- Такова работа, Стивен. По крайней мере мы можем похоронить их. И чем скорее, тем лучше.
     - Я тоже так думаю. Бедные ребята. - Стивен вздохнул и изящно промокнул пот на лбу чистым носовым платком. Потом положил платок в карман белого медицинского комбинезона, подхватил бадью, слегка покачнулся под ее весом и вышел.
     Доктор Кеннеди презирал его, презирал его жирные черные волосы, его выбритые подмышки и выбритые ноги. В то же время он не мог винить его. Гомосексуализм был способом выжить. Мужчины дрались из-за Стивена, делились с ним пайками, угощали сигаретами, делали все, лишь бы временно попользоваться его телом. А что же, задавал сам себе вопрос доктор, такого отвратительного в этом? Когда вы думаете о "нормальной половой жизни", клинически это так же отвратительно.
     Жесткой рукой он рассеянно почесал мошонку, потому что зуд сегодня был нестерпим. Он непроизвольно коснулся своего полового органа. Он был бесчувственный. Дряблый.
     Доктор вспомнил, что уже несколько месяцев у него не было эрекции. Это только из-за плохого питания. Не надо волноваться. Мы выйдем отсюда, будем нормально питаться, все станет на свои места. Мужчина в сорок три года все еще мужчина.
     Вернулся Стивен с похоронной командой. Тело положили на носилки и унесли. Стивен поменял единственную простыню. Тут же внесли другие носилки и помогли новому больному лечь на кровать.
     Доктор Кеннеди автоматически пощупал его пульс.
     - Завтра начнется приступ, - сказал он. - Это просто малярия.
     - Да, доктор. - Стивен бодро взглянул на врача. - Дать ему хинина?
     - Конечно, дать хинина!
     - Простите, полковник, - едко сказал Стивен, вскидывая голову. - Я всего лишь задавал вопрос. Полагается, что только врачи уполномочены назначать лекарства.
     - Ну, так дайте ему хинина и ради Бога, Стивен, перестаньте притворяться проклятой бабой.
     - Как! - Браслеты Стивена звякнули, когда он задрал нос и повернулся спиной к больному. - Довольно несправедливо бросаться на человека, доктор Кеннеди, когда он старается сделать лучше.
     Доктор Кеннеди обругал бы Стивена, но в этот момент в палату вошел доктор Прудомм.
     - Добрый вечер, полковник.
     - А, привет. - Доктор Кеннеди благодарно повернулся к нему, понимая, что было бы глупостью ругаться со Стивеном. - Все в порядке?
     - Да. Можно вас на минутку?
     - Конечно.
     Прудомм был маленьким, спокойным человеком с куриной грудью, руки его были покрыты пятнами - следами многолетней работы с химикатами. Голос у него был серьезный и спокойный.
     - Завтра две операции по поводу аппендицита. Одного только что притащили в пункт первой помощи.
     - Ладно. Я осмотрю их перед тем, как уходить.
     - Хотите оперировать? - Прудомм посмотрел в дальний конец палаты, где Стивен держал таз перед больным, которого рвало.
     - Да. Дайте мне чем-нибудь заняться, - сказал Кеннеди. Он пристально всмотрелся в темный угол. При тусклом свете затененной лампы хорошо видны были длинные изящные ноги Стивена и изгиб его ягодиц, выделяющихся под облегающими шортами.
     Чувствуя на себе их пристальные взгляды, Стивен посмотрел в их сторону и улыбнулся.
     - Добрый вечер, доктор Прудомм.
     - Привет, Стивен, - ласково сказал Прудомм.
     К своему ужасу доктор Кеннеди увидел, что Прудомм все еще смотрит на Стивена.
     Прудомм повернулся к Кеннеди, заметив его потрясение и отвращение.
     - Ах да, кстати, я закончил вскрытие человека, которого нашли в выгребной яме. Смерть наступила от удушья, - добавил он.
     - Если вы находите сначала голову человека на полпути до дна ямы, то более чем ясно, что смерть наступила от удушья.
     - Верно, доктор, - легко согласился Прудомм. - Я указал в свидетельстве о смерти: самоубийство из-за нарушения душевного равновесия.
     - Тело опознано?
     - О да. Сегодня днем. Он был австралийцем. Пленного звали Гёбл.
     Доктор Кеннеди потер лицо.
