ха.
     И тут победный голос Кинолога даже как-то по-особому зазвенел:
     -- Ну как  же, моя сладкая! Неужели тебе ни разу не хотелось покататься
на русской тройке? Это когда три лошади  везут санки по снегу, аха? Вот. А у
меня  такой же  интерес  к  шведской тройке.  А че? Че нам теперь с Гришаней
делать, ты подумала? Гришаня, ща, подожди.
     --  Слушай,  кинокритик,-- неожиданно хмыкнула Марта,-- хочешь я покажу
тебе твое истинное лицо?
     -- Канэчна хачу! Это по-вашему значит -- оф коссс!
     --  Тогда смотри на меня внимательно. Очень внимательно!  И двигайся на
меня. Раскрой глаза шире, еще шире!
     Вспышка! Фотоаппарат. Даже я дернулся и ослеп на миг.  Очень неприятно.
Кинолог  орал:  "Сука!", и в  этот раз  его еще можно  было  понять -- Марта
поступила  с ним по  пещерным  законам, почти как  Одиссей  с Циклопом.  Она
щелкнула  еще  раз,   в  явной   надежде  стать  обладательницей  трофея  --
фотопортрета искаженного злобой Кинолога.
     Все  ржали. А Марта  продолжала рвать  вспышками старую ткань пещерного
покрывала. И я увидел... то есть, мне показалось... что с каждой вспышкой от
нее словно бы отдергивает лапы тьма.
     --  Гриша,--  грустно позвала Белла,-- какая дальше  программа  в нашем
приключении?
     -- Вольная. Индивидуальное изучение каменоломни.
     -- Или в маленьких группах,-- зло добавил Кинолог.
     --  Это ладно,-- сказала  Белла.-- Я имею в виду, как и когда мы отсюда
свалим?
     -- Ну как всем надоест, скажете. Тогда взломаю ворота.
     -- А  сигнализация? -- испуганно спросил Лея.--  Ребята, я... я не могу
рисковать. Для меня же  репутация -- часть профессии. Давайте без криминала,
а? Давид?
     Я представил, как завоет сирена и  будет  казаться, что это сама пещера
взвыла каменным зевом  от  боли  и  ярости... Нет,  сегодня  я не хотел  это
услышать.
     -- Ну да,-- сказал Гриша,-- не исключено, что повяжут.
     -- С кем? -- смиренно спросил Кинолог.
     В конце-концов,  решили ничего не взламывать. И начали спорить -- ждать
ли  открытия пещеры, или попытаться  найти путь обратно, к Йоханану, который
явно встанет к утренней молитве намного раньше, чем  откроется пещера. Так и
не договорились.
     В какой-то момент алкоголь и  темнота, до этого объединявшие нас, стали
оказывать  обратное   действие.   Лея  прильнула  ко  мне  откровенно,  даже
требовательно... И пульсировавшая мигалкой тревога замедлилась, подстроилась
под ритм ее сердца и как-то успокоилась. Леин  поцелуй -- он,  конечно, меня
волновал, но больше даже успокаивал, как соска -- ребенка...
     И мы с Леей  пошли  вглубь пещеры, потому  что никто больше  не был нам
нужен,  и ничто в мире нам не было  нужно, даже свет. У нас не  оказалось ни
спичек,  ни зажигалки.  А зачем? Свет ослепляет  мудрую  внутреннюю  сову. А
внешний вид навязчиво концентрирует тебя на внешнем, он изменяет направление
и  силу намерений  и  чувств,  он  вообще заставляет тебя  играть по внешним
правилам.
     Вдруг я перестал слышать ее  шаги. Метнулся  туда,  где она должна была
быть. Задел рукой ее платье. Схватил, прижал к себе.
     -- Ой,-- сказала она.-- Ты видел? Что-то светилось.
     -- Где?
     -- Там... уже нету. Тускло, но я видела. Как отражения фар, что ли.
     -- Что-то парное?
     -- Кажется да. Не знаю, ну нету уже... А как ты оказался справа?
     -- Я был справа.
