о. - Черное...
   Супонев откликнулся:
   - Широта-а! - и вдруг, в ответ своим мыслям ото всего сердца обратил-
ся к Семену: - эх, Семен Савельич, не понимаешь  ты  мужиковского  серд-
ца!..
   Так они и ехали. На седьмой версте от землянок встретили толстую бабу
из Попузина, - гремела телега, тряслась баба, и щеки у ней тряслись.  Ее
расспрашивал Семен, остановив подводу, крепко ли стоит у  них  Советская
власть, не шатается ли. Попузинка отвечала, что-де крепко, что-де не ша-
тается. И опять ехали, пока не указал Супонев, лениво копаясь в носу, на
поваленное дерево:
   - Не там ли?..
   Семен соскочил с подводы и огляделся. Никого еще не было здесь  кроме
них. На молодой траве не виднелось ни  копытного,  ни  колесного  следа.
Вправо, в полуверсте, змеился овражек; - ближайший его берег полого схо-
дил вниз. Туда и велел Семен съехать Барыкову, там и дожидать -  его  ли
самого, его ли свиста. Сам он недолго постоял у  ямины,  ковыряя  палкой
траву, - надоело, да и солнце жгло, несмотря на белую его рубаху. Он по-
дался в лес, бесцельно околачивая палкой сухие сучки елей.  А  был  май,
полз копытень под ногами, цвела голубель. Ее восковые, розово-белые цве-
ты хрупко торчали на малых кустках, как  крохотные  ушки,  настороженные
слушать тишину утра, проникнутую влагой и острой лесной прелью. "Еще  не
приехал, - сообразил Семен. - Можно будет подглядеть, один  приедет  Па-
вел, или нет"... И тотчас же эхом отозвалось внутри, что затем и приехал
не один, чтобы хоть чем-нибудь  воспротивиться  надвигающейся  издалека,
жесткой воле Павла. Боясь упустить приезд Павла, он ходил по лесу вблизи
самой опушки, делая как бы круги. Вдруг понял,  что  круги  эти  и  есть
признак его волненья. Несколько мгновений колебалось в  нем  неуверенное
желание уехать назад, не повидавшись с Павлом. Он остановился  и  ударил
палкой по толстой ели. Палка сломалась, осколок ее упал невдали.  Уже  с
обломком в руке он продолжал ходить, ощущая в себе какой-то дерзкий  на-
пор.
   Вверху застучал дятел. Запрокинув голову, Семен глядел, как выколачи-
вал дятел съедобное из сосновой коры, за кору же и  держась,  быстрым  и
ловким клювом. Стук был непрерывен, мелок и быстр.  Странное  оцепенение
нашло на Семена, кровь прилила к шее, шея затекла, а он  все  глядел  на
дятла и на небо, видное за ним. "Ишь ведь как, ровно молотком работаешь!
А я не могу так, как дятел, - текла по телу оцепенелая мысль,  -  потому
что у меня голова большая, а у него  маленькая..."  Вдруг  Семену  стало
как-то чудно и любопытно; он подошел к дереву  и  сам  постучал  в  него
лбом, стараясь достигнуть дятловой быстроты и четкости в ударе. Четкость
звука, как и быстрота, вовсе не удавались. Он хотел уже вторично  попро-
бовать, но обернулся неожиданно для самого себя и, облившись расслабляю-
щей дрожью, увидел Павла. - Он узнал его  сразу,  несмотря  на  преграду
прошедших лет, стоявшую между ними подобно мутному стеклу.  Хромой,  жи-
вой, настоящий, Павел сидел на дереве, положа руки себе на колени, и за-
думчиво следил за бородатым, вздумавшим подражать дятлу...
   - Я тебя и не заметил тут, - в замешательстве  сказал  Семен,  идя  к
брату и потирая красноту лба. - Ты давно тут?..
   - Да уж минут двадцать сижу... - ответил Павел, вставая. - Я вот  тут
и сидел все время.
