На верхней ступеньке, в 
свете солнечного луча, проникающего в дом через узкое окно, одетая в 
латанные джинсы и босиком, стояла его невеста. Немного позади нее 
стояла Софи, ставшая на год старше, но все еще не достигшая возраста 
своей сестры. На Софи было тоненькое белое платье и множество 
украшений.
	- Привет,- сказала Алис.
	- Привет,- отозвался Смоки.
	- Проводи Смоки наверх,- сказала миссис Дринквотер.- Я уверена, 
что он хотел бы умыться.
	Она похлопала его по плечу, и он поставил ногу на первую 
ступеньку. Спустя годы, он мучительно, но тщетно будет пытаться 
припомнить, действительно ли он хотел остаться, когда однажды вошел 
сюда. Но в то время он поднимался по лестнице, испытывая 
исступленное счастье, что после невероятно странного путешествия он, 
наконец, прибыл и она встречала его, бросая на него многообещающие 
взгляды карих глаз. Взяв его за руку и отобрав у него дорожный мешок, 
она повела его в прохладные верхние покои дома.
	- Я бы хотел умыться,- сказал он, слегка задыхаясь.
	Она приблизила свою большую голову к самому его уху и 
проговорила:
	- Я буду облизывать тебя, как кошка, пока ты не станешь чистым".
	За их спиной захихикала Софи.
	- Зал,- провозгласила Алис, протягивая руку вдоль стен, обшитых 
темными панелями. Они как раз проходили мимо двери и, похлопав по 
круглой дверной ручке, Алис сказала: - Это спальня мамы и папы, а это - 
тише! - папин кабинет, а вот - смотри - моя комната.
	Он заглянул внутрь и увидел себя в большом зеркале.
	Коридор образовывал концентрические круги и Смоки не 
переставал удивляться, как все эти комнаты смогли уместиться здесь.
	- Пришли,- сказала она.
	Комната была довольно бесформенной. Потолок резко спускался к 
одному углу и это делало один конец комнаты ниже другого; окна были 
маленькими. Он никак не мог решить выглядела ли комната меньше 
того, что она была на самом деле или, наоборот, больше. Алис бросила 
его дорожный мешок на узкую кровать, которую раскладывали здесь, 
видимо на летний сезон.
	- Ванная внизу, в зале,- сказала она.- Софи, иди и принеси немного 
воды.
	- Там есть душ? - спросил я, предвкушая холодные тугие струи 
воды.
	- Нет,- отозвалась Софи,- мы все время собирались переделывать 
водопровод и заменить трубы, но не можем найти то одного, то 
другого...
	- Софи!
	Софи хлопнула дверью. Сначала она слизнула пот, стекавший по 
его шее и ключице; потом он развязал завязки на ее юбке, которые она 
завязывала под грудью. Сгорая от нетерпения, они забыли, о чем 
говорили и тихо ссорились подобно пиратам, делящим сокровище, 
которое они так долго искали, долго о нем мечтали и прятали от других.


			ЗА СТЕНОЙ САДА
	Днем они вдвоем ели бутерброды с ореховым маслом и яблоки в 
саду, обнесенном стеной, позади дома. Усыпанные плодами ветки 
деревьев, свешивались со стен сада - безмолвные свидетели разговора. 
Они сидели за каменным столиком в углу сада под раскидистым буком. 
Крышка стола была испещрена круглыми пятнышками, оставшимися от 
раздавленных прошлым летом гусениц. На столе стояли яркие 
одноразовые тарелочки, казавшиеся слишком легкими и эфемерными. 
Смоки обычно не ел масла из земляного ореха и сейчас усиленно пытался 
отделить языком крупинки, прилипшие к небу.
	- Сначала здесь должен был быть фасад,- сказала Дэйли Алис.- 
Потом посадили сад, построили стену и задняя часть дома стала 
парадной, а здесь теперь задняя сторона.
	Она села верхом на скамейку и подобрала веточку, одновременно 
отбрасывая с лица золотистую прядь волос. Ногтем она быстро 
начертила пятиконечную звезду. Смоки смотрел на ее пальцы, а потом 
перевел взгляд на туго облегающие ее фигуру джинсы.
	- Примерно так,- сказала она, глядя на свой рисунок.- Посмотри, в 
этом доме каждая сторона является парадной. Он был построен как 
образец. Моим дедушкой, я тебе о нем писала. Он построил этот дом, 
как образец, чтобы люди могли прийти и посмотреть на него с любой 
стороны и выбрать, какой именно дом они хотят построить. Вот почему 
внутри все расположено так бестолково. Есть много домов, похожих на 
наш, с выступающим вперед фасадом.
