думай разговаривать с судьей так, как ты это
себе со мной позволяешь. Хуже нет, как разозлить судью; ты понял?
     Мы приближались к "Ла-Гвардии", а он, как назло, замолчал... Отвернулся
и смотрит  в окно... Наверно,  ему просто  надоело ломать мозги  из-за  моих
неприятностей...  Я  въезжал  уже на  рампу  Главного  вокзала, когда  чекер
вздрогнул от  громоподобного "хха!--ха!", и какое-то сатанинское вдохновение
озарило лицо пассажира.
     --  НЕ  ВИНОВЕН  -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ  ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ,  -- хрипловатым от
волнения голосом произнес он.
     "Бессмыслица какая-то", -- с тоской  подумал  я. Но  мой клиент еще раз
повторил эту бессмыслицу, смакуя каждое слово: "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!" -- Он прямо-таки корчился, восторгаясь своей уловкой, сути
которой я никак не мог раскумекать.
     -- Допустим, я так скажу...
     -- Да  ты  понимаешь,  что  ни  один  судья такого никогда в  жизни  не
слышал?!
     -- Ну и что?
     -- Судья удивится!
     -- Чем же это мне поможет?
     Мы стояли лицом к лицу под вывеской "American Airlines".
     --  Ну, ты  даешь!  -- с обидой сказал пассажир.  Он вложил в мое  дело
столько  изобретательности, столько  души, что готов был полюбить меня, но я
отталкивал его своей тупостью:
     -- Если  судья  удивится,  он скажет:  "ЧТО  СЛУЧИЛОСЬ?" и, стало быть,
позволит тебе говорить... Желаю удачи, Lobas! Пассажир подхватил разделявший
нас чемоданчик.
     -- Сэр, куда же вы?!  -- воскликнул я  в  отчаянии. -- Как же вы  после
всего бросаете меня на произвол судьбы?!..
     -- Что еще такое?
     -- Как "что"? Судья-то, наверное, скажет: "Что случилось?", а вот что я
ему скажу?
     Мой добрый гений взглянул на часы, он опаздывал к самолету.
     -- Слушай меня внимательно! Когда судья  произнесет: "Что  случилось?",
ты  скажешь  ему  так:  "Ваша  честь:  обратите   внимание  только  на  одно
обстоятельство..."
     Но я -- не слушал! С криком: "Стойте!  Погодите!" я метнулся к  чекеру,
схватил авторучку и  путевой лист и  на нем, на  своей  сегодняшней путевке,
вкривь и вкось  понесся строчить обрывки слов той потрясающей речи,  которую
научил  меня  произнести  в уголовном суде незнакомец,  выдававший  себя  за
комиссара полиции Чикаго.
     Ты  еще  услышишь эту  речь, читатель;  но всему  свое  время...




        "Глава семнадцатая. СУД"


        "1."
     Подъезжая  к "Мэдисону", я вспомнил,  что с утра ничего не ел. Повернул
за угол, к боковому входу, отдал ключи аргентинцу  Альберто: подвинешь, мол,
мой чекер, если очередь тронется, и --  бегом за два квартала, к тележке под
полосатым  зонтом.  Пожадничал:  купил не  тоненькую  сосиску, а  толстенную
сардельку. С луком, с горчицей!  И -- назад. Уселся на капоте и, попеременно
дуя на  сардельку и пробуя ее губами:  остывает ли? можно ли уже куснуть? --
стал наблюдать за "чокнувшимся" швейцаром.
     Фрэнк то  ли снова собрал таксистов, то  ли вообще  не отпускал  их  от
себя. Он расхаживал перед шеренгой, приговаривая в такт шагам:
     -- ОТЕЦ И СЫН ЕХАЛИ В АВТОМОБИЛЕ. Ать-два!
     -- ПОПАЛИ В АВАРИЮ, И ОТЕЦ ПОГИБ...
     --  Бедняга! --  фальшиво посочувствовал  Ким  Ир Сен чужому несчастью;
Фрэнк поморщился и продолжал:
     -- КОГДА ПОСТРАДАВШИХ ДОСТАВЛЯЮТ В ГОСПИТАЛЬ, ДОКТОР ЗАЯВЛЯЕТ...
