того, вообще было приятно промаршировать через город со знаменем, с
оркестром, в белых костюмах. И Захаров возвратился повеселевшим, и Надежда
Васильевна смеялась и шутила, как девочка, - в общем, вышел прекрасный
выходной день. Когда разошелся строй, все колонисты побежали по спальням
переодеваться, умываться, готовиться к обеду. А в вестибюле скучал
одинокий дневальный Новак Кирилл, который очень любил театр и которому
из-за дневальства пришлось остаться без культпохода. В этот самый момент в
открытые двери заглянул Петр Воробьев, испугался строгого вида дневального
и грустно отвернулся к цветникам. Только через две минуты из вестибюля
вылетел, уже в трусиках, Ваня Гальченко.
   - Ваня, голубчик, иди сюда, - позвал Воробьев.
   Ваня остановился:
   - А тебе чего? Наверное, Ванду позвать?
   - Ванюша, дорогой, позови Ванду!
   - А покатаешь?
   - Ну а как же, Ваня!
   - Есть, позвать Ванду!
   - Да чего ты кричишь?
   - Товарищ Воробьев, все равно все знают. Я позову, позову, не бойся!
   Ваня полетел вверх по лестнице, а Петр Воробьев остался рассматривать
цветники. Ванда выбежала в белом платье, румяная, красивая, все как
полагается. Воробьев зашептал трагическим голосом:
   - Ванда, знаешь что?
   Оказалось, впрочем, что несмотря на свою красоту, Ванда тоже страдает:
   - У меня в голове такое делается! Ничего не знаю! Уже все хлопцы
догадываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.
   Воробьев сложил руки вместе и приложил их к груди:
   - Ванда, едем сейчас ко мне!
   - Как это так?
   - Прямо ко мне домой!
   - Да что ты, Петр!
   - Внда! А завтра в загс, запишемся, и все будет хорошо!
   - А здесь как же? А завод?
   - Ванда. Разве ж Захаров тебя бросит или что? Едем!
   - Ой! А ребята как?
   - Да... черт... никак! Просто едем! Честное слово, хорошо. Мне ребята и
посоветовали.
   - Ну!
   - Это... честное слово.
   - Да они же прибегут за мной!
   - Куда там они прибегут! Они даже не знают, где я живу. Едем!
   - Вот... как же это? А я в белом платье!
   - Ванда. Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается. И мать будет
рада, она уже все знает...
   Ванда приложила к горячей щеке дрожащие пальцы:
   - А знаешь, Петя, верно! Ой, какой ты у меня молодец!
   - Чудачка! Ведь шофер первой категории!
   - А увидят?
   - Вандочка! Ты же понимаешь, на машине, кто там увидит?
   - Сейчас ехать?
   - Сейчас!
   - Ой!
   - Ну, скорей, вон машина стоит, садись и...
   - Подожди минуточку, я возьму белье и там еще что...
   - Так я буду ожидать. А ты им записочку оставь. Все-таки знаешь...
ребята хорошие.
   - Записочку!
   - Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую красавицу сделали.
Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.
   - Напишу.
   Ванда убежала в здание, а Воробьев остался в цветнике, и его томление
распределилось теперь между несколькими пунктами: между Вандой, которую
нужно ожидать, между полуторкой, которая сама ожидала их, и между
Зырянским, которого ожидать не следовало, но который всегда мог появиться
в самую ответственную минуту.
   В это время очень близко, в вестибюле, молодой инженер Иван Семенович
Комаров находился также в положении ожидающего. Во всяком случае
Зырянский, выглянувший из столовой задал такой вопрос:
   - Вы кого-нибудь здесь ожидаете? Или позвать можно?
   Инженер Комаров ответил в том смысле, что он никого не ожидает и звать
никого не нужно, но в словах Зырянского он почувствовал совершенно
излишнюю откровенность и грустно отвернулся к открытым дерям. В двери было
видно, как шофер Воробьев наслаждается цветником, но инженер Комаров не
обратил на него внимания. Зато Алеша Зырянский увидел и шофера Воробьева,
и лицо Ванды, вдруг мелькнувшее на верхней площадке лестницы и немедленно
исчезнувшее. И Алеша Зырянский сказал возмущенным голосом:
   - О! Влюбленные уже забегали! Никакого спасения!
   Инженер Комаров густо покраснел и все-таки нашел в себе силы обратиться
к Зырянскому с холодным вопросом:
   - Товарищ колонист! Я вас не понимаю!
