есело  загалдела ватага. -- Мы будем страшно
признательны!
     Доллар-другой сверх  счетчика  был  мне обеспечен...  Чем больше  кэбби
знает о  том,  что  происходит в городе, тем  больше он зарабатывает  денег.
Бирки на лацканах пиджаков означали: в "Хилтоне" собрался какой-то конгресс.
Что за конгресс  -- мне "до лампочки", а вот  когда он заканчивается --  для
меня исключительно важно!  В  этот день тысяча освобождающихся номеров отеля
выдаст тысячу аэропортов. В этот день  нельзя терять ни минуты: ни на улице,
ни  под "Мэдисоном".  Чемоданов  в  хилтоновском гроте будет так много,  что
хватит их всем: и прикормленным "коршунам",  и общей  таксистской очереди. И
потому, не успев еще выехать из "грота", я спросил:
     -- Ну, когда по домам, джентльмены?
     --  Завтра!  Завтра!  --  закричали  джентльмены,  а  уж после этого  я
полюбопытствовал, кто они такие.
     -- Юристы! Юристы! -- кричат пиджаки с бирками. На ловца и зверь бежит:
мне  было  бы  очень кстати  получить "за  спасибо"  да  еще  прямо  в  кэбе
юридическую консультацию!..
     -- Весь "Хилтон" битком набит болванами-адвокатами! -- шумят парни.
     -- А как насчет умных? -- подыгрываю им я. -- Неужто ни одного нет?
     -- Есть! Есть! -- надрываются адвокаты. -- Ларри Фишман умный!
     -- Самый умный!
     -- Гениальный! -- и уже скандируют: -- Лар-ри-фиш-ман! Лар-ри-фиш-ман!
     Сидевший рядом со мной губошлеп зарделся;  было ясно, что Ларри  -- это
он.
     -- Кроме  шуток, мистер  Фишман,  -- сказал я, ложась к нему на колени,
чтобы  дотянуться  до "бардачка" и извлечь оттуда повестку. -- Мне  нужно бы
проконсультироваться...
     И до чего же славные были они, не отвыкшие еще от студенческих замашек.
Так  им   хотелось   дурачиться,  горланить:  Уолл-стрит!   "Хилтон"!  Жизнь
распахнулась! -- но  какой-то занудливый кэбби (ну, какое им  до меня дело?)
попросил совета и -- притихли... Даже Ларри своего дразнить  перестали. А он
вроде  бы  обнюхивал  мою повестку, изучая  ее  близорукими глазами.  Чем-то
смущенный, почему-то виноватый...
     -- Понимаете, Viadimir,  -- без запинки прочел он мое имя (его язык был
обучен произносить заковыристые  иностранные слова) -- Ваши  неприятности не
по  нашей  части...  Мы  специалисты по  финансовым делам. Мы  же работаем в
корпорациях...
     Беспокойство мое всколыхнулось: профессиональный юрист -- затрудняется:
     --  Ларри,  кончай  трепаться!  Давай  сюда!  --  несколько  рук  разом
протянулось в окошко перегородки.  Ларри вопросительно  взглянул  на меня, и
лишь когда я кивнул, отдал друзьям повестку.
     -- Что же вы там все-таки вычитали? -- нетерпеливо спросил я.
     -- Это повестка в уголовный суд, -- сказал Ларри.
     -- Я знаю. Но в чем меня обвиняют?
     --  Вы  только  не  обижайтесь,  --  выглянуло  из  окошка  перегородки
мальчишеское лицо.
     -- На кого обижаться? За что?..
     --  По этой статье обычно судят, -- мальчишка-юрист произнес опять-таки
незнакомое мне слово: hoovers? hoobers?55
     -- Что это значит?
     -- Prostitutes...
     Ax, как остроумно! Мне сразу разонравились эти хохмачи. Чудесный объект
они выбрали для своего фиглярства.
