в  мой кэб!  --  кричу  я:  -- Сейчас  поедем!
Насупленная старуха ковыляет к машине и бормочет (вроде бы себе  под нос, но
так, чтобы и я слышал):
     -- Ишь, какой умник выискался! Хочет, чтобы клиенты  ждали, пока он ест
свой ланч...
     Дернула  меня нелегкая позвать  ее! Едва  она  опустилась на сиденье  и
счетчик клацнул -- взвилась:
     -- Сейчас же убери эти 65 центов! Он еще за руль не сел, а я уже должна
ему чуть ли не доллар. Я не собираюсь платить эти деньги. Ты все подстроил!
     -- Что я "подстроил"? Счетчик включается автоматически.
     -- Посмотрите на него  -- "автоматически"! У меня  племянник в  полиции
служит, он тебе покажет!
     Проучить старуху несложно. Можно  кликнуть людей, застыдить, довести до
слез. Тем более, она этого заслуживает. Но  сколько нервов  у меня  вымотает
свара? Разве не лучше обратить все в шутку:
     -- Леди, прошу вас, не жалуйтесь на меня в полицию!..
     --  Отберут у тебя права, тогда  будешь знать! -- гордо  подняв голову,
она удаляется.
     Смешно получилось? Не очень...
     Съесть  бублик я остановился не  потому, что был ужасно голоден (вполне
можно было еще потерпеть), а потому, что уже  минут  пятнадцать не мог найти
работы. Ел  я минуты  три,  еще две занял эпизод  со  старухой. 65  центов я
потерял. Если следующий пассажир сядет в мой кэб минут через десять, сколько
за этот час я заработаю?
     Впрочем,  ссоры с пассажирами происходили не чаще, чем раз в неделю. На
какой  работе,  в каком  обществе  один  из  ста  встреченных вами людей  не
доставит вам неприятностей? К тому же во многом я виноват сам. Сколько раз я
себе говорил: не подбирай тех, кого не берут другие таксисты. Они ведь лучше
знают.  И зарекался, и клятвы себе  давал,  но какой-то  бес  все  толкает и
толкает меня: если кто-то в твоем присутствии незаслуженно обижает человека,
игнорирует его, неужели и ты тоже должен его не замечать?
     Не будем, однако,  преувеличивать ни свои горести, ни свои добродетели.
Пассажиры, которых заведомо не следовало впускать в кэб, отнимали у меня  не
так уж  много  времени:  ну  час,  ну два в  день, не  больше.  Почему же  в
остальные часы я не мог наверстать упущенное?
     Хоть кровь из  носу -- мне необходимо было доискаться:  как же все-таки
кэбби  делает деньги? Вот  за  этим,  а не только за "легкой" двадцаткой: за
пассажиром  из  аэропорта в город -- ездил я на  рассвете в Кеннеди. Там, на
стоянках, я общался с таксистами, я -- учился... 3.
     Как  и любое другое место, где  мы  привыкли  видеть скопление публики,
впервые  увиденный безлюдный аэропорт, как безлюдная, скажем, станция метро,
вызвал смутное ощущение тревоги. Проехав  мимо нескольких пустых  полутемных
вокзалов,  мимо   пустых  стоянок   такси,  я  оказался   перед   небольшим,
напоминавшим своими  очертаниями полумесяц, загоном, наполовину заставленным
желтыми  кэбами,  свернул  туда и пристроился  за машиной,  у  которой  были
включены мигающие аварийные огни.  В  таксистской  очереди  это означает- "Я
последний".
     Выйдя из чекера и осмотревшись, я почувствовал себя  как бы  не в своей
тарелке:  все собравшиеся на этой стоянке кэбби  были черные. Решив, однако,
вести  себя как ни в чем ни  бывало, я  подошел к  группе  водителей, громко
разговаривавших  на каком-то незнакомом  языке.  Когда  я  приблизился,  они
потеснились: мне дали место в общем кружке. Я поздоровался,  и мне ответили,
а тот, кто говорил, переключился на английский.