	- Что? - он смотрел на нее, пока она говорила, но не слышал ни 
слова.
	Она поняла это по его лицу и рассмеялась.
	- Посмотри. Видишь?
	Он посмотрел туда, куда она указывала. Это был строгий 
классический фасад, увитый плющом и серые каменные украшения 
выглядели, как темные капли слез. Высокие окна-арки, симметрично 
расположенные детали - во всем был выдержан классический порядок. 
Картину дополняли стройные колонны и высокий цоколь. Из высоко 
окна кто-то выглядывал с задумчивым видом.
	- Теперь пойдем.- Она откусила большой кусок хлеба с ореховым 
маслом и за руку повела его вдоль фронтона и пока они шли вокруг все 
менялось, как в кино. Подобно детским объемным картинкам, при 
повороте которых лица из мрачных становятся улыбчивыми, задняя 
часть дома менялась. Дом становился нарядным и веселым со 
скрученными спиралью карнизами и дымоходными трубами, которые 
выглядели, как шляпы клоунов. Одно из широких окон на втором этаже 
открылось и оттуда выглянула Софи, размахивая руками.
	- Смоки,- закричала она,- когда закончишь завтракать, приходи в 
библиотеку поговорить с папочкой.
	Она так и осталась стоять у окна, скрестив руки и оперевшись о 
подоконник, глядя на него с улыбкой, как будто она была очень рада 
сообщить ему эту новость.
	- Ладно,- не очень вежливо откликнулся Смоки. Он снова вернулся 
к каменному столику. Алис доедала сэндвич.
	- Что я ему скажу?
	Она пожала плечами с полным ртом.
	- А что если он спросит меня, а какие у вас виды на будущее, 
молодой человек?
	Она засмеялась, прикрывая рот рукой точно так же, как она это 
делала в библиотеке Джорджа Мауса.
	- Я же не могу сказать ему, что я вношу данные и проверяю 
телефонные справочники.
	Значимость дела, за которое он взялся и очевидная 
ответственность, которую возлагал на него доктор Дринквотер, 
произвели на него большое впечатление. Раздираемый сомнениями, он 
внезапно заколебался. Он посмотрел на свою огромного роста 
возлюбленную. А все же, каковы были его перспективы? Разве мог он 
объяснить доктору, что его дочь была средством, чтобы избавиться от 
анонимности, тем самым человеком, чье имя скрыло бы его собственное 
происхождение и этого для него было вполне достаточно. Что после 
женитьбы он намеревался зажить счастливо, как многие другие молодые 
люди.
	Она взяла маленький нож для очистки фруктов и тонкой лентой 
очищала кожуру с зеленого яблока. У нее это получалось очень 
талантливо. А что хорошего он мог дать ей?
	- Ты любишь детей? - спросила она, не поднимая глаз.


			РОДОСЛОВНЫЕ ДОМОВ
	В библиотеке было сумрачно, так как по обыкновению в жаркий 
летний день окна и двери закрывались, чтобы сохранить в доме 
прохладу. И было действительно прохладно. Доктора Дринквотера в 
библиотеке не оказалось. Через драпированные шторы, закрывающие 
окна, он мог мельком видеть Софи и Алис, разговаривающих за 
каменным столиком в саду. При этом он чувствовал себя как мальчишка, 
которого выставили за дверь. Он раздраженно зевнул и пробежал 
взглядом по корешкам ближайших к нему книг - было непохоже, что кто-
либо брал когда-нибудь книги с этих загроможденных полок. Здесь были 
тома религиозных проповедей, многотомное издание Джорджа 
Макдональда, Андре Джексона Дэвиса, Сведенборга. Здесь были яркие 
книги рассказов для детей в мягком переплете с простенькими 
названиями. На полках среди книг стояло несколько неизвестных 
бюстов. Он вытащил томик памфлетов Сетона, который нечаянно 
вклинился среди многотомников. Это была старинная книга, богато 
иллюстрированная фотогравюрами, которая называлась "Состоятельные 
дома и их история". Он осторожно перелистал страницы, чтобы не 
повредить клееный переплет, разглядывая тусклые сады с черно-белыми 
цветами, кровлю замка, построенного на острове посреди реки старым 
магнатом, дом, построенный в виде пивного чана.
