ут, погуляют без нас. А мы, мы останемся  с Лысым, скрашивая ему
своим  ненавязчивым присутствием пару оставшихся  до счастливого  завершения
этой главы часов.
     Итак,  покуда минутная  стрелка отмеряла длинную (вопреки преки логике)
дугу  удвоения  единиц,  Мишка  Грачик,  лежа  на  кровати,  читал  ромая  о
приключениях  храброго   и  доброго  землянина   на  одной   тоталитарной  и
радиоактивной планете. (Кстати, всего  спальных  мест, то  есть обыкновенных
железных с никелированными  дужками и скрипучими сетками кроватей, в комнате
насчитывалось четыре, но  хозяев трех нам повстречать, увы,  не удастся, ибо
это студенты второго курса, четыре  дня назад с  песней  отбывшие  в составе
стройотряда  "Интеграл"  за  Полярный круг.  Между  прочим,  конечно, именно
комиссарская должность в этой ударной дружине и лишила в прошлом году Андрея
Мирошниченко радости поддержать и приободрить земляка, избравшего физический
факультет.)
     Итак,  Грачик читал, но невнимательно,  как попало и, по правде говоря,
борясь  со  сном.  Склонить  бритую голову на  пахнущую чужим потом  подушку
Лысому  мешали:  а - нежелание  уподобляться Штучке, б  - голод. Согласимся,
разве кусок сыра с хлебом, пусть и смоченные ароматной арабикой, это еда для
героя  полночного  перехода  из  г.  Южносибирска  в  г.  Новосибирск?  Нет.
Определенно и безусловно.
     А  посему,  желая поднять тонус  (в  студенческой  столовой)  и  слегка
проветриться (прогулявшись окрест), наш герой закрывает книгу, и вот  мы уже
видим его  (позаимствовавшего в чужом шкафу пляжное безобразие с козырьком и
надписью  Tallinn)  покидающим  по-прежнему  гостеприимно  незапертую  дверь
холла-фойе солнцу и весне навстречу.
     Ах, весна, чудесное время,  когда, дав  слово, можно тут же (не стыдясь
общественного  порицания) его  не сдержать. Да,  из конца в конец  мая держа
путь.   автор   совсем  не   прочь   воспользоваться   природой   освященной
вседозволенностью,  забыть  недавнюю  клятву  не  спускать  с  Лысого  глаз,
отступить на шаг, впрочем, исключительно в интересах нашего  повествования и
безусловно   стремясь   к   разнообразию   (большей   социальной   гамме   и
географической широте охвата). Горя желанием снять пласт жизни потолще, хочу
вас, милейший  читатель, немедленно,  сию же  минуту  познакомить  с Инессой
Викентьевной  Дударь,  сухонькой,  очень  живучей  и  зловредной  старушкой,
переводчицей с  четырех европейских  языков и  бабушкой восьмилетнего Антона
Дударя, младшего  внука  директора  Института физической  химии СО  АН СССР.
Прошу  вас,  не стесняйтесьсь, гляньте,  протягивая бабуле ладошку,  ей  под
ноги, то, что  вы  видите  там (черно-рыжей  австрийской  сторожевой  масти,
размером с крупную крысу и с  характером уличной девки),  всего  лишь песик,
кобелек с неожиданной дамской кличкой Бекки. Впрочем,  псина эта не простая,
именно  ее,  потерявшую  от   диетического   питания  и   неумеренной  ласки
(склонность  природную  к  тому  несомненно  имея) все мужские  добродетели,
включая  благородство,  хладнокровие, способность  к логическому  мышлению и
стремление  к  героическим деяниям, Создатель  и выбрал  на  роль  двигателя
нашего приключения. Arf he said. (Кстати, пока  тепло  рукопожатия, ощущение
прикосновения свежо, позвольте еще два слова  о  бабушке. Родилась она 26.10
по  старому, вообразите, стилю, ровно за пять лет до роковой осени, лишившей
семью  дома,  а  благородную девичью фамилию Растовцева  светлейшего титула.
