жестью туши, опустившейся на заднее сиденье. "В
Манхеттен, через мост Квинсборо!" -- сказал человек-гора.
     Как ни  обрадовался я неожиданному пассажиру, ехавшему туда,  куда  мне
было нужно,  но все-таки  обратил внимание, что  клиент-инвалид почему-то не
уточнил адреса. "Манхеттен большой", -- отметил я про себя, но  под  тиканье
счетчика  мысли  мои унеслись  куда-то  далеко-далеко, черт знает куда --  к
подножию какого-то фантастического  сооружения, которое уже не раз в течение
нынешней  осени приоткрывалось мне в обрывках вскользь услышанных разговоров
между таксистами, и я, словно сквозь марево или дым, видел то вершину 'этого
сооружения, то край его, а сейчас вдруг оно открылось  мне целиком! Это была
пирамида. Да, да, самая настоящая, наподобие  египетских. Пожалуй, не  самая
грандиозная, но зато, несомненно,  последняя из всех  воздвигнутых на  Земле
пирамид:   результат   муравьино-кропотливых   усилий  нескольких  поколений
нью-йоркских кэбби...
     Идея этой пирамиды, сооруженной профессиональными неудачниками, которые
не только не стали братьями по несложившейся доле, но, наоборот, разделились
на множество  замкнутых каст, -- заключалась в том, чтобы еще раз  напомнить
миру исконную истину: "НЕТ И НЕ МОЖЕТ БЫТЬ РАВЕНСТВА МЕЖДУ ЛЮДЬМИ!". 3.
     На  вершине   пирамиды,  исключавшей   все  примитивные  рассуждения  о
равенстве таксистов: дескать, если  ты  извозчик и я  извозчик, то какая  же
между  нами  разница?  -- обитали хозяева  медальонов,  образуя  нечто вроде
дворянского сословия. К  водителям-пролетариям  они,  разумеется, относились
свысока, но что примечательно: внутри своей касты  таксисты --"дворяне" тоже
не были на равных! И не потому, что все  сплошь хозяева медальонов были ужас
до чего спесивыми людьми. Напротив: людьми  они были самыми обыкновенными, а
вот медальонами  владели --  разными. Одни --  индивидуальными,  а другие --
"мини"40. Как титулы, знаете, бывают графские  и баронские. Какая
между  ними разница,  я уж, наверное, до конца своих дней не разберусь:  тот
хозяин  желтого  кэба и этот хозяин желтого кэба; но  если медальоны  "мини"
поднялись в последнее время в цене до тридцати пяти тысяч, то индивидуальные
взвились до  сорока  пяти. И потому  владельцы первой  "гильдии"  относились
свысока к владельцам второй.
     Ступенью  ниже  хозяев  отведено  было  место  тем  таксистам,  которые
говорят:  "Кэб --  мой, я  только медальон арендую". Купив желтую  машину (и
подписав контракт на  аренду медальона), кэбби получает право нанять второго
водителя -- от себя. Никто не в состоянии крутить баранку по двадцать четыре
часа в сутки.  Зачем  же  допускать,  чтоб  "тачка"  простаивала? Почему  не
уступить на ночь место  за  рулем горемыке,  который еще  беднее тебя? Чужой
труд -- верная прибыль...
     Но далеко  не  каждый таксист имеет возможность  продавать свои силы --
хозяину.  Для этого нужно  иметь деньги (и для кэбби --  немалые) -- пятьсот
долларов -- если  садишься вторым  водителем, сменщиком. Мало ли какой номер
может  "отколоть" кэбби-люмпен: ударит машину  и  скажет, что так  и было --
залог необходим. Без залога не получишь в аренду ни медальона, ни кэба.
     Для  тех, кто  сумел  собрать  исходные эти  пятьсот монет,  отведена в
пирамиде еще одна  соответственная ступень, а самое ее основание -- пыль под
ногами  --  это  гаражные  кэбби,  такие, как я, "бурлаки".  Однако  и  наше
положение,  низов,  ошибочно  было   бы  рассматривать   как  безвыходное...
