ыло неловко  заглядывать  Линю под руку,  поэтому сумму  он не
увидел. Да и не в сумме было дело. А в ощущении, что здесь и сейчас творится
история, и даже больше -- определяется судьба человечества.
     --  Леня...  Ты  первый  человек, который пытается мне  помочь...  хотя
помогаешь ты сейчас всем людям, вообще -- человечеству... Извини, что  я как
идиот говорю. Но... но я давно ждал этой минуты. У меня есть план, правда. Я
знаю что делать, чтобы не терять время и деньги.
     --  Действительно,-- грустно улыбнулся  Линь.-- Знаешь,  все приходится
суетиться, чтобы деньги не кончились раньше времени. И не думаешь почему-то,
что время может кончится еще раньше, чем деньги.
     -- Ты о чем?
     --  Да так, о своем... Ладно, теперь второй проект. Тысяча  женщин. Там
ты получаешься кем-то вроде комиссара. Тебя это не смущает?
     -- Да хоть  в роли  гинеколога! Речь-то идет  сам понимаешь  о чем! Для
этого можно снять белые перчатки и надеть кожаную тужурку.
     -- О'кей. Тогда  за тобой будет последнее слово и  во втором проекте. Я
скажу Белле  -- а  она  там  вроде финансового  директора будет  --  что без
согласования  с тобой Гриша никого не  рисует. То есть, запретить рисовать я
ему, конечно, не могу, пусть рисует кого хочет, но  не для этого  проекта, а
для   собственного   удовольствия,--   Линь   подмигнул   официантке,  умело
откупорившей бутылку.--  И вот еще. Для  порядка. Ты теперь ключевая фигура,
поэтому  в твои  обязанности  входит отправлять  мне  еженедельные отчеты по
обоим проектам, желательно подробные. Тебя это не затруднит?
     --   Наоборот.  Мне  это  поможет.  Я   человек  неорганизованный,   но
ответственный, меня это дисциплинирует.
     -- Тогда за  удачу! --  Линь  встал. Вскочил  и  Ортик.  Они  чокнулись
высокими хрустальными бокалами, издавшими высокую нефальшивую  ноту и выпили
стоя, привлекая внимание  и  не стесняясь  этого,  поскольку  каждый  честно
отыграл роль и был ею доволен.
     Линь вручил Ортику чек и протянул руку для рукопожатия. Ортик сунул чек
в  карман,  спеша потрясти протянутую руку. Он  только сейчас  осознал,  что
свершилось. Прислушался к своим ощущениям  и понял, что больше терпеть он не
сможет -- надо в туалет.
     Закрыв за собой  тяжелую  цветную  дверь  с изображением усача в феске,
Ортик  оказался  внутри  расписной  восточной  шкатулки.  По  мере  убывания
физиологического  давления,  Ортик  все  более изумлялся  убранству клозета.
Горела в  полутьме огромная  ароматическая  свеча. Загадочным медным блеском
мерцали сосуды для омовения  рук, раковина, ваза с  вычурным букетом. Стены,
испещренные мелким цветным орнаментом, блестели  позолотой, даже уходящий  в
темноту потолок был того же стиля. Ощущение сказки усилилось и довело Ортика
до состояния,  что, казалось, крикни ему:  "Подъем!", он  бы только тоскливо
простонал: "Гады, такой сон досмотреть не дали!".
     Ортик резко сунул руку в карман. Чек. Чек! На месте! Или что-то похожее
на него, какой-то листок. Вытащил, поднес ближе к свече. Чек, точно.  Только
вот количество ноликов он все  не мог сосчитать. Они двоились. А ведь не так
много и выпили. Или это  свеча мерцала. Ортик закрыл один глаз,  но половина
нолей не исчезла.


Белла -- Гриша

     --  Гриша?  Привет.  Ты  дома?  То  есть,  конечно  ты  дома,  я же  по
домашнему...
     -- Привет, Белка, привет. Да работаю  вот,  с  утра уже  нащелкал  кучу
теток, чуть по морде не схлопотал от мужа. Еще одну уговорил позировать. Что
вообще нового? Линь еще здесь?
     -- Да вот  как раз я  по этой  теме и  звоню... Нет,  Линь  уже  уехал,
сегодня утром, обещал скоро наведаться. А на когда ты пригласил натурщицу?
     -- Не попрощался?
     -- Просил передать привет.
     -- Угу. И ему тоже. На завтра, на одиннадцать пригласил. А что?
     -- Тогда  знаешь что... Я перед этим,  скажем в десять, приду  к тебе с
редактором проекта.
     -- С кем?
