оуз был уверен, что рыба лучше клюет перед 
дождем, старый Макдональд всегда был уверен в обратном, а Август 
утверждал, что бывает по-всякому. Лучше клюет на мотыльков и мух, 
которых нужно наживлять так, чтобы казалось, что они летают над 
водой.
	Было похоже, что рыбалка не шла ему в голову. Он как бы и не 
старался видеть и заметить что-либо и в то же время он смотрел, пытаясь 
обнаружить какой-нибудь знак или послание. Стараясь запомнить, он в 
то же самое время старался забыть, как обычно появлялся этот некий 
знак и как он обычно растолковывал его. Ему также следовало 
постараться не думать об Этом, как о сумасшествии и также не думать и 
о том, что он делает это только ради своей матери. Эти мысли, если бы 
он позволил их себе, могли все испортить. Над поверхностью воды 
резвился голубой зимородок, его яркое оперение переливалось на солнце 
всеми цветами радуги, а уходящие лучи вечернего солнца купались в 
небыстром течении. "Я не сумасшедший",- подумал Август.
	Рыбалка полностью отвечала осуществлению его замыслов и при 
этом место не имело никакого значения: можно было стоять у самой 
воды, где течение быстрым потоком омывала выступающие из воды 
камни или уйти под ветвистые ивы, склонившиеся к самой поверхности 
водной глади. Острота ощущений не ослабевала, даже если, 
поразмыслив, вы уверялись в том, что самым подходящим местом было 
то, где вы стояли несколько минут назад, бросая долгие взгляды туда, где 
стоите теперь и мечтали оказаться среди узорчатой тени, отбрасываемой 
листьями прибрежных ив. И как только Август осознал это, как только 
им овладело желание переходить с места на место, нечто подчинило себе 
его действия - леска сильно дернулась и удочка чуть не вырвалась из его 
протянутой руки.
	Август вздрогнул от испуга, неуклюже перехватил удилище, едва 
не выронив его, опустил в воду подсак. Тени деревьев растворялись в 
вечерних сумерках. Вытащенная из воды рыба смотрела на него с глупым 
удивлением, что свойственно всем пойманным рыбам. Август вытащил 
крючок, засунул пальцы в костлявый рот рыбы и точным движением 
сломал хребет. Когда он вынул руку, его пальцы были испачканы 
скользкой и холодной рыбьей кровью. Недолго думая, он сунул пальцы к 
себе в рот и облизал их. Зимородок взглянул на него, промчавшись над 
водой, как стрела, и уселся на вершину сгнившего дерева.
	Положив рыбу в плетеную корзинку, Август выбрался на берег и 
сел в ожидании. Он был уверен, что зимородок смеялся над ~ним~ 
саркастическим, мстительным смехом. Хотя, возможно, он просто был 
смешлив. Рыба не превышала семи дюймов в длину - едва хватит на 
завтрак.
	- Если бы мне приходилось питаться одной рыбой,- сказал Август,- 
я бы вырастил клюв побольше.
	- Не следует говорить, пока к вам не обратятся,- сказал вдруг 
зимородок. Ведь вы же знаете, что существуют правила приличия.
	- Извините.
	- Сначала я буду говорить,- продолжал зимородок,- а вы - 
удивляться, кто я такой, чтобы так говорить с вами. Потом вы осознаете, 
что это я; потом вы обратите внимание на свои пальцы и на пойманную 
рыбу и поймете, что вкус ее крови позволил вам понимать голоса птиц и 
живой природы. Вот тогда мы и побеседуем.
	- Я не хотел...
	- Предположим, что все так и было.- Зимородок говорил желчным, 
раздраженным голосом. Августу показалось, что голос исходит из его 
толстой шеи, покрытой оперением, а глазки выражали досаду и 
злобность. Вот уж поистине безвредная птица.
	- А теперь обратись ко мне,- продолжал зимородок.- Скажи: "О, 
птица!" А потом изложи свою просьбу.
	- О, птица! - сказал Август, умоляюще сложив руки,- скажи мне, 
можно ли поставить автозаправочную станцию в Медоубруке и 
продавать форды?
	- Конечно.
	- Что?
	- Конечно.
	Ему было неудобно разговаривать с птицей, сидевшей на ветке 
сгнившего дерева на таком расстоянии, что вряд ли разговор можно 
было бы назвать беседой. И Август постарался представить себе птицу, 
сидящей рядом с ним на берегу. Это подействовало. Он даже 
засомневался, был ли зимородок действительно птицей.
