаться, это так. Посмотрите на Рузвельта. Посмотрите, что он делает для страны. Он вытащил страну, мы ему всем обязаны, а эти чертовы республиканцы...
     - Чепуха, и вы понимаете это. Это не имеет никакого отношения к республиканцам. Экономический цикл развития...
     - Все эти экономические циклы - бессмысленное вранье. Республиканцы...
     - Эй вы, парни, - робко сказал Ларкин. - Никаких разговоров о политике, пока мы не поедим. Что вы на это скажете?
     - Ну ладно, - угрюмо согласился Браф, - но этот малый чересчур благодушен.
     - Мак, почему это так важно? Я все же не понимаю.
     - Писатель может на листе бумаги изложить мысль... или точку зрения. Если писатель хороший, он может оказать влияние на людей, даже если книга написана на туалетной бумаге. И он - единственный в нашей современной экономике, кто может сделать это, кто может изменить мир. Бизнесмен не может ничего без больших денег. Политик бессилен без положения или власти. Плантатор наверняка не может. И бухгалтер не может, верно, Ларкин?
     - Конечно.
     - Но вы говорите о пропаганде, - сказал Браф. - Я не хочу писать пропагандистские книги.
     - Вы когда-нибудь писали для кино, Дон? - спросил Кинг.
     - Я никогда ничего никому не продал. Какой же я писатель, если ничего пока не продал. Но кино - это чертовски важно. Вы знаете, Ленин говорил, что кино наиболее важное из пропагандистских средств, когда-либо изобретенных?
     Он заметил, что Кинг готов броситься в атаку.
     - А я не коммунист, сукин вы сын, я просто демократ.
     Он повернулся к Маку.
     - Господи, вот так всегда, - если вы читали Ленина, Сталина или Троцкого, вас называют коммунистом.
     - Ну, вам следует признать. Дон, - сказал Кинг, - что среди демократов полно розовых.
     - С каких это пор доброе отношение к русским означает, что парень является коммунистом? Они наши союзники, вы же это знаете!
     - Мне жаль, что так сложилось, с исторической точки зрения, - заметил Мак.
     - Почему?
     - Потом у нас будет масса проблем. Особенно на востоке. Эти ребята даже перед войной доставляли кучу неприятностей.
     - Телевидение скоро завоюет весь мир, - сказал Питер Марлоу, наблюдая, как над поверхностью похлебки колышется тонкая струйка пара. - Вы знаете, я смотрел демонстрации телевидения из Алекзандра-Палас в Лондоне. Бэйярд раз в неделю делает программу.
     - Я слышал о телевидении, - сказал Браф. - Никогда не видел.
     Кинг кивнул.
     - Я тоже не видел, но на нем можно заработать чертову кучу денег.
     - Только не в Штатах, это уж наверняка, - проворчал Браф. - Подумайте о расстояниях! Черт, оно, может быть, сгодится для маленьких стран, таких, как Англия, но не для настоящей страны, как Штаты.
     - На что вы намекаете? - холодно спросил Питер Марлоу.
     - Я имею в виду, что, если бы не мы, война продолжалась бы бесконечно. Ведь наши деньги, наше оружие и наша мощь...
     - Послушайте, старина, мы сами хорошо справлялись, давая вам, кретинам, возможность оторвать задницу от стула. Это ваша война в той же степени, как и наша. - Питер Марлоу свирепо посмотрел на Брафа, который ответил таким же свирепым взглядом.
     - Чушь! Почему, черт побери, ваши европейцы не могут убивать друг друга так, как они это делали столетиями, и оставить нас в покое. Я не понимаю. Нам приходилось выручать вас из беды и раньше...
     И, забыв о времени, они спорили и ругались, и никто никого не слушал, и у каждого было свое твердое мнение, и каждое мнение было правильным.
     Кинг сердито замахивался кулаком на Брафа, который в ответ тоже показывал кулак, а Питер Марлоу кричал на Мака, когда неожиданно в дверь с грохотом постучали.
     Мгновенно воцарилась тишина.
     - Чего вы там орете? - спросил голос.
     - Это ты, Гриффитс?
     - А ты решил, что это чертов Адольф Гитлер? Ты хочешь, чтобы всех нас посадили или еще что-нибудь?
     - Нет. Извини.
     - Угомонитесь, черт вас возьми!
     - Кто это? - спросил Мак.
     - Гриффитс. Это его камера.
     - Что?
     - Конечно. Я снял ее на пять часов. Три бакса в час. Даром ничего не получишь.
     - Вы сняли камеру? - недоверчиво переспросил Ларкин.
     - Верно. Этот Гриффитс - толковый делец, - объяснил Кинг. - Вокруг ведь полно народа, верно? Не найти спокойного местечка, так? Этот англичанин сдает камеру любому, кому хочется побыть одному. Не я придумал это, но Гриффитс здорово зарабатывает.