     -- Ну... надо  же вам познакомиться. С редактором этого нашего проекта.
А ты приготовь фотографии, ладно? Чтобы  можно было портретный кастинг,  что
ли,  провести. Его  Миша зовут,  он отличный парень,  тебе  будет интересно.
Может, ты его даже и видел. Или я тебе, конечно, рассказывала...
     -- Миша? Нет, не знаю.
     -- Да  конечно рассказывала. Миша,  да. Ортик. И точно  ты его видел! Я
даже скажу где. На Юлиной выставке. Вспомнил? Я вас, кажется, знакомила.
     -- Стоп... стоп... это такой... такой... Пингвин???
     -- Да. Пингвин. Но это наш пингвин. В смысле --  наш человек, разумный.
Свой, короче.
     -- Ага.
     -- Гриша. Ну, в чем дело?
     --  Просто  хотелось  бы  знать.  Какова  роль  этого пингвина в  нашем
проекте?  Он что, искусствовед?  Имеет какое-то отношение к живописи? Откуда
он взялся? И какое он имеет отношение к моему проекту?
     -- Имеет. Смотри, Линь, как я поняла, о Мише очень высокого мнения.
     -- Очччень интересно. И какие это высокое мнение предполагает
     -- У Линя свои планы на этот проект
     -- полномочия? Планы?
     -- который он финансирует. Гриша, перестань. Линь просто хочет, чтобы в
проекте была  не только история  и эротика, но и  религия, и духовность.  Он
тебя Ортиком хочет дополнить.
     -- Блин, Белка,  я понял! Он  нарочно подсовывает  мне этого  пингвина!
Какой это, нафиг, редактор? Это инспектор по кашруту!
     -- Гриша...
     -- Будет мне заглядывать в палитру, а не в тарелку.
     -- Слушай...
     -- Или в тарелку тоже?!
     -- Да не будет он никуда заглядывать.
     -- А что тогда  он будет делать? Что именно он будет мешать мне делать?
Комиссар пейсатый.
     --  Слушай,  ну  ты  уже вообще... Ортик  не такой  уж  пейсатый. А  по
ментальности  вообще  не  пейсатый.  Он хаббадник.  Давай  ты с  ним сначала
познакомишься, а потом уже будешь...
     -- Какие у него полномочия. Конкретно. Какие?
     -- Честно? Большие. Почему даже не спрашивай, я не знаю.
     -- Я так и знал! Знал, что Линь  завернет какую-нибудь подляну. Чисто в
его стиле -- завернул  и сбежал. Но я  думал,  подляна  будет мелкая.  А она
оказалась крупная. Оно и понятно, у него теперь другие масштабы...


Давид

     Надо  было  отдавать котенка сразу,  как и  собирался, на  следующий же
день.  Поленился.  А потом стало жалко,  привязался. Да  и  котенок оказался
интересный. Взгляд у него... Продвинутый кот получится. Но  отдавать надо. И
поэтому я взял рыжую бестию, посадил в сумку и повез к ©.
     © жили в Бейт а-Кереме,  районе, который мне  нравился тем, что  в  нем
обнаруживались странные потоки ветра. Я попадал  в Бейт а-Керем только когда
специально  ехал  к  ©,  поскольку  "русские"  там   почти  не  селились,  а
общественные  события  не  происходили.   Зеленый  район,   тихая  заводь  с
водоворотами ветра. Подходящее место для эмигрантских писателей.
     Две створки раковины, мужчина и женщина и генерируемая меж ними энергия
совместного  созидания, становящаяся пока только  текстом.  Пусть две ладони
сомкнутся над заброшенной в них песчинкой.  Да, я заброшу эту рыжую песчинку
в надежде... На  что? На жемчужину, в  том или  ином  смысле. Но сколько раз
надо забросить песчинку в раковину, чтобы получить уникальную жемчужину,  об
этом  даже не знают, но могут лишь догадываться ловцы жемчуга, братья мои по
надежде на чудо, по поиску его. И если этой песчинке суждено превратиться  в
жемчужину, то в этом будет и моя заслуга.
     Я понимал, что © не будут счастливы получить котенка. И даже попытаются
сохранить свое  бинарное  состояние, потому  что  инстинктивно,  конечно же,
понимают -- любое изменение в их взаимодействии может привести к необратимым
изменениям. Но я чувствую, что их равновесие устойчивое и выдержит не одного
такого кота,  а  все, что угодно.  Я  верю  в это  и  буду  очень  удивлен и
разочарован, если ошибусь.