   Занятый своми наблюдениями, Зырянский ответил с некоторой досадой:
   - Влюбленные! Что ж тут непонятного!
   Комаров почувствовал незначительный озноб от простоты Алешиного
обьяснения, но Алеша и дальше обьяснил:
   - Если им волю дать, этим влюбленным, жить нельзя будет. Их обязательно
ловить нужно.
   Трудно предсказать, чем мог окончиться этот разговор, если бы не вошла
в вестибюль Надежда Васильевна. Она тоже разрумянилась в походе и тоже
была в белом платье, все как полагается.
   - Алеша все влюбленных преследует. Если вы влюбитесь, Иван Семенович,
старайтесь Алеше на глаза не попадаться. Заест.
   Зырянский смущенно улыбнулся и сказал, уходя в столовую:
   - Влюбляйтесь, не бойтсь.
   - Я вас ожидаю, - сказал Комаров.
   Надежда Васильевна села на диванчик и подняла к инженеру лукавое лицо.
- А для чего я вам нужна? Насчет инструментальной стали?
   - Как?
   - А может, вам нужно знать мое мнение об установке
диаметрально-фрезерного "Рейнеке-Лис"?
   - Вы все шутите, - произнес инженер, очевидно, намекая на то, что есть
на свете и серьезные вещи.
   - Я не шучу. но я имею разрешение говорить с молодыми инженерами только
о воробьях и соловьях.
   - От кого разрешение?
   - От вашего Вия.
   - От вия? Кто это, позвольте...
   - Это у Гоголя, Иван Семенович, в одной производсвенной повести
говорят: "Приведите Вия!" - это значит: пригласите самого высокого
специалиста. У вас тоже есть такой Вий.
   - Ах, Воргунов!
   - Так вот... Вий распорядился, чтобы с молодыми инженерами я говорила
только о разных птичках.
   - Распорядился? Не может быть!
   - Как "не может быть"? Это потому, что молодые инженеры оказались
скоропортящимися. Ужасное качество: вас можно перевозить только скорыми
поездами вместе с другми скоропортящимися предметами: молоком, сметаной.
   Кирилл Новак с большим любопытством слушал этот разговор. Больше всего
ему понравилось, что Воргунов похож на Вия. Кирилл Новак недавно прочитал
повесть о Вие, и теперь стало ясным, что Воргунов действительно похож на
Вия. Кирилл Новак с увлечением представил себе, как он расскажет о таком
открытии четвертой бригаде, но в этот момент произошли события, способные
дать еще более богатый материал для сообщения четвертой бригаде. Сверху
быстро сбежала Ванда с порядочным узелком в руках и, еле-еле выговаривая
слова, обратилась к Надежде Васильевне:
   - Надежда Васильевна, миленькая, передайте эту записочку с Торскому.
   - А ты куда это с узелком?
   - Ой, Надежда Васильевна, уезжаю!
   - Куда?
   - Уезжаю! Совсем! Говорить даже стыдно: к Пете уезжаю!
   Ванда чмокнула Надежду Васильевну и выбежала известибюля. Только теперь
Кирилл Новак понял, какое событие разыгралось перед его глазами, и
заорал благим матом в столовую:
   - Алеша! Алеша! Ванда...
   Зырянский вырвался из столовой, но было уже поздно. Он видел, как
тронулась в путь полуторка, и мог только сказать:
   - Ах ты... уехала, честное слово, уехала! Она с узелком была? Да?
   - С узелком. Да вот записка к Торскому.
   - Записка? Все, как в настоящем романе! Вот мещане! Ах ты, черт!
   "Торский, я люблю Петю и уезжаю к нему и выхожу замуж. Спасибо
колонистам за все. До скорого свидания".


15. БРИГАДИР ПЕРВОЙ

Заметно или незаметно, а пришел август, такой самый август, как и в
прошлом году. Уже холодно стало спать в палатках, но Захаров тоже спал и
неудобно было поднимать вопрос о переходе в здание, а то Захаров еще
скажет, как это было раньше в подобных случаях:
   - Если холодно, можно ватой вас обложить, тогда будет теплее...
   В прошлом году август был счастливым месяцем, и в этом году все было
еще лучше присособлено для счастья, если бы не первая бригада.
   Первая бригада! Первая бригада выбрала вместо Воленко бригадиром
Рыжикова! ни думали, в первой бригаде: вот они выберут Рыжикова, а никто
ничего не заметит. Как же это можно не заметить, если каждый вечер только
и разговору было в четвертой бригаде, что об этих самых выборах.