     --  Нет,  это ты вначале  был  справа. А потом меня  потянул  за платье
слева.  А  потом  вдруг  обнял  снова  справа...  Я знаю, это ты так за мной
увивался!
     Даже  самый милый смех в темной пещере звучит  не  так. Кроме того, это
был не я.  Если это вообще кто-то был. Ей, конечно,  показалось.  Конечно...
Смех оборвался, я  решил взять ее за руку, покрепче. Протянул ладонь и... не
встретил ничего.  Ее  снова  не оказалось на  месте.  Я  позвал  ее.  Она не
откликнулась.  Я метнулся туда, куда направила меня интуиция. И только через
несколько шагов наскочил на Лею и подхватил ее ускользающее тело. Она обняла
меня и снова засмеялась:
     -- Как ты увидел в темноте, что я  поскользнулась? Ты просто кот! А что
это сейчас был за запах?
     -- Кошачий?
     -- Почему -- кошачий?
     -- Я подумал, что запах вызвал ассоциацию и ты сказала, что я -- кот...
Глупость, конечно.
     -- Ты  смешной. Нет,  просто странный  запах. Внезапно возник, внезапно
исчез. Что-то из детства... Цирк... или зоопарк... пони в парке...
     -- Дай руку. Стой, я тебя обниму.
     -- Стою.
     -- Запах был звериный, ты хочешь сказать?
     Опять смеется:
     -- Сейчас? Нет, сейчас хороший, одеколоном.
     -- Ну что ты смеешься... Звериный, да?
     -- Ага, пахло страшным зверем пони...
     Теперь мы  шли обнявшись, хоть это было  не  очень удобно.  Но я просто
боялся  выпустить  ее.  Ей это, кажется, нравилось. Она вдруг ткнулась мне в
щеку, прошептала:
     -- Ты тааак горячо дышишь мне в шею... так часто...
     Я  не  дышал  ей  в  шею.  Я  вообще  был  на полголовы  выше.  Я  тупо
всматривался   в   черное  никуда.  Я   вообще  сдерживал   дыхание,   чтобы
вслушиваться. Мне было неочевидно, что мы доживем до утра.



6. ЛЬВИНЫЙ ЗЕВ


Гриша

     Какая  падла  ломится в дверь так рано! Натурщица? Часы...  Пять  утра!
Бля-а-а-а!  Не  натурщица... Это  какой-то  урод!.. Да  нет, как же...  Пять
вечера. Наверное, Давид. Мог бы и позвонить заранее...  Ф-фу, зачем звонить,
тогда бы он разбудил раньше...
     --  Давид...  Привет...  Слушай, а  ты  допускаешь...  Что  есть особи,
которые спят больше трех часов в сутки? Я,  например. И прочая публика.  Еще
так, по мелочи, процентов девяносто девять человечества...
     Смотрит виновато, но не смущенно:
     -- Гриш, ну давай ты поспишь еще. Я могу подождать.
     -- Ага. В углу. И на меня не забывай смотреть. Знаешь таким неподвижным
тяжелым взглядом...  ну, ты знаешь.  Заодно  можешь и  ножи  наточить, давно
пора... О-обббл... Что будем -- кофе или огуречный рассол?
     --  Тебе,  Гриша, грех жаловаться. Вот Лея  прямо  из пещеры на  работу
поехала,  я  ее  только сейчас домой  отвез...  Совсем уже плыла,  в  машине
уснула. Просила тебе передать спасибо за пещеру.
     Кажется,  кроме этой бабенки его уже ничего не волнует. Я  так не умею.
Я, наоборот,-- циклюсь, если облом.
     --  Что-то  я  не  понял.  Почему  она  благодарит  меня?   Тебя  пусть
благодарит... А  все-таки, какая Кинолог сука!  Всякий раз, вот правда -- ну
просто одно и то же, до полного идиотизма...
     -- Да ладно,  Гриш... Не так уж  эта Марта тебе и нравилась.  И вообще,
черт его  знает,  как это  все  работает... Пить  девочка  нашими дозами  не
привыкла. К напору такому не привыкла. Темнота, опять же, инстинкты...