	Перелистывая страницы, он поднял глаза. Дэйли Алис и Софи уже 
ушли из сада, а картонная тарелочка соскользнула со столика и 
грациозно легла на землю.
	В книге была фотография двух людей, которые пили чай, сидя за 
каменным столиком. Один из них был мужчина, чем-то напоминающий 
поэта, в светлом летнем костюме, галстуке в крапинку, с пышной светлой 
шевелюрой. Его невыразительные глаза, прищуренные от солнечного 
цвета, смотрели сквозь очки. Другая была женщина в широкополой 
светлой шляпе. На ее смуглое лицо падала тень от шляпы, а черты его 
были несколько смазаны, возможно, от нечаянного движения во время 
съемки. За ними виднелась часть того дома, в котором сейчас как раз 
находился Смоки, а рядом с ними, протянув к женщине тонкую руку, 
стояло существо, высотой не больше фута в треугольной шляпе и 
цветных туфельках. Его широкие нечеловеческие черты лица тоже были 
расплывчатыми и казалось, что у него за спиной пара легких марлевых 
крыльев. Подпись под фотографией гласила: "Джон Дринквотер и 
миссис Дринквотер /урожденная Виолетта Брэмбл/, Эджвуд, 1912." Еще 
ниже автор счел нужным добавить следующее:
	"Самым дурацким из всех домов в начале века может быть дом 
Джона Дринквотера в Эджвуде, хотя он и не был задуман таким. 
Началом его истории можно считать 1880 год, когда Дринквотер 
опубликовал свою книгу "Архитектура деревенских домов". Эта 
превосходная, имевшая успех работа, в которой сжато представлено 
домостроительство Викторианской эпохи, принесла ему известность и 
позже он стал одним из партнеров известной архитектурной компании 
Маусов. В 1894 году Дринквотер спроектировал Эджвуд, как сложную 
иллюстрацию страниц своей знаменитой книги, соединив в одном 
здании разные дома, разных размеров и стилей, что совершенно не 
поддается описанию. В 1897 году Дринквотер женился на Виолетте 
Брэмбл, молодой англичанке, дочери таинственного проповедника 
Теодора Берна Брэмбла и после своей женитьбы полностью попал под 
влияние жены, увлекавшейся магнетическим спиритизмом. Ее влияние 
сказалось на более поздних изданиях "Архитектуры деревенских домов", 
в которых явно прослеживается теософская теория или идеалистическая 
философия, но которые, однако, не лишены оригинальности. Шестое и 
последнее издание 1910 года было напечатано частным издательством, 
так как коммерческие типографии больше не хотели принимать книгу. В 
последнее издание вошли все публикации 1880 года.
	В те годы Дринквотеры собрали группу единомышленников, в 
которую вошли артисты, эстеты и экстрасенсы. С самого начала они 
возвели в культ англофильское направление и к ним присоединились 
очень интересные люди из числа поэтов, художников-иллюстраторов.
	Интересно, что все эти люди смогли извлечь выгоду из всеобщей 
не популярности сельского хозяйства в этих местах в то время. 
Пятиугольник, составленный пятью городками вокруг Эджвуда видел, 
как уезжали фермеры в город и в западные районы, а поэты, убегая от 
экономических трудностей занимали их дома.
	Сейчас в доме живут наследники Дринквотера. Он имеет 
репутацию невероятно бестолкового летнего дома, но сам дом и земля, 
на которой он находится, не являются достоянием широкой 
общественности.


			СОВЕТ ДОКТОРА ДРИНКВОТЕРА
	- Ну, что ж, поболтаем,- сказал доктор Дринквотер.- Где бы вы 
хотели сесть?
	Смоки уселся в большое кабинетное кресло обтянутое кожей. 
Доктор Дринквотер опустился в большой мягкий диван, запустив руку в 
свою шевелюру, почмокал губами и откашлялся перед началом 
разговора. Смоки ждал его первого вопроса.
	- Вы любите животных? - спросил доктор.
	- Как сказать,- замялся Смоки,- я не имел с ними дела. Мой отец 
любил собак.
	Доктор Дринквотер разочарованно покачал головой.
	- Я всегда жил в городах или в пригородах. Мне нравилось 
слушать пение птиц по утрам.
	Он помолчал.
	- Я читал ваши рассказы. Я думаю, что они очень правдивы, во 
всяком случае, я все так и представлял.