	- А теперь,- сказал зимородок, глядя на Августа ярко горящим 
быстрым безжалостным глазом,- это все?
	- Думаю, что да... я...
	- Что еще?
	- Ну, я думал, что у вас будут некоторые возражения, мол шум, 
запах.
	- Нет.
	- О, как это мило с вашей стороны.
	- С другой стороны, сказал зимородок и засмеялся хриплым 
смехом,- раз уж мы оба здесь, ты мог бы спросить меня заодно и еще о 
чем-нибудь.
	- Но о чем?
	- Обо всем, спроси о том, чего тебе хочется больше всего.
	Он на минуту задумался прежде, чем высказать свою абсурдную 
просьбу. Его сердце забилось так, что у него перехватило дыхание, он 
понимал, что ему, может быть, не следовало бы делать этого. Краска 
бросилась ему в лицо.
	- Ну,- сказал он, сдерживая дрожь,- если... есть один фермер и у 
него есть дочь...
	- Да, да, да,- нетерпеливо проговорил зимородок, как если бы он 
хорошо знал, чего именно хочет Август и не хотел утруждать себя 
подробностями.
	- Но награда будет потом, а сначала давай решим, какая будет 
плата.
	- Плата?
	Зимородок быстрым движением поднял голову и завертелся на 
ветке, поглядывая то на Августа, то на небо, то на быстрое течение как 
будто обдумывая резкие замечания, которые он скажет, чтобы выразить 
свою досаду.
	- Плата,- сказал он,- плата, плата. Ну, что с тобой делать. Давай 
назовем это любезностью, если тебе так больше нравится. Любезность в 
ответ за вполне определенное имущество и благосостояние, которое - не 
сочти меня несправедливым - само идет тебе в руки. Я имею в виду,- 
зимородок впервые за все время их беседы на мгновение проявил нечто 
вроде колебания или смятения,- я имею в виду колоду карт, игральных 
карт. Старых игральных карт. Тех, которые у вас есть.
	- Карты Виолетты? - спросил Август.
	- Да, именно.
	- Я попрошу у нее.
	- Нет, нет. Видишь ли, она считает, что это ~ее~ карты. Именно. 
Она не должна знать.
	- Ты хочешь, чтобы я украл их?
	Зимородок замолчал. На мгновение он скрылся из виду, хотя, 
может быть, это всего лишь внимание Августа переключилось с птицы 
на чудовищное, гнусное преступление, которое ему предлагали 
совершить.
	Когда зимородок снова появился, он казался чем-то подавленным.
	- Ты можешь предложить мне какую-нибудь другую награду? - 
спросил он, и его голос звучал почти мягко.
	Конечно, Август думал об этом. Мысль о том, что он мог 
попросить об этом Эми /даже не думая пока о том, сохранятся ли их 
добрые отношения/, приглушила в нем страстное желание обладать ею - 
его охватило какое-то предчувствие о том, что может произойти, если 
она будет принадлежать ему. Но кого он мог еще выбрать? А что, если 
он попросит...
	- Всех, я хочу всех,- его голос дрожал.
	- Всех?
	- Любого, кого я захочу.- Если бы им внезапно не овладело 
сильное желание, то чувство стыда никогда бы не позволило ему сказать 
это. = Заставь их.
	- Хорошо.- Зимородок прочистил горлышко, огляделся по 
сторонам и почесал свою бородку черным коготком, как будто выражал 
удовлетворение от завершения этой не совсем чистоплотной сделки.
	- В лесу за озером есть водоем. Там из воды выступает большой 
камень. Положи карты в футляр и оставь их там, а взамен возьмешь 
подарок, который будет тебя ждать на этом месте. Поторопись. До 
свидания.
	Опустился пасмурный вечер - предвестник грозы; последние 
солнечные лучи торопливо скрывались за горизонтом. Зеркальная 
поверхность озера потемнела и струйки воды, сталкиваясь между собой, 
выплескивали светлые брызги. С дерева доносился трепет крыльев - 
зимородок готовился ко сну. Прежде, чем вернуться по тропинке к тому 
месту, с которого начались его приключения, Август немного подождал 
на берегу. Потом он собрал свои рыбацкие принадлежности и 
отправился домой, наблюдая красоту предгрозового вечера и чувствуя 
себя больным от того, что с ним произошло и в предчувствии перемен в 
его жизни.