     - Я бы не расстался с жизнью таким образом. Ужасно.
     Прудомм кивнул, и его взгляд переключился на Стивена.
     - Я вполне согласен. Его, конечно, могли бросить в яму.
     - Нашли какие-нибудь насильственные признаки на теле?
     - Никаких.
     Доктор Кеннеди постарался заставить себя не обращать внимания на то, как Прудомм смотрит на Стивена.
     - Убийство это или самоубийство, способ ужасен. Ужасен! Думаю, что мы никогда не узнаем, как было дело.
     - Сегодня днем, как только человек был опознан, было короткое расследование. Доказано, что несколько дней тому назад его поймали на воровстве пайков, причитающихся какой-то хижине.
     - О! Понятно.
     - Как бы там ни было, я хочу сказать, что он заслужил это, не так ли?
     - Думаю, что да. - Доктору Кеннеди хотелось продолжить этот разговор: ему было одиноко, но он видел, что Прудомм интересуется только Стивеном.
     - Ну, - сказал он, - я лучше пойду с обходом. Хотите присоединиться?
     - Благодарю, но я должен подготовить больных к операции.
     Выходя из палаты, доктор Кеннеди краем глаза заметил, как Стивен легко коснулся Прудомма, проходя мимо, а тот ответил незаметной лаской. Он услышал смешок Стивена и увидел, как тот открыто ответил на эту ласку.
     Их бесстыдство потрясло доктора. Он знал, что должен вернуться в палату и приказать им разойтись, и отдать их под трибунал. Но он слишком устал, поэтому просто прошел в дальний конец веранды.
     Воздух был спокоен, ночь темна и беззвучна, луна как гигантская дуговая лампа свисала с небесных стропил. Люди все еще ходили по тропинке, но все были молчаливы. Все ждало наступления рассвета.
     Кеннеди посмотрел вверх, на звезды, пытаясь прочесть в них ответ на свой постоянный вопрос. Когда же, о Боже, наступит конец этому кошмару?
     Но ответа не было.

***

     Питер Марлоу сидел в офицерском нужнике, наслаждаясь красотой неверного рассвета и удовлетворительной работой кишечника. Первое было делом обычным, второе - редким.
     Он всегда занимал задний ряд, когда входил в уборную. Во-первых, по-прежнему ненавидел облегчаться на людях, а во-вторых, не переносил чужого присутствия за своей спиной, а кроме того, наблюдать за другими было развлечением.
     Выгребные ямы были двадцать пять футов глубиной, два фута в диаметре и удалены друг от друга на расстоянии шести футов. Двадцать рядов, спускающихся по склону, по тридцать штук в ряд. Каждое очко оборудовано деревянной крышкой и подвижной заслонкой.
     В центре стояло единственное деревянное сиденье. Обычное очко. Этим преимуществом пользовались полковники. Остальным приходилось сидеть на корточках, по-туземному, поставив ноги по обеим сторонам дыры. Не было предусмотрено никаких ограждений - вся уборная была открыта небу и лагерю.
     На сиденье в одиноком величии восседал полковник Семсен. Он был гол, не считая изношенной до лохмотьев широкополой шляпы. Он всегда носил эту шляпу, что было его причудой. Он снимал ее, когда брил голову, или массировал ее, или втирал кокосовое масло или какую-то непонятную мазь для восстановления волос. Он подцепил неизвестное заболевание, и все его волосы на голове выпали в один день - брови и ресницы тоже. Остальная часть тела была покрыта шерстью, как у обезьяны.
     Мужчины расселись по нужнику на максимальном удалении друг от друга. Каждый принес флягу с водой. Каждый отмахивался от постоянно роящихся мух.
     Питер Марлоу снова сказал сам себе, что сидящий на корточках обнаженный облегчающийся мужчина - самое отвратительное в мире зрелище, может быть, самое душераздирающее.
     Поскольку день только наступил, поднимался легкий туман, золотые лучики разбегались по бархатному небу. Земля была влажной из-за прошедших прошлой ночью дождей, ветерок ласкал прохладой, он принес запах морской соли и красного жасмина.
     "Да, - довольно подумал Питер Марлоу, - день будет хорошим".