     -- Я НЕ МОГУ ОПЕРИРОВАТЬ ЭТОГО МАЛЬЧИКА, ОН -- МОЙ СЫН...
     -- У меня никогда не было аварии, --  хвастливо  заявил Акбар, выуживая
из термоса кусок мяса. -- Я хороший водитель!
     Властным жестом приказав  болтуну заткнуться,  Фрэнк  замер  на месте и
вдруг озадачил таксистов довольно-таки неожиданным вопросом:
     -- КТО ЭТОТ ДОКТОР?
     Ким Ир Сен, Акбар и Альберто угрюмо молчали.
     -- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- повторил швейцар, но несчастные, съежившиеся под
его гневливым взглядом кэбби безмолвствовали.
     Из вращающейся двери показался гость, и Фрэнк издевательски хмыкнул:
     -- Такси, сэр?
     -- Пожалуйста! --  откликнулся гость, не догадываясь, что  симпатичный,
открывающий перед ним дверцу кэба швейцар действует как настоящий садист.
     --  Мистер  Фрэнк! --  взмолился  Альберто:  --  Лучше  я  заплачу  вам
доллар...
     -- Два  -- если  вынесут  "Кеннеди", -- лебезил кореец. Но -- напрасно.
Фрэнк  усадил клиента в  первый кэб и  отправил Альберто на площадь Колумба.
Ким и Акбар переглянулись, как приговоренные...
     -- КТО ЭТОТ ДОКТОР? -- терзал таксистов неумолимый Фрэнк.
     Я проглотил остаток сардельки, и  в этот момент откуда-то с неба ко мне
слетел невидимый ангел, сел рядышком на капот чекера и шепнул мне: "МАТЬ"...
     -- МАТЬ! -- сказал я вслух.
     Ложка с  горкой  риса  застыла у  рта сирийца. Фрэнк скосил глаза в мою
сторону...  Я  почувствовал,  что  в   моей  жизни  опять   настала   минута
исключительной важности.
     Тишину нарушил писклявый голос корейца:
     --  Конечно, доктор -- это мать мальчика, -- произнес  он  безразличным
тоном. -- Потому-то она и не решилась его оперировать...
     Видали прохвоста! Никогда бы не подумал я, что мой друг Ким способен на
такую  подлость.  Но справедливый  Фрэнк  не обратил  внимания  на  болтовню
корейца и шагнул ко мне:
     -- Как ты догадался? Я скромно потупился.
     -- Здорово! -- сказал  Фрэнк.  -- В нашем кубрике только  я один  сумел
разгадать эту загадку.
     Швейцар последовательно осмотрел мою лысину, чахлую, с седыми волосками
грудь,  плохо  заправленную в  джинсы рубаху,  давненько  не чищенную обувь.
Наверное,  на всем  крейсере,  где  он служил,  не  было такого  неопрятного
матроса...
     -- А  ну-ка, послушай! --  испытующе произнес Фрэнк. --  ПОЕЗД ДЛИНОЙ В
ОДНУ  МИЛЮ  ПРОХОДИТ ЧЕРЕЗ ТУННЕЛЬ, ПРОТЯЖЕННОСТЬ КОТОРОГО ТАКЖЕ  СОСТАВЛЯЕТ
ОДНУ МИЛЮ.
     Навострил уши интриган Ким  Ир Сен; словно саблю в ножны, сунул ложку в
термос обжора-Акбар.
     -- ПРИ СКОРОСТИ 60 МИЛЬ В  ЧАС  --  СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ПОНАДОБИТСЯ ПОЕЗДУ,
ЧТОБЫ ПРОЙТИ СКВОЗЬ ТУННЕЛЬ?