     Мне оставалось  придумать причину визита, чтобы  отвлечь  внимание  © и
дать проскочить  котенку в  образовавшуюся брешь. Очень просто -- рассказать
про женщин царя  Соломона,  наш  с Гришей  проект.  Вот  именно, причем Анат
должна  в нем  участвовать -- пусть  Гриша ее рисует.  Фотографироваться она
точно любит, значит любит и позировать. Можно еще рассказать как мы покоряли
иевусейский Иерусалим.
     А пока они будут вытягивать из меня  интересные  лишь писателям детали,
котенок приживется сам собой, он такой.
     Анат  к нему  сразу  привяжется. Сложнее  с Максом.  Впрочем,  он ведет
странный  образ жизни, зарабатывает на жизнь городской  охотой, как  кот. Не
бегает  регулярно  на  службу, а  выпрыгивает за  добычей,  подстерегая  ее.
Значит, даже не  любя кошек, все  равно согласится поселить  котенка в доме,
просто из-за соответствия.
     Дверь открыла Анат, и это уже было хорошо:
     -- Вот это цвет! Откуда он у тебя? Краси-и-ивый. Породистый?
     Я сразу попросил дать котенку молока.  Потому что если кот начал есть в
доме, он  тут же считает дом своим и поведение его меняется на расслабленное
и  дружественное,  что  отражается  на  восприятии.  А  у  женщины  инстинкт
кормления  молоком расширенно  распространяется  и  на кормление  молоком из
пакета.
     Мы пошли  на  кухню. Забавное место.  Всюду  знакомые по  прошлой жизни
предметы  --  хохломские  деревянные доски,  жостовские подносы, на железной
этажерке пылился самовар, с потолка свешивалась бронзовая лампа и корзинка с
пасхальными  деревянными яйцами и  глиняными свистульками.  На  стене висела
гроздь рогов, оправленных в металл -- для кавказских застолий. Над балконной
дверью притаился инкрустированный топор со сценой  зимней охоты на зайцев, а
рядом стояли  большие деревянные счеты и пионерский горн  с надписью "Всегда
готов!" на красном вымпеле. Еще  на шкафчиках, почти под потолком выстроился
целый ряд керамических сосудов -- грузинских ваз, украинских макитр, русских
горшков.  И весь  этот  бывший  советский антураж  создавал почему-то уютное
несоветское пространство.
     Действительно, уже через несколько минут и Анат, и котенок считали друг
друга  своими. И только  тогда  я сообщил,  что вообще-то  принес котенка  в
подарок. И сделал безмятежное лицо человека, не ведающего последствий.
     Анат погрустнела и вздохнула,  что  некому, совершенно некому, особенно
когда уезжают, и вообще -- ответственность и прочее, поэтому наверное ничего
не получится, хотя кот, конечно, непростой, именно такой, как хотелось бы...
Короче, дожать было делом техники.
     А  Макс все не появлялся, он не выходил  из кабинета. Оттуда  доносился
его голос, какой-то напряженный, но слов  было не  разобрать. А в паузах ему
никто не отвечал, значит, говорил по телефону.
     Я  ждал, а  сам  рассказывал про  наш с Гришей  проект, про женщин царя
Соломона,   про  картины,   которые   организуют  и  зациклят   историческое
пространство, и объедут весь мир. Анат поглядывала на котенка, поворачиваясь
ко мне  то греческим профилем, то скуластым  славянским фасом. Хотелось даже
как-нибудь  остановить ее  движение, сделать раскадровку, чтобы  понять этот
почти компьютерный переход лиц, проследить  как превращается античный резной
профиль в широко, по степному расставленные холмы скул.
     Котенок  вылакал  все молоко и сытой  походкой  отправился  обследовать
квартиру, скрылся с глаз. И тогда появился Макс. Явно чем-то раздраженный.
     --   Слушай,--   Анат    даже   не   дождалась   стандартных    обменов
приветствиями,--  тут   Давид  такого  котенка  нам  принес  хорошего,  даже
классного. Рыжего, но такого, не банально-рыжего, а черепичного. Пушистого.
     -- Нет, нам скоро уезжать. Да и вообще... Запах.
     -- Ты просто его не видел!  Очень достойный  котенок. А где он, кстати?
Давид, он вообще откликается?
     -- Нет,-- сказал я терпеливо.-- Он ждет, чтобы его назвали.
     -- Просто не кот,  а  свеженький текст,-- усмехнулся Макс.-- Кис,  кис,
кис...