     Закончив, он наклонил флягу, по-прежнему сидя на корточках, и смыл остатки кала, ловко работая пальцами левой руки. Всегда только левой. Правая рука служила для еды. У туземцев нет слов, обозначающих левую или правую руку, только рука для кала и рука для еды. Все пленные пользовались водой, потому что бумага, любой клочок бумаги был ценностью. Все пленные, за исключением Кинга. У него была настоящая туалетная бумага. Он дал кусок Питеру Марлоу, и тот поделил ее в своей группе, потому что она великолепно подходила для самокруток.
     Питер Марлоу встал, снова подпоясал свой саронг и пошел в хижину, предвкушая завтрак. На завтрак, как всегда, будет рисовая каша и слабый чай, но сегодня у группы был еще и кокосовый орех - еще один подарок Кинга.
     За те немногие дни, прошедшие после знакомства с Кингом, они стали большими друзьями. Узы дружбы частично поддерживались едой, частично табаком, частично помощью - Кинг за два дня вылечил сальварсаном тропические язвы на лодыжках Мака, а они гноились в течение двух лет. Питер Марлоу знал также, что, хотя трое из них доброжелательно относились к благосостоянию и помощи Кинга, их приязнь к нему была в основном вызвана самим Кингом. Когда вы находились с ним рядом, он излучал силу и уверенность. Все начинали чувствовать себя лучше и сами становились сильнее, казалось, что вы черпали силу из магии, исходившей от него.
     - Он чародей! - непроизвольно сказал вслух Питер Марлоу.
     Когда он вошел, большинство офицеров в хижине номер шестнадцать еще спали или лежали на койках, дожидаясь завтрака. Он вытащил из-под подушки кокосовый орех, взял скребок и большой малайский нож - мачете. Потом вышел и сел на скамейку. Ловкий удар мачете расколол орех на две совершенно равные половинки. Он слил молоко в котелок и начал осторожно выскребать одну половинку ореха. Кусочки белой мякоти посыпались в молоко.
     Вторую половинку ореха он вычистил в отдельную посудину, сложил мякоть в кусок москитной сетки и осторожно выжал в чашку густой сладкий сок. Сегодня была очередь Мака добавлять сок в кашу на завтрак.
     Питер Марлоу подумал о том, какая замечательная еда-остаток от кокоса. Богат протеином и совершенно безвкусен. Однако положи в него зубчик чеснока, и он становится весь прочесноченным, четверть сардины, и он весь как бы становился сардиной, а его оболочка придаст аромат многим чашкам с рисом.
     Неожиданно почувствовал, что ему безумно хочется съесть орех. Он был так голоден, что не услышал подходящих охранников. Он не чувствовал их присутствия до тех пор, пока они с угрожающим видом не встали в дверях хижины и все пленные поднялись.
     Слова Иошима, японского офицера, разорвали тишину.
     - В этой хижине есть приемник.

Глава 8

     Иошима ждал пять минут, пока кто-нибудь заговорит.
     Дейв Девен думал о том, какая сволочь могла выдать их или кто допустил промах. Кто? Питер Марлоу? Кокс? Спенс? Полковники?
     А уж потом им овладел ужас, ужас, не правдоподобно связанный с облегчением, что наконец этот день настал. Страх Питера Марлоу был таким же удушающим. От кого исходит утечка? От Кокса? От полковников? Ведь даже Мак и Ларкин не знают то, что знаю я. Господи! Утрам Роуд! Кокс оцепенел. Краешком глаза следя за уклончивыми взглядами остальных, он прислонился к койке, и только прочность столбов спасала его от падения.
     Подполковник Селларс был лично ответствен за эту хижину, и его брюки были липкими от страха, когда он вошел в хижину вместе со своим адъютантом, капитаном Форестом. Он козырнул, а лицо его с двойным подбородком было красным и потным.
     - Доброе утро, капитан Иошима...
     - Утро не доброе. Здесь есть радио. Радио запрещено приказом японской армии. - Иошима был мал ростом, хрупок и необыкновенно опрятен. Сабля самурая висела на его широком поясе. Высокие, до колен, башмаки были начищены до зеркального блеска.
     - Мне ничего об этом не известно. Нет. Ничего, - вспыхнул Селларс. - Вы! - Дрожащий палец ткнул в Девена. - Вам что-нибудь известно об этом?
     - Нет, сэр.
     Селларс повернулся и осмотрел обитателей хижины.
     - Где приемник?
     Молчание.