			НЕЧТО УЖАСНОЕ
	Виолетта хранила свои карты в футляре, который некогда был 
ярко-розового цвета, а сейчас его цвет поблек и напоминал розу, 
покрытую пылью. В ящике когда-то хранились и серебряные кофейные 
ложки, но они были давным-давно проданы, еще во время ее скитаний 
вместе с отцом.
	Это было нечто ужасное, хотя не совсем и не всегда, но она 
ощущала страх. Она чувствовала, что может раскрыть какую-то тайну, о 
которой она вовсе не хотела знать - может быть, день собственной 
смерти или еще более ужасное. Но несмотря на жуткую, угрожающую 
рисованную поверхность карт, те секреты, которые они раскрывали, 
чаще всего были совсем не таким уж ужасными, а порой вообще не 
представляли никакого секрета. В конце концов ей сказали, что Джон 
или те из его знакомых, которые знали карты и умели читать по ним, 
могли интерпретировать по-разному то, что они показывали.
	Но именно эти карты несколько отличались от тех, по которым все 
умели прочитать.
	- Ну, вот,- сказала она, аккуратно кладя карту,- пятерка треф.
	- Это новые возможности,- сказала Нора,- новые знакомства и 
удивительные события.
	- Хорошо.
	Пятерка треф заняла свое место в полукруге, который 
выкладывала Виолетта. Карты были разложены перед ней шестью 
равными кучками, она выбрала одну и перевернула ее - это был 
Спортсмен.
	В картах Виолетты было не все понятно другим людям. Как и в 
обычной колоде, там были свои козыри, но все, что было нарисовано на 
картах было совершенно иным. Смерть, Луна, Возмездие - все это имело 
определенное значение, но что означало изображение Спортсмена?
	Как и все остальные, он был нарисован на ее картах - с 
нечеловечески развитой мускулатурой, в нелепой позе - с вытянутыми 
носками и упираясь руками в бедра. Он казался одетым слишком 
нарядно для той прогулки, на которую он собирался: его штаны выше 
колен были перевязаны лентами. На нем был жакет с разрезами по бокам 
и венок увядших цветов на полях шляпы, через плечо была переброшена 
удочка. В руках он держал что-то похожее на плетеную корзинку для 
рыбы и что-то еще - она не могла понять, что именно. Собака, страшно 
похожая на Спака спала у его ног. Эту карту дедушка назвал 
Спортсменом. Под картинкой большими римскими буквами была 
подпись: "РЫБОЛОВ".
	- Итак,- произнесла Виолетта,- новые свершения, хорошие времена 
или какие-то приключения вне дома для кого-то. Очень хорошо.
	- Для кого? - спросила Нора.
	- Мы прочитаем, на кого это распространяется.
	- Все выходит так хорошо,- сказала Нора, давай скажем, для кого 
эта карта.
	- Август.
	Бедный Август, для него был приготовлен хорошенький сюрприз.
	- Ладно.
	Но прежде, чем Виолетта повернула следующую карту, Нора 
сказала:
	- Подожди. С этим не следует шутить. Я хочу сказать, что, если это 
не для Августа, что, если следующая карта покажет что-нибудь ужасное. 
Не будем ли мы сами беспокоиться, что это действительно может 
произойти?
	Она бросила взгляд на сложный рисунок карт, впервые ощутив 
страх перед их властью.
	- А они всегда говорят правду?
	- Я не знаю.- Виолетта перестала раскладывать карты.- Нет. Не для 
нас. Я думаю, что они могут только предсказать, что может случиться с 
ними. Ну и хорошо, мы сможем обезопасить себя, не так ли?
	Нора промолчала. Она верила Виолетте. Она верила, что Виолетта 
знает такое, о чем она даже не догадывается, но она никогда не 
чувствовала себя защищенной.
	- В жизни иногда бывают просто какие-то потрясения,- сказала 
Виолетта, и если карты предупреждают об этом, я им не верю.
	Внизу, у входной двери раздался звонок. Нора вскочила на ноги.
	- Кто бы это мог быть в такое время? - сказала Виолетта, собирая 
карты.
	- Я не знаю,- ответила Нора. Она быстро подскочила к зеркалу, 
взбила свои пышные золотистые волосы и одернула блузку.- Может 
быть, это Гарви Клауд, он говорил, что зайдет вернуть книгу, которую я 
давала ему.
