но было
купить, и  стоили они не дороже,  чем пара импортной обуви, но  я и в  самом
деле хотел  научиться управлять автомобилем. Как ни  сложится моя судьба  за
границей, думал я, хорошо ли, плохо ли, а ездить на машине мне  придется.  И
даже мой консервативный папа, который обычно не одобрял всякие мои затеи и у
которого, как и у меня, никогда не было своей машины, на этот раз согласился
со мной: "Там -- все ездят. Там это необходимо".
     Отмучившись шесть полагавшихся  каждому учебных часов с инструктором, я
получил советское "Удостоверение шофера-любителя". В  Нью-Йорке экзотическое
мое удостоверение обменяли на стандартный "лайсенс"6, но практики
вождения у меня не было никакой. Самостоятельно,  без инструктора, я ни разу
не садился за руль.
     Отступать,  однако,  было  поздно,  и,  пообещав  жене  быть  предельно
осторожным, явился я на работу в тот самый бруклинский гараж, по ходатайству
которого таксистские мои документы были оформлены в кратчайший срок.
     Пришел я, как мне было ведено,  к  пяти утра  и увидел в  диспетчерской
безобразно  заплывшего  жиром "Ларри", который  уверял  кого-то по телефону:
"Да, это  я, Ларри!.."  и  жестом велел  мне подождать. Разговор был важным:
все,  что  говорила  трубка,  диспетчер старательно  записывал  на  узеньких
красных и зеленых бланках; по-видимому,  он принимал ранние вызовы  машин...
Из  угла в  угол,  хромая,  словно  перекошенный  маятник, ходил насупленный
алкоголик с  крупнопористым, словно из  пенобетона, носом... На  скамье  без
спинки  в неудобной позе  сгорбилась  женщина лет  тридцати.  Наверное,  она
сидела  так  уже  давно;  можно  было  только  догадываться,  что  черты  ее
безбрового,  серого  сейчас лица, в иное  время, в  иной обстановке,  милы и
приятны.
     Я понимал,  что этих двоих лучше ни о  чем не расспрашивать, и  смутное
предчувствие,  что я  вступаю  в  чужой, не  известный мне  мир,  где  живут
какие-то совсем другие люди, по каким-то своим законам, -- коснулось меня.
     -- "Ди"? Донна? -- переспрашивал диспетчер. -- Тоже десять?..
     Дверь,  в  которую я  вошел  четверть  часа  назад,  приоткрылась, и  в
образовавшуюся  щель  на  высоте  примерно  дверной  ручки  в  диспетчерскую
просунулась всклокоченная голова и рявкнула:
     -- Ларри, машину для леди!
     Правая рука Ларри продолжала писать, но левая -- юркнула в ящик стола и
швырнула на покрытую плексигласом поверхность ключи от машины. Женщина взяла
их и вышла. Хромой  продолжал ходить из угла в угол, а диспетчер все писал и
писал:
     -- Фрэнк? Шоу? Двадцать?.. Гарри? Тоже шоу?..
     -- Ларри, машину для джентльмена!
     Ларри умоляюще взглянул на сердитого карлика: "Донна -- Линда?" -- рука
шмыгнула  в стол. -- "Дубль?"  --  звякнули  ключи. -- "Четыре?"  --  хромой
вышел...
     Приблизившись  к   столу,  чтобы   напомнить  о  себе,  я  взглянул  на
разграфленные  бланки  и  увидел, что диспетчер  вписывает  свои  пометки  в
столбики,  озаглавленные  так: "Название ипподрома",  "Сумма ставки", "Номер
заезда". (Впервые --  мне теперь  часто  придется употреблять это слово -- я
ввдел  живого букмекера). А по плексигласу  стала  по направлению ко мне уже
скользнула  какая-то  синяя  карточка  с  фотографией.  Я  взял ее  в  руки.
Фотография была  моя.  Радом  было  напечатано  мое  имя.  А  над  именем  и
фотографией  нависал черный,  не изменившийся и по сей день  мой таксистский
номер -- 320718.
     --  Ключи  не забудь! -- прикрикнул  на  меня диспетчер.  --  Они  тебе
пригодятся...
     В глубине  захламленного  двора  стояли  два  желтых  "форда": один  --
новехонький,  на который --  ну  его к  бесу! -- я поглядывал  с  опаской, и
другой  --  битый,  изъеденный  ржавчиной,  но  зато  очень  даже  для  меня
подходящий. Какие бы увечья  ни нанес я этому калеке, потом  можно  сказать,
что   так  и  было.  Не  раздумывая,  я  направился  к  старой  машине  и-не
промахнулся:  ключ легко отпер  дверцу -- шелудивый  кэб предназначался мне.