     Зов не подействовал. Я пошел как бы на поиски.  Я почему-то был уверен,
что котенок сидит  под дверью,  словно подслушивая, и ждет момента. Он там и
сидел. Тогда я взял  его  за  шкирку -- мне показалось,  что так он выглядит
наиболее трогательно и беззащитно. Даже  активно-беззащитно,  то есть как бы
требуя всем своим видом защиты. Так и принес его в холл, на вытянутой  руке,
обвисшего, нескоординированно  машущего  лапами и по-китайски косящего из-за
натянутой шкуры.
     -- Ну ты какой...-- сказал Макс,-- Действительно...
     Теперь  надо было только  выиграть  время, потому  что оно работало  на
меня, то есть на нас с котенком. Оставалось только отвести внимание, не дать
Максу произнести решительное "нет" сразу,  а  потом он  свыкнется с мыслью о
появлении кота в доме. И я сказал первое, что пришло в голову:
     --  У тебя такой вид, будто ты  говорил с кем-то, но был  не уверен что
именно с ним.
     Макс уставился  на меня, задумчиво  поболтал  мое отражение  в  стеклах
своих очков, наконец, улыбнулся:
     -- В смысле?
     Мне стало неуютно.  В  этой  уютной  непричесанной  квартирке  это было
особенное ощущение. Как  я мог  объяснить смысл  того,  что  сам не знал? То
есть,  был  умысел отвлечь внимание,  но об  этом говорить не  следовало.  И
появилась   фраза,    которая   оказалась    не   абсолютно   бессмысленной.
Действительно, дает ли  телефон  уверенность, что на  другом  конце  провода
именно  тот,  кого  ты  себе  там  представляешь?  Стоит  только   над  этим
задуматься,  и  сразу же уверенность плывет, как зыбучий песок. Вспоминается
куча историй про телефонные розыгрыши, ошибки и путаницы.
     -- Просто  я  подумал...  скорее  даже  обратил  внимание,  что повесив
трубку,  часто  словно  бы  сопоставляешь   разговор  с  человеком.  Как  бы
проверяешь еще раз нет ли несоответствий, действительно ли говорил  с тем, с
кем говорил... И часто уверенности нет.
     © переглянулись, словно бы  проверяя мое соответствие  их представлению
обо мне.  И я почему-то приобиделся. Действительно, в последних моих  словах
был явный  логический  изъян, но из контекста  ясно же,  что я имел  в виду.
Зачем же издевательски переглядываться?
     Вообще-то обычно мне не особенно важно кто как  меня воспринимает и кем
считает. Но сейчас мне  захотелось, чтобы не произошло  ошибки в восприятии,
чтобы меня не считали глупее, чем на самом деле. Если я буду казаться глупым
или  неинтересным, они не захотят со мной общаться, начнут избегать. Этого я
не  хотел. Не хотелось  мне терять возможность наблюдать за ними вблизи. И я
решил придумать что-нибудь такое, что им самим не приходило в голову.
     --  Да,--  зло  сказал  Макс.--  Это  точно.   Особенно  если  накануне
договариваешься об одном,  а  сегодня  тебя  пытаются  убедить, что с  тобой
договорились о чем-то другом.
     Анат уже взяла котенка на руки, Макс  на это молча поглядывал. Все  шло
как надо, и я спросил:
     -- А вчера ты с ними говорил тоже по телефону, да?  Наверняка еще и  по
мобильному.
     -- Да.  Вообще  я  тебя понимаю,  у  меня  тоже какое-то  инстинктивное
недоверие к этим мыльницам.
     --  Нет, у  меня не инстинктивное,-- возразил я.--  У меня  оно  вполне
осмысленное.  Просто  я как-то  представил  -- от всех  мобильников  тянутся
ниточки куда-то вверх, к какому-то, скажем, центру. Как  это все действует я
знаю лишь в  самых общих чертах: радиоволны, "тарелка",  спутник, процессор.
Поэтому для меня, как и  для  большинства, это... ну, что  ли, чистая магия.
Вместо заклинания: "О, Дух Связи! Вели Ирке из Гило завтра в восемь прийти к
Машбиру",  я совершаю  ритуальные движения пальцами, шлю наверх свои слова и
фанатично верую, что их передадут кому надо,  не редактируя. А потом получаю
ответ и уповаю, что  это именно  Ирка  из  Гило  и  именно  то, что она сама
сказала.  То  есть,  мы все на невидимых  ниточках,  и наше  поведение легко
корректируется  незначительным редактированием наших разговоров.  Простое  и
эффективное решение вопроса об управлении поведением.
     Анат смотрела увлеченно, явно сопереживая:
     -- Точно. И  у  меня  такое бывает.  Я вот sms-ки не  люблю за  этот же
эффект.