     -- Я же специально вас предупреждал, чтоб вы не обижались,
     -- оправдывался мальчишеский голос-
     -- Мы не специалисты, -- сказал Ларри.
     Но я не хотел их слушать, забрал свою  повестку и с непроницаемым лицом
крутил ^баранку до самой Уолл-стрит:  -- горбатой и  кривой улочки, которая,
как известно, правит  всем финансовым миром и проезжая часть которой тем  не
менее  настолько  узка, что на ней  не смогли бы  разъехаться  не только два
"пузатых" чекера, но даже два крошечных "фольксвагена". 5.
     Осадив  развязных  юнцов, оборвав столь важный  для  меня  разговор,  я
поступил правильно и ничуть о том не жалел. Весь Манхеттен буквально кишел в
этот день бирками  участников  юридического  конгресса,  и  мне  не пришлось
выискивать в толпе -- юриста. Он сам нашел меня:
     -- Поедете в "Хилтон"?
     Важный, усталый господин. Руку  оттягивает портфель с бумагами. Покорно
ждет решения кэбби: возьму я его или не возьму?..
     -- Вы -- адвокат? -- разглядывал я --  она это или не она? --  бирку на
лацкане.
     И тут вдруг важный господин взорвался:
     -- Совсем распоясались!  -- он имел в виду клан нью-йоркских таксистов.
--  Вы что:  адвокатов не  возите,  а прокуроров  возите?  Или  наоборот? --
самовластно уселся в кэб и захлопнул дверцу. -- "Хилтон"!
     --  Зря вы.  это,  мистер,  -- примирительно  сказал я.  --  Мне просто
хотелось  попросить  вас, если  вы  юрист,  сесть  рядом  со  мной:  у  меня
неприятности и мне надо бы вас кой о чем спросить...
     И  опять: уже не вчерашний студент, а американец в летах, перед которым
я, к тому же, провинился, учинив ему нелепый допрос до того, как пригласил в
машину,  едва лишь понял, что бестактность  таксиста была  непреднамеренной,
тотчас же выразил готовность выслушивать мои россказни:
     -- Vladimir? Ну, что же,у вас стряслось?
     -- Взгляните, сэр, что это такое?
     --  Гм... Вообще-то  я  не  специалист  по  уголовным делам...  Но  эту
отговорку я уже слышал и спросил напрямик:
     -- Такую повестку могла получить проститутка?
     -- Гм, если вы так ставите вопрос, то, в принципе, да...
     -- Но ведь это же  ни в какие ворота не лезет! -- взъярился я: какая-то
непостижимая  для здравого смысла юридическая заковыка всерьез оборачивалась
против меня. -- Как можно:
     таксиста, труженика, и проститутку судить по одной и той же статье?!
     -- Закон не учитывает род занятий правонарушителя... Тут уж настал  мой
черед сказать "гм..." Стараясь скрыть овладевающую мною робость, я с натугой
выдавил из себя:
     --  А  решение  судьи  по  такому  делу  может  повлиять  на  получение
гражданства?
     Однако  участник  юридического  конгресса  уже умаялся отвечать на  мои
вопросы.
     -- Vladimir, я не хочу вас  запугивать...  Как юрист я могу сказать вам
только одно: в уголовный суд ни по какому поводу нельзя идти без адвоката.
     -- Да где же я возьму адвоката?! Откуда у меня деньги на адвокатов?
     Мой пассажир  достал визитную  карточку, черкнул что-то на ее обороте и
сказал:
     --  Это телефон очень хорошего адвоката, моего друга. Позвоните ему; он
много с вас не возьмет... 6.
     Постепенно из  моей  речи  исчезало обращение "сэр", вместо  него я все
чаще  пользовался   нагловато-ухарским  "мистер"...   Когда,   например,  не
захлопнувшаяся  задняя дверца начинала  тревожно  дребезжать  на  ухабах,  я
говорил:
     --  Мистер,  если вы сейчас, на повороте, вылетите из машины, кто тогда
будет платить по счетчику?
