вушка, 
держа перевязанный лентами букет.
	К ним тянулись, приветствуя их множество рук. Вокруг острова 
сидели люди, открывая корзинки с едой, успокаивая плачущих детей. 
Кое-кто заметил, что появился Смоки.
	- Клауд, посмотри, кто здесь,- сказал худощавый мужчина почти 
без подбородка, чем-то напомнивший Смоки поэтов.- Здесь доктор 
Ворд. Кстати, где он сейчас? Доктор. Выпейте еще немного 
шампанского.
	Плохо выбритое лицо доктора Ворда, затянутого в тесный черный 
костюм имело выражение жертвы незаслуженного террора. Его стакан с 
золотой каемочкой дрожал, розовый напиток пузырился в нем.
	- Приятно видеть вас, доктор,- сказала Клауд.- Думаю, мы можем 
обещать, что чудес не будет. Устраивайтесь.
	Доктор Ворд попытался что-то сказать, поперхнулся и заговорил 
быстро и невнятно.
	- Кто-нибудь, постучите ему по спине. Он не наш священник.
	С видом заговорщика Клауд обратилась к Смоки:
	- Они пришли извне и бывают очень нервными. Это чудо, если кто-
то из нас женится или умирает. А вот и Сара Пинк и младшие Пинки. 
Как дела? Все готово?
	Она взяла Смоки за руку и когда они пошли по украшенной 
флагами тропинке к бельведеру, заиграла фисгармония - казалось, что 
заплакал кто-то очень маленький. Это была музыка, которой он не знал 
раньше и его охватила внезапная острая тоска. Под звуки фисгармонии 
приглашенные собрались, тихо переговариваясь. Как только Смоки 
достиг низких выщербленных ступенек бельведера, тут же, бросая вокруг 
быстрые взгляды, появился и доктор Ворд, доставая из кармана Библию. 
Позади Дэйли Алис и рядом с ней Смоки увидел мать, доктора 
Дринквотера, Софи с цветами. Алис смотрела на него без улыбки и очень 
спокойно, как на незнакомца. Его поставили позади невесты. Он не знал, 
куда девать руки: Смоки то засовывал их в карманы, то сжимал пальцы 
за спиной, то складывал их перед собой. Доктор Ворд перелистал 
страницы книги и быстро заговорил. Его слова прорывались сквозь звон 
бокалов с шампанским и нескончаемые звуки фисгармонии. Доктор 
пробормотал слова, с которыми обычно обращается священник к жениху 
и невесте и вопросительно посмотрел на них.
	- Согласен,- сказал Смоки.
	- Я тоже согласна,- прошептала Дэйли Алис.
	- Кольца,- провозгласил доктор Ворд.- Теперь вы считаетесь 
мужем и женой.
	Гости разом вздохнули и стали выходить на воздух, негромко 
разговаривая.


			КАСАНИЕ НОСАМИ
	Была игра, в которую она играла с Софи в длинных коридорах 
Эджвуда, когда они расходились в разные стороны так, чтобы видеть 
друг друга. Потом они начинали сближаться медленно и осмотрительно, 
не сводя глаз друг с друга. Так они шли, не смеясь и не улыбаясь, пока их 
носы не соприкасались. Нечто подобное происходило сейчас и со Смоки, 
хотя он и начал издалека, вне пределов видимости, из города, даже еще 
дальше, оттуда, где она никогда не бывала - и все это время он шел к ней 
навстречу. Когда он сел в лодку с лебединым носом, она могла бы 
закрыть его ногтем большого пальца, если бы захотела; затем лодка 
подплыла ближе и она могла увидеть его лицо и убедиться, что это был 
он. Подплывая к берегу, он исчез из виду на мгновение; вокруг нее 
шептались в ожидании и он появился в сопровождении Клауд. Она 
могла увидеть легкие морщинки на его коленках и жилистые руки, 
которые она так любила. Теперь он был намного больше. В петлице был 
прикреплен букетик фиалок. Она заметила, как нервно двигается его 
кадык и в этот момент возникла Музыка. Когда он приблизился 
вплотную к лесенке, ведущей в павильон, она смогла решительно 
взглянуть ему в лицо и она так и сделала. На мгновение у нее в глазах 
потемнело и все вокруг поплыло, а потом его лицо, кружась 
приблизилось к ней, словно бледная, улыбающаяся луна. Он поднимался 
по ступенькам. Он стоял позади нее и они не касались носами. Это 
пришло. Она думала, что на это могут уйти годы, это могло никогда не 
произойти. В конце концов их свадьба имела и материальную выгоду, 
хотя она никогда, никогда не скажет ему об этом, потому что, как 
предсказывали карты, она теперь это точно знала, она бы выбрала его из 
всех. Это они однажды отправили ее искать его. И она всем своим 
существом хотела найти его сейчас, обнять его, но этот глупый 
священник начал свое бормотание. Она была сердита на своих 
родителей, которые считали, что это необходимо ради Смоки, как они 
говорили. Но она лучше знала Смоки. Она попыталась вслушаться в то, 
что говорил священник, но ей пришли мысли о том, насколько лучш
бы жениться, коснувшись носами: начать издалека, так, как это было 
раньше в старых коридорах и залах. Но перед ней, постоянно 
увеличиваясь в размерах, стояло веснушчатое лицо Софи с широко 
открытыми глазами и эти глаза в последний момент оказались меж их 
двумя носами, стремительно и опрометчиво сближающимися, чтобы 
беззвучно столкнуться.


