Находимся  мы,  допустим, на  углу  Второй  авеню  и Шестьдесят третьей
улицы: и ничего нет проще, чем из этой точки проехать к пересечению Тридцать
четвертой улицы  с  Америка-авеню,  где расположен знаменитый магазин.  Кати
себе, кэбби, прямехонько, потом повернешь направо и -- дело в шляпе...
     Но в том-то и загвоздка, что ехать прямо по Второй авеню
     --  нельзя! То  есть, если  хочется,  то  -- пожалуйста: запретительных
знаков на этой  магистрали нет. Однако  проскакав резво  метров  триста, кэб
наткнется на  поперечный  поток машин,  вливающийся  с моста  Квинсборо -- в
Манхеттен. Так будет утром... А поближе к вечеру застрянет кэб перед въездом
в туннель, соединяющий центр города с Квинсом.
     Оптимальность любого маршрута в Манхеттене  меняется на  протяжении дня
несколько  раз: утренние заторы, послеобеденные и предвечерние  возникают  в
разных зонах; да учтите еще, что скопление машин нарастает от понедельника к
пятнице.
     Ну и что в том особенного? В любом бизнесе -- свои сложности...
     Согласен.  Но обо  всех "подводных камнях"  направляющийся в  универмаг
"Мэйси" водитель  должен  вспомнить в  течение считанных  секунд.  И в те же
секунды  не  имеет он права упустить: что  с  широченных 57-ой и  42-ой улиц
поворот  на   Пятую  и  Седьмую  авеню  --  запрещен;  и  55-ая  улица  тоже
исключается: там лопнула канализационная  труба, взорван асфальт мостовой; и
на 53-ей улице тоже пробка --  из-за машин, направляющихся к отелям "Хилтон"
и "Шератон"...
     Мало того:  в те  самые  секунды, когда  таксист мысленно  прокладывает
маршрут, наперерез его машине сломя голову перебегает дорогу подросток...
     Нужно притормозить!
     А  слева  угрожающе  --  сейчас   зацепит!   --   приблизилась   махина
мусоросборщика...
     Нужно вильнуть рулем!
     А пассажир просит:
     -- Пожалуйста, прикройте окно -- дует... Или:
     -- Пожалуйста, приглушите чуть-чуть радио...
     С ясной улыбкой откликнется на просьбу клиента кэбби: все рассчитавший,
тормознувший, вильнувший, и в конце поездки, получив  сверх 2.55 по счетчику
еще  и  45  центов  на  чай, будет, что называется, "премного доволен",  ибо
останется ему всего лишь еще тридцать девять раз проделать подобную, то есть
совсем не хитрую операцию --  и таксистский  день будет  сделан. Но вот если
кэбби ошибется... Нет, не хватайтесь за сердце: я не имею в виду тот момент,
когда дорогу перебегал подросток. И  не намекаю,  что кэб  могла  искалечить
мусоросборная машина. Однако же, если ошибка таксиста, всего-то угодившего в
пробку, будет стоить ему минут девяти  или, скажем, тринадцати, то, конечно,
небо на землю не упадет, но на исходе такого неудачного часа кэбби с грустью
вздохнет: что-то маловато я за этот час заработал...
     И если на протяжении двенадцатичасовой смены  еще два-три раза  таксист
попадет в затор по своей вине, да раз-другой из-за строптивого клиента ("А я
вам  говорю  --  поезжайте  прямо!"),  да  случится  кого-то  из  пассажиров
подождать, да совсем недолго пошарить по улицам в поисках очередной  работы,
да  потерять  четверть часика в  очереди у автовокзала,  то на исходе такого
неудачного  дня кэбби уже не вздохнет кротко, а  -- выскажется! В том  духе,
что мать вашу  так-перетак,  я сегодня "бабки" не сделал! И черт разберет --
почему?! Я же вкалывал, как проклятый!.. 7.