     Речь  шла о том, что происходит с таксистами здесь, в "Кеннеди", когда,
возвращаясь  в  Нью-Йорк  после  отпуска, они  превращаются  в пассажиров  и
становятся добычей  своих собратьев по бизнесу. Оказывается,  самое  веселое
приключение для кэбби-клиента -- это попасть в машину кэбби-прохвоста.
     -- Входим  в  аэровокзал,  --  рассказывает молодой пуэрториканец, -- я
предупреждаю жену: ни слова по-английски! Ночь, диспетчера нет, полиции нет;
обращаюсь по-испански  к  разбитному таксисту, который уже  успел  вырвать у
жены чемодан: "Сеньор, вы можете отвезти нас в Асторию, графство Квинс?"
     Байку рассказывает мастер. Произнеся последнюю  фразу, он втянул голову
в плечи, погасил в глазах блеск остроумия, и лицо его стало тупым и наглым.
     -- Графство Квинс?  Это неблизко... Но за сорок долларов я тебя, так уж
и быть, отвезу.
     Подскакивает второй жулик, рвет из рук второй чемодан:
     -- Amigo25, я тебя отвезу за тридцать!
     --  Нет,  сеньор. Ваша цена, конечно,  выгодней,  но  ведь  этот сеньор
предложил свою помощь раньше...
     Поездка  из  "Кеннеди"  в  Асторию  стоит  около  десятки.  Жох  катает
оказавшегося на заднем сиденьи таксиста вокруг всего Нью-Йорка -- 37.55!
     Таксист заплатил десять долларов и сказал:
     -- Парень, если бы ты сделал кружок монет на пять,  я бы слова  тебе не
сказал, но ты -- переборщил...
     К сожалению,  финал  истории  скомкан, поскольку  каждый из  слушателей
торопится  сам  что-нибудь  рассказать:  "А  вот я!..  А  вот мы!..".  Право
рассказывать  достается седому, лет  шестидесяти, негру. Опять  ночь,  опять
"Кеннеди", к  возвратившемуся  с женой из  Атланты черному таксисту подходит
черный "шеф".
     -- Куда ехать, братишка?
     -- Мне нужно в Гарлем, сэр. Вы знаете туда дорогу?
     -- Дорогу-то я знаю, но это далеко. Аж за рекой...
     -- Сколько же мы будем вам должны, сэр?
     -- Смотря по какому мосту поедем...
     -- Мне бы как-нибудь подешевле...
     -- Ну, если подешевле -- 59.75.26
     Садимся, рассказывает неф, моя старушка достает очки, авторучку...
     -- Леди, вы хотите записать мой номер? В чем дело?
     -- Не обращай внимания, -- успокаивает пассажир всполошившегося жулика.
-- Она со  странностями.  У  нее  муж, знаешь,  лет  тридцать  водит  кэб  в
Нью-Йорке...
     -- Братишка, что ж ты мне сразу не сказал?!
     -- Я  тебе покажу 59.75!  -- взрывается жена таксиста. -- Я тебе покажу
"братишку"!
     --  Вы же  меня просто не поняли, -- выкручивается угорь.  -- Я сказал,
что, если  мы  поедем по  мосту  Пятьдесят девятой улицы,  вы сэкономите  75
центов, которые платят за мост Трайборо...
     Целый день  я думал об этих  историях, вспоминал расправу над японцами,
учиненную   "Твел-Долла-Линчем".  Если  квалификация  кэбби,  действительно,
заключается в том, чтобы  выискивать доверчивых людей и обжуливать их, то я,
пожалуй, не гожусь в таксисты... 4.
     Хотя черные водители запросто приняли меня в свою компанию  и отнеслись
ко мне  вполне дружелюбно, на следующее утро я  все  же проехал  мимо черной
стоянки  "Британских  Авиалиний"  и  сделал  круг  по безлюдному  аэропорту.