	Она перестал суетиться и вздохнула как бы досадуя на то, что им 
помешали.
	- Думаю, мне следует пойти посмотреть.
	- Да,- задумчиво сказала Виолетта,- ступай, посмотри. Мы 
продолжим в другой раз.
	Но когда, спустя неделю, Нора попросила Виолетту заняться 
гаданием снова и Виолетта открыла ящик, где хранились ее карты, их 
там не оказалось. Нора утверждала, что не брала их. Они не могли 
оказаться и в другом месте, куда Виолетта могла бы по рассеянности 
положить их. Выдвинув все ящики и перерыв все бумаги и коробочки в 
поисках карт, Виолетта озадаченная и слегка встревоженная, села на 
край кровати.
	- Пропали,- сказала она.


			АНТОЛОГИЯ ЛЮБВИ
	- Я сделаю все, что ты хочешь, Август,- сказала Эми,- все, что ты 
хочешь.
	Он склонил голову к коленям и тихо произнес:
	- Ты святая, Эми. О боже, прости меня.
	- Не говори так, Август, это ужасно.
	Она обняла его. Они оба дрожали от холода и от близости друг 
друга.
	- Я читала в книгах, что люди могут любить друг друга какое-то 
время. Но я не знала, как это бывает.
	- И я тоже, Эми.
	- Я всегда буду любить тебя.
	Он поднял голову, его переполняло чувство грусти и запоздалого 
раскаяния. Он так любил ее до этого, но никогда его чувство не было 
таким полным, как теперь, когда он сказал, что не увидит ее больше.
	- Я только удивляюсь, почему,- сказала девушка.
	Он не мог сказать ей, что это был всего лишь вопросом времени и 
он не имел серьезных намерений, что на него давили определенные 
обязательства, которые он некогда принял на себя - о господи, давление, 
давление...
	Он встретил ее здесь, на лужайке, поросшей коричневатым 
папоротником и незаметной из дома, чтобы порвать с ней и 
единственной приемлемой и достойной причиной, которую он смог 
придумать для нее, чтобы объяснить свой поступок, была та, что он не 
любил ее больше и именно эту причину он после долгих колебаний и 
множества холодных поцелуев назвал ей. Она встретила его слова с 
таким мужеством, с такой молчаливой уступчивостью, слезы, что текли 
по ее щекам, были такими солеными, что ему показалось, что он сказал 
ей все это только для того, чтобы лишний раз увидеть, какая она 
хорошая, уступчивая, мягкая; чтобы разнообразить свои чувства 
оттенком печали и неотвратимой утраты.
	- О нет, Эми, Эми, Эми, я никогда не хотел...
	Он удержал ее и она уступила, покорилась, стыдясь и не желая 
показать, что ее обидело то, что он несколько минут назад сказал ей. Ее 
стыдливость, ее огромные, ищущие его взгляда глаза, ее испуг и 
отчаянная надежда выбили его из колеи.
	- Если ты не любишь, меня, Август, тебе не следует делать этого.
	- Не говори так, Эми, не говори так.
	Здесь, среди шуршащих листьев, сам едва сдерживая слезы, как 
если бы навсегда расставался с ней - хотя он знал, что это не так и теперь 
он должен и будет видеть ее - он почувствовал себя путешествующим 
вместе с ней по печально сладостной стране любви, где исцелились 
самые ужасные раны, которые он нанес ей.
	По-видимому страна любви не имела конца.
	- В следующее воскресенье, да, Август? - еще немного робко, но уже 
гораздо более уверенно проговорила она.
	- Нет. Не в воскресенье, а... завтра. Или даже сегодня ночью. 
Сможешь?
	- Да. Я подумаю, как это сделать. Август, любимый.
	Немного позже она бежала по полю, счастливая, вытирая слезы и 
поправляя волосы. "Вот до чего я дошел,- подумал он где-то в глубине 
души,- даже конец любви может стать для нее новым стимулом. Он 
пошел в другую сторону, туда, где его ждал его автомобиль, как ему 
показалось, несколько укоризненно. Стараясь ни о чем не думать, он 
завел мотор.
	Какого черта он сделал это?