     Когда,  полыхая сигнальными  огнями и оглушая улицу сиреной, мой  чекер
обгоняли полицейские, я говорил:
     -- Знаете, мистер, куда они так спешат?
     -- Куда?
     -- Выпить кофе...
     Туристов я  угощал достопримечательностями  Нью-Йорка, а  поскольку для
роли гида знал город недостаточно, то бессовестно пускал в ход фальшивки.
     -- В этом доме жили Рокфеллер и Никсон, -- вполне добросовестно сообщал
я  клиентам, проезжая  мимо здания 810 по Пятой авеню, но остановиться потом
было трудно...
     -- А в этой церкви венчались Элизабет Тейлор и Ричард Бартон.
     Дамы  ахали,  впросак  я  не  попал ни разу,  а  самым  большим успехом
пользовался мой знаменитый соотечественник Барышников; за него -- платили!
     -- Хороший был у вас день?  -- спрашивает меня измотанная  сверхурочной
работой машинистка. Разъезжать на такси ей, конечно же, не по карману. В мой
кэб она села потому, что боится ночного метро. Но, приобщившись на несколько
минут к комфорту, чувствуя, что ее усталое лицо помолодело в полумраке кэба,
женщина расслабляется  и, услышав  от меня, что день был хороший,  совсем уж
легкомысленно толкует ответ таксиста.
     -- Вы, наверное, возили сегодня каких-нибудь знаменитостей?..
     Нельзя же теперь ее разочаровывать.
     -- Только что --  хотя вы  все  равно не поверите -- в этом  кэбе ехали
Барышников и Лайза Миннелли. Чуть слышный, приглушенный стон:
     -- 0-ох!..
     Таксисту, который вез Барышникова,  американка  не  может дать  на  чай
меньше, чем доллар.  Даже  машинистка.  Я уж  не  рад,  что  наврал  ей.  Но
пассажирке  моей   так  отрадно  предвкушать  завтрашние  свои  рассказы:  и
сослуживцам, и боссу, и соседке -- в каком кэбе  ехала она вчера, что сейчас
ей непременно хочется быть щедрее всех "звезд", "осчастлививших" мой чекер.
     В дорожавших  автоматических мойках я регулярно мыл свой кэб -- за счет
славы  Барышникова,  да  еще  за  то, что  показывал легковерным  пассажирам
"Женскую тюрьму"!..
     Когда  въезжаешь на  мост  Трайборо  (а  я въезжал на  него  ежедневно,
вровень  с  высоко  проложенной  автострадой  поднимается  триада  серых,  с
решетками  на окнах, корпусов. Уж не помню,  кто из таксистов сболтнул  мне,
будто это  женская  тюрьма.  Было ли  это правдой,  я  понятия  не  имел, но
показывал корпуса всем подряд:
     -- А вот это, между прочим, женская тюрьма Нью-Йорка... И самые шумные,
развеселые   из   моих   пассажиров   --   умолкали,   становились   тихими,
задумчивыми... Женская тюрьма!.. 7.
     Как-то  в  очереди  на   Морском  вокзале   досталась  мне  многодетная
мамаша-наседка,  вся  в  веснушках и  в  хлопотах,  чрезвычайно  озабоченная
четырьмя  своими  дочками.   Уменьшенные  копии   своей  родительницы,  тоже
конопатые, сестренки были до того похожи друг на дружку, что, словно русские
"матрешки", отличались только размерами... Чтобы маме было удобнее, я усадил
ее  на переднее  сиденье, но всем своим существом она была там, сзади, -- со
своими  твореньями,  в  которых  даже  сейчас,  по  дороге  в  "Ла-Гвардию",
старалась запихнуть все хорошее, красивое, а главное -- поучительное! -- что
только можно было почерпнуть за время поездки в такси...