Миновав несколько пустых "загонов",  я увидел желтый  хвост, высунувшийся из
бетонного, уходившего куда-то вниз туннеля, мигающие огни последнего кэба  и
через минуту уже знал, что нахожусь на стоянке  "Британских Авиалиний", куда
примерно  через  час  прибудет  самолет из  Южной Африки. Еще  минуту спустя
выяснилось, что  попал я на какой-то  слет  или  симпозиум таксистов высшего
класса, асов!
     Один  из  них вчера ездил в Коннектикут  за полтораста долларов, другой
отхватил Филадельфию и привез домой двести...
     -- Зачем мне ваши  "филадельфии",  -- сказал третий  таксист со строгим
мужественным лицом. -- Я по городу сделал больше.
     -- Больше? -- изумился я.
     -- Представь себе: 287  монет! -- отвечал кэбби,  и  его лицо стало еще
мужественней.
     -- Сколько же ты проработал часов? -- вмешался в разговор черный кэбби,
с которым  мы как-то  познакомились  и поболтали на Пенсильванском  вокзале.
Родом  из  Британских  колоний,  он  жил  в Лондоне,  был одним  из  лидеров
профсоюза цветных рабочих, теперь почему-то оказался в Нью-Йорке.
     --  Я  никогда  не  работаю  больше  десяти часов,  --  сказал  чемпион
таксистов.
     -- Как же ты сделал триста долларов?
     -- 287...
     Послушать, как зашибаются бешеные деньги, было интересно не только мне;
чемпиона окружили.  Скромность,  однако,  не позволяла  ему  хвастать  перед
другими  водителями  своим  исключительным   профессиональным   мастерством.
Заработал он так много просто потому, что  вчера ему  по-сумасшедшему везло!
Он  подобрал  пьяного.  Пьяный заплатил  двадцать  долларов  вперед, а когда
приехали, забыл  об этом и дал  еще двадцать. Так  ведь на том не кончилось!
Вылезая из кэба, пьяный попросил проводить его к лифту -- еще двадцатка...
     Слушатели были в восторге.  Как они радовались за этого кэбби!  Меня  и
моего  знакомого  совсем оттеснили,  а  чемпиона  перебил  таксист, которому
накануне повезло еще больше! Он вез в  Вайтстоун  невероятно щедрую семейку:
папу с мамой и дочку с мужем. Папа дал 16, мама 18, дочка 20, а муж 25!..
     -- Зачем они врут? -- тихо спросил я.
     -- Так легче жить. Хочется,  чтобы хоть кто-нибудь и им позавидовал, --
комментировал парень из Лондона, а врун заливался:
     -- Я вообще везучий!..
     -- По-моему, не очень, --  громко сказал мой знакомый. Все неприязненно
уставились на него, но он не смутился:
     -- Те, кому в жизни везет, не водят  такси. Те, кому везет,  сейчас еще
спят.  Они проснутся,  когда мы вернемся в город,  и поедут в наших  кэбах в
свои  офисы  --  продавать  дома,  нефть,  кока-колу, акции.  Бывают везучие
бизнесмены,  везучие актеры, адвокаты, а везучих кэбби не бывает. Здесь  все
неудачники...
     Потупились,  никто  не  сказал  ни слова.  Мне тоже  стало не  по себе.
Бочком, бочком отодвинулся я  в сторонку и по проходу между желтыми машинами
спустился в бетонный, продуваемый ветром туннель.
     Туннель этот вывел меня к вестибюлю аэровокзала, у входа в который тоже
собрались таксисты.  Они стояли полукольцом, в  центре  которого  находились
двое: один, с зубами из нержавеющей стали, сидел на гранитном выступе стены,
а над ним громоздился буйвол, рот которого сверкал золотом, как сокровищница
Алладина. Именно по этим зубам: золотым и железным,  я догадался, что оба --
мои земляки.