Потому-то  кэбби всех  рангов  так старательно возводили свою  пирамиду, что
даже самый распоследний, нищий шоферюга в  полном единодушии с хозяином пяти
медальонов  имел  замечательное   право   --  презирать:  красных,  зеленых,
коричневых и всех прочих подонков "джипси".
     За что? Почему -- "подонков"?
     Да разве мы  могли смотреть на  них как-то  иначе, если они  постоянно,
попирая Закон, хватали пассажиров чуть ли не на каждом углу, воровали работу
у нас -- "желтых королей"! -- полноправных хозяев нью-йоркских улиц... 4.
     "Колонна на мосту, стоп!" -- властным жестом приказала "регулировщица",
приложилась к горлышку и осветилась белозубой улыбкой.
     -- Когда доедем до Третьей авеню, поверните направо, -- сказал инвалид.
     Почему он не хотел открыть водителю, куда направляется?
     -- Теперь все время прямо!
     Мы миновали Семьдесят вторую улицу:
     -- Прямо!
     Восемьдесят шестую...
     -- Прямо!
     Я понял, что этот белый человек едет в Гарлем.
     "Тоже мне --  тайна, событие!" -- подумал я, поскольку бывал в  Гарлеме
не раз.
     С Третьей авеню мы  свернули лишь на Сто  двадцать какой-то там улице и
вторглись   на   территорию  жилого   комплекса,  состоявшего   из   высоких
неприветливых домов, точно таких же, как тот, в котором жил я. Только в этом
дворе  играли черные дети и не было  здесь ни цветов, ни травы, ни деревьев.
Этот двор был сплошь залит асфальтом.
     Гонявшие по  двору шкодники развинтили гидрант, и,  хотя было совсем не
жаоко,  обливали друг  дружку  водой;  визг, хохот...  Внезапно  я -- ослеп!
Ледяная струя ударила прямо в лицо,  я инстинктивно нажал на тормоз, и в тот
же миг черные бесы облепили  мой кэб, как муравьи -- осу. Они карабкались на
капот,  на багажник.  Они распахнули все четыре дверцы  и битком набились на
переднее и заднее сиденья,  будто в машине не  было ни  меня,  ни пассажира.
Черные  руки рылись  в ящичке  для перчаток  и в  карманах "парадного" моего
пиджака; потом, словно по команде -- все разом! -- протянулись ко мне.
     Бесы корчили  рожи и что-то сердито  кричали. Они стали агрессивны. Они
требовали:
     -- Доллар!
     -- Дай доллар!
     -- Доллар!
     Помню  еще,  как  поразило меня поведение  моего  пассажира.  С  трудом
вывалившись из кэба, человек-гора (и  -- не жира, а  мышц!) не оттолкнул  ни
одного  из мальчишек,  путавшихся  у него под  ногами, под костылями:  он их
боялся...
     -- Дай доллар!
     -- Доллар!
     Я  дал двум-трем  немного  мелочи  и тронул, было, кэб, но меня  --  не
выпустили. Самые малые из пацанов бесстрашно встали на пути машины, упираясь
ладонями в  радиатор, а те, что находились  внутри, тащили все  подряд,  что
было на  переднем  сиденье. Один  схватил пачку размокших сигарет, другой --
квитанционную  книжку  (зачем  им  --  квитанции?),  третий  сорвал  с  моей
переносицы темные  очки,  но  не пустился наутек, а стоял  рядом  с чекером,
дразня меня украденной вещью.
     В лицо  опять ударила струя  воды. Я закрыл  окно -- по  крыше бабахнул
камень... Стало страшно, инвалид исчез...
     Я  потянулся к  другому  окну, откуда  меня  не могли  облить  водой, и
швырнул  на  асфальт  горсть  монет.  Вся  орава  с  гиканьем  бросилась  их
подбирать: путь был свободен!