			СЧАСТЛИВЫЕ ОСТРОВА
	- Этого не может быть,- сказал он. На его костюме, как у Трумена, 
осталось несколько пятнышек от травы и мать обратила на это внимание 
с таким же беспокойством, как она распаковывала корзины со съестными 
припасами.
	- Эти пятна уже не вывести,- сказала она.
	Он выпил шампанского и теперь даже самое нереальное казалось 
ему приемлемым, нормальным и необходимым; он сидел, как в тумане, 
умиротворенный и счастливый. Мать увязала корзину, а потом увидела 
тарелку, спрятавшуюся в траве. Когда она заново уложила все в корзинку 
и работа была закончена. Смоки указал ей на вилку, которую она не 
заметила. Дэйли Алис прислонилась к его руке. Они несколько раз 
обошли остров, подходя к многочисленным друзьям и родственникам.
	- Благодарю вас,- отвечали некоторые из них, когда она 
представляла Смоки и вручали ей подарки. После третьего бокала 
шампанского Смоки сомневался, стоит ли отвечать на все поздравления, 
но все же от случая к случаю делал это. Она склонила голову к его плечу 
- они так подходили друг к другу.
	- Ты счастлива?
	- Думаю, что да.
	- Я тоже.
	Когда женился Франц Маус, он со своей невестой /как ее звали?/ 
пошел в фотостудию. Там, как и полагается при свадьбах, фотограф 
сделал несколько глупых фотографий: Франс поддерживает свою 
невесту, которая буквально нависла над ним. Смоки подумал, что это 
было все, что он знал о супружеской жизни и громко рассмеялся.
	- Ты что? - с беспокойством спросила Алис.
	- У тебя есть скалка?
	- Ты имеешь в виду скалку для теста? Я думаю у мамы есть.
	- Ну, тогда все в порядке.
	Он тихонько хихикал, хотя его буквально распирало от смеха и он 
выпускал его маленькими порциями и это было похоже на пузырьки 
шампанского в его бокале. Она забрала у него бокал. Мать стояла 
подбоченясь и укоризненно качала головой, глядя на них. Фисгармония 
снова заиграла, подействовав на них, как ушат холодной воды или как 
голос, который внезапно заговорил о давно прошедших печалях; он 
никогда не слышал подобной музыки, она захватила его, как если бы он 
был какой-то грубой вещью, которую завернули в шелк. Это было 
последнее песнопение, которое бывает перед концом службы, но это не 
относилось к нему и его невесте, скорее оно было обращено к остальным. 
Мать тяжело вздохнула, весь остров притих на мгновение. Мать 
закончила увязывать свою корзинку, отстранив Смоки, который 
привстал, охваченный огромным желанием помочь ей. Она поцеловала 
их обоих и с улыбкой отвернулась. Люди со всего острова спускались к 
реке; слышался смех и приглушенные вскрикивания. На берегу он увидел 
хорошенькую Сару Пинк, которой помогали войти в лодку с лебединым 
носом; остальные ожидали своей очереди, стоя в стороне; кое-кто еще 
держал в реках бокалы, а у одного через плечо висела гитара. Руди Флуд 
размахивал зеленой бутылью. Был конец дня и музыка, сопровождающая 
отъезд гостей, навевала грусть, как будто они покидали счастливые 
острова и уезжали туда, где никогда не будут счастливы, но пока они еще 
не были в состоянии ощутить свою потерю.