Замуж же была  взята  некогда  писаная красавица уже  в пору коллективизации
талантливым сыночком  видного красного кавалериста, между  прочим, самолично
приказавшего  вздернуть  на  окраине  Феодосии  в  далеком двадцать  первом,
впрочем, фамилией не интересуясь, пылкого юного корнета Растовцева, старшего
брата  Инессы Викентьевны, заодно  с  пятью  такими же  молодыми, да ранними
дураками.)
     Итак, с  половины одиннадцатого бабушка  Нина (представьте, так в семье
Дударей  выглядел домашний ласковый вариант имени Инесса),  внук ее  Антон и
гнусная  тварь  Бекки  гуляли  по   лесу.  Впрочем,  милое,   предполагающее
рассеянность и праздность слово "прогулка" уместно лишь в отношении  бабушки
и собаки. Внучек  же (сантиметра на  три-четыре отставший в  росте  от своих
ровесников,   отчего   его,  совсем  маленького  мальчика,   особенно  жаль)
прекрасные предполуденные часы воскресного  утра безвозвратно растрачивал на
постановку артикуляции, выработку дикции и отработку дыхания.
     - Apprendre, - требовала старая иезуитка.
     - J'apprends,  tu  apprends, il apprend, nous  apprenons... - обреченно
бормотал несчастный ребенок в то время,  когда тонконогая псина (Трясогузка,
как,  случалось.  звал  гадину  в минуты веселья академик  Федор  Николаевич
Дударь, к великому  неудовольствию жены) под  умиротворенным взором старушки
резвилась  себе на воле, шныряла по  кустикам, то замирала  на тропинке,  то
вскидывала ушастую  морду,  в  общем, делала все, к чему только побуждали ее
скромные  собачьи  мозги. А бедный  Антоша шаг  за шагом прибавлял к  своему
английскому еще и французский: - Je vais, tu va, il va, nous allons...
     А впрочем,  вот  мы поносим  собачку, явно  исходя  из  каких-то сугубо
абстрактных нигилистических воззрений,  совершенно  как  бы забыв о всеобщем
единстве  добра и  зла, и  в самом  деле,  если бы не это нервное существо с
обрубком хвоста, не его трусость  и глупость, то так бы и промучился ребенок
положенные два часа, с  ненавистью пиная в краткие неподнадзорные  мгновения
нежные, для солнца и кислорода  раскрывшиеся сибирские первоцветы. С  Божьей
же  помощью  не  успело  солнышко,  переместившись  градусов  на  пятнадцать
западнее, отмерить таким образом каких-нибудь три  четверти часа, как справа
из чащи. нарушая пасторальный покой утра, донесся  истерический, срывающийся
на визг лай Бекки, явно там, в сосняке, за зарослями боярышника, залетевшего
если не в крупный,  на медведя, капкан, то, по крайней мере, в опустевшую по
весне берлогу кровожадного зверя.
     - Бекки! - вскричала Инесса Викентьевна на чистом русском языке, отчего
сообразительный внук закрыл рот  и не раздумывая кинулся вправо  к источнику
звука.-  Бекки,  малыш,  что с тобой?  -  опоздав  со стартовым  рывком.  но
необыкновенно проворно для своих лет последовала за ним старушка.
     "А-а-аав, и-и-ииаав", - захлебывалось совсем рядом бедное животное.
     Нет,  оно не  встретило в дремучей чащобе (на вполне парковой прогалине
среди небесных медуниц) медведя или волка,  отнюдь, погнавшись за стрекозой,
соблазнившись  стрекотом  крыл, идиот Бекки слишком  удалился  от  покойного
хозяйского  тепла, разбежался  без  меры,  пострел,  и  вылетел из кустов на
поляну  прямо в ноги  Михаилу Грачику, имевшему несчастье забрести именно  в
эту часть обширных академических угодий. Лысый же не просто боялся собак, он
обмирал  и холодел  от  одного  вида клыков  и резцов, от  потоков слюны,  в
радужном   пузырении  которой  всегда  подозревал  смертельную  концентрацию
фильтрующегося  вируса  водобоязни, попросту  говоря,  бешенства.  Но  когда
совершенно неожиданно  ему  под  ноги выкатилась, завыла, загавкала, оскалив
мерзкую  пасть,  неведомая  тварь.  шавка.  Мишка  (мужчина)   не  в  пример
изнеженному кобельку не  стал цепенеть от  ужаса и  истошно звать на помощь.
