е на 
раскрытой постели. Одна ее длинная нога выскользнула из-под одеяла и 
пальцы смотрели прямо на дверь, как будто намекая на назначение 
одного из двух китайских тапочек, которые выглядывали из-под 
сброшенного на пол кимоно; ее нежные груди во сне выскользнули из 
расшитой сорочки и легко поднимались и опускались, слегка вздрагивая, 
в такт дыханию. Пока он пожирал ее взглядом, она казалось, 
почувствовала это и, не просыпаясь, повернулась на бок и положила под 
щеку сложенные лодочкой руки. Она сделала это с такой невыразимой 
прелестью, что это ее движение заставило его издать сжатый крик или 
смешок, но он быстро взял себя в руки и поставил поднос на столик, 
заставленный бутылочками с лекарствами и смятыми рецептами. Он 
тронул большой альбом, лежавший на ее кровати и в этот момент она 
проснулась.
	- Джордж,- нисколько не удивившись спокойно сказала она и 
потянулась, наверное думая, что она еще спит. Он мягко приложил руку 
к ее лбу.
	- Привет, котик,- сказал он.
	Она лежала среди таблеток и микстур с закрытыми глазами, 
продолжая дремать. Потом она слабо ойкнула, привстала, села на 
колени и окончательно проснулась.
	- Джордж!
	- Тебе лучше?
	- Не знаю, я спала. Это мне какао?
	- Да. Что тебе снилось?
	- М-м-м, что-то хорошее. Я проголодалась, пока спала. Ты не 
хочешь есть?
	Софи вытерла рот кусочком розовой ткани, которую она выудила 
из коробки лоскутов.
	- Мои сны были о далеком прошлом. Я думаю, что, наверное, из-за 
этого альбома. Нет, нет, тебе нельзя.- Она взяла альбом у него из рук.- 
Здесь грязные картинки.
	- Грязные?
	- Это мои фотографии, сделанные много лет назад.- Она 
улыбнулась, откинув голову назад жестом, присущим всем 
Дринквотерам и посмотрела на него сонными глазами.
	- А что ты здесь делаешь?
	- Я пришел навестить тебя,- сказал Джордж; однажды он уже видел 
ее и знал, что это была правда. Она не обращала внимания на его 
вежливость, казалось, она забыла его или вспомнила неожиданно о чем-
то еще более важном. Ее рука, державшая чашку с какао замерла, не 
донеся напиток до рта. Потом она медленно поставила чашку, глядя на 
что-то такое, что он не мог увидеть. Она с трудом оторвалась от 
видения, рассмеялась быстрым испуганным смехом и крепко сжала руку 
Джорджа, как бы пытаясь удержать себя.
	- Это все сны,- сказала она, изучающе вглядываясь в его лицо,- и 
лихорадка.


			ОСИРОТЕВШИЕ НИМФЫ
	Она всегда проживала лучшую часть своей жизни в снах. Она не 
знала большего удовольствия, чем этот момент перехода в другое 
состояние, когда все ее члены становились теплыми и тяжелыми и 
искрящаяся темнота опускалась на веки; двери открывались; ее сознание 
приобретало крылья и когти, как у совы и становилось совсем другим.
	Начав с простого удовольствия, она возвела это до настоящего 
искусства. Первое, чему нужно было научиться - это слышать слабые 
голоса: это было все равно что идти в сопровождении ангела-хранителя с 
привидениями в страну Сна. Голоса шепчут тебе: ты засыпаешь. Секрет 
состоял в том, чтобы услышать их, но не обратить внимание - иначе 
проснешься. Она научилась слышать голоса и они сказали ей, что во сне 
она не получит никаких ран, которые были бы опасны для нее и она 
будет просыпаться живой и здоровой, она будет даже в еще большей 
безопасности в своей теплой постели. С тех пор она перестала бояться 
страшных снов. Она проходила сквозь самые страшные ужасы снов с 
удовольствием и пользой для себя.