     Если посадок за  день  было  у  таксиста всего, скажем, пятнадцать  или
шестнадцать:  все больше "дальнобойные"  рейсы  и  чуть ли не  треть времени
водитель  провел на шоссе -- это, считайте, баловство, а не работа!  Если же
счетчик  пришлось  включить  раз 25,  крепко умается кэбби. Если --  40,  на
карачках  будет  ползти от  машины  до  лифта.  Если  50  -- нужно  обладать
недюжинной силой воли, чтоб, вернувшись домой, заставить себя  -- ополоснуть
лицо...
     А если  в течение дня тебе не везло? Если ты застрял в мастерской? Если
всем  не  везло  --  выдался  "мертвый"  день?  Если  сломался счетчик? Если
пришлось  заменить рулевую тягу или запаять  радиатор, и  ты  "влетел",  ну,
пусть даже  не  на сто,  а всего  на 50 долларов? (Механики, они ведь такие:
чихнет и -- гони полтинник!). Ну, что тогда делать?..
     А  надо  --  взять  себя в руки, и  не  только  сегодня, но и завтра --
немножко, пару часиков переработать, пару часиков не доспать...
     Теперь соотношение часов отдыха и труда, за  которым таксист не  следит
(потому что счет приучился вести  только долларам), обернется против него, и
назавтра  менее  проворно  будет  вертеться  по  городу  кэбби,  будет  чаще
ошибаться при выборе маршрута, и чуть медленней будут капать квотеры чаевых,
потому  что не  каждому  пассажиру  он улыбнется, не  каждую  мелкую просьбу
исполнит с  готовностью, и  свой минимум, без  которого  нельзя возвращаться
домой, сделает он  уже  не за  12, а  за 13  часов,  а на сумму, покрывающую
ремонт, уйдет у него не два, а три часа... И соотношение станет 16:8...
     Покрутив   16   часов  баранку,  вызверится   кэбби   на   издерганную,
высматривавшую его в окошко жену: "Не по бабам я таскался! Не нужен мне твой
ужин!" --  выпьет баночку пива, если найдет  в  холодильнике, и, пропитанный
потом, завалится  спать... И если наутро какая-нибудь старушонка справедливо
укажет ему, что не там, где следовало, он повернул, что она хорошо понимает,
зачем  он  так  сделал,  вдруг почувствует  кэбби, что трясутся  у  него  от
бешенства руки, наливается кровью лицо и, останавливаясь посреди  дороги, не
узнавая  своего  голоса,  заорет  -- на кого? на  беспомощную-то женщину  --
"Убирайся вон из моей машины! Никуда я тебя не повезу!.." 8.
     Каких только грубостей не  слышат бедные  пассажиры от таксистов!  Иной
сгоряча и номер запишет,  и пригрозит жалобой, но потом остынет и жаловаться
не  станет. Даже не понимая причин хамского поведения  кэбби,  пожалеет его,
простит...
     А сколько  терпят  таксисты  от  пассажиров!  И  жалуются  только  друг
дружке...
     Мы все много лучше, чем нам самим кажется.
     Сентенция с двойным сиропом? Что ж, скептиков мы -- статистикой! Хоть и
домашней, но -- увесистой!
     За семь лет,  что я проработал  в такси, в кэбе моем  побывало примерно
сто тысяч человек. Минимум такое же число людей  я  отказался взять. И когда
намертво  стоял под отелем, и когда шастал  по улицам со включенным сигналом
"НЕ РАБОТАЮ".
     Я не  брал клиентов без чемоданов. Не брал  черных. Не брал подростков.
Не брал ортодоксальных евреев (гарантированный Бруклин!).
     Многие из этих людей видели, что я их обманываю: сказал черному, что не
работаю, и  тут  же  взял белого. Сказал, что машина сломалась  и -- схватил
чемодан...
     Хоть один из ста обиженных записывал мой номер; я много  раз видел это.