Взревел  мо­тор.  Теперь  нужно  было  выполнить  фигуру  высшего  пилотажа:
развернуть  машину к воротам.  Я  тронул  руль,  он  не двигался. Попробовал
сильнее  -- никакого эффекта. Баранка не  крутилась ни вправо, ни влево,  на
лбу у меня выступил пот.
     -- Эй, Ларри! --  голова карлика торчала рядом с моей машиной,  а через
двор, колыхаясь и пыхтя, к нам уже спешил Ларри.
     -- Руль не крутится, -- пожаловался я.
     -- Эй, парень, -- с налета заорал на меня  Ларри, --  у меня все машины
такие! Ты что, не понимаешь: если руль "заедает", нужно нажать на газ? Тогда
руль повернется.
     -- Нет, не понимаю, -- твердо сказал я. -- Когда нужно повернуть  руль,
я нажимаю не на газ, а на тормоз.
     -- Но в гараже сейчас нет другой машины!
     -- Ларри! -- пристыдил диспетчера карлик.
     -- Хорошо, очень  хорошо! --  взвизгнул  диспетчер. -- Я дам ему кэб, у
которого  на  спидометре  пять  тысяч  миль!  Но,  Робби, пусть он  в  твоем
присутствии сам подтвердит: можно доверить ему эту "ляльку", эту красавицу?
     Тут загадочный мой покровитель, почему-то защищавший мои интересы, но в
то  же время и как бы не  замечавший  меня, повернулся в  мою сторону. Нужно
было что-то ответить. Я покраснел и отрицательно покачал головой:
     -- Нет... 2.
     Профессор  Стенли  Гофман,  специалист  по  новейшей  русской  истории,
уволенный  из университета еще  во  времена  Вьетнамской войны  и  кончивший
службой  в  мебельном  магазине, вызвался  безвозмездно  дать мне  несколько
уроков вождения.
     Учить меня было трудно. Многострадальная  машина  Стенли,  единственное
его  достояние,  не  хотела  меня  слушаться.  Я  боялся  своих  неуверенных
движений, боялся автомобилей, обгонявших нас, и все время наезжал на бровку.
Однако, за  субботу и воскресенье  терпеливый Стенли научил меня  более  или
менее ровно вести машину, поворачивать и даже выполнять разворот.
     Почувствовав, что  моя квалификация растет буквально с каждым часом,  я
все же не  отважился еще раз  показаться на  глаза ни жирному Ларри, ни, тем
паче,  странному  моему  заступнику,   который,  как   объяснил  мне   некий
словоохотливый таксист  в закусочной  "Макдональд",  был главой  профсоюзной
ячейки водителей в том бруклинском гараже, где мой дебют так и не состоялся.
Однако  необходимости встречаться вновь со свидетелями моего позора не было:
ведь я уже стал обладателем синей  карточки, "дипломированным", так сказать,
таксистом, а таксисты требовались везде. И однажды утром в  гараже "Фринат",
расположенном в районе  Квинса, нервный диспетчер  Луи  швырнул мне в окошко
ключи от кэба номер 866, и я побежал разыскивать свою машину!
     Светало... По обеим  сторонам  глухой улочки, упиравшейся в "бок" моста
Квинсборо выстроились желтые чекеры с наклейками гаражных  номеров. Я обошел
вокруг квартала, который и солнечным днем выглядит довольно мрачно, -- моего
номера  не  было.  Оставалось поискать под мостом, где  разместилось  еще  с
полсотни машин, но туда идти не хотелось: там было темно...
     Под  ногами  грохотали  листы железа. Под низко нависшими конструкциями
моста гулко отдавался  каждый звук. За спиной послышались шаги, я оглянулся,
наступил на  бутылку и чуть не упал: по широкому проходу ко мне направлялись
двое  черных! Волосы  их  были  перехвачены повязками, под мышкой  у каждого
торчала коробка из-под сигар. В  таких коробках, я  видел в  кино, грабители
носят револьверы...
     Зловещая пара приближалась, но я уже успел заметить кэб с номером 866 и
юркнул к  машине гораздо поспешней, чем позволяло чувство  достоинства. Шаги
замерли... С трудом  втиснулся я  в кабину:  мой  чекер  стоял  между  двумя
другими,  почти вплотную  к  ним.  Испуганно вскрикнул  пережатый стартер, я
лихорадочно стал подавать назад, чтобы поскорее выбраться из-под моста, и --
зацепился за бампер соседней машины!  Я попытался исправить  ошибку и ударил
другую машину. По крыше кабины над моей головой постучала рука:
     -- Выходи!