	Он улыбнулся, как он считал, ужасно льстивой улыбкой, но доктор 
Дринквотер, казалось, даже не заметил этого. Он только глубоко 
вздохнул.
	- Я полагаю,- начал он снова,- вы осознаете, какой шаг вы 
собираетесь сделать.
	Теперь Смоки пришлось откашляться, прежде чем ответить.
	- Да, сэр, конечно, я знаю, что я не могу предложить Алис того 
великолепия, к которому она привыкла. По крайней мере, пока не могу. 
Но я... я буду стараться. У меня неплохое образование, правда не совсем 
официальное, но я знаю, как использовать мои знания. Я могу учить 
других.
	- Учить?
	- Учить классике.
	Доктор поднял глаза наверх, где висели полки забитые темными 
переплетами многотомных изданий.
	- Гм, чему вы учите, вы сказали?
	- Ну, я пока еще не учу, я собираюсь заняться этим.
	- Вы умеете писать? Я имею в виду ваш почерк. Для учителя это 
очень важно.
	- О да. У меня хороший почерк.- Наступило молчание.- Кроме 
того, я получил немного денег по наследству.
	- Деньги... Меня это не волнует. Мы достаточно богаты.
	Он усмехнулся, а потом откинулся на спинку дивана, обхватив 
согнутое колено удивительно маленькими руками.
	- Главным образом, это богатство моего дедушки. Он был 
архитектором. Но потом у меня появились и свои деньги за 
опубликование моих рассказов. А еще мы получили хороший совет.
	Он как-то странно, почти с сожалением посмотрел на Смоки.
	- Ты всегда можешь рассчитывать на хороший совет.
	Он разогнул ноги, хлопнул себя по коленям и встал. У Смоки 
сложилось впечатление, что Дринквотер произнес что-то про себя.
	- Ну, мне пора. Я увижу вас за обедом? Хорошо. Не изнуряйте себя. 
Завтра предстоит длинный день.
	Он так торопился уйти, что проговорил последние слова, стоя в 
двери.


			АРХИТЕКТУРА ДЕРЕВЕНСКИХ ДОМОВ
	Он заметил их за стеклянной дверью позади дивана, на котором 
сидел доктор Дринквотер. Он встал на колени на диван, повернул 
фигурный ключ в замке и быстро открыл дверь. Там они и стояли, все 
шесть томов, аккуратно расставленных по толщине. Вокруг них стояли 
или лежали сверху горизонтально другие издания. Он взял книгу 
толщиной примерно в один дюйм - саму тонкую из всех. "Архитектура 
деревенских домов". Переплет украшала инталия в виде резных веточек и 
листьев, надпись была в стиле викторианской эпохи. Он перелистывал 
тяжелые страницы. Здания строго вертикальные или с видоизменениями. 
Итальянская вилла для открытой местности. Дома в стиле Тюдоров и 
неоклассицизм - образцы строгой и простой архитектуры представали 
передо мной на каждой странице фолианта. Коттедж. Феодальное 
поместье. Он подумал, что если бы все эти гравюры можно было 
перенести на стекло и выставить в баре в лучах солнечного света, то весь 
Эджвуд был бы, как на ладони. Он пробежал глазами кусочек текста, 
который содержал примерные размеры, предлагаемые модели, 
стоимость /каменщики, работавшие за десять долларов в неделю давно 
умерли и унесли с собой в могилу секреты своего искусства/, и как ни 
странно, но в книге были и рекомендации о соответствии того или иного 
типа дома склонностям и особенностям человека. Он поставил книгу на 
место.
	Следующий том, который он взял с полки был почти в два раза 
толще. Это было четвертое издание, изданное в Бостоне в 1898 году. 
Слева от титульного листа располагался фронтиспис - портрет 
Дринквотера, выполненный мягким карандашом. Смоки с трудом 
разобрал написанное через дефис двойное имя художника. На титульном 
листе был эпиграф: "Я создаю и снова разрушаю" и подпись - Шелли. 
Гравюры были те же самые, хотя они были дополнены поэтажным 
планом здания с указанием толщины стен, расположения оконных и 
дверных проемов, назначения помещений, но все это было выше 
понимания Смоки.
	Шестое и последнее издание имело превосходный переплет 
розовато-лилового цвета. Буквы титульного листа были несколько 
растянутыми в длину и завитки их переплетались подобно стеблям 
вьющегося растения. Казалось, что перед глазами поверхность 
крошечного, усыпанного распустившимися лилиями пруда в свете 
вечерней зари. Фронтиспис изображал уже не Дринквотера, а его жену. 