     Пацаны  выскакивали  из  машины  на  ходу, задние  дверцы болтались  --
распахнутые, а я  ехал и ехал куда-то, пока не раздался выстрел, от которого
меня швырнуло  в  сторону  и  на  который  мой  вырвавшийся из  западни танк
немедленно ответил грозной очередью: тра-та-та!.. Педаль газа превратилась в
гашетку пулемета; подбитый чекер  трясло, но он мчался и продолжал стрелять:
тах-тах-тах!.. 5.
     Стрельба оборвалась  лишь  тогда, когда мой  кэб оказался  за пределами
Гарлема. Как только я нажал на тормоз -- пулемет умолк...  Я вышел из машины
и  увидел,  что  правый передний скат  -- лопнул;  металлический обод колеса
упирался в асфальт...
     Свежая рубаха,  брюки, носки,  туфли -- все промокло. Счетчик показывал
11 долларов: я забыл его выключить. Инвалид смылся под  шумок не  уплатив. А
может, он побоялся доставать из кармана деньги? Или сунул их в "кормушку"? Я
пошарил -- денег не было. Возможно, пацаны их украли...
     О деньгах, наверное, нужно сразу же сообщить диспетчеру; иначе,  сдавая
выручку  после смены, мне придется покрыть недостачу из  своего, и так более
чем скромного заработка.


       ""НЕ УПУСКАЙТЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЗАРАБОТАТЬ 600 ДОЛЛАРОВ В НЕДЕЛЮ!""
     Вранье, приманка. За  три с лишним  месяца каторжного труда  я  отложил
чуть больше тысячи долларов.
     Впрочем,  звонить  диспетчеру  нужно  было  не только из-за  украденных
денег. Ведь я -- гаражный кэбби, которому хозяева  не доверяют  ни домкрата,
ни запасного колеса. Чтобы заменить поврежденный скат, гаражный кэбби должен
вызвать  техпомощь;  и  я поплелся  через  дорогу к  телефону,  оставляя  на
асфальте мокрые следы.
     -- Где ты находишься? -- спросил диспетчер.
     -- Угол Парк-авеню и... -- только теперь я осмотрелся как следует, -- и
Девяносто второй улицы.
     -- Жди! Не отходи от машины.
     Диспетчер повесил трубку; о деньгах я не успел сказать.
     Девяносто вторая улица! Добрых полмили проехал  я очумевшим, в машине с
болтающимися  дверцами...  Во  рту  чувствовался вкус крови.  Временный мост
сорвался с опор. Хорошо,  что я хоть не проглотил его... Вода попала в часы,
служившие  мне  много  лет верой-правдой,  и они  остановились, зафиксировав
время происшествия -- 7:43.


       ""ТАКСИСТ САМ СЕБЕ ХОЗЯИН"."
     Опять же вранье.  Каждый пассажир мне  хозяин.  Куда скажет, туда  я  и
поеду:  хоть в  Гарлем, хоть к  черту на  рога. Велел  мне  сейчас диспетчер
ждать, не отлучаясь от машины, и  я --  мокрый, продрогший, --  буду торчать
тут и ждать.
     Я снял  туфли  и  поставил их сушиться на  горячем  капоте, развесил на
дверце  пиджак. Как я покажусь в таком виде на  радиостанции? Явлюсь, словно
матрос  на  корабль  после  бурной  ночи.  И  кому  и  что объяснишь?  Я  не
рассказывал сотрудникам, что вожу  желтый кэб... И сколько еще предстоит мне
мучаться  в  этом  проклятом  такси?!  Полгода?  Год?..  Я  сидел на  бровке
тротуара, как  это  принято у таксистов:  улица -- наша  гостиная, наш  дом;
никто из прохожих не обращал на меня внимания... 6.
     Сверкающий, как новенький цент, желтый "форд",  кативший по Парк-авеню,
сбросил скорость и вильнул в мою сторону. Таксист лет тридцати пяти, похожий
на штангиста, так и дышавший отменным настроением, подошел ко мне:
     -- Эй, чего ты тут расселся?