     --  Одна  минута!  -- выпалил  кореец.  Фрэнк даже не посмотрел  в  его
сторону, а я тем временем мучительно напрягал свой мозг:
     не  завалялись ли случайно в  складках моего  серого  вещества  остатки
премудростей,  которые  в  незапамятные  времена вдалбливал в  мою вихрастую
тогда голову  наш вернувшийся  с фронта учитель  физики  в  старой шинели, с
деревянной колодкой вместо правой  ноги?..  Нет, не даром,  видать, он ругал
меня: "Лобас,  у  тебя в голове ветер!  Не  будет из тебя  толку, пойдешь  в
дворники!". Он оказался пророком: ибо даже здесь, на  другом конце  света, в
Америке, я стал если не дворником, так шоферюгой-таксистом, которого, к тому
же, на днях будут судить, как проститутку, поскольку закон не учитывает рода
занятий преступника...
     --  Так   сколько  времени  понадобиться  поезду?  --  уже  нетерпеливо
переспросил Фрэнк, но тут мое ухо опять ощутило чье-то нежное дыхание:"ТWО".
На  этот  раз  я  смекнул,  что  мне  помогает местный,  американский ангел,
поскольку подсказки свои нашептывает он -- на английском языке...
     -- Две минуты! -- сказал я, и Фрэнк хлопнул меня по спине:
     -- Молодец!
     -- Одна минута! -- заспорил кореец.
     -- Одна! -- ерепенился Акбар.
     -- Стойте возле своих  машин! --  приструнил их Фрэнк, обнимая меня  за
талию. Он смотрел на мою физиономию с такой радостью, словно это было личико
испаночки.
     -- Ты русский? -- спросил Фрэнк.
     -- Русский, -- ответил я. Однако на том наш разговор -- иссяк.
     Фрэнк  искренне хотел подружиться с  близким  ему по уровню  интеллекта
человеком, но он не знал, о  чем со мной говорить... Мне же еще сильней, чем
Фрэнку, хотелось закрепить нашу только что родившуюся дружбу; однако как это
сделать, я тоже  не знал... О  чем  я мог  беседовать с молодым швейцаром? О
девушках?.. О бейсболе?..
     Отлично понимая, что  если я когда-нибудь расскажу эту историю,  то мне
никто не поверит:  ну, скажут, это ты уж точно выдумал! -- я попросил Фрэнка
переписать для меня загадки про Доктора и про Поезд --  своей рукой. Просьбу
мою Фрэнк  охотно согласился исполнить,  тут же  примостился  переписывать и
даже  добавил  еще одну загадку,  очень сложную,  про десять яблок,  которую
потом  ни я и никто  из моих  знакомых, включая профессора  Стенли, не  смог
разгадать.  Зато Стенли сказал, что, переписывая загадки, Фрэнк не сделал ни
единой грамматической ошибки  и что все запятые в его  автографе,  который я
бережно храню и по сей день, стоят на местах... 2.
     Пока Фрэнк писал, Ким с Акбаром прогоняли клиентов от входа в отель, но
вот  швейцар  вернулся  на  свой  пост,   и  "аэро-портщики"  приуныли.   Из
вращающейся двери показалась грузная женщина с модным портфелем.
     -- Такси? -- спросил Фрэнк.
     -- Да, пожалуйста...
     -- Куда едете? -- поинтересовался Фрэнк, и мы, все трое, насторожились.
Это было что-то  новенькое. До сих пор честный швейцар никому такого вопроса
не задавал...
     Женщина ответила,  что едет  в "Кингс-госпиталь", в  Бруклин и добавила
еще  какое-то  слово,  которого  ни один  из нас не  расслышал.  Но даже  не
расслышав, мы, таксисты, догадались, что слово это чрезвычайно важное...
     -- Ты хочешь, -- спросил Фрэнк корейца, -- поехать в "Кингс-госпиталь"?
     --  Всю  жизнь  мечтал!  -- отрезал Ким, подчеркивал, что  он  замечает
перемену в поведении швейцара.
     -- А ты, -- спросил Фрэнк Акбара, -- этот госпиталь знаешь?
     -- Я в Бруклин не поеду! -- с вызовом отвечал сириец.
     Швейцар, однако, не стал  ругаться с обнаглевшими  таксистами, а просто
открыл дверцу моего чекера и пригласил женщину садиться...
