меялся,  потом  схватил со  стойки ручку и что-то
зачеркнул в блокноте,  Анат  зажмурилась,  захохотала, сказала, взяла чашку,
отставила, снова что-то сказала, оба смеялись,  говорили, и лица их казались
мне совсем незнакомыми, не  видел я их такими раньше, хотя и наблюдал немало
и  внимательно. И я  замер в тени,  в покое наблюдателя,  утешаясь разве что
тем, что все-таки вовремя  сдержался и не заставил нас  всех в очередной раз
репетировать   наши  убогие  правильные  диалоги,  похожие   на   упражнения
студентов, изучающих русский язык.
     Хорошие  манеры, ужимки  поведенческих  норм,  какая  же  это  все-таки
этическая  попса. Для людей, которые несут в себе то, что можно расплескать,
должны быть иные  правила  приличия,  а вернее им необходима свобода от этих
этикетных схем. И  если ты встретишь знакомого,  и  не  можешь в этот момент
сообщить ему  ничего  нетривиального,  не  оскорбляй  его примитивной  ложью
примитивных фраз, а просто  кивни, но не подходи и тем более не заговаривай.
Потому что  заговор в мистическом смысле, или заговор  в социальном, неважно
даже против кого-то или как контакт -- хоть  и хранятся  в этом слове, но не
действуют, а  действует  упрощенная схема для  театра слабых умом.  Кивни  и
молчи. Или отвернись и спустись в Грот.