     Я молча указал на сплющенный скат.
     -- Ждешь, пока приедут из гаража?
     Видать, этот  парень  был не первый год замужем. Только что-то уж очень
наглаженный, набриолиненный. Из хозяев. Эдакий кэбби-аристократ.
     -- Ха! Да ты весь мокрый?!
     Я рассказал, что случилось, и "аристократ" стал смеяться.
     -- Иди ты!.. -- послал я его, но он не ответил грубостью на грубость:
     --  Не  обижайся.  Ты легко отделался,  могло быть  гораздо  хуже... Ты
думаешь, им нужны были твои мокрые сигареты? Твои квитанции?
     -- Для чего же они их тащили?
     -- Они хотели, чтоб ты погнался за одним из пацанов.
     -- Зачем? -- спросил я, хотя, кажется, уже и сам смутно догадывался.
     -- Им  нужно было,  чтоб ты  --  вышел из  кэба. Они бросили  камень  в
машину, когда  поняли,  что тебя  оттуда все  равно не выманить. Если бы это
удалось,  ты  получил  бы  камнем  по  голове,  а  им  достались  бы  деньги
покрупнее...
     -- Среди бела дня?
     -- Ты дурак? Это же Гарлем. Понимаешь: Гарлем! Как ты туда попал?
     Этот трепач раздражал меня:
     -- А ты туда не попадешь?
     -- Никогда! Запомни: черного  пассажира не должно  быть  в твоем  кэбе,
иначе ты плохо кончишь... Заглянул в кабину:
     -- Работаешь пару месяцев?
     -- И откуда ты все знаешь?
     -- Я посмотрел на твои права...
     Мой  таксистский номер  320718 открыл ему, что  я  -- новичок в  желтом
кэбе. Веселый нахал не постеснялся взять зачем-то и мою путевку:
     -- Э, да ты совсем не умеешь работать!
     Как это --  "не  умею"?  Да я уже знаю  по  крайней  мере три  дороги в
"Кеннеди"!  Да я позавчера выполнил гаражную  норму. Да я могу  хоть  сейчас
прямо  на  асфальте  нарисовать  схему магистралей Центрального  парка и  не
сделаю ни единой ошибки! И это все не считается?..
     -- Ни  одного из твоих  сегодняшних  пассажиров,  --  вещал  между  тем
набриолиненный кэбби, -- нельзя было брать.
     -- А что же, по-твоему, я должен был делать?
     -- Взять других!
     Подобного бахвала мне еще не доводилось встречать:
     -- Первого  пассажира, --  отчитывал он меня, --  ты  подобрал  на углу
Второй  авеню и Пятьдесят восьмой  улицы. Значит, ты только  съехал  с моста
Квинсборо и даже не посмотрел, что делается у отелей "Ридженси" и "Пьер". Ты
был в  двух  шагах  от "Плазы". Сегодня  же пятница,  день  аэропортов,  все
разъезжаются. А  ты  повез  клиента на Шестую авеню за  1.55.  Это же глупо.
Дальше:  ты не  доехал два квартала  до "Хилтона"  -- опять глупость. Ты мог
получить "Кеннеди", а поехал в Вайтстоун.  В Вайтстоуне  тебе делать нечего.
Зачем ты туда поехал?
     -- Женщина села в машину...
     -- А почему ты ее впустил? Ты ездишь с незакрытыми дверцами?
     По "Правилам" дверцы пассажирского салона всегда  должны быть  открыты,
но кэбби-аристократ придерживался противоположного мнения по этому поводу:
     -- Все  четыре дверцы твоего  кэба  должны  быть постоянно  закрыты  на
замки!
     Минимум наполовину он был прав. Если бы хоть  передние дверцы в  чекере
были  защелкнуты, черные пацаны не забрались бы на переднее  сиденье,  и мне
было бы легче выбраться из передряги...