	Смоки поставил в траву свой наполовину опустевший бокал и, 
чувствуя, как музыка полностью захватила его, уткнулся головой в 
колени Алис. В это время он случайно поймал взгляд рослой тетушки 
Клауд, разговаривавше1 у озера с двумя людьми, которые показались 
ему знакомыми. В первый момент он никак не мог вспомнить их, хотя 
его охватило удивление при виде их. Затем один из мужчин округлил 
свой рот, как рыба, выброшенная на берег, чтобы прикурить трубку и 
помог своей жене войти в лодку.
	Мадж и Джеф Дженифер.
	Он посмотрел в безмятежное, спокойное лицо Дэйли Алис, 
удивляясь почему все сегодняшние тайны вызывают в нем все меньше 
желания расследовать их.
	- То, что делает нас счастливыми,- сказал он,- делает нас мудрыми.
	Она улыбнулась и кивнула, да и кто мог с этим поспорить: старые 
истины и есть настоящая правда.


			УЕДИНЕННАЯ ЖИЗНЬ
	Софи отстала от своих родителей, когда они шли рука об руку по 
тропинке через лес, спокойно разговаривая о событиях прошедшего дня, 
как это всегда делают родители, когда их старшая дочь только что 
вышла замуж. Она свернула на едва приметную тропинку, которая вела в 
прямо противоположную сторону. Пока она шла, начали сгущаться 
сумерки, хотя казалось, что сумерки не опускаются, а наоборот, 
поднимаются с земли, начинаясь в зарослях папоротника и обратная 
бархатистая сторона их листьев становилась черной. Софи видела, как 
сумрак покрывал ее руки, и они становились почти неразличимыми во 
тьме; вместе со светом уходила жизнь из букетика цветов, который она, 
сама не зная зачем, все еще держала в руках, но она чувствовала, что 
голова ее еще не охвачена наступающей темнотой. Тропинка, по которой 
она шла, становилась все менее различимой, она полной грудью вдыхала 
вечернюю прохладу. Небо еще было почти таким же ясным, как днем, но 
на тропинке было темно и она спотыкалась. Появились первые 
светлячки, казалось, что они явились на работу. Не останавливаясь, она 
наклонилась, сняла свои туфли и поставила их на камень, недолго думая, 
и надеясь, что роса не испортит ткань.
	Она старалась не спешить, хотя сердце, против ее воли, готово 
было вырваться из груди. Брэймблы умоляли ее, чтобы она не надевала 
свое кружевное платье, и она хотела его тоже снять, но не сделала этого. 
Лес, окружающий тропинку, по которой она шла, был похож на темный 
туннель, освещаемый светлячками. В просветах между деревьями она 
могла видеть голубовато-зеленую линию горизонта с разметавшимися 
по ней светлыми облаками. Совершенно неожиданно /это было всегда 
неожиданно/ она увидела верхушки дома, который был еще довольно 
далеко и становился все дальше по мере того, как она приближалась к 
нему - наползающий туман создавал такое впечатление. Она пошла еще 
медленнее по вечернему лесному туннелю, чувствуя, как спазмы смеха 
сжимают ее горло.
	Когда она подошла поближе к острову, она начала чувствовать, 
что она не одна и, хотя это не было неожиданностью, она покраснела и 
по спине побежали мурашки.
	Остров был не настоящим, вернее не совсем островом. Он был 
похож на скатившуюся слезинку, длинный след которой вел в ручей, 
впадающий в озеро. Подойдя к тому месту, где ручей, обежав вокруг 
острова, неширокой струей впадал в озеро, она легко нашла брод, 
перепрыгивая с камня на камень, по которым журча перекатывалась 
вода, образовывая как бы водяные подушки, к которым она могла 
прислониться своими пылающими щеками.
	Она перебралась на остров, где в отдалении стоял бельведер и 
огляделась в поисках дороги.
	Да, они окружали ее и их цель была такая же, как и ее: знать, или 
увидеть или убедиться. Но у них на это наверняка были другие причины. 
Она не могла бы назвать свои причины, которые привели ее сюда, ей 
казалось, что она слышит голоса, говорящие ни о чем, хотя скорее всего 
кровь шумела в ее ушах, да ручей тихо журчал, прокладывая себе дорогу 
к озеру. С величайшей осторожностью, она крадучись обошла вокруг 
бельведера, прислушиваясь к голосу - это был голос Алис - но было не 
разобрать, о чем она говорила. Потом раздался смех и Софи подумала, 
что она знает, что сказала сестра, Зачем она пришла? Она начинала 
ощущать в сердце страшную, слепящую тяжесть, как будто на нее 
навалилась каменная стена, но она продолжала идти, пока не подошла к 
каменной скамейке, окруженной густыми кустами. Она беззвучно 
опустилась на прохладный камень.