©

     Мысли   рассыпались,  как   четки,   дробно   застучали   по  каменному
выщербленному полу. Кофейня  "Модус",  напротив  министерства туризма,  была
старая, с традициями,  толстыми стенами, завсегдатаями  и прочими атрибутами
удавшейся жизни.
     По  парижской привычке,  ©  сели лицом  к улице,  хотя  откуда  взяться
привычке за  два  коротких наскока  -- так, одни понты. Стойка у окна  была,
скорее,  широким подоконником. Они  забрались на  высокие  тяжелые табуреты.
Через пару минут Анат спохватилась, что ее мини может вести себя непристойно
и  суетливо  заглянула  под  подоконник -- убедиться, что  окно не до  пола.
Ожидания не оправдались, ноги  были неприкрыты и оставалось надеяться только
на "эффект витрины" -- все-таки заоконный зритель и  случайный ближний -- не
одно и то же.
     Стойку   облагораживала  пирамидка  из  трех  шахматных  досок  разного
размера.
     -- Для папы-медведя, мамы-медведицы  и  маленького медвежонка,-- решила
Анат.
     -- В общем, для русского медведя любого калибра.
     -- Надо сделать писательское кафе. С набором блокнотов разных размеров.
И наблюдать кто какой блокнот тяпнет...
     Макс хмыкнул:
     --  С  блокнотами не интересно. Будет корреляция по жанрам. Ручки надо.
Шариковые, перьевые, разных  размеров, толщины...  огрызки карандашей... Вот
что писателя выдает. Не где, а чем.
     -- Да, вот чем? Кровью, желчью, спермой... Это очень важно, ага.
     -- А для бывших медичек...
     -- Да-а?
     -- Специальные блокноты  из медицинских бланков. Анализы там,  рецепты,
свидетельства о смерти...
     -- Тогда ручку в виде косточки.
     -- Обглоданной. Ее будут сбрасывать со стола. Специально для нас.
     -- Мы ведь на праздник пришли? Или на похороны? Или какая разница?
     --  Каждый праздник это  похороны.  Отмечаешь, что произошло и хоронишь
свои мечты о том, как это должно было быть.
     --  Браво! -- Анат вытащила глянцевый кирпич, выложила  перед  собой на
стойку, погладила, как больное животное и кивнула:
     -- Помер. Обмывать будем?
     -- Вот, всего час прошел. И уже не жалко задохлика.
     -- Откуда это -- задохлик?
     -- У меня  сосед по  общаге был. Ему мама тырила для конспектов учетные
книги с птицефабрики. Там была графа "количество задохликов". Я  думаю,  что
задохлик -- это птенец, который вышел в свет, увидел, что никому и на фиг не
нужен и задохнулся.
     -- От жалости к самому себе.
     -- Да. Пора кафе сменить, ты как?
     -- А тему -- сморгнуть.
     В  кафе по-соседству  все было грязнее, веселее, на  восемь столиков --
восемь посетителей, двое оказались знакомыми, один из тех, с кем при редких,
но  регулярных  встречах  в  людных   местах  перебрасываешься  фразой  "Все
собирался тебе позвонить", но никогда не звонишь и не  будешь. Второй же был
из  породы  пробуждающих  мучительные раздумья  "откуда я его  знаю".  В тех
редких   случаях,  когда  удается  вспомнить,  испытываешь   от  этого  укол
неподдельного восторга.
     Русская барменша налила русскую порцию. Крашеная рыжая  тяжелая баба, с
тяжелыми  серьгами,  на  которых  был  изображен  Маленький  принц. Лед  она
принесла после повторной просьбы, в грязноватой ладони, нетерпеливо швырнула
его в виски, улыбнулась располагающе и по-матерински предложила:
     -- Давайте я вам салатик настрогаю?
     К салатику выдали еще и бонус -- кусочек домашнего торта. Вероятно,  до
утра он не доживал по-любому.
     На стенах  теснились  какие-то сомнительные  картины,  из тех,  которые
вывешивают в знак взаимной приязни с рисовавшим. Прямо над головами © висели
прозрачные  часы,  не скрывающие тайн своего  механизма. Они  так громко,  с
пристукиванием тикали, словно шинковали время.
     --  И все равно -- хорошо,-- сказала  Анат, спрятав ноги  под столик,--
зря мы так время чаще не проводим.
     -- Поэтому и  хорошо. Только поэтому. Недавно, знаешь, поймал себя, что
трачу время и на дела, и на  общение, как деньги в  кафе. Возникло  какое-то
"слишком дорого, не стоит".
     -- А  если кто-то  или что-то хорошо себя ведет,  то  получает  чаевые.
Процентов десять-двадцать дополнительного времени. Так?
     --  А что делать?  Оно  же с  возрастом начинает бежать не по-детски. И
плющить.
     -- Вот кстати, почему у кошек в Яффо такие сплющенные головы? И в Акко.
В Бат-Яме тоже. Значит, на побережье.
     -- Не знаю. Я не котовед.
     -- Зато  ты теперь котовод. Значит, должен  вникать. Аллерген,  кстати,
совсем охамел,  надо  с этим что-то  делать...  Давай не будем  его растить.
Давай его утопим?
     -- Его утопишь. Это уже не кот, а котилозавр. Разве что в виски.
     -- Точно! Он должен покончить жизнь самоубийством. В тазике с виски.
     Макс назидательно поднял палец:
     -- С дорогим виски.
     -- Да! -- захихикала Анат.-- Он залезет в этот таз, чтобы пить, пока не
захлебнется.  И так погибнет, как невольник чести.  Это истинная поэтическая
смерть. Знаковая!
     Макс хмыкнул и покачал головой:
     -- Эта рыжая тварь выжрет весь виски и отправится буянить по сайтам. Он
гораздо жизнеспособнее, чем ты думаешь.
     -- Это меня и пугает.
     --  Меня, знаешь, тоже,-- неохотно признался Макс.-- Ну давай, раз так.
За Аллергена, как веселый энергетический сгусток. Ох, хлебнем мы еще с ним.
     И они чокнулись оставшимся виски,  а потом  вытащили  блокнотик и стали
писать  стихотворение про  кота... вернее,  от лица  кота... а точнее  -- от
кошачьей  морды, причем совершенно бесспорным было  то, что строчки эти были
им абсолютно несвойственны и чужды.

     Я пью не только молоко,
     я кот, а не монах.
     Когда подружка далеко,
     и в четырех стенах,
     со шкафа уроню бутыль,
     меж острого стекла
     я буду пить вино и пыль,
     чтоб грусть была светла.

     Курю я не один табак,
     а раз, и два, и три.
     Хозяин мой, такой чудак,
     не держит взаперти
     ни сигареты, ни гашиш,
     ни прочие дела...
     А после я поймаю мышь --
     чтоб грусть была светла.

     Я нюхаю не только след
     подружки на песке,
     а то, что нюхать вам не след,
     что так стучит в виске,
     что превращает кошку в льва,
     но дух сожжет дотла...
     Я в рифму выстрою слова,
     чтоб грусть была светла.

     Колюсь не только о репьи,
     колюсь шипами роз,
     тех, что хозяева мои
     припрятали всерьез.
     И звезд бездарный хоровод
     рассеялся, погас.
     И Млечный путь лакает кот,
     открыв на кухне газ.