     -- А для чего во флашинге ты подобрал черного?
     -- Он был белый.
     -- Все равно, ты не должен ехать в "джунгли".
     -- Это был инвалид!
     -- Не  твое  дело.  Инвалид может с полным комфортом поехать в Гарлем в
"цыганском"  кэбе.  Если  тебе  так  уж  хотелось  быть  хорошим,  надо было
подъехать с закрытыми дверцами и спросить:
     "Куда вам, сэр, ехать?".
     --   Спрашивать  запрещено,  --   напомнил  я  прописную  истину  этому
всезнайке, но он отшвырнул  и этот мой  аргумент, словно пустую банку из-под
пива.
     --  Заруби  себе  на  носу:  чем  больше  ты  "будешь  бояться  Правил,
полицейских,  пассажиров,  тем меньше  ты  будешь зарабатывать денег.  Кэбби
должен думать  только об  одном:  как сделать деньги. Сто  долларов.  Каждый
день.
     Он наступил на  больную мозоль, я признался, что ни разу еще не дотянул
и  до семидесяти.  Нелегко признаваться  в подобных  вещах,  и нечаянный мой
учитель, наверное, понял это. С неожиданным для меня сочувствием он сказал:
     -- Утром деньги даются трудно. Почему ты выезжаешь в утреннюю смену?
     О преимуществах вечерней смены я и  сам давно догадывался, наблюдая изо
дня  в  день,  что  наплыв  пассажиров  возникает  через два-три  часа после
полудня, именно тогда, когда мне пора возвращаться в гараж. Но ведь я  жил в
Бруклине, а  гараж  находился  в  Квинсе.  Как же я  мог перейти на вечернюю
смену?
     -- Тебе часто приходится ездить в метро в три часа ночи? -- спросил я.
     -- Я вообще не езжу в метро, -- ответил таксист.
     -- Вот видишь!
     Ничему, пожалуй,  не  научился  я в  такси так здорово,  как  искусству
объяснять свои неудачи. Это  у меня  получалось до того  убедительно, что  и
жена,  и сын  всегда со  мной  соглашались... Однако этот вредный кэбби,  от
которого я  за десять минут  услышал  больше  неприятных  вещей,  чем за все
предыдущие три месяца,  рассуждал  как-то совсем по-другому. Его  логика  не
входила  в лабиринт  моих обстоятельств,  она  --  прорубала выход  в  самом
неожиданном месте.
     -- Тебе вообще незачем работать на гараж...
     -- А на кого мне работать?
     -- Возьми кэб в аренду.
     Есть  о  подобных  умниках  меткая  пословица: "Чужую  беду  --  руками
разведу".
     --  Как  же  я  могу  арендовать   кэб  и  платить  хозяину  шестьдесят
гарантированных долларов в день, да еще покупать  бензин, если я зарабатываю
-- меньше? Это  в  гараже, сколько ни привез  -- все  годится. Зачем же даже
советовать такое?!
     -- Не шуми!  -- осадил меня кэбби.  -- Это  тебе только кажется,  что в
гараже  ты  не  платишь  за  бензин.  На  самом деле с  тебя за все, за  все
удерживают. Если я включаю счетчик, я получаю  65 центов, а ты -- 40. Квотер
с каждой посадки у  тебя  забирает  профсоюз.  И за эту  дурацкую техпомощь,
которую ты уже час ждешь вместо того, чтобы  за пять минут поменять  колесо,
ты тоже  платишь.  А  зарплата  бухгалтеру, который  отнимает  у  тебя  твой
заработок, за чей идет счет? Аренда кэба действительно стоит дорого, и  тебе
придется больше "вламывать", но ты же сможешь начинать и кончать свой день в
самые  выгодные для себя часы.  Налогов  платить ты не будешь, отчислений на
пенсию  -- не будет, в отпуск  ты не пойдешь --  вот как  собирают деньги на
первый взнос...
     -- Какой еще "взнос"?