     - Где приемник? - Он был почти в истерике. - Где приемник? Я приказываю немедленно отдать его. Вы знаете, что мы все несем ответственность за выполнение приказов императорской армии.
     Молчание.
     - Я всех вас предам военному трибуналу, - визжал он, дрожа подбородком. - Вы все получите по заслугам. Вы! Ваше имя?
     - Капитан Марлоу, сэр.
     - Где приемник?
     Потом Селларс заметил Грея.
     - Грей! Вы, кажется, являетесь начальником военной полиции! И если здесь есть приемник, только вы несете за это ответственность. Вы должны были доложить об этом властям. Я отдам вас под трибунал, и это будет записано в вашем послужном списке...
     - Я ничего не знаю о приемнике, сэр.
     - Черт подери, вы должны знать о нем, - визжал Селларс с искаженным и красным лицом. Он помчался в тот конец хижины, где жили пять американских офицеров.
     - Браф! Что вам известно об этом?
     - Ничего. И надо говорить "капитан Браф", полковник!
     - Я не верю вам. Вы, проклятые американцы, всегда приносите неприятности. Вы недисциплинированный сброд...
     - Я не собираюсь слушать эту вашу проклятую чушь!
     - Не смейте говорить со мной подобным образом! Добавляйте слово "сэр" и стойте по стойке "смирно".
     - Я старший американский офицер и не собираюсь выслушивать оскорбления ни от вас, ни от кого-то другого. У американцев нет радио, это я знаю. В этой хижине нет радио, и это я знаю. И если бы оно было, вы думаете, я так и сказал бы вам, полковник?
     Селларс повернулся и, пыхтя, прошел в середину хижины.
     - Тогда мы обыщем хижину. Каждый стоит у своей койки. Внимание! Пусть Бог поможет тому, у кого приемник. Я лично прослежу, чтобы его наказали по закону, вы, мятежные свиньи...
     - Заткнитесь, Селларс.
     Все замерли, когда в хижину вошел полковник Смедли-Тейлор.
     - Здесь есть приемник, и я пытаюсь...
     - Заткнитесь.
     Изможденное лицо Смедли-Тейлора было напряженным, когда он шел к Иошиме, который наблюдал за Селларсом с удивлением и презрением.
     - В чем дело, капитан? - спросил он, понимая, что происходит.
     - В хижине есть радио, - сказал Иошима и добавил насмешливо:
     - В соответствии с положениями Женевской конвенции военнопленные...
     - Мне прекрасно известен моральный кодекс, - сказал Смедли-Тейлор, стараясь отводить глаза от столбов, стоящих через равные промежутки вдоль хижины. - Если вы считаете, что здесь есть радио, пожалуйста, сделайте обыск. Или если вы знаете, где оно, пожалуйста, возьмите его, и дело будет сделано. У меня очень много дел сегодня.
     - Ваша обязанность исполнять закон...
     - Моя обязанность - исполнение цивилизованного закона. Если вы ссылаетесь на закон, вы должны сами исполнять его. Дайте нам пищу и медикаменты, которые нам положены!
     - Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко, полковник.
     - Когда-нибудь я умру. Возможно, от апоплексического удара, пытаясь выполнять смехотворные правила, введенные некомпетентной администрацией.
     - Я доложу генералу Шима о вашей дерзости.
     - Извольте. А потом спросите его, кто распорядился, чтобы каждый человек в лагере ловил ежедневно двадцать мух, чтобы их собирали, пересчитывали и чтобы я ежедневно приносил их в ваш офис.
     - Ваши старшие офицеры постоянно жалуются на увеличение смертных случаев от дизентерии. Мухи - разносчики дизентерии...
     - Вам не следует напоминать мне о мухах и количестве смертей, - резко сказал Смедли-Тейлор, - дайте нам химические препараты и разрешите очистить окружающую территорию. Таким образом мы будем контролировать здоровье всего острова Сингапур.
     - Пленным не положено...
     - Это ваша норма на дизентерию не экономична. Это ваша норма на малярию высока. До того как вы пришли сюда, на Сингапуре не было малярии.
     - Может быть. Но мы победили вашу тысячную армию и тысячами взяли вас в плен. Ни один мужчина, дорожащий своей честью, не позволит, чтобы его взяли в плен. Все вы животные, и обращаться с вами нужно соответственно.