     Без всякой попытки к сопротивлению  покинул я  свое  убежище.  Но  меня
бандиты не тронули.  По-видимому,  им  нужен был кэб, а  не  я. Тот, который
стучал по  крыше,  забрался на сиденье и в  два движения развел  сцепившиеся
машины (при  этом к моим царапинам он не добавил ни одной) и остановил чекер
посредине прохода:
     -- Садись!
     Не поднимая глаз, я достал из кармана доллар.
     -- Спрячь!
     Крыло моего кэба было изрядно помято:
     -- Меня заставят за это платить?
     --   Что   ты  так  много  болтаешь?  Езжай  работать!..  Так  в  тихий
предутренний  час в воскресенье я оказался в  движущейся  машине  -- один...
Было 3  июля, мой день рождения -- самый радостный с тех пор, как  я  помнил
себя!
     Сколько  раз  дано  человеку  испытать  ощущение счастья?  Сколько  раз
испытывал это  ощущение я?  Ну, пожалуй, тогда,  когда  с  риском  для жизни
переплыл  крошечный  сельский  пруд...  Но  ведь  то был  не я,  истерзанный
туберкулезом и голодом мальчик из послевоенного русского детства... И еще  я
был счастлив, когда  летал. И учил летать надменную медноволосую кассиршу из
"Салона красоты" на соседней улице. Я шептал ей: "Не бойся!  Делай, как я!".
Повторяя  мои  движения, она  грациозно  взмахивала  руками, и мы взмывали в
воздух!..  Но ведь то были с н  ы...  А потом, лишь много-много лет  спустя,
впервые допущенный  к монтажному столу, склеил я два случайно попавшихся под
руку  кинокадра:  черно-белый, с горящим в ночном небе  и  падающим на землю
самолетом, и  совсем  из другого, цветного  фильма  --  поле, покрытое алыми
маками. Я пропустил ролик на  маленьком экране мовиолы и вдруг почувствовал,
как по спине пробежал  озноб: в монтажном  стыке возникло нечто неожиданное,
чего ни  в одном из  кадров  порознь не было -- будто вспыхнула искра!.. Что
это было?..
     Вот так и  сейчас: я  ехал, сам не зная куда, и был счастлив.  Во  всем
огромном Нью-Йорке я был, наверно, единственным таксистом, который радовался
тому, что на  улицах нет пассажиров. Мне хотелось обвыкнуть,  побыть одному.
Еще сильней обрадовался я, когда увидел, что на мосту Квинсборо нет ни одной
машины, кроме моей!
     Разве я мог когда-либо даже мечтать,  что однажды  какой-то сумасшедший
зальет в свою машину полный бак бензина и отдаст ее мне на целый день, чтобы
я  катался  по городу? Даже добрый  Стенли такого не сделает.  А теперь этот
танк, этот чекер -- мой!
     Я свободен,  как птица. Еду, куда  хочу! Мало того:  за то, что  я буду
учиться водить машину,  узнавать волнующий, до сих пор не знакомый Нью-Йорк,
мне же, за мое удовольствие, будут платить деньги. Неужели такое бывает?
     Я  тронул руль  вправо, и кэб  двинулся к бровке. Тронул  влево  --  он
выровнялся. Коснулся тормоза -- он замедлил ход.
     Я  понял, что  моя  машина  чутка  и  послушна.  Я  ехал все смелей, от
скорости  захватывало дух, стрелка  спидометра приближалась  к отметке "20".
Теперь самое главное, думал я, не спутать педали -- газ и тормоз! 3.
     Сколько ни спрашивал я потом таксистов, ни один из них не помнил своего
первого пассажира: кто это  был,  куда  и  откуда ехал.  Не запомнил  своего
первого пассажира и я. А вот первого таксиста, который со мной разговорился,
я, конечно, запомнил.
     Мы встретились в то же воскресное утро, когда, перевалив через мост,  я
оказался в не  проснувшемся еще Манхеттене и, завидев у Центрального вокзала
пустое  такси,  пристроился ему  в  хвост.  Мне не  терпелось  пообщаться  с
коллегой,  но он сидел, уткнувшись в газету, и, не решившись его беспокоить,
я стал осматривать свой чекер.
     Внутри он  был просторным, несмотря на отделявшую водителя от пассажира
прозрачную,  пуленепробиваемую  (?) перегородку,  верхняя часть  которой  --
двигалась.  Сидя за рулем, я мог открывать и закрывать ее и даже защелкивать
на замок.