     Понятно,  слишком счастлив,  чтобы осуждать кого-то  --  мир прекрасен,
люди -- ангелы.
     --  Вот-вот! К напору! Какая разница -- нравилась она мне или нет. Я ей
нравился! Да и при чем тут вообще она? Я про эту суку Кинолога! Он регулярно
уводит от меня женщин против их воли!
     -- Слушай...
     -- Да, регулярно! Я понял --  он  нарочно  это  делает! И, бля, что  за
методы?  Прикидывается  тупым-тупым, чтобы баба  и  не  надеялась  объяснить
ему... Чтобы она четко знала -- объяснить ему ничего  нельзя. А потом он  ее
выхватывает!  Обязательно у меня  из-под  носа! Вот увидишь, скоро  явится и
начнет с деталями повествовать. Урод!
     -- Гриш...
     -- В пятнадцать лет я ему за  это морду набил! Перед отъездом, помнишь,
опять набил за это же. И что, помогло?!
     -- Давай я кофе сварю?
     -- Не хочу!
     -- Все равно скоро придет Ортик и сварит. Так давай лучше я.
     -- Чем это ты лучше? Ортик еще ни разу меня не разбудил.
     У моего раздражения бывает слишком долгий тормозной путь. Я уже отошел,
а оно по инерции еще наезжает на окружающих. Во всяком случае, я проснулся:
     -- Все,  я проснулся. А это значит  -- скоро придет Ортик. Вари кофе на
троих.
     -- Он же наш кофе не пьет.
     -- Поэтому на троих -- мне двойной.
     Стук. Так стучит Белка.
     --  Привет, спелеологи,-- мрачно бросает она  и пьет мой кофе,--  Ортик
скоро будет?
     Да-а-а...  Раньше,  когда  она не высыпалась,  мне  так нравилась в ней
некая пикантная развратинка.  Даже если она всю ночь готовилась к экзаменам,
было полное ощущение тайной ночной жизни. А теперь даже ей -- лучше по ночам
спать.
     -- Да кто  его  знает...  У  тебя ничего  не  случилось?  --  заботливо
спрашивает Давид, хотя отрешенная  улыбочка на  его  лице  свидетельствует о
пунктирности мыслей об окружающих.
     -- Спасибо, еще  ничего не случилось. Я  даже не пытаюсь понять, почему
это  со мной  ничего  не  случается. Я уже  пытаюсь  организовать что-нибудь
такое, что должно со мной случиться.
     Ага, ну конечно. Кризис среднего возраста в  действии. Женский вариант.
Очень не  люблю. А Давид как-то активно интересуется, выпытывает, что именно
она собирается организовывать. В самом деле, ей что, нашего проекта мало?
     --  Слушай,  Давид,--  говорит  Белла  особым  своим  добрым,  ядовитым
голосом,-- а не завести ли нам с тобой мамзера? Мм?
     Давид, как кофейный автомат, выплевывает горячий кофе в чашку:
     -- ...Это как?
     -- Как  --  это  вопрос  техники. Путем  внебрачной половой  связи  или
искусственным  оплодотворением,   это  уже  ничего  не  меняет.   Я   просто
подзастряла на стадии "зачем"... Так вот. Если я рожу ребенка не от тебя, то
будет ли он с точки зрения иудаизма мамзером?
     Давид резко мрачнеет. Ему явно неприятно это обсуждать. И он бормочет:
     -- Не знаю. Спроси у Ортика.
     -- Собственно, я для этого и пришла.
     Мне становится смешно:
     -- Послушали бы вы себя со  стороны. Пьеса абсурда. Кажется,  атмосфера
проекта на вас неважно сказывается.
     --  Тебе  тоже так кажется? -- как-то даже  вроде  испуганно спрашивает
Давид.
     Вот как...  Значит, его что-то сильно не устраивает. И он все это время
молчал  из деликатности. Плохо... Впрочем, если бы его сильно не устраивало,
он бы не молчал. Значит, пока какие-то смутные ощущения. Все равно плохо...