Разговаривали больше пацаны. Алеша Зырянский слушал с хмурым выражением,
задумывался. Было о чем задумываться. Что такое сделать с колонистами, что
случилось в комсомоле, почему Захаров все соглашается и соглашается.
Почему первая бригада выдвигает Рыжикова, а комсомольское бюро
поддерживает? А Захаров что сказал на общем собрании? Захаров сказал:
   - Я не возражаю против кандидатуры Рыжикова. Я надеюсь, что в роли
бригадира Рыжиков еще лучше проявит свои способности.
   А Марк Грингауз что говорил?
   - Все мы знаем, что в первой бригаде тяжелое положение. Пять лучших
комсомольцев уходят в вузы, значит, придут пять новеньких, с ними тоже
работа нелегкая. Рыжиков показал себя энергичным человеком, мы уверены,
что он поставит бригаду на должную высоту. Работник он хороший, бригадир
будет энергичный. Все знают, что он и Подвесько вывел на чистую воду, и
Левитина поймал с ключами... В это время Левитин закричал с места:
   - Я не брал ключей! Не брал!
   Марк Грингауз подождал, пока головы снова повернутся к оратору, и
продолжал:
   - Мы знаем, что в колонии многие против Рыжикова, многие никак не могут
простить ему прошлое. А сколько у нас таких товарищей, у которых прошлое,
так сказать, подмоченное! Если я начну называть фамилии, так будет очень
долго. А теперь они комсомольцы, и студенты, и кто хотите. Конечно, тут
дело доверия. А поэтому бюро разрешает комсомольцам голосовать как им
угодно. Большинство покажет...
   Рыжиков фертом ходил по колонии: куда тебе - знаменитый литейщик!
Баньковский, мастер, без Рыжикова и шагу ступить не может, даже свой
несчастный барабан начал ему доверять, хотя этому барабану до смерти три
дня осталось. Рыжиков - аккуратист, Рыжиков - веселый парень, Рыжиков
ворам спуску не дает в колонии. Нет, четвертую бригаду не так легко
провести. Может быть, колонистам некогда, у колонистов и новый завод, и
фронт, и умирающие станки, и школа опять на носу, и любовные неприяности с
разными Петьками и Вандами. Но у четвертой бригады нашлось время, чтобы
крепче подумать о Рыжикове. И бригадир четвертой, Алеша Зырянский, встал
на собрании и сказал:
   - По вопросу о кандидатуре Рыжикова в бригадиры первой наша бригада
поручила сказать Володе Бегунку.
   Колонисты поняли, почему не бригадир будет говорить, а Бегунок. Все
узнали в этом ходе робеспьеровскую руку Алеши. Все помнят, как не так еще
давно Володя Бегунок что-то хотел сказать, а дисциплина бригадная треснула
Володю по голове, он сидел на ступеньках перед бюстом Сталина и краснел,
сжимая в руках свою трубу. И Зырянский хитрый: сейчас все должны понять,
что и тогда и теперь он согласен с Володей, что бригада Володю ни в чем не
обвинила, что только по причинам дипломатическим четвертая бригада не
может поднять настоящий скандал.
   Поэтому, когда Володя встал, чтобы говорить, колонисты улыбнулись
понимающими улыбками: упрямство четвертой бригады давно известно. Володя
сказал, сохраняя на лице выражение холодной вежливости по отношению к
Рыжикову и тонкого намека по отношению к собранию:
   - Четвертая бригада ничего не имеет против колониста Рыжикова, но
считает, что для первой бригады и для колонии можно найти более достойнубю
кандидатуру. Поэтому четвертая бригада будет голосовать против Рыжикова.
   Торский с удивлением посмотрел на Володю, и этот взгляд был для всех
понятен: откуда у Бегунка такие шикарные выражения? Торский спросил:
   - Значит, четвертая бригада считает, что Рыжиков недостоин звания
бригадира?
   Володя чуть-чуть улыбнулся углом рта и ответил Торскому:
   - Нет, четвертая бригада вовсе не так считает. Ничего подобного! Он
тоже достойный, а только надо еще достойнее. Видишь?
   Теперь Володя улыбнулся полностью, что вполне соответствовало
одержанной им дипломатической победе. Но Торский не унимался:
   - Хорошо. Раз так, так почему четвертая бригада не предложит своего
кандидата?
   Кто их знает, может быть, четвертая бригада заранее готовилась к
вредным вопросам Торского, Бегунок не долго думал над ответом:
   - Мы можем предложить... пожалуйста... кого только угодно... сколько
есть колонистов, какого угодно колониста.