     -- Поедем  через  Центральный  парк? --  закинул  я, нацеливаясь лишний
разок прокатиться по Трайборо.
     -- Слыхали?! -- откликнулась мамаша. -- Сейчас  вы  увидите Центральный
парк!
     --  Здесь  похоронен Христофор  Колумб,  --  кивнул  я,  будто  старому
приятелю,  на  памятник  великому  мореплавателю, стоящий  посреди  площади,
названной в его честь.
     -- Слыхали?! -- теребит захлопотанная мамаша своих "матрешек".
     Мы мчались по мосту Трайборо мимо серых корпусов:
     -- А это, между прочим, женская тюрьма Нью-Йорка...
     -- Слыхали?!
     Мамаша была  не  только  смешная, но  и  очень сердечная.  Она  сумела,
превозмогая  себя, оторваться на  минутку от конопатых  девочек с тем, чтобы
частицу  своего внимания  уделить таксисту. И  расспросы ее  не сводились  к
вульгарному "как бизнес?". Она  поинтересовалась, в котором  часу  я сегодня
выехал. Долго ли мне еще предстоит работать?
     Я отвечал,  что,  как  и  многие  нью-йоркские  кэбби, работаю примерно
восемьдесят часов в неделю...
     -- Слыхали?!
     -- Но  ни один кэбби во всей Америке, -- совсем  уж разошелся я,  -- не
работает столько, сколько мама, у которой четверо детей!
     -- Слыха...
     Бедняга не могла  ни  выдохнуть, ни вдохнуть. Будто  муж поздравил ее с
днем рождения по радио. Голубые глаза увлажнились, и она уставилась на меня,
прижав руки к груди...
     Потом  я целый месяц  рассказывал таксистам, какими был вознагражден за
свой  экспромт  чаевыми,  но поскольку  я говорил правду, никто не хотел мне
верить...
     Когда это было? Весной?  Летом? Осенью?.. Вертясь  по  Манхеттену,  как
белка в  колесе,  таксист теряет  ощущение  времени... Но  если  я  подобрал
"матрешек"  на  Морском  вокзале  (и  стало  быть,  еще промышлял  там),  то
случилось это, безусловно, до того,  как я разгадал загадки швейцара Фрэнка,
и стало быть, именно в тот тревожный  период, когда  надо мной  уже вплотную
нависло разбирательство в уголовном суде...
     Разумеется, я позвонил по  номеру, который записал для  меня отзывчивый
юрист, и  его коллега,  "недорогой адвокат",  объяснил  мне по телефону, что
никакой необходимости  срочно  разбирать  полицейские  каракули --  нет;  мы
встретимся прямо в суде  и успеем наговориться. Дело  мое, несомненно, будет
улажено; однако, если я хочу,  чтобы в  назначенный  день  он  действительно
появился  в  суде, ТРИСТА  долларов должны быть уплачены заранее. Не потому,
что он мне не доверяет, а таково общее правило всех адвокатов  по  уголовным
делам.
     Я не знал, как поступить: и суда я боялся, и денег было жалко... 8.
     В  час  "пик", когда  такси нарасхват,  высаживая  очередного клиента у
входа  в  Центральный  парк,  услышал   я  свист  швейцара,  доносившийся  с
противоположной стороны улицы.  Возле  отеля "Святой Мориц" маячил  фибровый
чемоданишко...
     Уверенности,  что несолидный этот чемодан поедет в аэропорт, у  меня не
было, а разделяла нас двойная желтая полоса. Если полицейский заметит, что я
ее пересек...
     Поняв мои колебания, швейцар  опять дунул в  свисток и при этом помахал
руками,  изображая  порхающую  птичку -- стопроцентный аэропорт! Представляя
эту пантомиму,  швейцар  ни  в  коем случае не  обманет таксиста:  подобными
вещами  не шутят...  Я  развернулся против  движения вливающейся в  парковую
аллею   Шестой  авеню  и  --  не  зря!  Фибровый  чемоданчик  направлялся  в
"Ла-Гвардию".