     © не сразу узнали  Гришу. То  ли из-за того, что впервые  увидели его в
нормальной  одежде --  джинсы, майка, а вернее  впервые  не  увидели на  нем
ничего из костюмерной прошлого. То ли в лице его что-то сместилось, возможно
даже заняло более правильное  место.  То ли подстригся иначе.  Кроме того, с
ним  была незнакомая дама, не из той колоды, которая  тасовалась вокруг него
летом.
     © уже  смазали  свои коммуникационные механизмы  требуемым  количеством
спиртного,  поэтому   так  искренне   разулыбались  навстречу,   что  Гриша,
направлявшийся  к  свободному столику,  изменил  маршрут,  подсел  к  ним  и
познакомил со спутницей.
     Спутницу звали Алина.  Она  была  не своя. Это  отметили про себя ©, не
сговариваясь,  но  синхронно. Обменялись  подтверждающими взглядами. У Алины
была  не  такая  мимика. Нет,  не  американская,  примитивно-сериальная,  по
которой израильские дети  изучают, как надо  правильно морщить лицо. Но и не
восточная,  стыдливо-интимная, словно бы предназначенная только  для себя  и
того,  кто напротив. Какая-то непроявленная. Смеяться Алина начинала на долю
секунды позже,  но не от  тупости или отсутствия чувства юмора,  хотя и  это
может  быть тоже, но она как  бы сначала хотела точно удостовериться, что не
будет смеяться одна.
     Анат тут же придумала, что  Алину привезли  в подростковом  возрасте, и
она взрослела в каком-то городке развития, всю  силу своих девичьих мечтаний
направляя на желание мимикрировать, что, наверное,  не слишком получалось. А
Макс  подумал,  что вот  -- выросло  новое поколение  девиц,  которых он  не
воспринимает  гормонально,  потому  что ужимки  и кокетство у них уже совсем
другие,  рассчитанные на других. То есть, хорошо говоря по-русски, Алина все
равно говорила на другом русском языке.
     -- Ты так изменился! -- сообщила  Анат  Грише.-- Давно тебя не видели и
помнили другим.
     --  Были  причины,--  улыбнулся  Гриша,  скорее  довольно.--  Вы  же  в
курсе...-- он посмотрел на свою правую ладонь,-- если вы в курсе...
     -- Да, слышали,-- кивнул Макс. Он как раз пытался вспомнить всегда ли у
Гриши были такие хорошие манеры, или вилка в левой руке -- признак того, что
правая не функционирует.
     -- Художник должен или рисовать, или не выпендриваться.
     -- В смысле? Чем ты занимаешься?
     --  Чем  только  не. Когда  у  тебя  появляется  время,  то  появляются
интересные знакомые,-- Гриша полукивнул на  Алину,  скорее даже для нее, чем
для ©.
     © тут же обменялись любопытствующими взглядами.  Макс решил, что  Алина
практикующий   искусствовед,  потому   что  ни   на  физиотерапевта,  ни  на
галерейщицу она не тянула, а Анат вообще ничего не подумала, а лишь отметила
явное  наличие у  Гриши  шкурного интереса. И то,  что  дама  отказалась  от
спиртного, свидетельствовало, скорее, о деловых, а не интимных отношениях.
     У  Гриши  появилась привычка поглядывать на часы. А может, и сами  часы
появились  -- трудно  вспомнить  были ли  у человека  часы,  если сам  он не
обращал  на них никакого внимания. Кажется, прежде он  вообще ориентировался
по солнцу, или делал вид.
     -- А как  ваш лондонский  приятель? --  спросил Гриша,  словно внезапно
вспомнив   о   чем-то.--   Все  еще   увлекается   археологией   или  теперь
коллекционирует матрешек?
     -- Да,-- оживился Макс,-- у него как раз и жена, и дочка беременные.
     -- У Криса? -- восхитилась Анат.-- А я не знала... Ты мне не говорил.
     -- Было бы о чем.
     Но  вся  компания  смотрела  на  Макса  довольно  заинтересованно.  Что
показалось ему даже странным. Но заставило продолжить:
     -- А о чем тут говорить? Это даже не беременная горничная.
     -- А что,-- спросил Гриша,-- у него и горничная есть?
     Тут Макс замолчал. Из какого-то странного неосознанного противоречия.
     -- У него даже дворецкий есть,-- сообщила Анат.--  Это единственный наш
знакомый, у которого есть дворецкий. Чистопородный потомственный дворецкий с
родословной. Да, пожалуй, это вообще лучшее в Крисе.
     Гриша переглянулся с Алиной. Анат с Максом.
     --  А мне  помнится,  что он  больше своей коллекцией  гордился. На той
выставке он все мне про археологию, про  коллекцию... просил кинжал продать,
турецкий, помните?
     © не помнили.  Но  на всякий случай кивнули. Макс  чуть  ухмыльнулся  и
показал Анат на лацкан  несуществующего  пиджака, там где у "гербалайфщиков"