И много раз сам, бравируя, давал карандаш -- пиши!
     А сколько человек пожаловались на меня по этому поводу?
     Ни один.
     Из ста тысяч клиентов, воспользовавшихся  моими услугами, хоть  с одним
на тысячу я поскандалил. По разным поводам.  Будучи  и правым, и неправым. И
отказывался везти. И выбрасывал из багажника чемоданы. До драки не доходило,
но  оскорбления  с  обеих  сторон  сыпались самые-самые.  И опять-таки  люди
записывали мой номер...
     Сколько   же   из   этих   официально   заявили   свою   жалобу?   Лишь
один50...
     Если спросить меня, какое самое яркое впечатление вынес  я из  тех лет,
что проработал  в  такси, обменявшись двумя-тремя словами почти  с каждым из
ста  тысяч  моих  пассажиров,  я  скажу  не  задумываясь.  Самое  яркое  мое
впечатление   это    --   бесконечность    человеческой   доброты...




        "Глава четырнадцатая. ДРУЖБА ЗА ДОЛЛАР"


        "1."
     Впрочем, нынешняя эта  глава  --  совсем  не о человеческой  доброте. И
никак  не  о  лучших  представителях  публики. Это  глава о друзьях и врагах
выбившегося из сил кэбби -- о швейцарах нью-йоркских отелей.
     В  то  ли  именно утро,  что  последовало за  моим "рекордом" и взломом
багажника,  или  в какое  другое,  когда в моих  мускулах, как и в  мускулах
каждого  кэбби, стала  все  гуще  накапливаться непроходящая  усталость (как
накапливается пыль под  диваном, куда не  добирается нерадивая щетка); когда
не  только засыпая, но и  просыпаясь, я чувствовал  себя разбитым, произошел
один жутковатый случай, после которого я стал мечтать: какое несказанное это
было  бы счастье,  если  бы  мне  удалось  подружиться хоть  с  каким-нибудь
швейцаром!..
     А   случилось   следующее:  смурной   от  хронического   переутомления,
пропитанный запахом  бензина, вез я по  Парк-авеню некую женщину с мальчиком
лет пяти, непоседливая попка  которого все  никак не находила себе места  ни
рядом с мамой, ни у мамы на руках, ни на приставном стульчике. Это был "тот"
мальчик! В конце концов он решил, что в кэбе  лучше всего стоять, уцепившись
ручонками  за  нижний  рельс,  по  которому  ходит  отделяющая  водителя  от
пассажиров  перегородка,  толстое  стекло  которой   было   сейчас  открыто.
Прилипший   к  изъеденным  никотиновой   кислотой   деснам,  язык   мой   не
поворачивался  выговаривать  мамаше, что  сынишку надо усадить, что, не  дай
Бог, мне  придется  неожиданно  тормознуть, что  пацанчик может удариться...
Вместо  того, чтобы поучать пассажирку,  я вел кэб осторожно, поглядывая  на
мальчика в зеркало  заднего обзора.  Ну для чего мне было учить эту  мамашу,
если  я  видел  ее  в первый и последний  раз  в своей жизни, по которой нам
вместе выпало проехать от здания "Пан-Ам" до Семьдесят второй улицы?
     Но  пассажирка  моя  придерживалась  иных  правил.  Если ей  что-то  не
нравилось, она не считала нужным это скрывать. По крайней мере --  от шофера
такси:
     -- Почему вы остановились  на  желтый свет? -- с  раздражением спросила
она.
     Я  мог  бы  объяснить  ей, что  Парк-авеню  -- одна  из  самых  опасных
магистралей  в городе, что здесь нельзя проскакивать на желтый. Что я своими
глазами  видел  именно тут... Но я  промолчал:  нам  оставалось  еще  десять
кварталов.
     Светофоры  на  Парк-авеню  переключаются  с   интервалом,  который  при
допустимой в городе скорости позволяет водителю пересечь примерно пять улиц.