     При  закрытой  перегородке  пассажир  и  водитель  могли  рассчитаться,
используя  вделанную в  плексиглас "кормушку" с  круто изогнутым дном, через
которую можно передать деньги, но нельзя -- выстрелить.
     На передней панели был установлен счетчик с флажком. Когда в  кэб сядет
пассажир, я опущу флажок и на табло появятся 65  центов "посадочных". Справа
от счетчика,  вставленная в  специальную  "витринку",  красовалась моя синяя
карточка.
     Я  вышел из машины, полюбовался  гипертрофированными бамперами  чекера,
надежно защищавшими его спереди  и  сзади,  и  заглянул в пассажирскую часть
салона. Интересно, подумал я, а  может ли пассажир, сидя на  заднем сиденье,
прочесть  на карточке мое имя  и номер,  чтобы в случае  чего потом  на меня
пожаловаться?  Я  плюхнулся  на  черную  подушку  и  тотчас  подскочил,  как
ужаленный: счетчик клацнул -- 65 центов!
     -- Доигрался?  -- сказал насмешливый голос. Пожилой таксист с газетой в
руках стоял рядом: -- Разве тебя не предупреждали?
     Наверняка,  предупреждали, но всего не  упомнишь.  Теперь, не заработав
еще ни копейки, я "на почин" оказался "в минусе": 65 центов придется отдать.
     --  Выдумали черт знает что! -- буркнул я. -- Когда клиент сядет,  я уж
не забуду включить счетчик.
     -- Ты, может, и включишь, а другой -- нет.
     -- Почему?
     -- Получит деньги и положит себе в карман. Кэбби это такой народ --  за
ними нужен глаз да глаз.
     Замечание было не  из  приятных; однако  же меня  лично  -- ну, какой я
кэбби! -- оно ничуть не задело.
     --  А  правда, что таксисты зарабатывают по шестьсот долларов в неделю?
-- спросил я.
     -- По-разному зарабатывают...
     -- Ну сколько у вас, например, получается в среднем? Мой новый знакомый
удивленно взглянул на меня:
     -- Ты думаешь, что я таксист?
     Я понял, что сморозил какую-то бестактность.
     -- Если ты собираешься работать в такси, научись разбираться в людях!
     Что он имел в виду? Бесцветное морщинистое лицо, изможденная фигура...
     --  Разве  ты  не видишь,  как  я  одет ? Замусоленный галстук. Помятый
черный пиджак, напяленный, несмотря на жару...
     -- Хозяин  этого кэба -- мой друг. Я ведь не работаю, как ты, на гараж.
Если  у  меня  есть свободное  время,  я  иногда  могу  выехать на несколько
часов...
     Разговор наш происходил в шесть утра в воскресенье.
     -- Для чего же вам это нужно: ездить под видом шофера такси?
     -- Ты задал умный  вопрос. Я  встречаю  новых людей, завожу знакомства,
собираю нужную информацию: я -- бизнесмен!
     Как  ни был  в  то утро  поглощен  я мыслями о  своей  персоне, как  ни
гордился  собой, я  все-таки  догадался,  что  даже  передо  мной,  случайно
промелькнувшим на его пути человеком, он стыдился своей участи, своей желтой
машины. И тем более  мне было  жаль его,  что мое собственное положение было
совсем иное. Ведь  о себе-то я определенно знал, что я  не таксист и никогда
таксистом не буду, и мне, наоборот, даже польстило бы, если бы кто-нибудь по
ошибке  принял меня  за настоящего кэбби.  Но  мысли мои  спутались, едва  я
спросил себя:  а хотелось бы мне, всегда так искренне верившему, что никакой
труд  не может быть  постыдным, встретить сейчас  кого-нибудь из сотрудников
радиостанции  или  соседей по  дому:  сухонького  художника с  шестнадцатого
этажа? его хромую жену? будущего миллионера?.. Ох, пожалуй, нет, не хотелось
бы.
     Долго  мы стояли у  Центрального вокзала.  Никто  к  нам  не  подходил,
разговор заглох. Поразмыслив над тем,  как  бы приспособить свои убеждения к
нынешнему  моему  положению,  я рассудил так:  работа в такси не  хуже любой
другой,  но  если все-таки она  унизительна,  то не потому ли, что  таксисту
дают, а он "принимает чаевые -- лакейские деньги? С тем я и уехал... 4.
     Я по-прежнему не вижу  на улицах прохожих, а  машины  вокруг  -- только
желтые, только такси. И все без пассажиров,  пустые. И  все куда-то  спешат,
спешат... Куда?