большие значки. Анат сладко улыбнулась и сказала:
     --  Крис, он вообще гордится своей  способностью говорить людям то, что
они хотят слышать. Он  считает себя  ловким психологом.  А сам психологов не
посещает. Они с  женой все время так забавно об этом дискутируют, только  на
людях, конечно. Это типа такой тонкий английский юмор. Мы уже привыкли.
     --  А вы, значит,  часто с ним  встречаетесь?  -- Гриша  с  отвращением
рассматривал картины на стенах.-- Меняли бы они их, что ли...
     -- Нерегулярно. Когда судьба сталкивает. Мы же вообще тихушники.
     -- А чем вы занимаетесь? -- вступила Алина.
     -- А мы кота водим.
     -- У вас питомник? Как здорово! -- воскликнула Алина.-- А какой породы?
     Гриша  подозрительно всматривался  в  ©. Наконец,  решил  вывести Алину
из-под обстрела:
     --  Они  писатели,  Аля.  Причем, даже  интереснее, чем  просто  -- они
соавторы.
     Алина рассмеялась:
     -- А-а, так вы про котов пишете, да?
     © мрачно кивнули.
     -- Я про обезьяну читал,-- сказал Гриша.-- Про говорящую.
     --  Про   обезьяну  и  я  бы  хотела,--   полупопросила   Алина.--  Это
постмодернизм?
     -- Не знаю,-- вздохнул Макс,-- я не специалист.
     Гриша задумчиво посмотрел на Алину:
     -- Я тебе дам почитать. Только позже, когда мне вернут... Еще по одной?
     ©  отказались.  Они в  детстве  читали О'Генри и понимали,  что  трудно
отказаться приобрести тот или иной  гербалайф у человека, с которым пьешь. И
вообще,  разговор шел  вроде  и  в никуда, но почему-то казалось, что  Гриша
точно  знает  где  корраль.  ©  же из  соображений  здоровой противности  не
собирались послушно  туда скакать. А собирались они уворачиваться, лягаться,
косить глазом, наблюдая, как Гриша владеет искусством  загона, в общем, хотя
бы развлечься, если уж так все грустно складывается.
     -- А ты совсем не рисуешь? -- вздохнула Анат.
     Гриша  сжал обе кисти,  как будто  брал быка за рога. Правый кулак явно
недосвернулся:
     -- Вот... Как раз об этом я бы и хотел с вами поговорить. Вернее, из-за
этого. У меня... у нас с Алиной, да, Аля? Есть предложение для вашего Криса.
Он  просто не  сможет отказаться.  Во всяком  случае,  если  это предложение
поступит от вас. Он вас знает давно, так? Еще по Совку? Он вам доверяет?
     -- Не было случая проверить,-- прохладно сказал Макс.
     -- Это хорошо,-- кивнула Алина.-- Значит, вы его ни разу не подвели. За
много лет  знакомства, так? И  похоже, что  не пытались использовать. У  нас
должно получиться!
     --  Короче,-- перебил Гриша.-- Тут  ребята нарыли  такие вещи... Трудно
даже поверить.  Уникальные. В прямом смысле нарыли, в буквальном,  лопатами.
Начиная  с эпохи  Судей.  И много  нарыли. Теперь надо  это как-то  грамотно
пристроить. Чтоб не по бросовым ценам и без лишнего риска.
     -- Та-а-ак,-- сказал Макс.-- Ты как-то слишком конспективно  излагаешь.
Какие  ребята?  Где  нарыли?  Что  именно?  И  сколько  за  это  сулит  наше
прецедентное судебное право?
     -- Конкретные подробности, сам понимаешь, обсуждаются уже с партнерами,
а не  со  случайно встреченными  приятелями...--  начал  было Гриша, но  его
перебила Анат:
     -- С сообщниками. В предлагаемом тобой бизнесе это так называется.
     -- Пусть даже так! --  Гриша разозлился и, наконец-то, стал узнаваем.--
Все предельно просто. Есть два варианта. Первый -- некоторые археологические
ценности оказываются в коллекции Криса, который рано  или  поздно их  как-то
легализует и сделает доступными для  историков,  а на вашем банковском счету
появляется очень серьезная сумма. Второй -- уникальные находки попадают хрен
знает куда, скорее  всего уничтожаются, а в лучшем случае -- к  каким-нибудь
нефтяным  шейхам и  теряются  в песках.  А на  вашем счету  остается  вечный
пролетарский мозолистый минус.
     -- Не трогай романтику большого минуса,-- огрызнулся Макс,--  должна же
быть в нашей жизни хоть какая-то романтика.
     -- А почему именно Крис? -- подозрительно спросила Анат.
     --  Абсолютно  не  именно.  Просто улов  оказался  рекордный.  Если  не
расширить рынок -- цены упадут.
     --  У  копателей,  кстати,  уже  упали,-- добавила  Алина с интонациями
гурии.-- Так что надо ловить момент.
     --  "Момент" --  был такой  клей  в Совке.  Его  токсикоманы  нюхали,--
брезгливо сказала Анат.
     И  как-то  все задумались.  То ли о  прошлом, то ли о  будущем. Лица их
назвать просветленными было нельзя.