   - Что ж ты мне не сказал, что ты тут? - обиженно упрекнул Семен.
   - Да я думал, что ты видишь меня... А нарочно показываешь, что не за-
метил, - просто объяснил Павел. - А сперва-то я и не узнал  тебя.  Вижу,
какой-то в белой рубахе...
   Оба стояли друг перед другом, забыв поздороваться. Семен все тер  лоб
себе и с досадой следил, как овладевает им смутительное  чувство  нелов-
кости.
   - А ты здорово изменился, - отметил, подумав, Павел. - Борода  эта  у
тебя... ведь раньше ее не было.
   - Это ты правильно,  -  раздражительно  согласился  Семен.  -  Бороды
раньше у меня не было... борода выросла потом!..
   Теперь свистали вверху какие-то невидные птицы.  Подуло  ветерком,  и
две сосны заскрипели друг о друга.
   - Грибы-то не поспели еще? что это мне... все грибами пахнет,  -  как
бы и не заметил Семенова выпада Павел.
   - Грибу рано, теперешний гриб червивый... - отвечал Семен,  помахивая
обломком палки. - Вот к жнитву...
   - Ну-ну, ведь ты теперь лесной человек, знаешь... -  поспешно  согла-
сился Павел. - Пойдем куда-нибудь поглубже, хочешь? - и испытующе погля-
дел на брата. - Вон туда пойдем, хочешь? - и показал туда, где  усилива-
лась можжевеловая чаща, где стояли вечные сумерки, глухо пахнущие можжу-
хой же, и опять наблюдал за движениями Семена.
   - Пойдем, я не отказываюсь... - и пошли. - Не хочешь, значит,  о  до-
машних-то спросить? Оторвался ты от нас совсем, Павел... - сумрачно  за-
метил Семен, обходя рослый куст можжухи.
   - А что... умерли? - догадался Павел, на ходу обрывая веточку  можже-
вела и нюхая ее, растертую в пальцах.
   - Не отпевай раньше-то времени. Мать жива еще! - и  ударил  палкой  в
развилинку можжевелового ствола. Сучок оторвался и повис на  тонкой  ни-
точке коры.
   Павел точно не замечал всех Семеновых движений, - шел просто,  похра-
мывая на ногу с высоким, искусственным каблуком.
   - А шумишь ты крепко! - заговорил он. - Гляди,  из  Москвы  для  тебя
приехал. За три тыщи ты прослыл в Москве.
   - Шумим, да... - подчеркнул Семен. - В борьбе права свои ищем.
   - Ты что же, - эсер, что ли? - спокойно полюбопытствовал  Павел,  по-
вертываясь к брату.
   - Анархист... - насмешливо выпалил Семен и  тоже  покосился  на  лицо
брата. Оно было непонятно и холодно, как книга, написанная на чужом язы-
ке.
   - А-а, ну-ну, вали... - и остановился подтянуть спустившееся голенище
сапога.
   - Что ты акаешь!.. прямо говори!
   - Да нет, ничего... так. Я люблю анархистов. - Павел как будто смеял-
ся. - У меня в кашеварах анархист один. Ничего, ребята не жалуются, дело
свое знает...
   - А ты погоди издеваться, - опять сердился Семен. - Рано ты со  своим
Антоном с победой себя поздравляешь. Вот погоди: развернемся, тогда... -
он оборвался, остановленный внимательным взором Павла. - Ну, чего  смот-
ришь?..
   - А много ли вас тут... по правде если? -  и  тень  улыбки  коснулась
Павловых коротких усов.
   - Нас? Да вот одной летучей братии тыща, да еще... - напропалую пошел
Семен и снова видел перед собой книгу непроницаемого смысла.
   ...Они подошли к месту, где когда-то гулял вихорь бури. Здесь,  среди
огромных можжевелов, гнили одно на другом три дерева, выдранных с корнем
из земли. Павел сел на одно из них, но гнилая древесина с хрустом  осела
под ним. Он пересел ниже и показал Семену место рядом,  но  тот  остался
стоять.