     - Готов побиться об заклад, что не Гриффитс придумал, - сказал Браф.
     - Капитан, я не умею врать. - Кинг улыбнулся. - Должен признаться, что идея была моя. Но Гриффитс имеет на этом достаточно, чтобы содержать очень хорошо себя и свою группу.
     - Сколько вы с этого имеете?
     - Всего десять процентов.
     - Десять процентов - это справедливо, - сказал Браф.
     - Так я есть, - сказал Кинг. Он никогда бы не солгал Брафу. И не только сейчас, но и в любом другом деле. Браф наклонился и помешал варево.
     - Эй, парни, оно кипит.
     Все стали заглядывать в кастрюлю. Да, похлебка действительно кипела.
     - Нам лучше заткнуть окно. Сейчас пойдет запах.
     Они заложили одеялом зарешеченное оконце, и вскоре вся комната наполнилась ароматом.
     Мак, Ларкин и Текс сидели на корточках около стены, не отрывая глаз от кастрюли. Питер Марлоу сидел на другой стороне кровати, и так как он был ближе всех, то время от времени помешивал содержимое кастрюли.
     Вода медленно кипела, заставляя изящные маленькие бобы всплывать на поверхность, потом исчезать опять в глубине кастрюли. Выделилось облачко пара, принеся с собой запах настоящего жирного мяса. Кинг наклонился и бросил в варево горсть местных приправ: куркуму, каджанг, хуан, така и еще гвоздику и чеснок. Запах стал еще сильнее и ароматнее.
     Через десять минут Кинг бросил в кастрюлю зеленую папайю.
     - С ума сойти, - сказал он. - Можно заработать состояние после войны, если найти способ обезвоживать папайю. Она смягчит и мясо бизона!
     - Малайцы всегда употребляют папайю, - ответил Мак, но никто не слушал его, и он сам себя не слушал, потому что жирный сладкий дух обволакивал их.
     Пот каплями тек по их груди, подбородкам, ногам и рукам. Но они не замечали пота и тесноты. Они знали только одно: все это не сон; вот мясо варится перед ними, и скоро, очень скоро они примутся за еду.
     - Где вы достали его? - спросил Питер Марлоу без особого желания получить ответ. Ему просто надо было что-то сказать, чтобы разрушить это удушающее очарование.
     - Это собака Хокинса, - ответил Кинг, не думая ни о чем. В голове звучал один мотив: Бог мой, - как - хорошо-пахнет-как-хорошо-пахнет.
     - Собака Хокинса?
     - Вы имеете в виду Ровера?
     - Его собаку?
     - Я думал, это поросенок!
     - Собака Хокинса?
     - Господи!
     - Вы хотите сказать, что это задняя часть Ровера? - спросил остолбеневший Питер Марлоу.
     - Конечно, - сказал Кинг. Теперь, когда секрет был раскрыт, он не беспокоился. - Я собирался вам рассказать после. А в чем дело? Теперь вы знаете.
     Они в ужасе посмотрели друг на друга.
     Потом Питер Марлоу сказал:
     - Матерь Божья! Собака Хокинса!
     - Послушайте, - рассудительно начал Кинг. - Какая разница? Она определенно была самой чистой и годной для еды из всех собак, каких я когда-либо видел. Гораздо чище свиньи. Или цыпленка, в этом отношении. Мясо есть мясо. Вот так просто.
     - Совершенно верно, - раздраженно согласился Мак. - Ничего нет скверного в том, чтобы съесть собаку. Китайцы их едят постоянно. Это деликатес. Да. Точно.
     - Да-а-а, - протянул Браф с отвращением, - но мы не китайцы, и это собака Хокинса.
     - Я чувствую себя каннибалом, - сказал Питер Марлоу.
     - Послушайте, - убеждал Кинг. - Все обстоит так, как сказал Мак. В собаке нет ничего плохого. Ради бога, понюхайте.
     - Понюхайте! - ответил Ларкин за всех. Он говорил с трудом, слюна чуть ли не душила его. - Я не слышу ничего, кроме запаха этой похлебки, и это сладчайшая из запахов, который я когда-либо слышал. Мне наплевать, Ровер это или нет, но я хочу есть. - Он до боли тер свой живот. - Не знаю, как вы, несчастные ублюдки, но я так хочу есть, что у меня начались судороги. Этот запах что-то сделал с моим обменом веществ.
     - Я тоже чувствую себя плохо. Но это не имеет ничего общего с тем, что это собачье мясо, - сказал Питер Марлоу. Потом почти печально добавил:
     - Я просто не хочу есть Ровера. - Он посмотрел на Мака. - Как мы после всего этого собираемся смотреть Хокинсу в глаза?