     -- За медальон!
     -- Но я  не  собираюсь  покупать  медальон.  Я  пошел в такси всего  на
несколько месяцев. Он покачал головой:
     --  Так  не  бывает. В  такси работают  либо две недели  и --  бросают,
либо... Я тоже, когда приехал, решил попробовать, а отбарабанил девять лет.
     -- Откуда ты приехал? --• спросил я, надевая мокрые туфли.
     -- Из Албании.
     Мне, конечно, из вежливости полагалось  бы  задать хоть  пару вопросов,
поинтересоваться,  скажем,  есть  ли  у  моего  нового знакомого семья... Но
слишком уж много вылил он на меня поучений.
     --  Извини,  --  сказал  я.  --  Мне  нужно  позвонить диспетчеру, а то
придется околачиваться здесь до вечера.
     Я даже  не просил его последить за  чекером,  хотя схлопотать штраф  за
оставленную  без  присмотра  на  Парк-авеню машину  можно в  два  счета. Мне
хотелось, чтоб он уехал... 7.
     -- К тебе  идет машина из Бруклина, -- услышал я в трубке раздраженный,
как обычно, голос диспетчера.
     --  Но  я уже  жду  больше  часу. Почему вы посылаете  машину сперва  в
Бруклин, а потом в Манхеттен?
     -- Слушай, 866, ты у меня не один. Тот вызов был сделан раньше...
     Теперь я был доволен, что албанец остался.  Все  равно нужно ждать, так
уж лучше вдвоем. Но, вернувшись, я все же спросил его:
     --  Ты  хоть знаешь,  сколько уже времени мы с  тобой болтаем?  Тебе не
нужно работать?
     -- Нет! -- он самодовольно  хмыкнул и вынул из бокового кармана  куртки
пачку  стодолларовых бумажек. -- Я  набит  деньгами! Теперь я буду  ездить в
такси только на заднем сиденье:
     на меня будут работать другие. Идем, посмотришь мою машину
     -- на спидометре сорок миль!
     Новенький  кэб  со  свежей  черной  надписью  на  дверце   TIRANA  TAXI
CORPORATION  и  вправду  был  великолепен.  "Бывший  таксист"  огладил  свою
красавицу:
     -- Я сдал бы ее тебе, но я  уже обещал одному парню, албанцу. Купил он,
оказывается, не один медальон, а  два -- корпорацию целиком! И заплатил  все
до цента наличными. Два медальона и две  машины должны были стоить тысяч под
девяносто. Откуда у таксиста -- такая сумма?
     -- Ты копил несколько лет?
     -- Девяносто тысяч в желтом кэбе и  за всю жизнь  не накопишь. Я сделал
их, -- он щелкнул пальцами: -- вот так!..
     -- Каким образом?
     -- Ты все равно не сможешь, даже если я скажу.
     Неужто он нашел в своем кэбе чемодан  или мешок с деньгами? -- вспомнил
я  предсказание  цыганки из моего первого  таксистского  дня.  Такие  случаи
бывают,  я  уже слышал и  в  газетах  читал, например, о таксисте, вернувшем
ювелиру портфель с образцами алмазов... Вероятно, и этот албанец тоже что-то
нашел -- и не вернул. Массивные  золотые часы на смуглой его руке показывали
9:15. Я мог опоздать на запись. Нужно было немедленно звонить: либо на радио
-- извиняться,  либо -- еще раз в гараж. Перебегая  через дорогу, я заметил,
что туфли мои уже не оставляют следов, подсохли.
     -- Я 866. Я жду вашу техпомощь уже полтора часа...
     -- Не  вздумай  бросить  машину!  -- рявкнул диспетчер. --  Иначе  тебе
придется искать другой гараж! Я повесил трубку.
     --  Чего  ты  такой  нервный? --  спросил  албанец.  В  противовес  его
богатству я  похвалился, что у меня есть другая работа и  что я должен  быть
там к десяти... Албанец снова