Давид

     Лея уже спала. Или делала вид, что спит.  Лежала тихо. Половина кровати
пустовала, она  придвинулась к  стенке, и свободное  место  было как  пустой
рукав у  калеки  --  чужим и жалким.  Я  разделся и осторожно,  стараясь  не
разбудить, а скорее  не  обидеть своим  бурным вторжением в  ее  подоткнутое
тепло,  втек в постель. Она,  конечно,  не спала, но  все  равно, нарушенное
спокойствие -- это как нарушенный сон. Всегда застаешь человека врасплох.
     Я замер. Через минуту она, не шевелясь, шепнула:
     -- Эй...
     Я пошуршал  пальцем под  ее подушкой, будто  мышка из детства пробежала
там. Она быстро, словно караулила, схватила мою ладонь и засмеялась:
     -- Попался?
     -- Попался.
     -- Где был?
     Где я был?  В гостях у самого  себя, но еще менее опытного, чем теперь.
Поэтому  теперь  кажусь себе необычно взрослым  и усталым, если и не знающим
ничего, то гораздо более способным к догадкам и суждениям,  чем мне казалось
раньше.
     -- В лесу. Потом в центре. Шел к ©, а очутился в лесу.
     -- Кого там встретил?
     -- Почему ты думаешь, что кого-то встретил?
     -- Ты всегда кого-то встречаешь.
     Лея чувствует меня. Она словно ребенок в чреве моей  жизни. Она ощущает
любое изменение в моей крови и беспокойно шевелится.
     --  В  центре видел ©. А в лесу встретил бомжа. Я  встретил там бомжа и
бомжиху. Женщина была почти голая.
     -- А бомж?
     -- А бомж был похож на меня.
     Лея просунула мне под  живот  прохладные  коленки --  оказывается,  она
замерзла. Я прикрыл их ладонями и погладил. На левой был шрам, еще свежий.
     -- Потому что ты тоже бомж? -- спросила она.
     Я  поцеловал  ее.  Надо  было  выключить кондиционер,  да  вставать  не
хотелось.
     -- Он говорил со мной о каких-то странных вещах,-- зачем-то сказал я.--
О  своих  ошибках.  Что  он не сумел распутать  женщину и время, хотя должен
был...
     -- Зачем тебе это было слушать?
     Зачем-то надо было. Там мне это казалось важным.
     -- Он интересно рассказывал. Как будто он -- воин царя Давида, а она --
иевусейка.
     -- Понятно, перевоплощаются, как вы с Гришей... Ну,  в этом колодце. Не
так уж вы  были оригинальны.  Этот  Город многих под  такое  затачивает... А
дальше что?
     -- Дальше -- она была его пленницей. И он ее полюбил.  У него  возникли
проблемы с религиозным законом. Тогда он его просто не нарушил.
     -- Это как?
     -- Как  не нарушил? Да он  что-то такое про законы рассказывал... Может
быть врал. Слишком у него закон  либеральный про пленных красавиц получался.
Не могло  быть либерального  еврейского закона тогда. Но его  все равно надо
было нарушить. В общем, я не очень понял.
     Лея согрелась. Ее коленки под моими  ладонями потеплели. Она обрадовано
воскликнула:
     -- А я знаю про эти законы! Спорим?
     -- Спорим. Что тебе проиграть?
     -- Ладно, я так скажу. Я точно знаю. Точно и случайно. Была на какой-то
лекции, еще в ульпане, меня тогда это удивило, и я запомнила.
     -- Расскажи, проверим бомжа.
     Лея залезла под мое одеяло, уткнулась в шею:
     -- Ты лесной  человек. Хвоей  пахнет... Так вот, природа воина  такова,
что он не в силах отказаться от прекрасной пленницы. Каким бы богоб