     Ага,  вот это уже Ортик. Вот с кого, как с гуся вода. Портфель на стул.
Термос на стол.  Сэндвич  в холодильник.  Или он пил меньше  нас. Или просто
моложе. Да на сколько  он там моложе. Он, кажется, единственный кто в пещере
спал.  Ну да, он в пещере вел с Белкой  душеспасительные разговоры. А  потом
положил портфель под голову и уснул...
     А  вот  и  пришла  минута  моего  унижения.  Кинолог.  Прямо  с  работы
примчался, не заезжая домой. Основной инстинкт. У Кинолога основной инстинкт
-- дать понять. Многозначительно  улыбаясь и отслеживая реакции. Нагловатыми
красными глазами. Ну он же ими еще  весь день в компьютер пялился. Вот урод,
вообще не спал, а вместо дома сюда явился.
     -- Ну  что, гады подземные, не ждали?  Как  оно? Ох и ночка вылилась! С
приключениями, блиннн. А вы как выбирались?
     -- Мы-то как люди,-- отвечает Белла.-- Через ворота, поутру. А  вот  вы
как?
     --  Мы? Мы-то,  с  моим  верным  другом,  прорвались.  Гы.  Преодолевая
сопротивление, крики и проклятия... Так вот...
     -- Ну и дурак,-- продолжает Белла,-- твое старомодное ухаживание в наше
время квалифицируется, как изнасилование. Сядешь ведь.
     Кинолог закивал:
     -- Ага! Интуичишь! В этот раз точно мог сесть! Чуть не прибил, нафиг...
А кофе там еще есть?
     И как я должен реагировать? Если  это правда, то он ее  изнасиловал.  А
как это  понять? Он всегда привирает. Но коррекцию делать невозможно, потому
что направление вранья непредсказуемо. Никак я не должен реагировать, пока с
Мартой не поговорю. Кроме того, исчезли они вместе, как ни крути. Никто ее с
ним убегать не заставлял. От  меня.  При первой  же возможности. Я отошел-то
всего на минутку, отлить. И после этого я еще должен с ней разговаривать?!
     -- Так  вот, слушайте,-- требует Кинолог.-- Я короче это... беру в руку
свой верный...
     -- Кончай!  -- не выдерживает Давид. Надо же, очнулся от своих любовных
переживаний  и проявил сочувствие  к  раненому  товарищу. Можно даже сказать
такт. Хотя я-то знаю, что он любопытный и хотел бы дослушать.
     --  Так ты ж не даешь! Аха,  насчет  кончить... Действительно, ведь мог
кончить! Там такая развороченная...
     -- Все! -- орет Белка.-- Или ты затыкаешься, или я ухожу!
     Кинолог    смотрит    оторопело.   Даже    обиженно.   Вот    эта   его
первобытно-скотская искренность меня до сих пор сбивает с толку.
     -- Белл?  А  че ты, я не понял... А  что б ты делала на  моем месте, а?
Если бы  была мужиком? На войне -- как на войне! Или ты,  или тебя. И точка.
Правда, Гришаня?  Но дружба выше,  так?..  Да вы  что,  бля,  слово не даете
сказать! Раз в жизни со мной происходит что-то...
     Раз? В жизни?  Что-то он сегодня неадекватный какой-то. Может, от Ларки
ушел? Тогда другое дело.
     -- Неужели от Ларки ушел? -- оживляется Белла.
     -- Почему?! --  у Кинолога  такой вид, как будто мысль о том, что можно
уйти от Ларки впервые пришла ему в  голову.--  Это че,  единственное  что со
мной может  случиться? Да? Ну конечно,  с  такой банальной личностью, как я.
Так? Родился -- женился -- размножился -- развелся? Суки вы все-таки, друзья
мои!