	Погас последний луч света, на остров опустилась тьма. Павильон, 
казалось, только и ждал этого, чтобы понаблюдать, как горбатый месяц 
появлялся над деревьями и освещает водную гладь и колонны, 
окружающие бельведер.
	Дэйли Алис набросила свой белый халат на верхушки кустов и 
легкий ветерок, который поднялся после захода солнца, раздувал рукава 
и подол; глядя на это со своей точки зрения Смоки будет думать, что 
кто-то еще был около павильона, в котором они расположились. 
Несмотря на темноту, все же оставалось еще немного света: начинающее 
темнеть небо, светлячки, цветы, которые, казалось, не отражали свет, а 
сами испускали диковинное свечение.
	- Я действительно очень неопытен,- сказал он,- во многих 
вопросах.
	- Неопытен,- повторила она с притворным удивлением в голосе 
/притворным, потому что, конечно, его неопытность проявилась в том, 
что он был сейчас здесь, с ней/.- Ты ведешь себя, как достаточно 
опытный мужчина.
	Они засмеялись и этот смех услышала Софи.
	- Бессовестный.
	- Да, есть немного. Я тоже так думаю. Никто никогда не говорил 
мне, чего следует стыдиться. Боюсь, что меня некому было научить. Но я 
пережил это. Я вел уединенную жизнь.
	- Я тоже.
	На самом деле Смоки не считал, что его жизнь была очень 
замкнутой, то же самое могла сказать и Дэйли Алис о своей жизни.
	- У меня никогда не было детства... такого, как у тебя. По сути дела 
я никогда не был ребенком. Я хочу сказать, что маленьким-то я был, но 
ребенком... никогда.
	- Ну, теперь у тебя есть я. Если, конечно, ты не против.
	- Спасибо.- Он действительно хотел этого.- Спасибо.
	Взошел месяц и в его неровном свете он увидел, как она встала, 
потянулась, как после тяжелой работы, и прислонилась к колонне, 
рассеянно поглаживая свое тело и всматриваясь в темные тени деревьев. 
Ее длинное мускулистое тело светилось в темноте и было каким-то 
нереальным, хотя это было не так: он до сих пор слегка вздрагивал от его 
тяжести. Она вытянула руки вдоль колонны, прижавшись к ней всем 
телом. Она перенесла тяжесть тела на одну длинную ногу, напряженно 
откинувшись в сторону, потом изменила позу; при этом ее ягодицы 
двигались в неторопливом, размеренном движении.
	Смоки наблюдал за ней с повышенным интересом: это созерцание 
целиком охватило его.
	- Моя память сохранила воспоминание о лице, которое появилось 
в окне моей спальни. Это было давно, летней ночью. Окно было 
открыто. Лицо было круглым, желтым и пылающим румянцем. На лице 
застыла широкая улыбка, а глаза, казалось проникали внутрь меня. В его 
взгляде был огромный интерес. Помню, я засмеялась, хотя в лице и было 
что-то зловещее, но оно улыбалось и мне хотелось смеяться. Затем на 
подоконнике появились руки и лицо, вернее его хозяин влез в окно. Я не 
успела испугаться, я слышала смех и тоже смеялась. Как раз в это время в 
комнату вошел мой отец и я на мгновение отвернулась, а когда 
посмотрела снова, в комнате уже никого не было. Позже, когда я 
рассказала об этом отцу, он сказал, что в окне я видела луну, а руки на 
подоконнике - это занавески, которые раздувал ветерок, а когда я снова 
выглянула в окно, то луна уже была скрыта тучей.
	- Возможно.
	- Это было то, что ОН увидел.
	- Я и говорю, возможно...
	- А какое детство,- сказала она, поворачиваясь к нему,- тебе бы 
хотелось иметь? - Ее волосы были светящимися от лунного света, а ее 
голубовато-матовое лицо казалось пугающе неестественным.
	- Такое, как у тебя. Теперь.
	- Теперь?
	- Иди сюда.
	Она засмеялась и опустилась на колени на подушки рядом с ним. 
Ее тело было прохладным от лунного света.