     - Не знаю, приятель. Я подойду с другой стороны. Да. Не думаю, что смогу вообще смотреть ему в глаза, - Ноздри Мака дрогнули, и он вперил взгляд в кастрюлю. - Какой чудесный запах.
     - Конечно, - вежливо сказал Кинг, - тот, кто не хочет есть, может уйти.
     Никто не пошевелился. Мужчины молчали, углубившись в собственные мысли. Прислушиваясь к бульканью. Впитывая аромат. Волшебство.
     - Если подумать, это не так ужасно, - сказал Ларкин, пытаясь уговорить скорее себя, чем окружающих. - Посмотрите, как мы любим наших кур, но мы же едим их или их яйца.
     - Верно, приятель. А помните ли вы кошку, которую мы поймали и съели? Мы же ведь не возражали, разве не так, Питер?
     - Да, но то было бездомное животное. А это Ровер!
     - Был Ровер! Сейчас это просто мясо.
     - А, так это вы поймали кошку? - спросил Браф, невольно разозлившись. - Ту, что пропала примерно месяцев шесть назад?
     - Нет. Ту кошку мы съели на Яве.
     Браф сказал:
     - О-о-о!
     Потом его взгляд наткнулся на Кинга.
     - Я должен был бы догадаться, - взорвался он. - Ты, ты мерзавец. А мы четыре часа копались в отбросах.
     - Не стоит волноваться. Дон. Мы же получили ее. Американцы победили.
     - Мои австралийцы теряют навыки, - прокомментировал Ларкин.
     Кинг взял ложку. Рука его тряслась, когда он попробовал варево.
     - Вкусно. - Потом потыкал мясо. Оно все еще плотно прилипало к кости. - Пусть еще часок поварится.
     Через десять минут он снова попробовал.
     - Возможно, слегка недосолено. Как вы считаете, Питер?
     Питер Марлоу попробовал. Варево получилось вкусным, ох каким вкусным.
     - Чуточку, совсем чуточку!
     Они все по очереди попробовали. Щепотка соли, еще немного хуана, чуть-чуть сахара, капельку куркумы. И они, почти задохнувшиеся, смиренно ждали в этой утонченной пыточной камере.
     Время от времени они снимали одеяло с окна, выпускали аромат на улицу, проветривая камеру.
     А за окном ветерок нес запах по Чанги. И внутри тюрьмы струйки запаха просочились сквозь дверь в коридор и пропитали воздух.
     - Боже, Смитти, ты слышишь запах?
     - Конечно, слышу. Ты думаешь, у меня нет обоняния? Откуда он доносится?
     - Секундочку. Откуда-то сверху, откуда-то с верхних этажей!
     - Но эти желтые ублюдки варят себе как раз за этой проклятой проволокой!
     - Это верно. Сволочи.
     - Не думаю, что это они. Кажется, запах доносится из самой тюрьмы.
     - О, Боже, посмотрите на Смитти. Он принюхивается, как кровожадная ищейка.
     - Говорю вам, что этот запах идет из тюрьмы.
     - Это просто ветер. Ветер дует со стороны японцев.
     - Ветер никогда так раньше не пах. Это готовят мясо, говорю я вам. Это говядина. Клянусь своей жизнью. Варится говядина.
     - Новая пытка япошек. Сволочи! Что за мерзкие штучки!
     - Может быть, нам только кажется. Они говорят, что можно вообразить себе запах.
     - Как, черт побери, нам всем он может казаться. Посмотри на людей вокруг, они все остановились.
     - Кто так говорит?
     - Что?
     - Ты сказал "Они говорят, что можно вообразить запах". Кто это "они"?
     - О, Боже, Смитти. Ну просто так считается.
     - Но кто эти "они"?
     - Откуда мне знать, черт возьми?
     - Тогда прекрати говорить - "они" сказали это или "они" сказали то. Этого достаточно, чтобы свести человека с ума.

***

     Люди в камере, гости Кинга, смотрели, как он большой ложкой наложил порцию в котелок и отдал его Ларкину. Их глаза расстались с котелком Ларкина и вернулись назад к ложке, а потом к Маку, и снова к ложке, а потом к Брафу и опять к ложке, а потом к Тексу и опять к ложке, а потом к Питеру Марлоу, и опять к ложке, и снова к порции Кинга. Когда еда была роздана, они жадно начали есть, а в кастрюле осталось еще достаточно похлебки, по меньшей мере две порции на каждого.
     Есть такую вкусную еду было мукой.
     Бобы разварились и почти растворились в густом супе. Благодаря папайе мясо было мягким и отстало от костей, оно распалось на отдельные кусочки, темно-коричневые от приправ, папайи и бобов. Варево было густым, как настоящая похлебка, ирландская похлебка, с медового цвета пятнышками жира на поверхности супа в их котелках.