Если будешь спешить, проскочишь и шестую. Я  же ехал  помедленней, следя  за
мальчишкой, миновал всего четыре  перекрестка и снова остановился на желтый.
На этот раз мамашу прямо-таки передернуло от моего мелкого " жульничества ":
     -- Думаешь, я не понимаю, зачем ты это делаешь? -- сказала она.
     -- Ну, зачем? -- недобро спросил я.
     -- Затем, что пока ты стоишь, счетчик  работает! Она подразумевала, что
я  нарочно  затягиваю  время  поездки, чтобы вырвать  у  нее  лишние  десять
центов...
     -- Угрр! --  зарычал я: прилив злобы так сдавил  мне  горло, что  в нем
застряла самая пакостная брань, которую я только знал на обоих языках --  на
английском и русском. И  было бы куда как мудро, если бы я выплеснул  в лицо
этой  дамочке  весь свой  активный  запас,  потому что я  сделал --  хуже...
Ослепленный обидой,  не видя,  где в этот момент  находились руки ребенка, я
изо всей силы  захлопнул тяжелую  прозрачную гильотину перегородки и услышал
-- душераздирающий крик!..
     Сжавшись от  ужаса, закрыв  ладонями лицо,  я  явственно видел кровь  и
отрубленные детские пальцы...
     Крик  за спиной не  утихал,  и, вжимаясь в руль, я не смел  оторвать от
лица ладони. Только когда до меня дошло, что кричит не ребенок, а женщина, и
что  это  не  вопль, а  нечто членораздельное  вырывается  у  нее: "Запомни,
сегодня ты водил такси последний раз в своей жизни!" -- я оглянулся.
     Зашедшегося  в  истерике  мальчика  держал  кто-то из прохожих.  Обеими
ручонками ребенок тянулся к матери -- они были целы!..
     -- Не  вздумай смываться! -- с  угрозой шепнул мне "тихарь" в штатском,
показывая свой жетон.
     Я  выбрался  из  машины.  Где-то  неподалеку  завыла сирена: переодетый
вызвал патруль по радио. Мальчик  всхлипывал у  матери на руках,  а я стоял,
привалившись к чекеру, и  повторял про  себя: "Не могу. Я больше не могу.  Я
больше не выдержу!".
     -- Что ты натворил? -- ринулся ко мне подоспевший полисмен.
     -- Я не знаю, почему она вызвала полицию, -- сказал я.
     -- Гадина! -- кричала женщина. -- Он же чуть-чуть не изувечил ребенка!
     Но жалоб в сослагательном наклонении нью-йоркская полиция не принимает.
Жуть -- осела... Однако я понимал, что продолжать так работать, как я раньше
работал,  нельзя. Крутить сейчас  баранку  я  не  в состоянии. Мне необходим
отдых. Но в  то же время мне  необходимы и деньги.  Арендную плату за кэб --
вынь да положь.
     Где же выход? Как совместить несовместимое? Невозможно ведь!
     Оказывается, возможно... 2.
     Для того,  чтобы  кэбби  мог одновременно и передохнуть, и  не потерять
драгоценный час даром,  ему необходима всего лишь за доллар купленная дружба
со  швейцаром,  под  крылышком  у  которого  вы  спокойненько  позавтракаете
вспотевшей   в   целлофановом  кулечке   булочкой,  а,  позавтракав,  сладко
подремлете, скрючившись на сиденье. Швейцар-то  дремать  не  будет!  Каждого
человека,   выброшенного   на  тротуар   вращающейся  дверью  и  на  секунду
замешкавшегося  у  входа, он  непременно допросит: "Куда  вам ехать?".  Если
такси требуется для короткой поездки по городу, подкупленный вами швейцар не
станет вас беспокоить. Он остановит пробегающий мимо кэб. Но если гость едет
в аэропорт, в Лонг-Айленд, в Ныо-Джерси (хоть и редко, но и такой фарт может
выпасть таксисту), ваш великолепный  друг  в мундире с золотым  аксельбантом
хлопнет в ладоши и крикнет:
     "Первый  кэб!".  И тогда  очередь  таксистов,  которые платят  швейцару
добровольную дань, подвинется,  и  вы окажетесь на одну машину ближе...  Как
по-вашему, стоит доллара такая дружба? По-моему, стоит...