     -- Въезжайте в Парк! -- скомандовал клиент. Мне это было на руку: через
Парк, значит, через мост  Трайборо, но, закончив запрещенный разворот,  я не
мог отказать себе в невинном таксистском удовольствии -- отчитать пассажира:
     --  Как у  вас  язык  поворачивается говорить водителю  подобные  вещи!
Швейцар показал мне, что вы опаздываете  на  самолет, и я ради вас  пошел на
грубейшее нарушение. Зачем же вы заставляете меня сделать второе?
     Мы уже углубились в Парк, а я все свербел:
     -- Штраф за меня, небось, платить не стали бы!
     В ответ на мои наскоки нахал зевнул:
     -- Таксиста не могут оштрафовать, если я сижу в кэбе...
     -- А вот это совсем уже постыдное хвастовство! -- полез я в бутылку.
     Пассажир тоже повысил голос:
     -- Прикуси язык, кэбби! Ты знаешь, кто я?
     -- Да зачем мне это знать! Какое мне до этого дело?!
     -- Я комиссар полиции  Чикаго! -- цыкнул на меня пассажир, но его слова
ничуть не охладили меня.
     -- Ага! -- закричал я, еще пуще входя в раж: -- Наконец-то, один из вас
мне все-таки попался!
     -- Что за выражение -- "попался"? Думай, что говоришь, кэбби!
     Этот  пятидесятилетний остряк,  которому вздумалось подразнить меня, не
догадывался, по-видимому, что на самом  деле я вовсе не злюсь, ибо что может
быть отраднее для издерганного  кэбби, чем  повод  излить  из  своей души на
чью-то голову наболевшее?
     --  Только  и знаете,  что  издеваться  над  таксистами!  --  шумел  я,
прикидываясь будто бы и впрямь поверил, что он комиссар полиции. -- У вас же
времени не остается ловить настоящих преступников!
     --  Не болтай о  том, чего не знаешь! -- гудел самозванец.  -- Я всегда
говорю  моим ребятами:  не  трогайте  кэбби,  если он  накрутит пару  лишних
долларов, как ты сейчас -- намылился, небось, тащить меня через Трайборо?! Я
тебя сразу раскусил!
     --  Так  вы  же  сами  сказали:  "Езжай  через Парк", --  по-настоящему
обиделся я.
     -- Представляю, какой "концерт" закатил бы ты мне, если бы я велел тебе
ехать по мосту Квинсборо, -- хмыкнул мой пассажир; тертый, видать, калач. --
Да это  уж ладно. Но если ты, сукин сын, вздумаешь развозить  наркотики, вот
тогда мы с Мак-Гвайром56 живо возьмем тебя за одно место! Ты меня
понял?!
     -- И  буду! -- кривлялся я.  -- И буду развозить наркотики.  Потому что
честно  работать  вы  все  равно не  даете.  Житья  от вас  нет! Повестки  в
уголовный суд ни за что раздаете!
     -- Полицейские  не выписывают повестки в уголовный суд "НИ ЗА ЧТО". Это
ты можешь рассказывать кому угодно, только не мне!
     --  Значит,  "не  выписывают"?  --  кричал  я, дотягиваясь,  не  снижая
скорости,  до  "бардачка".  --  А  это  что такое?! --  И,  не оборачиваясь,
протянул на  заднее  сиденье замусоленную повестку.  -- Что это, спрашиваю я
вас, такое?!.,
     --  Ага: SOLICITING! -- злорадно  загоготал на  удивление осведомленный
клиент,  сходу расшифровав и неразборчивую  пропись ing-овой формы,  и  суть
моего "преступления". -- Сорок вторая улица и Парк-авеню! Все понятно...
     -- Что вам "понятно"? -- по инерции огрызнулся я.