	Потом она обнаружила, что она была одной из тех, кто может 
проснуться, вырваться из липких объятий сна, а потом снова вернуться в 
тот же самый сон. Она также могла построить многоэтажные дома из 
своих снов, ей могло присниться, что она проснулась и всякий раз она 
говорила: ах, это был только сон! Но скоро она начала медлить с 
возвращением из своих путешествий, уходить дальше, возвращаться 
позже и реже. Сначала ее беспокоило, что если она проведет полдня и 
всю ночь во сне, она не сможет путешествовать во сне и ее сны станут 
неинтересными, короткими и повторяющимися. Случилось совсем 
наоборот. Чем глубже был ее сон, тем более грандиозным и изощренным 
становился вымышленный пейзаж, более полными и значимыми 
приключения. Как это могло быть? Откуда, если не из реальной жизни с 
ее книгами и картинками, любовью и привязанностями, дорогами и 
горами, могла она придумывать свои сны? И откуда могла прийти в сны 
эти фантастические острова, мрачные и широкие сараи, запутанные 
города, жестокие правительства, неразрешимые проблемы, смешные 
люди с убедительными манерами? Она не знала, и постепенно она 
перестала задумываться над этим.
	Она знала, что реальные люди беспокоятся за нее.
	Их заботу она ощущала даже в своих снах, но все это 
превращалось в напряженное преследование и в торжественное 
воссоединение - так она поступала с ними и их заботой.
	А теперь она владела и вершиной мастерства, сочетая свою тайную 
жизнь и в то же самое время обходя стороной проблемы реальной жизни. 
Она каким-то образом научилась вызывать у себя состояние больной 
лихорадкой и ее жар вызывал горячечные, беспокойные сны. 
Окрыленная своей победой, она поначалу не обратила внимания на 
опасность этой двойной дозы; она слишком быстро выходила из 
беспамятства сна - позже это переросло в комплекс, не обещающий 
ничего хорошего - и возвращалась в свою постель больного человека с 
возрастающим чувством вины.
	Только в состоянии бодрствования, в котором она иногда 
пребывала и в котором Джордж Маус и застал ее, она с ужасом 
понимала, что это наркомания, понимала, что она погибает, что она 
потеряна для реальной жизни, но не вполне осознавала еще, что зашла 
слишком далеко, чтобы вернуться, что единственный путь к возврату - 
это продолжить идти дальше, что единственный способ вызвать 
отвращение к наркомании - это потворствовать своим желаниям.
	Она сжимала руку Джорджа, как будто осязание его плоти могло 
окончательно пробудить ее.
	- Какие-то сны,- бормотала она,- это лихорадка.
	- Конечно, дорогая,- мягко проговорил Джордж,- это горячечные 
сны.
	- Я больна,- сказала Софи.- Я слишком много сплю в одном 
положении.
	- Тебе нужен массаж.
	Неужели голос выдал его? Она покачала своим длинным телом из 
стороны в сторону.
	- Сделаешь?
	Она повернулась к нему спиной, показывая, где у нее болит.
	- Нет, нет, милая,- сказал Джордж, разговаривая с ней, как с 
ребенком.- Послушай, ложись сюда. Положи подушку под щеку - вот так 
хорошо. А теперь я сяду здесь, подвинься немного; дай-ка я сниму туфли. 
Так удобно?
	Он начал массировать ее, ощущая горячее тело сквозь тонкую 
блузку.
	- А что в этом альбоме? - спросил он, ни на минуту не забывая о 
нем.
	- О,- с трудом произнесла она низким грубоватым голосом, так как 
в это время он легкими движениями нажимал на легкие,- это фотографии 
Оберона.
	Ее рука выскользнула из-под одеяла и лежала сверху.
	- Он сфотографировал нас, когда мы были еще детьми. 
Художественные снимки.
	- А что это за снимки? - продолжал расспрашивать Джордж, 
прикасаясь руками к ее спине в том месте, где могли бы быть крылья, 
если бы они росли у нее.
	Она подтянула одеяло и снова его сбросила.
	- Он не знал,- проговорила Софи,- он не думал, что это грязные 
фотографии. Это не так.
	Она открыла альбом.
	- Ниже. Вот там. Еще ниже.
	- Ого,- вырвалось у Джорджа. Когда-то он знал этих обнаженных 
детей.
	- Давай лучше уберем это, так будет лучше...
	Нарочито медленно она перелистала страницы альбома, 
прикасаясь пальцами к фотографиям, как бы желая ощутить тот день, 
прошлое, почувствовать плоть.