     Если  отель   многолюдный,   если  очередь  движется,  то  минут  через
тридцать-сорок,  отдохнув  малость,  вы  окажетесь  первым,  и  теперь  надо
покончить с булочкой, вылезти из машины, подойти к швейцару, заглянуть ему в
глаза, погладить его по плечику, только  без фамильярности: не похлопать,  а
именно  погладить;  скромно улыбнуться  и сказать:  "Будь  другом,  дай мне,
пожалуйста, "Кеннеди""...
     Если  в  знак своего царственного согласия швейцар опустит веки или же,
пусть и поморщившись, но все-таки кивнет, если только рот его не искривится,
не  выплюнет, что  ему осточертели  эти вечные  приставания, эти  несуразные
таксистские  претензии,  если  только  он  не  гыркнет:  "Стой  возле  своей
машины!",  считайте,  что  дело  слажено.  Допросив   следующего  клиента  с
чемоданом и выяснив, что тот  направляется в ближний аэропорт,  ваш  высокий
покровитель,  хоть и  хлопнет в  ладоши, но ни за  что не  крикнет:  "Первый
кэб!". Будьте уверены, он  крикнет: "Ла-Гвардия"!,  а  уж как там  таксисты,
которые стоят в платной очередь позади вас, договорятся, кто из них возьмет,
а  кто не возьмет эту "Ла-Гвардию" -- вас не касается. Кто-нибудь непременно
возьмет  и  швейцару  доллар   заплатит.  Вам  же  нужно   теперь  набраться
терпения...
     Пройдет  еще  минут  сорок,  может -- час, постарайтесь  не нервничать.
Повторяйте  про  себя, повторяйте, что вы -- отдыхаете,  набираетесь  сил, и
пусть еще не раз раздастся клич:
     "Ла-Гвардия"!,  и   дожидающиеся  аэропортов  таксисты   будут   злобно
шептаться  за  вашей спиной: "Что он там  химичит, этот  жук?", "Да он же не
хочет брать  "Ла-Гвардию", "Ух, сукин  сын: только "Кеннеди" ему подавай!.."
-- но  вы  не  обращайте  внимания...  Зато, когда  прозвучит  долгожданное:
"Первый кэб!", не сомневайтесь: вы получили именно то,  что заказывали -- не
рубленую котлетку, а  натуральный  бифштекс! Поскорей открывайте багажник  и
суйте  в подставленную  руку два  доллара.  Да,  это  двухдолларовый сервис.
Дороговато, конечно, но -- стоит. Ох, стоит!.. 3.
     Пусть часа полтора пришлось дожидаться выгодного пассажира, пусть минут
сорок  заняла дорога, пусть  вы  вернетесь в город с  обратным клиентом лишь
часа через три или даже четыре, но -- с деньгами!..
     Начинайте  все сначала.  Становитесь  под отель,  заказывайте  швейцару
"Кеннеди" и  ждите.  Разве,  мотаясь  по улицам, продираясь  сквозь  заторы,
сделаешь больше?
     Сказать  правду  -- больше. Немножко, долларов на  пятнадцать больше...
Однако  после  восьми  часов  непрерывной  работы  в  дневном  манхеттенском
столпотворении,  кэбби  --  как  выжатый  лимон.  Язык  --  набок.  Случится
"мертвый" час -- он не может выиграть гонку.