     Макс же поглядывал  насмешливо, как физик -- на лирика.  Потом все-таки
прокомментировал, не удержался:
     -- Тогда жрецы  должны знать номер мобилы  Всевышнего. Или хотя  бы его
секретарши.
     --  Они и  знают,--  сказал я  как  мог серьезно, чтобы  было неясно --
прикалываюсь или нет.
     И  им не  было  ясно, они  вообще забыли о  коте и  переглянулись,  как
санитары перед квартирой пациента. Тогда я специально рассмеялся,  обозначая
норму.   Этот   было   как   ставить  в   интернетовском   чате  специальные
смайлики-рожицы, обозначающие смех, печаль, гнев и прочие основные эмоции. И
© тоже поставили два смайлика.
     -- Порядка десяти миллионов  вариантов номеров перебрать, и дозвонишься
до Бога,-- сказал Макс.
     --  Тебе есть что  ему  сказать? -- спросила Анат  без смайлика.-- Я бы
предпочла подождать, пока он сам позвонит.
     И  тут  зазвонил телефон. И те  секунды, которые мы переглядывались,  у
меня было ощущение, что кто-то обвел нас троих красным карандашом.
     --  Нельзя  просто  так  жить  в  этом  Городе,--  сказал  вдруг  Макс,
потянувшись за телефонной трубкой.


Белла

     По тому, как я вошла в такую знакомую мастерскую, по тому, как оглядела
стены с картинами, я поняла, что меняюсь. А ведь прошло всего несколько дней
как мы с Линем здесь были.  Скажи кто-нибудь,  что несколько лет -- поверила
бы. Я вспомнила, как навещала  оставленную приятелям родительскую  квартиру.
Два года назад, когда тут стало уже совсем невмоготу, и я судорожно оформила
визу  в  Россию  --  просто вернуться  к  себе  прежней и  сравнить с  собой
нынешней. Зашла в свою, то есть уже чужую  квартиру и поскребла  взглядом по
сусекам. Тогда это слегка помогло.
     И сейчас  мне  не  то, чтобы нравилась моя  новая роль,  мне  мои  роли
никогда  не  нравятся,  но  насколько  теперь  все проще,  чем  в  последнее
посещение  с Линем. Теперь понятно как  и кого надо из себя изображать, хотя
ситуация с Ортиком не слишком приятная. Не  слишком приятная для всех, кроме
самого  Ортика. А,  может, и к лучшему, что этих нюансов он  не ловит. Или к
худшему, сейчас посмотрим. Черт меня дернул их тогда с Линем познакомить.
     -- Вот, господа, знакомьтесь, вас  ждут великие дела,--  начала было я,
но Ортик меня перебил:
     -- Здорово пахнет! Как в химической лаборатории! Это красками,  да? Или
скипидаром? Меня зовут Миша. Для друзей -- Ортик.
     -- Очень приятно, Миша,-- процедил Гриша.-- Какой это, нафиг, скипидар?
Я кофе варю. Григорий,-- он протянул руку.
     Я  оценила  страдальческое  смирение  Гриши,  но  до  конца в  него  не
поверила.
     --  Кофе -- это замечательно!  -- обрадовался Ортик.-- Мне без  молока.
Давай теперь я буду кофе варить?
     -- Где? -- ошарашено спросил Гриша.
     Я тихонько села  в углу, в  продавленное кресло, и решила не  мешать --
если уж им  суждено  сцепиться,  то  пусть сразу и  при мне  --  легче будет
мирить.
     -- Как где? Ну, тут. У нас. Должен же я что-то делать.
     -- У нас? Вообще-то это моя мастерская. Я тут живу. Сплю. Ем.
     -- Да при чем тут это? -- искренне, как всегда,  сказал Ортик.-- Просто
я почему хочу кофе варить? Потому что, во-первых, чтобы не напрягать тебя  с
кашрутом.
     Гриша осклабился и посмотрел на меня.
     -- А  во-вторых,-- продолжал  Ортик, умудряясь одновременно  восхищенно
разглядывать картины,-- я  все равно  рисовать не  умею. Должен же  я что-то
делать, кроме как указывать,  кого тебе  рисовать.  Как  это у вас,  кстати,
называется?
     --  Ага,-- взвыл Гриша,--  вот и  я  хочу  спросить -- Белка,  как  это
называется?
     -- Это  называется Ортик,-- ласково, но  твердо сказала я.-- У тебя там
кофе не сбежит?
     -- Я раньше сбегу,-- пообещал Гриша.
     --  Натура  это  называется,  правда  же?  --  в голосе Ортика  звучало
торжество  человека,  отыскав