			ТАК ЖЕ ТИХО, КАК И ПРИШЛА
	Софи видела, как они слились в одном объятии. Она ясно 
чувствовала настроение Смоки, когда он сливался с ее сестрой в единое 
целое. Она прекрасно видела, что заставляет карие глаза ее сестры 
становиться бессмысленными и отрешенными, она видела все. Дэйли 
Алис как будто была сделана из полупрозрачного темного стекла, но 
теперь, освещенное ярким светом любви Смоки, стала прозрачной, так 
что ничто не могло укрыться от Софи, когда она наблюдала за ними. 
Она слышала их разговор - обрывки слов, возгласы наслаждения и 
восторга - и каждое слово звенело, как хрустальный колокольчик. Ее 
дыхание сливалось с дыханием сестры. Странный способ обладать ею и 
Софи не могла сказать, какие чувства овладевали ее отчаянно бьющимся 
сердцем: боль, смелость, стыд или что-то еще. Она знала, что никакая 
сила не заставила бы ее отвернуться, а если бы даже она сделала это, то 
видела бы все происходящее даже более отчетливо.
	И все же все это время Софи спала. Это был сон (она знала, какой 
именно, только не могла дать ему названия), во время которого веки 
становятся прозрачными и вы продолжаете видеть сквозь них то, что 
видели перед тем, как закрыть глаза. То же самое, но не совсем. Перед 
тем, как она закрыла глаза, она знала или чувствовала, что вокруг были 
и другие, кто пришел, чтобы пошпионить за брачной ночью. Теперь, во 
сне эти другие обрели конкретный смысл: они заглядывали через ее 
плечи и голову, они хитроумно подкрадывались, чтобы оказаться 
поближе к павильону, они поднимали детей над ветками миртов, чтобы 
они увидели это чудо. Они висели в воздухе на трепещущих крыльях и 
эти крылья задыхались от страстного желания, как и те, за кем они 
наблюдали. Их шепот не беспокоил Софи; она чувствовала себя 
достаточно храброй и сильной, чтобы не оказаться в липкой паутине 
страсти, стыда, удушливой любви. Она знала, что те, кто окружали ее 
принуждали молодоженов к одному - желанию воспроизвести себе 
подобных.
	Неуклюжий жук пролетел мимо ее уха, и Софи проснулась. Все 
окружающее ее было смутным подобием того, что она видела во сне: 
жужжащие комары и мерцающие светлячки, козодой, охотящийся за 
летучими мышами.
	В свете луны вдалеке загадочно белел павильон. На мгновение она 
подумала, что видит движение их тел. Но не было ни звука, ни шороха - 
даже намека. Полное безмолвие.
	Почему это поразило ее больше того, что она видела во сне, чему 
была свидетелем?
	Невероятно. Она чувствовала себя принесенной в жертву и сейчас, 
когда она не могла видеть их, даже более явственно, чем когда она спала. 
Как она переживает это?
	Зависть, просыпающаяся зависть. Хотя нет, не совсем так. Она 
никогда не была такой собственницей и, кроме того, можно завидовать, 
когда отбирают что-то принадлежащее тебе. Это не было 
предательством - ведь она знала все с самого начала и знала даже 
больше, чем они подозревали.
	Зависть. Но к кому - к Алис, к Смоки или с ним обоим?
	Она не могла сказать. Она только чувствовала, что сгорает от боли 
и любви, она только чувствовала себя так, словно проглотила горящий 
уголек.
	Она ушла так же тихо, как появилась и все те, кто сопровождал ее, 
ушли еще бесшумнее.


			ПРЕДСТАВЬ, ЧТО ТЫ РЫБКА
	Ручей, который впадал в озеро, довольно долго бежал по 
каменистому руслу, как по ступенькам лестницы, вытекая из обширного 
бассейна, образованного падающей водой в глубине леса.
	Лунный свет падал на зеркальную поверхность этого природного 
бассейна, и разбиваясь на сотни искорок, тонул в его глубине. Звезды 
отражались в нем, приподнимались и падая вместе с журчащими 
водопадами, и пенистыми брызгами. Именно так все это могло 
показаться кому-нибудь, кто стоял бы у края бассейна. Огромный белой 
форели, которая с сонным видом плавала в воде, все казалось совсем по-
другому.
	Спала? Да, рыбы спят, хотя они не издают звуков. Когда они очень 
возбуждены, они впадают в панику, а когда очень опечалены, то 
чувствуют горькое сожаление. Они спят с широко открытыми глазами и 
их