     А  кэбби, которому покровительствует  швейцар, полон  сил! После легких
аэропортовских долларов поработать еще  часика три-четыре, чтоб дотянуть  до
нормы,  ему нипочем!  В  десять вечера  он  уже в  постели,  следит,  затаив
дыхание, за непобедимым Рокки... "Е-мое!" -- восхищается кэбби любимым своим
героем, бросая  лукавый взгляд на жену (да, он такой:  дома -- вежливый, "не
выражается"),  и  чистенький,  обласканный, уже проваливаясь в  сон, шепчет:
"Завтра  утром моя красавица не  поедет  на работу  в метро. Ее  повезут  на
такси, как большую начальницу!".
     И жена, улыбаясь в темноту, тихо скажет:
     -- Спи, мой кэбби, спи...
     Всем на свете, даже семейным счастьем, может одарить таксиста швейцар!
     А  как   же  насчет  того,  чтоб  заглядывать   в   глаза?  Заискивать?
Унижаться?..
     Вот, согнувшись под дождем, перебегает  через авеню старый мой знакомый
-- доцент политэкономии  из Ленинграда, прикрывает ладонью, словно огонек на
ветру,   сосиску  с  капустой  и  преподносит  угощение  бугаю   в  униформе
"Шератона". Бугай принимает сосиску и делает вид,  будто лезет  в карман. Но
бывший доцент,  который  у  пассажира  из  горла  вырвет недостающий  пятак,
испуганно отгораживается от швейцара ладонями, словно тот собирается достать
из кармана  не  доллар, а -- револьвер! Нет, нет,  ни  за  что  на  свете не
возьмет  он  деньги  за  сосиску!  Не  доллара ждет  от  швейцара  кэбби,  а
"Кеннеди"...
     Ну, и много таких добровольцев среди таксистов?
     Вроде бы совсем немного. Но все же их куда больше, чем швейцаров...
     Расположение швейцара  иные кэбби ценят так высоко, что  изо дня в день
бесплатно возят своих покровителей с работы домой. А чтоб капиталы швейцаров
не  залеживались  в  кубышках, вездесущие кэбби  подыскивают подходящие  для
инвестиций дома, бензоколонки  да надежных честных  парней,  обычно из своих
же, таксистов, попавших в беду -- украли "тачку", разбил "тачку", -- которым
деньги нужны позарез  и которым,  стало быть, можно ссудить десять  тысяч на
новую машину под 33 процента годовых!.. 4.
     Но  как подступиться  к швейцару? Начинать-то дружбу надо не с тридцати
трех процентов и не с бензоколонки,  а с доллара в обмен на "Ла- Гвардию"...
Поставив кэб у гостиницы, я подхожу к швейцару.
     -- Друг! -- говорю я с нежностью и пихаю ему  в карман  доллар. --  Дай
мне, пожалуйста, аэропорт.
     Я  плачу  --  авансом!  Я  не  привередничаю.  Я  согласен   поехать  в
"Ла-Гвардию".  Но  швейцар  отшатывается  от  меня, словно  благовоспитанная
девица от уличного приставалы. Прикрыл прорезь кармана одной рукой, а другой
отпихивает -- мою, дающую!
     --  Пош-шел ты! -- цедит он  сквозь зубы: -- Работать надо! Нечего  под
гостиницами сшиваться...
     И ведь знаю же я, что берет, подлец, у других кэбби. Еще Узбек, который
в последнее время  как  сквозь  землю провалился  (помните таксиста, который
вечно прижимал к груди, словно раненую, свою левую руку?), так вот, еще этот
самый Узбек обещал познакомить меня со швейцарами "Шератона", которые --  аж
гай  гудит!  --  продают аэропорты  всем русским...  Почему  же мою мзду  не
принимает швейцар?  Чей  мой  доллар  хуже?  И,  разве,  если сейчас вынесут
"Кеннеди", я не дам -- второй? А поди ж ты -- не хочет...
     Потому что меня  не знает.  Может, я, заплатив доллар, обна