	Он подумал, что пылкие чувства, охватившие его, когда он увидел 
Эми Медоуз впервые после получения подарка, были ничем иным, как 
желанием, которое должно было быть выполнено. Намеренно или нет, 
но он продолжал делать глупости по отношению к ней: он храбрился 
перед ее отцом, он отчаянно лгал, он ждал ее часами на холодной 
площадке позади дома. Ему обещали власть над женщинами и он не без 
горечи пользовался ею, но не при тех обстоятельствах и, хотя Эми 
соглашалась со всеми его предложениями, его ночные свидания, его 
интриги, его настойчивость невозможно было остановить даже ее 
застенчивостью. Он не отвечал за себя и свои чувства, а полностью 
отдался во власть желания, в него как будто вселился демон, он никогда 
не был таким, как сейчас.
	Его чувства росли с каждым месяцем и становились вполне 
определенными; он колесил на своем форде в округе пяти городков, он 
управляло автомобилем, но им самим управляли и двигали помимо его 
желания.
	Виолетта не интересовалась, почему он отказался от намерения 
строить гараж в Медоубруке. Теперь он обычно жаловался ей, что ему 
приходится расходовать почти столько же бензина, чтобы добраться до 
ближайшей заправочной станции, сколько он там заливает в свой бак, но 
это не выглядело, как намек или довод в пользу его идеи, да и теперь он 
стал выдвигать намного меньше аргументов, чем раньше. Она иногда 
думала, что это, наверное потому, что он измучил себя, вынашивая 
какие-то маловероятные планы, а иногда ей казалось, что это не так. Она 
надеялась, что виноватое выражение, которое появлялось на его лице и 
изможденность, которая слышалась в его голосе, когда он сидел в 
гостиной или слонялся по дому, не были признаками какой-то тайной 
болезни. Хотя наверняка что-то произошло. Карты могли бы сказать ей, 
что случилось, но они исчезли. Она думала, что, возможно, он влюбился.
	Это была правда. Если бы Виолетта не предпочитала уединение в 
комнате наверху, она бы заметила, что ее младший сын проводит время с 
молоденькими девушками из окрестных городков на полосе скошенной 
травы среди полей с еще неубранным урожаем. Их родители мало что 
знали об этом, девушки шептались об этом между собой; им было 
хорошо известно, что увидеть хотя бы мельком автомобиль Августа 
означало для них оцепенение на целый день, беспокойную ночь и 
мокрую от слез подушку утром; они не знали, что и подумать? Их сердца 
принадлежали ему - дни и ночи Августа проходили с этими девушками.
	Он даже не ожидал, что так будет. Он слышал о Казанове, но 
ничего не читал о нем. Он представлял себе, что такое гарем - стоило 
султану властно хлопнуть в ладоши, как он тут же получал объект своего 
желания так же быстро и бездумно, как за десятицентовую монету вы 
можете получить в аптеке пакетик шоколадной соды. Он был изумлен, 
когда почувствовал страстную любовь к старшей дочери Флауэрсов, 
хотя он по-прежнему испытывал сумасшедшее влечение к Эми, правда, 
несколько охлажденное той легкостью, с которой ему далась победа. 
Опьяненный любовью и развратом, он постоянно думал о ней, когда он 
не был рядом с Эми; или когда его мысли не были заняты юной 
Маргарет Дженипер, которой не было еще и четырнадцати лет. Хотя и 
не сразу, он научился всему, что знают опытные любовники: что любовь 
- это такое чувство, на которое в большинстве случаев отвечают 
любовью и это вполне возможно, что нельзя применять грубой силы и 
что любовник должен по-настоящему верить - как это и было с Августом 
- что если его любовь достаточно сильна, то он добьется ответного 
чувства.
	Когда сгорая от стыда, дрожащими руками он положил на камень 
посреди пруда то, что составляло наибольшую ценность для его матери, 
хотя он и не хотел себе в этом признаться,- карты и взял то, что лежало 
там для него - это был всего лишь беличий хвост, только надежда 
позволила ему привязать этот хвост к своему форду. Они выполнили свое 
обещание или по меньшей мере сделали такую попытку - он встал на 
путь изучения антологии любви, только пока он ездил из аптеки к 
церкви и от одного дома к другому с беличьим хвостом на радиаторе, 
развивающимся на ветру, он пришел к пониманию, что не в этом хвосте 
содержится его власть над женщинами: его власть над ними была 
заключена в их власти над ним.


			ТЕМНЕЕТ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ РАССВЕТЕТ
	Флауэрсы обычно приходили по средам, принося тяжелые букеты 
цветов для комнаты Виолетты и хотя Виолетта всегда чувствовала себя 
виновато в окружении и постепенно ув