     Ортик   все  жмется-жмется   в  углу,  наконец   решается   предпринять
миротворческое усилие:
     -- Извините меня, но может  быть вам интересно, как все это выглядит со
стороны? Человек вам хочет рассказать что-то важное, интересное, а вы ему не
даете...  А почему вы  смеетесь?.. Я сказал что-то  смешное?..  Ну  хотя  бы
объясните мне, где надо смеяться...
     Белка ржет в голос, самозабвенно. Давид грустно ухмыляется и фыркает. Я
смеюсь тоже, искренне, наконец-то отпустило. И говорю:
     -- Ладно. Давай, Кинолог. Валяй, рассказывай. А то товарищ не понимает.
Он этого еще ни разу не слышал. А кто тебя перебьет, пойдет варить кофе.
     Кинолог удовлетворенно кивает:
     -- Во, Гришаня всетки человек!.. А вам вообще все равно!  А ведь, блин,
могли бы заметить, что у меня боевые шрамы. На шее, вот. Белка, видишь?
     Если Марта царапалась, то все-таки изнасилование. Придурок. Или маньяк.
Она ведь с первой же встречи  так его  определила. Чувствовала? Тогда  зачем
она  с ним пошла? Из двух зол выбрала меньшее?  Или он зажал рот и утащил? А
главное,  что теперь я должен делать? Слушать я должен. Молча слушать, чтобы
самому не  варить кофе. А там видно будет. Может, она просто оказалась с ним
темпераментней, чем со мной.
     -- Кинолог, я тебя умоляю,--  говорит  Белла.-- Давай уже  тезисами, а?
Без развороченных подробностей.
     -- Гы,--  радостно подхватывает Кинолог.--  Ладушки.  Пещерные  тезисы,
значит. Отошел  я поссать, в расчете на Гришкино благородство. Но, блин, как
же, дождешься. Как всегда поплатился за наивность. Гришаня, как ты так споро
ее уволок? Я даже ширинку расстегнуть не успел, как они слиняли.  Ну  у меня
же воля к победе...
     Ну это уже слишком!
     -- Юродствуешь, Борис?
     Кинолог резко тормозит:
     -- Почему Борис, Гришаня? Ты че? Лучше бы ты меня по имени не  называл.
У нас с тобой между Борисом и мордобоем  интервал минуты  в две-три...  Тебя
что, вообще,  не устраивает?  На что ты ведешься? Бля, девку  увел? И мне же
еще козью ностру строишь, да?
     -- Гриша, тебе кофе варить,-- говорит Давид встревожено. Он тоже знает,
и что я Марту не уводил, и про "Бориса".
     Пойду,  кофе  сварю.  Подальше  от  этого.  Зачем  он  только  это  все
устраивает?
     -- Ну так вот...-- Кинолог явно рад, что загнал меня в угол мастерской,
на  расстояние,  превышающее прыжок.--  Я не  сдался.  Потому  что  это было
неспортивно.  Я  прислушался,  ну  там  знаете,  звуки  всякие...   такие...
специфические.  Гы. Услышал. Запеленговал.  Зажигалка у  меня  была,  так  я
слегка  посветил  и  нашел,--  Кинолог блудливо  смотрит  на  Давида, делает
паузу.-- Оказалось -- нет,  не Гришаня с Мартой. Я решил не обламывать, типа
мне неловко даже стало. И быстро стал уходить в другую сторону, аха. Не, зря
я ушел так поспешно.  Потому  что  тут же потерял нафиг ориентацию. Гы, не в
смысле --  сексуальную,  а направление.  Звуков  больше  не было,  отблесков
вообще никаких, хреново короче.
     Черт, кофе!  Сбежал.  Кинолог хороший  все-таки рассказчик. Каждый  раз
поражаюсь -- трепло треплом, косноязычный, а все внемлют.
     -- А почему не кричал "ау" или еще что-то? -- спрашивает Ортик.
     -- Ты еще спроси, почему "а-Тикву" не пел,-- отвечает Кинолог.-- Где-то
рядом происходят интимные действия... Я что, ишак? Орать "ау-ау" должен?  Че
я, кайфоломщик? Да и вряд ли Гришаня отозвался  бы, да?  Не  верил я, что он
раскается... Не было у меня веры в человечность на тот момент, гы.