   - Ну, а сотня-то есть? - спросил Павел, пробуя давешнюю  можжевеловую
ягоду на вкус.
   - А вот считай три раза по сту, да еще вдесятеро... вот и будет в са-
мый раз! - Семен отвечал, почти не думая.
   - Зачем ты злишься? Драться мы потом будем... Я не  затем  пришел!  -
легонько пожал плечами Павел. - Ты мне уж очень  любопытен  теперь,  Се-
мен... - голос Павла смягчился до искренности, и Семена, когда  садился,
вновь кольнула тревога. - Очень я к тебе любопытен... я ведь  сразу  уз-
нал, что это ты и есть! Я и вообще к человеку стал любопытен, ты не гля-
ди, что я... - Он запнулся и лицо его на мгновенье омрачилось. - У  меня
вот в отряде сто сорок жратвенных единиц всего, а среди  них  -  дьякон.
Да-да, не дивись. Долговолос и теперь, а уж очень в  нем  такое...  ког-
да-нибудь в старое время крепко обижен был. Да я его тебе покажу  потом,
если захочешь. Вот я гляжу на него и все не могу понять, откуда  столько
берется в нем?.. Да и вообще в людях, брат, непонятного больше, чем  по-
нятного. Мне вот третьего дня в голову пришло: может, и совсем не следу-
ет быть человеку... Ведь раз образец негоден, значит на смарку его, дело
простое. А и на смарку нельзя... - Павел криво усмехнулся. - Что ты  тут
поделаешь... человек, это, брат, историческая необходимость!..  -  Семен
не понимал слов Павла, но ему показалось, что лоб у  Павла  стал  как-то
выпуклей, а губы вяло обвисли. Павел разглядывал жучка, ползшего у  него
по ладони. - Устал я, что ли, - не знаю. Вот теперь,  на  просторе-то  и
глупо как-то кажется. Думать всегда на просторе  нужно,  в  лесу  напри-
мер... Да и чорт его разберет, человека!..
   Только последнее "думать надо на просторе" и понял Семен; оба  теперь
думали о разном. Обступавший их можжевел воплощал в себе, казалось, суть
их молчанья. Можжевел - дерево скрытное, колкое, не допускающее в  себя,
замкнутое, строгое к жизни, самое мудрое из наших дерев: голубые и розо-
вые кольца свои кладет скупо, неторопливо, и в каждом кольце  запах  по-
коя, молчания, знания. Травы в этом темном можжевеловом месте  почти  не
было. Не нарушаемый человеком, он рос здесь высоко и  густо,  прозрачно,
синих оттенков. На дне глубоких рек, где верхнее теченье уже не задевает
низа, такая же безмолвная синева.
   Они просидели на полусгнивших тех деревьях еще долго. В высотах звон-
кая кукушка вела свой непостижимый счет. Солнечный луч, который, пробив-
шись сверху, бил в начале разговора в лицо Павлу, теперь уполз далеко  и
сидел на колкой можжевеловой хвое. Павел, все еще глядя на жучка,  спро-
сил у Семена о причинах, толкнувших того на столь большой размах.  Семен
бестолково повторил все то, что говорил накануне барсукам. Волнуясь,  он
копал ямку обломком палки, но прежнего недоверия к Павлу как  будто  уже
не оставалось в нем. Когда кончил, ямка в лесном прахе и  свидетельство-
вала о Семеновом волненьи.
   - Много ты тут наворочал, - заговорил Павел, рассеянно закидывая  Се-
менову ямку носком сапога. - Я тебя не уговаривать, конечно,  пришел,  а
уж если зарубил, то и выслушай...
   Ямка все заполнялась, скоро она совсем сравнялась с землей, а травин-
ка, засыпанная случайно и торчавшая теперь, как будто убеждала даже, что
никогда и не было здесь ямки, а травинка так от века и росла. Потом  го-
ворил Семен и опять раскидал ямку, а Павел снова ее засыпал, и  ни  тот,
ни другой не замечали. Они поднялись вдруг, словно по уговору и постояли
так с минуту, несогласные. Искусственный каблук Павла пришелся  как  раз
на ямку, только что засыпанную им же.