     Теперь, убежденные, что швейцар  схитрил и обвел их  вокруг пальца, оба
кэбби ощерились:
     -- Первый кэб получает первую работу!
     -- Здесь очередь!
     -- Ты и ты! -- гаркнул на них Фрэнк. -- Чтоб вашего духу  тут больше не
было! Ясно?  Вот первый кэб! --  и швейцар указал на "додж" стоявшего позади
меня черного таксиста... 3.
     Выезжая через  несколько  минут на  шоссе,  я  уже  знал, какое  мы  не
дослышали слово: "И ОБРАТНО..."
     "В "Кингс-госпиталь" и  ОБРАТНО!" -- вот  что сказала Фрэнку женщина  с
модным портфелем. Улавливаете нюанс? Разве Ким и Акбар отказались бы отвезти
эту  пассажирку в  Бруклин,  если  бы  знали,  что счетчик  будет  превссело
стрекотать и всю обратную дорогу -- в Манхеттен?! Кому охота возвращаться из
Бруклина пустым? Но чем, скажите на милость, дальний рейс в Бруклин и н а. з
а д -- хуже аэропорта?..
     "Позволь,  позволь, -- слышится мне  вопрос, -- а как  же ты повез  эту
женщину? Нсужто ты знал, где, находится "Кингс-госпиталь"?
     Господи,  да конечно  же,  не  знал!  Но  ведь  я  понимал,  что  Фрэнк
подсовывает мне  эту работу! Как же я  мог  ляпнуть, что  не  знаю дороги?..
Таксист не знает дороги  только в том случае, если ехать невыгодно. Спросите
любого кэбби, где находится город Брсхунец  и  он,  не задумываясь, ответит,
что не раз там бывал!.. Если только нужный вам адрес  находится за городской
чертой  и,  стало быть, оплата  двойная, мы все знаем!..  Чем трудней  будет
найти адрес, чем больше я наделаю ошибок, тем больше -- заплатит клиент!
     Ну,  а  если  бы  пассажирка  твоя,  когда  ты начал у  всех  встречных
переспрашивать дорогу к  госпиталю, возмутилась бы, как же, мол, так: взялся
везти, а куда -- представления не имеешь?!..
     Пусть бы только попробовала! Да посмей она пикнуть, я бы знаете  как ее
отчитал! В краску вогнал бы! Застыдил... За что? За черную  неблагодарность.
Ведь все остальные кэбби вообще отказались ее взять! О, я уж выдал бы!..
     Но женщина ничем не  возмущалась. Направляясь по  шоссе имени Рузвельта
на юг, крайне смутно представляя себе, в какую точку огромного Бруклина моей
клиентке   нужно  попасть,  я  знал  куда   более  важные  вещи,  чем  место
расположения какого-то дурацкого госпиталя. Я знал,  что  моя  пассажирка --
психиатр из Хьюстона. Что в Нью-Йорк она  прилетела всего на один день (т.е.
времени  жаловаться  на  таксиста  у  нее  нет)  и,  наконец,  что ей  нужна
квитанция!  Эта врачиха  не  только не знала Нью-Йорка, но  еще и собиралась
платить  мне чужими деньгами, и яс чистой совестью несся  по самому длинному
маршруту -- по Кольцевой дороге! 4.
     Когда  я  разыскал  госпиталь,  на  счетчике  уже  было больше,  чем  я
заработал  бы,  получив  пассажира  в Кеннеди... Деньги, естественно, в этот
день сделались легко и быстро, и часам к восьми вечера я уже вернулся домой.
     Увидев меня  в  дверях в  такое необычное  время, жена побледнела,  как
полотно, но  тут же  по выражению моего лица поняла,  что ничего плохого  не
случилось...  Я быстренько  принял душ, и  мы  дружно, славно,  всей  семьей
уселись за стол. Наутро  я отвез жену на курсы в Манхсттсн, а часам к девяти
опять-таки был  уже дома. На этот раз, увидев  меня в дверях, жена ничуть не
испугалась и спросила:
     -- Ну, ты видел своего Фрэнка!