   - Только не Рыжикова?
   - Да, за всех будем "за" голосовать, а за Рыжикова будем "против"
голосовать.
   Общее собрание было восхищено мудрыми ответами Володи Бегунка, хотя в
этих ответах было много и чепухи. Для того чтобы ее обнаружить, Торский
задал еще один вопрос:
   - Значит, все колонисты могут быть бригадирами, только Рыжиков не
может?
   Володя обошелся без слов. Он просто задумчиво кивнул.
   - И ты можешь быть бригадиром первой или, например, Ваня Гальченко?
   У всех загорелись глаза. Хотя и важный вопрос разбирался на собрании,
но колонисты всегда любили острые положения. В самом деле, как Бегунок
вывернется?
   И что ты скажешь, вывернулся! Правда, чмыхнул по-мальчишески,
совершенно забыв о своей дипломатической миссии, но сказал громко, и когда
начал говорить, то был даже чересчур серьезен:
   - Я не говорю, что я буду таким замечательным бригадиром или там Ванька
Гальченко, а только... все-таки лучше Рыжикова.
   Торский зажмурил глаза и зачесал пальцами у виска, колонисты
засмеялись, Брацан сказал хмуро:
   - Да довольно с ним... вот затеяли с пацаном представление!
   Володя Бегунок услышал, покраснел, обиделся:
   - И вовсе не с пацаном, а вся четвертая бригада.
   Четвертая бригада сидела на ступеньках у бюста Сталина и посмеивалась
довольная: ее представитель здорово сегодня действует! А когда Витя
Торский предложил поднять руки, кто за Рыжикова, четвертая бригада, сложив
руки на коленях, рассматривала собрание насмешливыми глазами.
   - Кто против?
   Четырнадцать рук поднялось у бюста Сталина, и еще несколько рук в
других местах. Против голосовали: Игорь Чернявин, Оксана, Шура Мятникова,
Руслан орохов, Левитин, Илья Руднев, еще несколько человек.
   - Против двадцать семь голосов, - сказал Торский. - Только непонятно,
как голосуют Чернявин и Руднев. Выходит так, что вы голосуете не со своими
бригадами.
   Чернявин на это ничего не сказал, а Руднев ответил спокойно:
   - Да, меня Бегунок сагитировал.
   Руднев сказал это действительно спокойно. Никто не улыбнулся его
словам. И хотя только двадцать семь голосов было против Рыжикова, а
впечатление у всех осталось нехорошее. Еще никогда таких выборов в колонии
не было. И когда принесли знамя и временный бригадир первой Садовничий
вытянулся перед Захаровым, было не совсем удобно салютовать этой передаче.
В четвертой бригаде Филька шепнул Зырянскому:
   - Ой, Рыжикову салютовать?
   Зырянский шепотом ж и ответил:
   - Не Рыжикову, а общему собранию и знамени@72.
   Так Рыжиков стал бригадиром. Через неделю он дежурил по колонии, и
Ваня Гальченко, стоя на дневальстве, вытягивался "смирно", когда Рыжиков
проходил мимо.


16. СПАСИБО ЗА ЖИЗНЬ!

Гораздо приятнее окончилось дело с Вандой. Конечно, ее бегство из колонии
было тяжелым ударом и оставленная Вандой записка помогала мало. Хуже
всего, что нашлись философы, которые стали говорить:
   И чего там перепугались? Ну влюбились, поженились, что ж такого?
   Зырянский таким отвечал с пеной у рта:
   - Ничего такого? Давайте все переженимся! Давайте!
   - Чудак, так влюбиться же нужно. Ты влюбись раньше!
   - Ого! Влюбиться! Думаешь, это трудно? Вот увидите, через три месяца
все повлюбляются! Вот увидите.
   Похожай успокаивал Зырянского:
   - И зачем ты, Алеша, такое несоответствующее значение придаешь? Не
всякий же имеет полуторку. Без полуторки все равно не выйдет.
   И Соломон Давидович успокаивал:
   - Вы, товарищ Зырянский, не понимаете жизни: любовь - это же
не по карточкам! Вы думаете, так легко вклюбиться? Вы думаете, пошел себе
и влюбился? А квартира где? А жалованье где? А мебель? Это же только
идиоты могут влюбляться без мебели. И, насколько я понимаю, у колонисто
еще не скоро будет сносная мебель.
   - Да, вы вот так говорите, а потом возьмете и умыкнете колонистку!