     Острием булавки "Алладин" тыкал сидевшего перед ним кэбби в щеку:
     -- Здесь и здесь -- одинаково?
     Медицинский осмотр (?) в  такой  необычной обстановке сопровождался еще
более необычным для врача и больного разговором:
     -- Ты  же  идиот! -- приговаривал  врач, постукивая  пациента по колену
небольшим гаечным ключом, а пациент дрыгал ножкой и огрызался:
     -- Так сделай меня умным!
     --  А кто  это может?..  Ты человеческий  язык  понимаешь: тебе  нельзя
работать.
     -- А кто за меня будет платить?
     -- Ты сдохнешь!..
     Ко мне подошел грузин в кепке, промышлявший у отеля "Мэдисон":
     -- Самолет уже приземлился, сейчас поедем.
     Вровень с нашими лицами поднялся назидательный палец:
     --  Не будем  забывать,  товарищи,  что рейс  международным:  пассажиры
должны пройти таможню...
     Габардиновый, хоть и  с бахромой на концах рукавов, макинтош. Такая же,
видавшая виды, но некогда подобранная в тон велюровая шляпа.
     --  Вы его  знаете? -- спросил  я таксиста  в велюровой  шляпе,  указав
взглядом на "невропатолога" с золотыми зубами.  Чуть  приспустились  веки, и
это означало -- "да"...
     -- Он врач?
     Последовал едва заметный кивок.  Очевидно, Габардиновый Макинтош привык
к тому, что окружающие улавливают его ответы...
     -- Почему же он работает в такси?
     -- А что еще ученый человек может делать в этой вонючей Америке?
     "Вонючей"?
     Я не рискнул  противоречить вслух, но и согласия с категорическим таким
суждением не выразил.  Это  было расценено, как  дерзость. Царапающий взгляд
измерил мой рост:
     -- Когда ты приехал?
     -- Года три назад...
     --  И  до сих пор  ничего не  понял! -- Габардиновый  Макинтош  закинул
рукава за спину  и зашагал прочь, а грузин в  кепке покачал головой, осуждая
меня.
     -- Кто это? -- поинтересовался я.
     -- Балшой  человек!  -- с  печалью ответил грузин  и вернул  разговор в
заглохшее было русло: -- Земляк, я тоже не сразу раскусил этих американцев.
     И  он добросовестно, обстоятельно принялся растолковывать  мне  разницу
между  обманчивым  первым  впечатлением,  которое  американцы производят  на
доверчивого эмигранта  поначалу, и тем, что они собой представляют на  самом
деле.
     Трудолюбивый грузин начал водить  желтый кэб на второй день по приезде,
хотя по-английски не  понимал  ни слова, а  Нью-Йорка, разумеется,  тоже  не
знал:
     --  Пассажиры,  ты   же   сам   знаешь,  смеются,   дорогу  показывают,
"типы"27  хорошие платят. Но я тогда еще глупый бил, думал: какие
добрые, какие хорошие люди!
     Поумнел грузин  примерно через неделю, когда его с женой пригласила  на
обед чета волонтеров, помогавших новоприбывшим из России:
     --  Абикнавэны  абет.  Суп  --  из   пакетика,  турка28   --
мороженая. Павериш, я это кушат нэ мог. Варенья немножко скушал, чаю  выпил,
гаварим спасибо и пошли в синагогу...
     Однако,  вовсе  не обед --  скромный или неудачный  -- задел грузинское
самолюбие,  а  то, что  после службы в синагоге,  когда евреи  столпились на
крылечке, --  и  тут я  своему приятелю вполне  поверил, --  стали волонтеры
отчаянно хвастаться своим  гостеприимством. Познакомьтесь, это семья  евреев
из   Советской  Грузии;  мы   их   только  что  обедом   угощали...  Рассказ
сопровождался   подмигиваниями    и   перешептываниями:   можете,   дескать,
представить себе, какой это был обед и как наши гости,  дай им Бог здоровья,
уписывали американские вкусности!.. Именно тогда у грузина в кепке открылись
глаза, и он понял, что Америка -- ванючая, и народ в ней живет -- ванючий!