     Как  это  глупо, думаю  я. Согласно моим представлениям, таксист должен
ехать быстро, когда везет клиента, а если клиента нет, нужно ехать медленно,
чтобы  случаем  не проскочить  мимо.  Разумнее же  всего --  остановиться  и
подождать. Человек, которому понадобится такси, сам увидит мой чекер.
     Я остановился на углу и стал  ждать. Пять минут, десять... А такси  все
мчатся и мчатся мимо. И не вдоль тротуара, а по самой середине авеню.
     Вдруг я заметил какую-то странную  фигуру: девушку в  вечернем туалете.
Это выглядело  так несуразно: залитый  солнцем  город и  она  --  в длинном,
держащемся  на  тонкой  шлеечке,  платье;  спутанные   волосы   и  заспанное
лицо-Девушка  еле  шла,  ее  шатало. Но  она  направлялась  ко мне.  Однако,
приблизившись  к краю тротуара, не  дойдя  до моего  чекера  лишь  несколько
шагов, зачем-то подняла руку. И  тотчас  же  мчавшаяся  посередине  проезжей
части  машина дрогнула,  словно подстреленная  птица  споткнулась  в лете, и
резко вильнула в нашу  сторону. Возмущенный тем, что какой-то нахал отнимает
у  меня "мою" работу, я нажал на гудок,  но дверца хищника-кэба самодовольно
хлопнула, и уже на том месте, где секунду назад балансировала легкомысленная
гуляка,  таяло  сизое  облачко...  С  перепою,  решил я, клиентка  просто не
разглядела, что моя машина пуста...
     Все расставил  я  по  местам,  разложил по  полочкам:  какие  деньги  у
клиентов брать, каких не брать; лишь одну подробность не  уточнил: где взять
самих  клиентов?  Интересно,  сколько  времени  прошло  с  тех  пор,  как  я
радовался, что улицы безлюдны?
     Мертвое июльское воскресенье...
     Ладно, мой пассажир меня  найдет, подбадриваю я себя. Но мои пассажиры,
по-видимому, еще не проснулись.  А, может, они вообще  уехали  из Нью-Йорка?
Что  им  делать  в  выходной день в  душном городе? Чекер  уже раскалился на
солнце; воздух в кабине стал густым и липким, по лицу течет пот.
     Все  было против  меня в это  первое утро!  Следующий  клиент,  который
появился на  углу,  где  я  караулил добычу, обманул меня, как и подгулявшая
девица. Он  не шатался,  не  был пьян.  Он отлично  видел меня, но почему-то
остановил  движущуюся  машину. Я  понял -- не  рассудком, а, скорей, нутром:
чтобы заполучить пассажира, необходимо -- двигаться.
     В  конце  квартала,  по  которому зашкандыбал  мой чекер,  поднял  руку
прохожий. Он  находился  на моей стороне, на  моей "территории",  но мчавший
посередине кэб немедленно юркнул к нему и -- нету...
     Вон,  у бровки остановилась парочка. И сразу к ней -- два такси. И чуть
не столкнулись. А парочка от них, назойливых, в четыре руки отмахивается: не
нужно нам, мол, машины! И оба кэба отъезжают пустые...
     Совсем  близко,  шагах  в  пятидесяти  от  меня,  из  подъезда  выбежал
подросток  и   зовет:   такси!  такси!  Но  и   этот   мне  не  достался.  С
противоположной  стороны  метнулся  другой кэб, наперерез моему, я еле успел
затормозить...
     Теперь мне стало ясно, куда спешат пустые такси: они стараются обогнать
друг друга.  Это  самая  настоящая гонка.  Кэбби, который выигрывает  гонку,
получает приз -- работу. Но я не мог участвовать в  этом состязании. Никаких
шансов  на  победу  у  меня  не было.  Я  попробовал  переждать,  пропустить
конкурентов, куда там: желтые машины летели непрерывным потоком.
     Я  решил поискать  другую магистраль, где было  бы  поменьше  кэбов,  и
немедленно  ее  нашел. Это  была  Пятая авеню,  сплошь блиставшая  нарядными
витринами. Однако магазины были еще закрыты и, проехав от Центрального парка
до Сорок  второй  улицы, я не встретил ни  одного пешехода. Только бездомные
спали  кое-где  на  тротуарах  да  бродил  угрюмый  полисмен,  охранявший от
еврейских  активистов  контору "Аэрофлота".  Впрочем,  я  не  терял  времени
попусту: я учился водить машину. Говорил же мой папа: "там все ездят". Вот и
я, наконец, как все -- тоже езжу... 5.
     К  тому  времени,  когда город,  наконец,  проснулся  и стал постепенно
заполняться  толпой, и  я  уже кого-то  куда-то  отв