     Кинг оторвался от своей миски. Она была сухая и чистая. Потом он кивнул Ларкину.
     Тот отдал ему свой котелок, и каждый из них в молчании принял еще по одной порции. В полном молчании съели по второй порции. И, наконец, последняя.
     Наконец Кинг отставил миску в сторону.
     - Сукин сын.
     - Лучше быть не может! - отозвался Ларкин.
     - Превосходно, - сказал Питер Марлоу. - Я забыл, как надо жевать. У меня болят челюсти.
     Мак аккуратно выловил последний боб и рыгнул. Это была удивительная отрыжка.
     - Должен вам сказать, парни, я ел разные блюда в своей жизни: от ростбифа у Симпсона на Пиккадилли до rijsttafel в "Отель де Индс" на Яве, но ничто, ни одно блюдо даже сравниться с этим не может. Ни одно.
     - Согласен, - подтвердил Ларкин, усаживаясь поудобнее. - Даже еда в лучшем ресторане Сиднея - ну, там отличные стейки, но большего удовольствия я никогда ни от чего не получал.
     Кинг рыгнул и пустил по кругу пачку "Куа". Потом открыл бутылку саке и сделал большой глоток. Водка была неприятной и крепкой, однако смывала чересчур жирный привкус супа.
     - Держите, - протянул он бутылку Питеру Марлоу.
     Все выпили и закурили.
     - Эй, Текс, как насчет кофейку? - зевнул Кинг.
     - Лучше подождать несколько минут, прежде чем открывать дверь, - предложил Браф, не заботясь о том, открыта ли дверь или нет. - О, Боже, я чувствую себя прекрасно!
     - А я так набил живот, что думаю, взорвусь, - потянулся всем телом Питер Марлоу. - Это была, без сомнения, самая лучшая...
     - Ради Бога, Питер. Мы все только что сказали это. Мы все это знаем.
     - Но я считал своим долгом добавить.
     - Как ты организовал это? - обратился Браф к Кингу, сдерживая зевоту.
     - Макс рассказал эту историю, ну, что собака убила курицу. Я послал Дино к Хокинсу. Он отдал собаку ему. В качестве мясника мы пригласили Курта. Моя доля - задняя часть тушки.
     - Почему Хокинс отдал собаку Дино? - спросил Питер Марлоу.
     - Он ветеринар.
     - Понятно!
     - Черта с два, - сказал Браф. - Он из торгового флота.
     Кинг пожал плечами.
     - Значит, сегодня он стал ветеринаром. Перестал врать.
     - Ну ты и молодец. Чертовский молодец!
     - Спасибо, Дон.
     - Как... как Курт убил ее? - спросил Браф.
     - Я не интересовался.
     - Как обычно, приятель, - вмешался Мак. - А теперь давайте сменим тему, а?
     - Хорошая мысль.
     Питер Марлоу встал и потянулся.
     - Что будем делать с костями? - спросил он.
     - Мы вынесем их потихоньку, когда будем уходить.
     - Как насчет небольшой партии в покер? - предложил Ларкин.
     - Хорошая мысль, - бодро согласился Кинг. - Текс, ты ставишь кофе. Питер, приберитесь немного. Грант, вы караулите дверь. Дон, как насчет того, чтобы собрать посуду?
     Браф тяжело поднялся.
     - А ты чем, черт возьми, собираешься заняться?
     - Я? - Кинг поднял брови. - Я собираюсь просто сидеть.
     Браф посмотрел на него. Все они посмотрели на Кинга. Потом Браф сказал:
     - Я серьезно намеревался произвести тебя в офицеры, просто для того, чтобы получить удовольствие от разжалования тебя в рядовые.
     - Получите нагоняй, - сказал Кинг, - и это не принесет вам ничего хорошего.
     Браф посмотрел на остальных, потом опять на Кинга.
     - Ты, вероятно, прав. Я окажусь под трибуналом. - Он засмеялся. - Но нет такого закона, по которому я не могу выиграть у тебя деньги.
     Он вытащил пятидолларовую бумажку, кивнув на колоду карт в руках Кинга.
     - Старшая карта выигрывает!
     Кинг раскинул карты.
     - Берите карту.
     Браф злорадно показал даму. Кинг посмотрел на колоду, потом взял карту - валет.
     Браф усмехнулся.
     - Вдвое или ничего.
     - Дон, - примирительно сказал Кинг, - выйдите из игры, пока вы в выиграйте. - Он вытащил другую карту и перевернул ее лицевой стороной. Это был туз, - Я мог также просто вытащить другого туза - это ведь мои карты!
     - Почему же, черт возьми, ты тогда н