     -- Как же я мог  видеть Фрэнка, -- еле сдерживаясь, ответил  я, -- если
сегодня  в  "Американе"  закончился съезд  виноторговцев?  Фрэнк, по-твоему,
стоит под "Американой"?!
     Только теперь до жены дошло, насколько нелепый она задала вопрос.
     -- Я не подумала, -- сказала жена.
     -- Надо  все  же хоть  иногда  думать, -- пошутил я, нейтрализуя промах
жены, но ни она, ни сын не оценили моего остроумия.
     Они  сидели,  уткнувшись в  свои  тарелки,  и  без  всякого  энтузиазма
слушали, как я очень увлекательно рассказывал  им, что взял под "Американец"
на  протяжении  дня  две  ".Па-Гвардии"  и  два "Кеннеди".  Что виноторговцы
платили превосходно, еще лучше, чем юристы: один оставил  мне на  чай четыре
доллара,  а другой  --  3.65!..  Но ни  жена, ни  сын даже  ради приличия не
восхитились, не сказали: "Ого!" или  "Ух, ты!" -- как сказал  бы на их месте
любой таксист.
     Обиженный безразличием  своих  близких, я и вовсе не стал рассказывать,
как я вез сегодня компанию развеселых богачей, которых  один из них по имени
Чарли усадил в мой кэб --  для хохмы (вместо того,  чтобы вызвать  лимузин);
как они гоготали по этому поводу и допытывались у  остряка Чарли,  какой  же
следующий фортель он выкинет? Если, мол, для  начала они  очутились в желтом
кэбе, то чего же им ждать -- дальше? А, Чарли?!..
     -- Папа, мне нужно купить кеды, -- прервал мои мысли сын.
     --  По-моему, мы совсем недавно купили тебе кеды,  -- вовсе не  имея  в
виду попрекать сына, просто так сказал я;
     однако жена сочла необходимым за него заступиться:
     -- Ты же знаешь, что он играет в футбол...
     Я  знал.  И мне  нравилось, как  здорово у  сына получается.  Но  кеды,
которые он  повадился  покупать,  были эквивалентны примерно двум "Кеннеди".
Заработанных в чекере денег было, слова не подберу, как жалко!..
     -- Идея!  -- бодро сказал я.  --  Давайте  попробуем починить старые, а
если не выйдет...
     -- В Америке не чинят кеды, -- уставясь в пол, буркнул сын.
     -- Но ведь мы же не  американцы, -- легко, по-спортивному, парировал я,
ничуть   не  задевая  юношеского   самолюбия.--  На  Брайтоне  есть  русская
мастерская. Почему бы тебе не зайти, не спросить?..
     Ради Бога, объясните мне, что  я сказал обидного?А сын -- вспыхнул!  Он
вышел  из-за стола, не сказав  матери "спасибо", не придвинув за собой стул.
Это было отвратительно.  Я поднял палец, но жена  схватила меня  за  руку. Я
хотел сказать  сыну, чтобы он  вернулся  и поставил стул на  место,  но жена
прикрыла мне рот...
     Хлопнула дверь. Я попытался высвободить руку:
     --  Интересно,  зачем вы оба,  стоит  мне позвонить, говорите,  чтоб  я
поскорей возвращался домой? Жена отпустила руку:
     -- Потому что мы тебя совсем не видим.
     -- Ну, вот -- увиделись...
     -- Я всегда  гордилась тем,  -- сказала жена,  -- что в нашей  семье не
бывает ссор -- из-за денег!
     Я тоже гордился этим; и, наверное, поэтому сказал:
     -- Скандал произошел не из-за денег.
     -- А из-за чего?
     -- Из-за твоего ненужного заступничества!