   - А помнишь, Паша, как мы с  тобой  в  подвале  плакали  вместе?..  -
грустно сказал Семен, подымая брови, и отшвырнул далеко обломок палки.
   - Что это мне все грибной дух мерещится? - будто и не  слышал  Павел,
идя рядом с Семеном из леса. - Да, вот я и говорю, - продолжал он, - все
равно к нам придете... и не потому только, что мы  вам  землю  стережем!
Не-ет, без нас деревне дороги нету, сам увидишь! И ты не мной  осужон...
ты самой жизнью осужон. И я прямо тебе говорю, я твою горсточку разомну!
Мы строим, ну, сказать бы, процесс природы, а ты нам мешаешь... А вот  и
грибы! Ты говорил, что нет грибов, - и Павел наклонился над пнем.
   - Это поганки... - вскользь заметил Семен и  встряхнулся.  До  опушки
они шли молча. - Ну, я свою лошадь там, в овражке привязал!  -  развязно
сказал он, стыдясь перед братом, что приехал не один, нарушив условье.
   - И я там же поставил... - и покосился на Семена.
   ... Они подошли к скату оврага, тут стоял орешник, и оба  сразу  нас-
мешливо переглянулись. Павел приехал тоже не один.  Но  не  это  удивило
обоих. Верховой Павла, малый в кубанке с красным дном, сидел на  Семено-
вой подводе, рядом с барсуками, и что-то оживленно  рассказывал,  сильно
напирая на слова, обозначающие степень размаха, размах чувства. Оба, Ба-
рыков и Супонев, слушали с почтительным вниманием.  Все  они  дружелюбно
курили, и не было, казалось, никакой причины завтра же, быть может, схо-
диться на последнюю схватку.
   - Вот видишь, как обернулось-то... - неловко сказал Павел.
   - А что, Павел! Вот нас с тобой не  было,  посмотри  как  беседуют-то
ладно! - подтолкнул брата Семен.
   Павел дернул плечами.
   - А ты послушай, о чем они беседуют! - холодно возразил он.
   Судя по обрывкам, высокий в кубанке повествовал  об  усмирении  како-
го-то дезертирского бунта.
   - Митька!! - закричал во всю грудь Семен, выйдя из-за куста.  Подводу
сюда!.. Чорт...
   Внизу произошло замешательство. Барыков потушил в пальцах  недокурен-
ную папироску и окурок сунул себе куда-то в волоса. Рослый в кубанке за-
суетился у лошадей.
   - ... и скажи своему Антону,  -  крикнул  Семен,  влезая  в  подводу,
что-де крепколобы барсуки, нейдут на уговор!
   - Ладно, - засмеялся Павел уже верхом на лошади, - скажу!.. -  Хромая
нога Павла не мешала ему ладно сидеть в седле.
 
   XXII. Глава из отрывков.
 
   Барыков, чувствовавший себя виноватым, ударил по лошадям.
   - Семен Савельич, - обратился Барыков, когда отъехали от оврага верс-
ты на две, - на-ко, пригодится там тебе... в обиходе! - и протягивал Се-
мену наган, - кобур, вишь, у него расстегнут был! Ну, вот, и смутило ме-
ня...
   - Это у высокого, что ли?.. -  усмехнулся  Семен  своим  повеселевшим
мыслям и всю дорогу вертел в руках уворованный у кубанца наган.
 
   Дорога шла опушкой. На четвертой версте, где  огибала  дорога  лесной
мысок, услышал Семен равномерное поскрипыванье луба и лыка за поворотом.
И почти одновременно увидел шедших навстречу подводе  людей  с  лубяными
котомками за плечами. Их было  больше  двадцати,  бородачи  из  двадцать
третьей, вся двадцать третья  целиком.  Татарченок,  единственный  моло-
денький среди них, шел с ними молча, как и все.