     -- Приходим домой, я говорю жене: сделай стол!
     -- Какой стол?
     -- Абикновэны!  Ты видел когда-нибудь грузинский  стол?  Я поддакнул, и
грузин продолжал:
     --  Делает жена стол,  я звоню  этим валантерам:  приезжайте!..  Пачиму
праздник?  Просто покушаем  вместе. Вчера мы у вас кушали, сегодня ви  у нас
покушаете. Только, пожалуйста, позвоните своим друзьям и пригласите их тоже.
     -- Каких друзей пригласить?
     --  Каких  хотите! Пригласите десять человек,  двадцать человек,  а еще
лучше будет, если пятьдесят человек!
     -- Нет у нас столько друзей, -- удивляются волонтеры.
     -- А вы позовите соседей. Позовите своих детей. Дети у вас  ест, соседи
ест -- всех зовите!
     Ни детей, ни соседей волонтеры не привезли, но сами приехали. Зашли  --
ахают:  "У вас, наверно,  свадьба.  Почему  же вы не сказали, мы бы привезли
подарки...".  А жена-грузинка,  провозившаяся в  кухне,  не приседая, добрых
часов двадцать, хохочет:
     -- Какая свадьба? Ми каждый день так кушаем...
     --  А  что НЭ скушаем, -- сверкнул глазами глава кавказской семьи, -- в
помойное ведро вибрасываем! К нам присоединился еще один кавказец:
     -- Им трудно понять, как ми жили...
     Эти  "им" относилось вовсе  не к волонтерам  и вообще не к американцам.
Незнакомый грузин  имел  в виду  меня.  В  отличие от остальных  эмигрантов,
кавказцы не считали себя "русскими". "Мы не из Советского  Союза. Мы из ФРГ,
-- шутили грузины, -- из Федеральной Республики Грузии".
     --  Маленький  пример,  -- сказал  вступивший в  наш  разговор  грузин,
поясняя свою мысль: -- Допустим, я захожу в парикмахерскую. Побрили, сделали
компресс,  массаж, я  встаю, ничего не плачу, говорю  спасибо. Мне отвечают:
пожалуйста, уважаемый!.. Прихожу в другой раз, сделали маникюр -- "Спасибо".
     -- Пожалуйста! Заходите к нам...
     -- А ты, значит, опять не платишь?
     --  Ни капейки! Прихажу  в третий  раз.  Постригли,  уложили  волос,  я
небрежно кидаю сто рублей, парикмахер говорит:
     --  Больше спасибо. Заходите к нам, уважаемый!.. Тут, наверное, мне  бы
самое время,  воспользовавшись  дружеской  беседой,  расспросить  таксистов,
сколько они  заработали накануне  и поподробнее выяснить,  как вообще делает
деньги водитель желтого кэба, но вместо этого я зачем-то сказал:
     -- Не знаю, какую ты получал  зарплату, а я из своей не  мог платить по
сто  рублей парикмахерам. На  сто  рублей моя семья  должна  была жить  дней
десять.
     Лица грузин расцвели, так приятно им было слышать мои слова:
     -- Чтоб  моя мама была так здорова, -- побожился  любимец парикмахеров.
-- Никогда в жизни не получал я никакой зарплаты!
     -- Как же ты жил?
     -- Я хорошо жил. Красиво.
     -- Я имею в виду, кем ты работал?
     -- Скульптором  я  был,  --  с  горечью ответил грузин.  --  Понимаешь:
скульптором...
     Но я не понимал:
     -- Почему же ты водишь такси?
     -- А что еще скульптор может делать в этой паскудной Америке?!