	На фотографиях была Алис и она на фоне камней у водопада, 
который яростными брызгами, не попавшими в фокус, разлетался за их 
спинами. В соответствии с какими-то оптическими законами на 
расплывчатом переднем плане капельки солнечного света превратились 
в белые бесплотные глаза, с удивлением взиравшие вокруг. Обнаженные 
дети смотрели вниз, в темную гладь воды. Что заставило их опустить 
вниз обрамленные длинными ресницами глаза, что заставило их 
улыбаться? Под фотографиями аккуратным почерком было написано: 
АВГУСТ. Софи пальцами провела линию от бедра к тазу Алис. Линии ее 
тела были нежными и совершенными, хотя кожа была светлее и тоньше, 
чем сейчас. Ее ноги были сдвинуты вместе, а длинные пальцы большой 
ступни вытянуты, как будто начинали превращаться в русалочий хвост.
	Маленькие фотографии были вставлены в черные уголки. Вот 
Софи с распахнутыми глазами и широко открытым ртом, расставила 
ноги и раскинула руки, как бы собираясь улететь в космическое 
пространство; длинные волосы растрепались; стоит на фоне огромного 
дупла. Обнаженная Алис стоит в двух шагах от ее беленьких 
хлопчатобумажных трусиков - ее лобок только начинал покрываться 
нежными светлыми волосиками. Вот обе девушки раскрылись, подобно 
волшебному цветку в натуралистических фильмах /Джордж смотрел на 
них глазами Оберона/. Задержись здесь на минутку...
	Она держала страницу альбома открытой, а он продолжал 
массировать ее тело, лишь слегка переменив позу; она со стоном 
раскинула по простыне длинные ноги. Она показалась ему осиротевшей 
нимфой. Со страниц альбома на него тоже смотрели нимфы. В их волосы 
были вплетены цветы, они лежали, вытянувшись во всю длину на 
травянистом лугу. Они сжимали щеки друг друга, взгляд был затуманен 
и тяжел, они были готовы к поцелую. Софи вспомнила. Ее руки 
соскользнули со страницы, глаза потеряли осмысленность; все было 
неважно.
	- Ты знаешь, чего я хочу? - спросил Джордж не в силах сдерживать 
себя.
	- М-м-м, да.
	- А ты?
	- Да,- легко выдохнула она,- да.
	Но она уже не осознавала, что говорит; она снова впала в 
беспамятство и тем самым спасла себя от дальнейшего падения; она 
мягко приземлилась /она могла летать/ где-то очень далеко в пурпурном 
полудне, где никогда не наступала ночь.


			МЛАДШИЕ КОЗЫРИ
	- В моей колоде,- говорила между тем Клауд, доставая 
вельветовый мешочек из ящика и извлекая из него карты,- пятьдесят две 
карты; в году пятьдесят две недели; четыре масти на четыре времени 
года, двенадцать королевских карт на двенадцать месяцев и, если вы 
хорошенько пересчитаете колоду, триста шестьдесят четыре карты на 
количество дней в году.
	- Но в году бывает и триста шестьдесят пять дней,- сказал Джордж.
	- Это очень старые карты, тогда не знали об этом. Подбрось еще 
дров в камин, Джордж.
	Она начала раскладывать карты на его судьбу, пока он разжигал 
огонь пожарче. Тайна, которую он хранил в себе, согревала его изнутри 
и заставляла усмехаться, но внешне он оставался холодным и 
бесстрастным. Он отвернул манжеты свитера и втянул руки в рукава.
	- А еще,- продолжала Клауд,- в колоде есть двадцать один козырь 
от нуля до двадцати. Это Люди, Места, Предметы и Понятия.
	Большие карты ложились на стол красивыми картинками с 
изображениями палочек, чашек, шпаг.
	- Есть еще одна группа козырей,- сказала Клауд.- Они не такие 
крупные, как эти; они включают в себя такие явления природы, как 
солнце, луна и всякие мелкие понятия. Я их называю так же, как 
называла моя мать - младшие козыри.
	Она улыбнулась Джорджу.
	- Итак, мы имеем личность - двоюродный брат.- Она разложила 
карты по кругу и на мгновение задумалась.
	- Скажите мне самое плохое,- сказал Джордж,- я переживу это.
	- Самое худшее,- отозвалась Дэйли Алис из мягкого глубокого 
кресла, где она сидела с книгой,- как раз то, что она не может сказать вам 
этого.
	- И самого лучшего тоже,- подтвердила Клауд,- даже части из того, 
что может произойти с вами. Я также не могу сказать, что будет завтра, 
или через час или через год. А теперь помолчите, дайте мне подумать.
	Карты лежали тесным кругом, напоминая вереницу мыслей, а 
Клауд рассказывала Джорджу, что с ним произойдет. Она сказала, что 
он получит небольшое наследство от кого-то, кого он никогда не знал, 
но это будут не деньги, а он случайно потеряет его.