   - Куда?.. - испуганно закричал Семен, соскакивая с подводы.
   Бородачи в тяжелых сермягах стояли полукругом, глядели в  желто-крас-
ный растрескавшийся прах дороги - песок с глиной,  -  вытирали  рукавами
потные лица. Было почти нечем дышать, парило. По небу, какому-то  черно-
му, замедленно плыли легкие облачка, похожие на белые лепестки. Но  ниж-
ние поверхности их были плоски и сизы.
   - Замиренье, сказывают!.. - вздохнул русый бородач, тот самый,  кото-
рый накануне со чрезмерной готовностью поддерживал Семена.
   - Землицу-т отвоевали, а пахать некому... -  не  сразу  прибавил  его
приятель и, вскинув грустные глаза на Семенову руку, все  еще  державшую
наган, прибавил тихо: - Ты штуку-те эту спрячь... еще выстрелит!..
   - Что ж, землячки, - заговорил Семен, со смущением пряча наган в  со-
лому подводы. - Зарубить зарубили, а отрубать кум  наедет?  -  он  искал
глазами какой-нибудь пары глаз и нашел: татарченок не мигая глядел в Се-
мена.
   - Моя село, Саруй, кончал бунтовать... - буйно вскричал татарченок  и
как-то сразу померк.
   - Да вот и Половинкин тоже, - укоряюще переступил с ноги на ногу  бо-
родач. - Он мне весь дом перерыл, из огорода весь овощ повыкидал... Я  и
пришел сюда... отседа, думал, достану. А ты его без никакой  пользы  от-
пускаешь! Закон-справедливости, Семен Савельич, в тебе нету.  Обидел  ты
меня, ох как обидел, страшно сказать... А уж я ль тебе не служил!?
   - Ты не мне, Прокофий, служил, - оборвал его Семен. - Дело мирское. А
уходить в такую пору нехорошо!
   - Это уж конешно, обчество! - недовольно согласился Прокофий и  встал
боком. - А только мы не нанимались!..
   - Нехорошо-о! - передразнил крепкий, плечистый, в  высокой  шляпе,  и
горько покачал головой - Это мы-те нехорошо? Крапивный у тебе  лист  за-
место языка, Семен Савельич! Бумажка подкинута, - цену за тебя  обещают,
деньги дают, каб если мы тебя на суд выдали. А мы тебя рази,  скажи  вот
нам, хоть бы пальцем тронули, ну!..
   - ... и большие деньги! - огорченно вздохнул бородачев приятель.
   Семен остолбенело глядел на бородачей.
   - Ну, коли так... дороги наши, землячки, разные! - взмахнул плечами и
скверно выругался он. Он медленно влез в подводу, бородачи все стояли. И
опять Барыков хлестнул по лошадям, и телега помчалась по укатанной доро-
ге, провожаемая понурыми взглядами бородачей. Семен не оглядывался.
   - Э-эй... Семен... - закричали сзади, когда подвода уже укатила сажен
на сто. Барыков попридержал лошадей, Семен оглянулся. Бородачи стояли на
прежнем месте, но выйдя из-за поворота и горячо о  чем-то  споря.  Самый
молодой из них, маша руками, бежал к Семену. - Этого  вот...  Семен  Са-
вельич! Старички велят сказать, что хоть ругаешь их, а они не  злопамят-
ны. Велят сказать, что-де, если хлеба там нужа подойдет,  ты  засылай  в
Отпетово-те! Уж как-нибудь соберемся всем миром!.. - Но бородачи кричали
что-то еще. - Ой, кричат, о чем бысь? - прислушался посланец и  недоуме-
вающе покачал головой. - Вы погодите тута, я мигом слетаю... узнаю счас!
   Он побежал назад, и в лубяном его коробке гулко сотрясались  его  по-
житки. Семен ждал, царапал ногтем деревянную обивку полка. Наконец, пос-
ланец вернулся.