     -- Автобусная остановка возле  билетных авиакасс! Ты воровал пассажиров
у городского  автобуса. Сколько человек ты успел затащить в свой кэб, прежде
чем тебя сцапали?
     -- Троих, -- немедленно сознался я, а странный этот тип аж хлопнул себя
по колену от избытка непонятных мне чувств.
     -- Так я и знал, что он хороший хлопец!
     -- Кто?
     -- Полисмен!
     -- О, просто замечательный! -- съехидничал я.
     -- Доброе сердце! -- убежденно покачал головой пассажир:
     -- Ты учти, он ведь  имел полное право припаять тебе еще  и "подсадку".
Но он пожалел тебя...
     -- Он дал мне "Остановка запрещена".
     -- А мог бы инкриминировать "вымогательство"! Вот тогда ты попрыгал бы!
     --  Какое там "вымогательство"! --  возмутился я.  -- Я  брал по  шесть
долларов  с  человека до  "Кеннеди"...  Я  понятия  не имел,  что  таксистам
запрещено  подбирать  клиентов на автобусной  остановке. Я  вообще это слово
SOLICITING впервые услышал от полицейского.
     Пассажир сразу же поверил мне и смягчился:
     --  Так вот почему  ты  вляпался, --  сказал  он.  --  Ты шкодничал  по
незнанию, а полицейский подумал, что ты совсем  уж отпетый жулик. Ты войди в
его положение: он стоит на посту, а тут прямо перед его носом какой-то кэбби
откалывает "левые номера".  Ты  меня  понял?  Что, по-твоему, он  должен был
делать?
     -- Мне-то теперь что  делать? --  с  горечью сказал я. -- На днях  суд,
адвокат хочет триста долларов...
     -- А зачем тебе адвокат на первом слушании? Ни один из профессиональных
юристов ничего мне об этом не говорил.
     -- А разве будет еще и второе?
     --  А  как же!  Сейчас тебя вызывают на  предварительное. Судья  только
спросит, признаешь ли ты себя виновным. Тридцать секунд -- больше времени он
тебе не уделит. Там таких фруктов, как ты, будет,  знаешь сколько... Ты меня
понял?
     Шлагбаум поднялся, впуская нас на мост Трайборо:
     -- Женская тюрьма, -- кивнул я в сторону  триады серых корпусов, угощая
гостя из Чикаго достопримечательностью Нью-Йорка.
     --  Только не врать! -- отмахнулся гость.  -- Это диспансер  для  особо
опасных психов...
     Я смутился, а пассажир, почесав затылок, сказал:
     -- Учти, шанс выкрутиться у тебя  есть только  на первом слушании. Если
ты виновным себя не признаешь, судья распорядится вызвать полисмена, который
выписал повестку. Полисмен даст показания, и -- пиши пропало.
     -- А если я признаю себя виновным, что мне будет? -- спросил я, но  тут
добровольный мой консультант рассердился.
     -- Если ты, рохля,  брал всего по шесть долларов, а теперь  собираешься
признать  себя виновным, то нечего морочить мне голову! Когда тебя обвиняют,
надо  защищаться! -- Доброхот этот настолько завелся,  что  ему  претило мое
малодушие.  --  Выиграть, в принципе,  было бы можно,  но судья ведь не даст
тебе рта открыть... Ты понял?
     Досадуя, что  я  ни черта не понял, что всерьез  обсуждать  со мной мое
дело нельзя, наморщив лоб и покусывая губу, пассажир размышлял вслух:
     -- Судья  позволит тебе  произнести только  одну  из  двух  стандартных
формулировок: "Виновен" или "Не  виновен". Можно воспользоваться третьей  --
"Виновен  --  при   смягчающих  обстоятельствах",  но  у  тебя   же  никаких
"смягчающих  обстоятельств"  нету.  Что ты можешь  сказать? Что ты не  знал?
Этого судьи  терпеть не  могут.  Разозлится  и  влепит тебе так, что  будешь
знать!.. Ты, между прочим, не вз