     Жена рассердилась: она говорила искренне, а я говорил неправду. Зеленые
глаза загорелись, щеки вспыхнули,  и она стала такой чужой и такой красивой,
что  мне немедленно захотелось покаяться и  объяснить ей,почему я становлюсь
таким:  злым  и   мелочным  --  и  рассказать  ей   хотя  бы  о  сегодняшних
весельчаках... О том, как, расплачиваясь  со  мной,  шутник  Чарли  дал  мне
пятерку (при счетчике 3.95) и сказал, чтобы сдачу я оставил себе, и  как все
его веселые приятели вдруг рассердились! Ничего смешного в этой  выходке они
не  усмотрели, протянутый мною доллар  брать  постеснялись и еще  пуще стали
отчитывать Чарли, окончательно, дескать,  потерявшего чувство  меры... Чарли
оправдывался: он оставил мне 1.05 на чай потому, что я "хороший парень".  Но
один из  приятелей, выражая мнение остальных, отвечал так: "Верно: парень он
хороший, никто не спорит. Однако зачем же хорошего парня -- портить?!". Но я
не  мог рассказать об  этом жене. Потому, что если бы я объяснил ей, какая у
меня теперь работа,  ее лицо стало бы жалким и маленьким, как  дулька, и она
сказала бы то, что я уже не раз слышал от нее за этот таксистский год:
     -- Ну, зачем, скажи мне, зачем мы сюда приехали?!.. 5.
     Вестибюль уголовного суда  Манхеттена --  это полумрак  под  высоченным
сводом,  каменные плиты  пола, несмолкающий гул многотысячной черной толпы и
безотчетное, гнетущее смятение...
     "НЕ  ВИНОВЕН  --  ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ  ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!"  -- повторял я, как
заклинание,  а  в  душу  гадкой  холодной  жабой закралось  сомнение:  а  не
посмеялся  ли надо мной  пассажир из  отеля "Святой Мориц"?  Почем знать,  а
вдруг это был розыгрыш, который сейчас вылезет мне боком? Ну, как разозлится
судья  за это самое "НЕ ВИНОВЕН -- ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ" да упечет
меня за решетку суток эдак  на двадцать  -- в  одну  камеру с  этими черными
бандюгами,  наводнившими  вестибюль,  среди  которых  я  и  в самом-то  деле
выглядел "белой вороной".
     Черная  чиновница   в  справочном   окошечке   долго  разыскивала,   но
разыскала-таки номер моего дела (не  потеряли, собаки!)  и  направила меня в
Шестой зал, длинный,  как  станция сабвея,  и до  отказа забитый двумя-тремя
сотнями негров-уголовников, половину которых составляли подростки.
     С трудом отыскав свободный стул, я пристроился в предпоследнем ряду.
     Все  встали:  величавый  еврей  в  черной  мантии  взошел  на  кафедру.
Судейский стражник с револьвером на  боку начал вызывать  преступников  к ее
подножию. Он неразборчиво выкрикивал обвинения, и преступники -- все подряд,
поголовно! -- признавали себя виновными...
     По-видимому, они понимали, что их участь решает какой-то ужасный судья,
сообразил я, заметив, что ни один из обвиняемых не смеет  и заикнуться перед
этим судьей ни о "смягчающих обстоятельствах", ни, тем паче, заявить о своей
невиновности.
     -- Виновен!
     -- Виновен!
     -- Виновен!
     Однако же, прошло совсем немного времени,  четверть часа, наверное, или
еще  меньше, и мой  обострившийся слух,  приспособившись к акустике  гулкого
зала, уловил вдруг слова приговора, который вынес судья  очередному бандюге,
признавшему себя виновным:
     -- Штраф пять долларов!
     Я  содрогнулся:  такого  не  может  быть!  Вероятнее  всего,  я  просто
ослышался...  Но  следующий  диалог  между судьей и  преступником прозвучал,
повторив предыдущий слово в слово:
     -- Виновен.
     -- Штраф пять долларов.
     Чересчур поспешное мнение мое о жестоком судье немедленно изменилось --
на  противоположное!  "Какая  отвратительная  карикатура на правосудие!"  --
думал я, наблюдая,  как все эти убийцы! грабители! насильники! -- с  наглыми
усмешечками покидают зал суда, чтобы, наверняка, тут же приняться за свое...
6.
     Эта картинка представляется мне  весьма поучительной в том  смысле, что
слишком часто и  слишком неосторожно  прини