   - Ой... - закричал он, останавливаясь шагах в десяти от подводы. - Не
так, парень, кинулось! Эвось Прокофий-те говорит, лучше не  давать  тебе
хлеба-т! Уж во второй раз не простят ведь... Ты уж не засылай, не дадим.
Живи себе с богом, как знаешь... - посланец, сняв шапку, виновато глядел
в нее, будто нашел в ней что-то укорительное для себя.
   - Гони, Митрий!.. - зыкнул сквозь зубы Семен и,  выхватив  кнут,  сам
настегивал лошадей.
   Казалось, что он на смерть собрался загнать Гусаковских  кобылок.  Он
бил их с яростью крайнего, неутоляемого отчаянья, не глядя, куда придет-
ся удар: по крупу, по уху, по дуге, по чресседельнику. Давно уж скрылись
бородачи в пыли, а подвода все мчалась по песку как по деревянному  нас-
тилу, глухо гремя колесами, осью, винтовками под соломой. За  версту  до
землянок Семен передал вожжи Супоневу:
   - На, Ефим, правь... Надоело.
   - Да уж чем же там править? - отвечал Ефим, не принимая вожжей. - До-
ганивай уж до конца. Чужие ведь!..
 
   На вырубленном пространстве между землянками толпились и кричали бар-
суки. Еще издали, по спинам их, уже угадал Семен, что  Мишке,  стоявшему
на возвышении, образованном накатом поварской землянки, приходится  сов-
сем жарко. Мишка, стоя с грудью навыкат, красный,  точно  разваренный  в
кипятке, напряженно слушал костлявого мужика в разодранной рубахе, нале-
завшего на него и махавшего растопыренными ладонями. Лицо Мишкино горело
как в огне, лицо костлявого было внушительно и жестко, как кулак. Сбоку,
тоже на накате, стоял другой мужик, в штанах из клетчатой байки, с  раз-
битым лицом. Всхлипывая время от времени, он проводил короткими пальцами
себя по лицу  и,  покачивая  головой,  рассматривал  выпачканные  кровью
пальцы. Не далеко, окруженный летучими, сдержанно и бледно улыбался Юда,
не принимая заметного участия в происходившем разброде.
   - Ну, чего вы тут? - окрикнул Семен, появляясь из-за спин. Его встре-
тили решительным и враждебным гулом. Злые и ядовитые замечания  сыпались
отовсюду, и тут лишь понял Семен, что не следовало ему уезжать в то  ут-
ро. - Не время теперь меня скидывать! Погодите, сам  уйду...  -  презри-
тельно и гневно бросил Семен и обратился к костлявому в разодранной  ру-
бахе. - Ну!
   Тот подался назад, как от удара, и тотчас же, хлопнув себя по  бедрам
и приседая, толкнул на Семена искровянившегося мужика.
   - ... дозволено ль? Дозволено ль так живого человека? Кто  смеет  так
живого человека?!.. - чуть не приплясывал  он.  -  Кровь,  эвон,  видал?
Кро-овь!! На, возьми себе!.. - и,  по  хозяйски-проворно,  прикоснувшись
пальцами к кровяному лицу соседа, мазнул по белой  Семеновой  рубахе.  -
Мужучки, эвон, красная... кровца-те. Текет из него...
   - Ты постой, не лопоши, земляк... - со спокойствием бешенства остано-
вил того Семен и крепко сжал его за плечо. - Что ты  ровно  баба,  ровно
родишь - орешь.
   - Мужучки, а мужучки...  слышали?  хрустнуло!  -  исступленно  кричал
костлявый, вертясь ужом в Семеновой руке. - Плечо хочет  выломать!..  За
правду плечики мои гибнут... Заступитесь!
   Барсуки перешептывались, и осуждение, стоявшее в их глазах, было  хо-
лодное, бесповоротное. Но выступать, почему-то, не решались.
   - В чем тут дело, Миша?.. о