	- Вот посмотри - это подарок, а здесь тебя ждет какая-то 
неожиданность.
	Наблюдая за гаданием, посмеиваясь и чувствуя себя совершенно 
беспомощным в том, что произошло с ним сегодня днем /и что бы ему 
хотелось повторить ночью, подкравшись как мышка, когда все спят/, 
Джордж не заметил, как Клауд внезапно замолчала, глядя на очередное 
расположение карт; он не заметил, как зашевелились ее губы, а руки 
задрожали, когда последняя карта легла в центр. Карта означала Место: 
Будущее.
	- Ну, что? - спросил Джордж.
	- Джордж,- сказала Клауд,- я не знаю.
	- Что вы не знаете?
	- Не знаю точно.- Она потянулась за сигаретами, потрясла 
коробочку и обнаружила, что она пуста. Она повидала столько всяких 
перестановок, столько падений было на ее памяти, что иногда они 
наслаивались друг на друга; она чувствовала, что видит перед глазами не 
частный случай, а один из многих, и те, что она видела раньше, без 
сомнения можно было бы завершить словами " Продолжение следует". 
Да, теперь это выпало и на долю Джорджа.
	- Если только,- медленно проговорила она,- Кузен - это твоя карта.
	Нет. Не может быть. Наверное, было что-то, о чем она не знала.
	Джордж, конечно, знал о чем шла речь и почувствовал внезапное 
удушье, страх перед тем, что все раскроется, ему казалось, что он угодил 
в ловушку во время прогулки.
	- Ну,- произнес он, обретя, наконец, голос,- достаточно на сегодня. 
Я не уверен, что хочу знать, что меня ожидает в будущем.
	Он увидел, как Клауд дотронулась до карты Кузен, затем до 
карты, означающей Семя. О боже, успел подумать он и как раз в это 
время снаружи раздался шум подъехавшего автомобиля.
	- Наверное, им нужно помочь разгрузить покупки,- сказала Дэйли 
Алис, пытаясь встать из глубин своего кресла. Джордж вскочил.
	- Нет, нет, дорогая, нет. Не в твоем положении. Сиди спокойно.
	Он выскочил из комнаты, спрятав холодные руки в рукава свитера, 
чем напоминал монаха. Алис рассмеялась и снова уткнулась в книгу.
	- Ты, кажется испугала его, Клауд. Что ты там такого увидела?
	Клауд молча смотрела на лежащие перед ней карты. Теперь она 
начинала думать, что она была не права относительно младших козырей 
и что они рассказывают вовсе не о значительных событиях скрытой от 
нее жизни или, скорее всего, эти незначительные события были звеньями 
цепи, из которой состояли очень важные события; действительно очень 
важные, грандиозные.
	Карта будущего, лежавшая в центре показывала какие-то 
коридоры или проходы между рядами. В конце каждого коридора были 
дверные проемы, не похожие друг на друга. В конце этих коридоров или 
проходов были другие двери, которые вели в разные направления, и 
возможно, за каждой из них тоже лежало будущее.
	Переходы, повороты - и только одно мгновение, когда все это 
можно было увидеть одновременно. И все это соединялось в Джордже. 
Он был этим будущим, хотя он не догадывался об этом, а она не знала, 
как ему сказать. Будущее не принадлежало ему; он сам был этим 
будущим. И именно она смотрела на все его возможности. И не знала, 
как выразить словами то, что она видела. Единственное, что она знала и 
в чем была уверена, так это в том, что это были звенья одной цепи и что 
Джордж сделал, или сделает или совершает в данный момент нечто, что 
позволит замкнуть всю цепь. И на каждом участке этой цепи элементы ее 
повторяются и соединяются воедино. Что это может быть?
	Вокруг нее в доме послышались звуки, оповещающие о прибытии 
членов ее семьи: они обращались друг к другу, переносили в дом 
покупки, сновали вверх и вниз по лестнице. И это было именно в том 
месте, куда она так пристально вглядывалась и видела бесконечные 
ответвления, углы, коридоры. Она чувствовала, что, возможно, она была 
как раз в этом месте; что прямо за ее спиной была дверь, а она сидела как 
раз между ней и первой из дверей, изображенных на ее картах; что если 
она повернет голову, то увидит бесконечные арки и перемычки дверей за 
своей спиной.


			ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ
	У дома была привычка всю ночь, особенно в холодную погоду, 
вести тихие разговоры, обращаясь к самому себе, возможно, из-за того, 
что и пол, и многие другие части дома были деревянными. Они щелкали 
и стонали, ворчали и пищали; кто-то ходил по подвалу и чердаку. В 
щелях скреблись белки, а мыши возились в норах около стен. Одна мышь 
поздно ночью вылезла из норы на цыпочках, зажав под мышкой бутылку 
джина и приложив палец к губам, пытаясь вспомнить, где может быть 
комната Софи. Мышонок легко и быстро взлетел по неизвестно откуда 
появившимся ступенькам - в этом доме все ступеньки появлялись 
неожиданно.
	Он считал, что сейчас еще день. Свет еще не померк, но стал 
затухать, пока не превратился в подобие зла, и он больше не 
контролировал свое тело и сознание и это было не шуткой. Он 
напружинился и приготовился к обороне, но его одолевали сомнения, 
сможет ли он противостоять злу даже ради Софи, если только он сможет 
найти ее. Ах: лампа над картиной внезапно вспыхнула и он увидел ручку 
двери, которую он так хотел найти - он был уверен в этом. Он уже сделал 
шаг, чтобы быстро подбежать к двери, как вдруг ручка повернулась, как 
будто открытая привидением, он отступил в тень стены и дверь 
открылась. В наброшенном на плечи старом халате, из комнаты вышел 
Смоки и осторожно и бесшумно закрыл за собой дверь. Он немного 
постоял и, кажется, вздохнул, а потом прошел по коридору и скрылся за 
углом.
	- Чертова дверь,- подумал Джордж,- подумать только, что я мог 
войти в их комнату, а может быть, это детская?
	Совершенно растерявшись, он пошел прочь, пробираясь по 
запутанным переходам второго этажа, борясь с искушением сесть где-
нибудь на пол и прислониться к стене. Неожиданно для себя, он оказался 
перед дверью и что-то подсказало ему, что это ее дверь, хотя в душе он 
был готов поспорить. Испытывая легкий страх, он открыл дверь и вошел 
в комнату.
	Тэси и Лили сладко спали в своей опочивальне. При слабом свете 
ночника он мог видеть разноцветные, переливающиеся игрушки, 
блестящие глазки игрушечного медвежонка. Ни одна из девочек, спящих 
в тесной кроватке, не пошевельнулась и он уже почти собрался закрыть 
дверь, когда заметил в комнате что-то еще, как раз около кроватки 
Тэси... Кто-то... Он спрятался за дверь. Некто извлек из складок своего 
темного плаща черный портфель. Джордж не мог разглядеть его лица, 
так как оно было скрыто широкими полями его шляпы на испанский 
манер. Незнакомец подошел к кроватке Лили и рукой, затянутой в 
темную перчатку достал из портфеля щепотку чего-то, что он затем 
осторожно рассыпал над ее личиком. Песок золотистыми крупинками 
посыпался на ее глаза. После этого он повернулся, чтобы убрать свой 
портфель, когда он заметил прижавшегося к стене за дверью Джорджа. 
Он бросил на него быстрый взгляд, а Джордж, в свою очередь, 
посмотрел в его безмятежное лицо с тяжелыми веками, нависающими 
над темно-серыми глазами. Эти глаза уставились на него и в них было 
нечто вроде сожаления, и он покачал своей головой, как если бы хотел 
сказать: а для тебя ничего нет, сынок, сегодня ничего нет. После этого 
был только страх. Затем он круто повернулся, при этом его плащ издал 
сухой щелчок, а кисточки на полях его шляпы качнулись из стороны в 
сторону, и пошел прочь с таким видом, будто отправлялся в место, более 
заслуживающее его присутствия.
	Когда Джордж пришел в себя, оказалось, что он лежит в своей 
собственной такой неуютной постели, мучаясь бессонницей и его глаза 
готовы выскочить из орбит. В руках он сжимал бутылку джина, 
потягивая глоток за глотком холодный, кислый напиток. Теперь он 
понял, что та, первая комната, в которую он пытался зайти, и из которой 
выходил Смоки, и была комнатой Софи - должна быть. С содроганием 
он вспоминал и все остальные события той ночи и картины, сменяя одна 
другую, как в детском калейдоскопе, безжалостно растворялись и 
исчезали, вспыхивая напоследок.
	На рассвете он увидел, что пошел снег.


			IV <<Эпиграф - см. стр. 188.>>
	- Рождество,- с