Черты лица ее были расплывчатыми и портрет не был похож на 
произведение искусства. Но она все равно была очаровательна. Дальше 
шли строки посвящения и довольно большое предисловие - все это было 
набрано красным и черным шрифтом, а потом опять маленькие домики, 
такие же, как и в предыдущих изданиях, старомодные и неуклюжие. На 
форзацах книги были диаграммы или карты, свернутые в несколько раз. 
Они были из очень тонкой бумаги и Смоки сначала никак не мог понять, 
как их развернуть. Старая бумага легко рвалась, и с возгласом досады он 
попытался сделать это по-другому. Он мельком просмотрел часть карты 
и увидел, что это был огромный план, но чего именно? Наконец, он 
полностью развернул лист. Смоки на минуту остановился, не будучи 
вполне уверенным, что он хочет рассмотреть план. В его голове всплыли 
недавние слова доктора Дринквотера: я полагаю, вы осознаете, какой 
шаг собираетесь сделать. Смоки приподнял край листа - тот поднялся 
легко, как крылышко мотылька - таким старым и тонким был лист. Лучи 
солнца осветили бумагу, и он посмотрел на чертежи дополненные 
замечаниями.


			ЧТО ДАЛЬШЕ
	- Она пойдет, Клауд? - спросила мама.
	- Следовало бы появиться не так,- ответила Клауд, больше ей было 
нечего сказать. Она сидела за дальним концом кухонного стола и дым ее 
сигареты таял в лучах солнечного света. Мама готовила пирог и 
энергично работала локтями, растирая сахарную пудру - отнюдь не 
бессмысленное занятие, хотя ей нравилось называть это именно так. Во 
всяком случае, она заметила, что при этом ее мысли зачастую были 
особенно чистыми, а высказывания остроумными. Ее руки выполняли 
свое дело, а голова была занята мыслями и проблемами, которые 
выстраивались в стройные ряды и рядом с каждой проблемой стояла 
надежда. Иногда занимаясь приготовлением, она вспоминала стихи, 
которые знала раньше или мысленно разговаривала со своим мужем, с 
детьми, или с умершим отцом, или с не родившимися еще внуками. 
Суставы ее рук ломило перед изменением погоды и когда она ставила 
противень с пирогом в пышущую жаром духовку, она могла предсказать 
приближающееся несчастье. Клауд ничего не ответила, только вздохнула 
и затянулась дымом сигареты, а потом откашлялась, прикоснувшись к 
морщинистой шее носовым платком, который изящным движением тут 
же убрала в складки рукава.
	- Позже все будет намного яснее,- сказала она и медленно вышла из 
кухни. Она прошла через залы в свою комнату, надеясь, что сможет 
подремать, пока обед будет готов. Прежде, чем лечь на широкую, 
мягкую постель, которую она в течение нескольких лет делила с Генри 
Клаудом, она посмотрела в сторону возвышавшихся холмов. В небе над 
холмами начинали собираться белые кучевые облака. Без сомнения, 
Софи была права. Она лежала и думала: По крайней мере, он пришел - 
это бесспорно. Больше она ничего не могла сказать.
	Там, где старый каменный забор отделяет зеленый луг от старого 
пастбища и тянется к краю заросшего лилиями пруда, доктор 
Дринквотер, одетый в широкополую шляпу, остановился, задыхаясь от 
ходьбы. Постепенно кровь перестала шуметь у него в ушах и он смог 
вслушаться в спектакль, который разворачивался у него на глазах: 
бесконечное щебетание птиц, стрекотание цикад, шуршанье и глухие 
удары тысячи живых существ. К этой земле прикоснулась рука человека. 
Дальше, за прудом он мог видеть дремлющую крышу амбара Брауна. 
Пейзаж не был девственным. Повсюду виднелись следы 
предприимчивости человека - каменная стена, солнечное пастбище, 
пруд. Все это было именно то, что доктор мог бы назвать словом 
"экология". Пока он сидел, глубоко задумавшись на теплом валуне, 
легкий ветерок дал ему понять, что, возможно, вечером разразится гроза.
	Как раз в это время в комнате Софи, на широкой, мягкой постели, 
которая долгие годы принадлежала Дринквотеру и его жене Виолетте 
Бреймбол, лежали теперь две их правнучки. Длинное пла