     Брешет,  все-таки.  Только  зачем? Ортик  сидит  перед тихо  бормочущим
телевизором, откинувшись на  подушку, словно его смотрит. А на самом деле --
все внимание  на Кинолога. Как  подслушивающий  старших пацан. Интересно,  в
ешиве своей  о чем они  разговаривают  на переменах? У Белки в глазах личный
такой туман. А  у Давида... Что-то мне совсем не нравится  ни  выражение его
лица, ни выражение глаз. Крутит его что-то, как больной сустав перед дождем.
А у Кинолога какое-то туберкулезное оживление:
     -- Короче, шел я по такой же кишке. Бац -- решетка! Решил Ивана будить.
Но хорошо, что зажигалка еще  не кончилась. Вижу --  не то, не та решеточка.
Трухлявая, дрянь. Пытался руками высадить -- ни фига. Но со  мной же был мой
верный друг. Вот я  его и достал. И в замок шмальнул. А че? Выхода ж  у меня
не  было. Нормально, получилось. Я даже удивился, думал  это чистый Голливуд
когда замки так курочат. Но и мы можем, гы.
     --  Подожди,  Кинолог,--  ужасается  Белла,  как-то  с  середины  фразы
включившаяся в сюжет,-- а куда ты вообще попал? К арабам, что ли?
     -- Аха! Точно!  Я это заподозрил еще когда решал -- стрелять или нет  и
решил, что  надо. Наши,  типа,  простят.  А с  арабами иначе  нельзя.  Сбил,
короче, нафиг замок. И  попадаю  в  подвал. Такой серьезный  подвалище.  Там
много чего было. Я  там  все время обо  что-то то цеплялся,  то  спотыкался.
Потому что зажигалка  кончилась, и я на ощупь шел. И  тут, представьте,  как
даст  мне  по шарам светом!  И  на меня, бля,  как  сверху  кто-то рухнет! Я
усрался, но успел пистолетом вмазать.  Повезло, в  морду  попал.  И сразу же
вверх  стрельнул! Тут  уже  этот усрался,  отвалился.  И типа -- руки вверх,
стоит. Я смотрю  -- блинннн, харя такая усатая, знаете, жирная, в три дня не
обосрешь. И развороченная, я ж хорошо вмазал.
     -- Ну  и ты что? А он один  разве  был? Дальше давай!  --  сопереживает
Ортик.-- У них же семьи большие!
     -- А я о чем? Вот стою и  думаю --  этот уже выключенный, но  бляяяя, у
них же семьи,  как  слоновья жопа! Ща вся хамула,  думаю, набежит. И зарежут
нафиг. И  тут у меня -- мысль! Я  этого прихватываю за его саван, тычу в бок
дулом. И  так спокойненько,  тихо, так  интеллигентно ему --  мол, спокойно,
дядя,  все под контролем, я  капитан Дубровский из  ШАБАКа.  Проводим  рейд,
проверяем  ходы. В пещере найдены  мешки со взрывчаткой. Это уж не из твоего
ли ебаного подвала ее туда волокли? Он клянется: я -- не я,  бомба не моя...
А  тут  уже  еще  один  заползает.  И усами так  шевелит...  Ладно,  говорю,
разберемся. А пока, ребята, давайте, выводите  меня на  свет, но так,  чтобы
соседи не заметили. Нахрен вам подозрения в сотрудничестве с ШАБАКом?
     -- Согласились? -- спрашивает Ортик, преданно глядя на Кинолога.
     -- А  че им  не согласиться? Не то  слово! У  меня  ж  еще почти полная
обойма аргументов в руке  была. В общем,  вышел  на  свет,  как  раз светать
начало.  И чесанул  к  Цветочным  воротам...  Так  что не зря  я уродовался,
разрешение на пушку получал... Ну как, ниче адвенча?
     Давид  сидит с  застывшим  несчастным  лицом, уже  почти и  не  слушает
Кинолога.  Встает, достает