     - Я знаю, что есть японцы, которых взяли в плен на Тихом океане.
     - Откуда вы это знаете?
     - Слухи, капитан Иошима. Знаете, как это бывает. Явно ложные. Ложью является и то, что японских кораблей уже нет на морях, и то, что Японию бомбили, и то, что американцы захватили Гуадал-канал, Гуам, и Рабаул, и Окинаву, и то, что они сейчас готовы атаковать Японские острова...
     - Вранье! - Иошима схватился за свою саблю самурая у пояса и на дюйм вытащил ее из ножен. - Вранье! Императорская японская армия выигрывает войну и скоро захватит Австралию и Америку. Новая Гвинея в наших руках, и японская армада как раз сейчас на пути в Сидней.
     - Несомненно, - Смедли-Тейлор повернулся спиной к Иошиме и оглядел хижину. К нему были обращены белые лица. - Пожалуйста, выйдите на улицу, - тихо приказал он.
     Его приказ был молчаливо выполнен.
     Когда хижина опустела, он повернулся к Иошиме.
     - Пожалуйста, делайте обыск.
     - А если я найду радио?
     - Все в руках Божьих.
     Как-то сразу Смедли-Тейлор почувствовал груз своих пятидесяти четырех лет. Он сгибался под гнетом своей ответственности. Он с радостью приносил пользу и рад был оказаться здесь как раз вовремя, когда он был нужен, и рад был выполнить свои обязанности. Но теперь ему предстояло найти предателя, а когда найдет, должен будет наказать его. Этот человек заслуживал смерти, потому что, если приемник будет обнаружен, Девену придется умереть. "Господи, хоть бы его не нашли, - думал он в отчаянии, - это ведь единственная ниточка, связывающая нас с остальными миром. И если есть Бог на небесах, пусть Он не позволит найти приемник. Пожалуйста".
     Но в одном Иошима был прав. У него не хватило мужества умереть как подобает солдату - либо в бою, либо при побеге. Он жив, но его мучила память, память о том, что алчность, жажда власти и ложь были причиной поражения на востоке и неисчислимых сотен тысяч бессмысленных смертей.
     "Но если бы я умер, - думал он, - что бы было с моей милой Мейси, и сыном Джоном, который служил в уланах, и сыном Перси, который служив в авиации, и Труди, которая так рано вышла замуж, так рано забеременела и так рано овдовела. Никогда я не увижу их, не дотронусь до них и не почувствую вновь тепло дома".
     "Все в руках Божьих", - снова сказал он, но как и он сам, слова эти были старыми и очень грустными.
     Иошима отрывисто отдавал приказания четырем охранникам. Они оттащили койки из углов хижины и расчистили место. Затем втащили на это место койку Девена. Иошима зашел в угол и стал рассматривать стропила и крышу и необработанные доски под ней. Он обыскивал тщательно, но Смедли-Тейлор вдруг понял, что для него даже лучше, что он знает место, где находится тайник.
     Он вспомнил вечер, когда много месяцев назад они пришли к нему. "На вашу ответственность, - сказал он тогда. - Если вас поймают, значит, поймают, и это будет концом. Я не смогу сделать ничего, чтобы помочь вам. Ничего". Он позвал Девена и Кокса и сказал спокойно: "Если приемник обнаружат, попытайтесь не впутывать в это дело других. Попробуйте какое-то время продержаться. Потом вы должны будете сказать, что это я приказал вам сделать приемник. Я приказал вам сделать это". Потом он отпустил их, благословил на свой лад и пожелал им удачи.
     И вот теперь все они терпели неудачу. Он с нетерпением ждал, когда Иошима начнет осматривать столб, ему была противна мучительная игра в кошки-мышки. Он чувствовал скрытое отчаяние людей, стоящих на улице. Ему оставалось только ждать.
     Наконец и сам Иошима устал от игры. Его раздражала вонь в хижине. Он подошел к койке и тщательно обыскал ее, рассматривая сантиметр за сантиметром. Но не видел никаких распилов. Нахмурившись, он еще раз обошел ее, трогая дерево длинными чуткими пальцами. И ничего не нашел.
     Сначала он подумал, что его дезинформировали. Но поверить в это он не мог, потому что информатору еще не заплатили.
     Он пролаял команду, и корейский охранник отстегнул штык и передал его Иошиме рукояткой вперед.
     Ио