   - Товарищ Зырянский! Для чего я буду ее увозить, если своих четыре
дочки, не знаешь, как замуж выдать.
   Зырянскому не везло или Ванде, но пришла она в колонию в выходной день,
а дежурным бригадиром был в этот день... Зырянский. Колонисты жили уже в
спальнях. Ванда вошла в вестибюль в послеобеденный час, когда все либо в
спальнях сидят, либо в парке прячутся. На дневальстве стоял Вася Клюшнев,
похожий, как известно, на Дантеса. Ванда оглянулась и сказала несмело:
   - Здравствуй, Вася!
   Клюшнев обрадовался:
   - О Ванда, здравствуй!
   - Пришла проведать. К девочкам некого послать?
   - Да ты иди прямо в спальню. Там все.
   - А кто дежурный сегодня?
   - Зырянский.
   Ванда повалилась на диванчик, даже побледнела:
   - Ой, как не повезло!
   - Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?
   Но в этот момент Зырянский вышел из столовой вместе с Бегунком:
   - А! Вы чего пожаловали?
   - Нужно мне, - с трудом ответила Ванда.
   - Скажите, пожалуйста, "нужно". Убежала из колонии, значит, никаких
"нужно"!
   Из столовой выбежали две девочки и запищали в восторге. Потом на этот
писк выбежали еще две и тоже запищали, вырвалась оттуда же Оксана и,
конечно, с обьятиями:
   - Ванда! Ой! Вандочка, миленькая!
   Зырянский пришел в себя и крикнул:
   - Я вас всех арестую! Она убежала из колонии!
   Оксана удивленно посмотрела на Зырянского:
   - Убежала! Что ты выдумываешь. Не убежала, а замуж вышла!
   Володя Бегунок смотрел и тоже бросился к Ванде на шею:
   - Вандочка! Ах, милая, ах, какая радость! Она замуж вышла!
   - Убирайся вон, чертенок! - закричали на Володю девушки.
   Зырянский все-таки был в повязке.
   - Колонистски, к порядку.
   Это был привычный призыв дежурного бригадира, и девочки смущенно
смолкли.
   - Нечего ей здесь околачиваться! Я ее не пущу никуда. Раз убежала из
колонии, кончено! И из-за чего? Из-за романа!
   Ванда наконец тоже подняла голос:
   - Как это убежала? Что я, беспрзорная, что ли? Я целый год в колонии!
   - Год в колонии. Тем хуже, что ушла, как... по-свински, одним словом!
   Для тебя донжуаны лучше колонистов?
   - Какие донжуаны?
   - Петька твой - донжуан!
   И Володя Бегунок пропел со своей стороны:
   - Дон Кихот Ламанчакский.
   - Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались!
   - В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет бригадиров стыдно.
Убежала и целый месяц носа не показывала! Товарищ Клюшнев! Я не разрешаю
пропускать ее в спальни. Клюшнев приставил винтовку к ноге:
   - Есть, не пропускать в спальни!
   Зырянский гневно повернулся и ушел в столовую. Бегунок побежал в
кабинет.
   - Вот ирод! - сказала Оксана. - Что же теперь делать? Вася, ты не
пропустишь?
   Вася грустно улыбнулся:
   - Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для вас
обязательно.
   Но в этот момент в коридор вышел Захаров, девочки бросились к нему:
   - Алексей Степанович! Вот пришла Ванда, а Зырянский не пропускает ее в
спальни!
   Захаров обрадовался Ванде не меньше девочек. Он поцеловался с нею,
пригладил ей прическу:
   - Как это можно? Такой дорогой гость! Алеша!
   Зырянский стал в дверях столовой.
   - Алеша! Как же тебе не стыдно!
   - Наш старый обычай - беглецов в колонию не впускать!
   - Какие там беглецы! Пропусти.
   Зырянский нахмурил брови, принял официальный вид:
   - Есть, товарищ заведующий! Товарищ Клюшнев, пропусти ее по приказанию
заведующего колонией!
   Захаров засмеялся, повертел головой, обнял Ванду за плечи, шутя,
галантным жестом показал девочкам дорогу, и все они отправились в кабинет.
Сидели они там долго, и Володя Бегунок потом рассказывал в четвертой
бригаде:
   - Там одни девчата, понимаете, собрались, так они все по-своему, все
по-своему. И Алексей Степанович ничего такого... не ругал, а только все
спрашивал, какая квартира, да какая там старуха, да какой Петька. А Ванда
все одно и тоже отвечает: ах, какой замечательный Петя, и какая
замечательная старуха, и