     Над сонной  стоянкой пронеслось  движение: стеклянные двери аэровокзала
отворились,  взревели  пять-шесть  одновременно  включенных  моторов,  кэбби
спешили к своим  машинам. Промелькнул  таксист с железными зубами; он бежал,
прижимая к груди, словно раненую, левую руку... 5.
     Хорошо  в аэропорту на  рассвете!  Тишина,  ветерок... Нас  пятеро  или
шестеро заспанных русских водителей. Всей компанией, заперев машины (кое-кто
из   ребят  еще  сунет  электронный  счетчик  под  мышку,  чтоб,  часом,  не
свистнули), -- мы отправляемся в буфет пить кофе. По дороге опять начинаются
таксистские байки. Хотите послушать еще одну? Ну, хотя  бы о том, как Доктор
получил свой первый доллар на чай...
     Он  тогда только-только провалил медицинский экзамен, и его благоверная
велела ему либо идти работать, либо убираться из дома ко всем чертям. Старый
знакомый, с которым они  вместе  работали в  Одессе  в таксомоторном  парке,
научил  Доктора,  как   купить  за  сто  долларов  "лайцен"29,  и
вчерашний врач стал кэбби.
     Нужно  ли  упоминать,  что  разговорная речь  таксистов  отличается  от
учебных текстов, по которым иммигрант изучает язык. Куда ни приедет  Доктор:
в  аэропорт, к  гостинице, в ремонтную мастерскую  -- всюду слышит:  "фак-ю!
фак-ю!".  Спросил   своего   кореша:  что  это  значит?  Тот  объяснил:   --
Жаргончик...  Вместо thank  you30  таксисты  в  Нью-Йорке  обычно
говорят fuck you31.
     -- А почему они так говорят?
     -- Почему да почему. Они так говорят в шутку...
     Что-что, а пошутить  Доктор всегда любил. Но, чтобы шутка была уместна,
нужен   повод.   Однажды   какая-то   старуха   из   Боропарка32,
расщедрившись  по  случаю  пятницы,  оставила а  идише  драйвер33
доллар на чай!
     -- Фак-ю! -- осклабился Доктор.
     -- Как вам не стыдно, я старая женщина...
     -- По-моему, вы совсем не такая старая, -- галантно отвечал Доктор.
     --  Закрой  свой  грязный  рот!  --   зарычала  старуха.  --  Где  твоя
благодарность?! Такое говорят человеку, который дал тебе целый доллар?!
     --  Ша! -- сказал Доктор. -- Если вам мало, я могу  сказать  больше: Ай
фак-ю вэри мач!
     ...Хорошо  среди  своих. Я  знаю уже почти всех  русских, встречающих в
Кеннеди ранние  самолеты. Вот Алик-с-пятнышком -- официант из ленинградского
"Интуриста".  Смазливенький, с  розовой  родинкой на  щечке,  он  подмигивал
посетителям и потихоньку предлагал  им расплатиться валютой. Принимал валюту
по официальному советскому курсу:  семьдесят копеек за доллар, --  и спускал
эти доллары  на  "черном  рынке"  раз в  семь дороже.  Алик-с-пятнышком  был
самостоятельным человеком.
     -- Как же тебя не взяли за одно место? -- поинтересовался я.
     -- О чем ты говоришь? Я восемь лет проработал, ты спроси:
     хоть тучка над моей головой пронеслась?!
     -- Значит, ты был пол-езным человеком.
     -- Не говори глупостей!
     -- По-другому не бывает.
     -- Ты не все знаешь! -- фыркал Алик. -- Я никого не закладывал. Но если
меня просили...
     -- О чем же тебя просили?
     -- Боже мой! Ну, могли сказать, чтоб я задержал людей за столом, пока в
номере  посмотрят ихние  вещи.  Так  я  подавал  горячее на  полчаса  позже.
Биг-дил34!..
     -- И это все?
     -- Ну, Боже мой! Ну, могли сказать, чтоб я поставил на стол тарелочку с
микрофоном.