Нет. Отступив  на шаг,  Лысый noд полоумный визг тихонько ногой пододвинул к
себе суковатую палку, ногой же приподнял, подхватил рукой, сдела широкий, но
расчетливый  замах... впрочем, минуточку,  пока он  выбирает между мордой  и
хребтом,  пока  ошалевший  от  радости  внучок  продирается  сквозь  колючий
боярышник, пока  старушка  поспевает  в обход, сделаем паузу,  отвлечемся на
секунду,  отведем  взгляд  от  страшной  картины,  проследим  путь Лысого  к
роковому месту.  Проследим сейчас, ибо мгновение спустя нам уже будет  не до
того.
     Ну что  ж, примерно минут сорок тому назад наш герой покинул  общежитие
физфака  Новосибирского  государственного  университета, нелюдной воскресной
тропинкой проследовал в столовую упомянутого учебного заведения и в диетзале
утолил   голод   морковным   салатом   и   двойной    порцией   тефтелей   с
макаронами.Заметно  осоловев  от  внезапной  нагрузки,  сошел  с  крыльца  и
углубился в лес, пошел неспешной походкой хорошо потрудившегося человека без
дороги, между сосен, куда глаза глядят.
     Он брел. наслаждаясь процессом пищеварения,  майское солнышко, время от
времени возникая  между деревьев,  слепило  ему глаза,  птицы  пели, и мысли
кавалера  были рассеянными  и  приятными. Он не думал о прошлом,  он думал о
будущем и совсем немного о настоящем. Будущее казалось прекрасным, настоящее
немного огорчало, но градиент процесса внушал оптимизм.
     Лучезарное настоящее Михаила Грачика слегка испортил  дурацкий разговор
и  вообще  прием,  оказанный ему  Мельником.  После  сытной  трапезы немного
смягчившись и перестав во всем  винить девицу с  двойным  именем Лиса-Алиса,
Грачик вновь задумался над смыслом  сказанного Емелей. Слова "не ожидал я от
тебя"  и "а  не пожалеешь?"  вертелись у него в  голове и не  давали  покоя.
Вначале,  будем  честны,  услышав  это, он, Лысый, обиделся  и  решил просто
игнорировать сказанное,  решил  считать  результатом  несварения  желудка  и
утреннего сплина,  но мыслительный  процесс  в  бритой башке, однако, помимо
воли хозяина  продолжался,  сопоставлялись  факты,  выстраивались логические
цепочки, пока Мишка читал, ел, в его голове, в  глубоких тайниках "оно", шла
работа, и  наконец, раз! - как  внезапное озарение, среди сосен  и птичек, в
солнечном свете весеннего  утра наподобие  голенького голубоглазого младенца
явился вывод: "Меня никто не принимал всерьез. До сих пор, по крайней мере".
     Поприветствуем  это  мужественное признание  и одновременно  счастливое
разрешение, отметим воодушевляющее "до сих пор".  До сих пор -  да. а с этих
пор  -  нет. В самом  деле,  стоило  попереживать  ради такого  ответ,  ради
счастливого открытия себя в новом качестве "Итак,  еще  недавно, -  в  самом
деле безжалостно думал Мишка, я  был  в глазах окружающих  мальчиком, а  вот
теперь  и Емелины слова тому прямое  подтверждение,  во мне видят мужчину. А
значит, скандальное, беспорядочное бегство из родного города - это  вовсе не
каприз, не детское недомыслие, нет,  это первый в жизни настоящий, серьезный
поступок. Пусть импульс, но вдохновенный,  пусть  не блестяще реализованный,
но зато победно завершенный и вовремя!"
     Конечно, в эту славную схему не укладывается ремарка "а не пожалеешь?",
но, в  конце концов,  что-то  все  же должно быть  списано  на  вредный нрав
селезенки, а может быть, хе-хе, и на зависть, почему бы и нет. В самом деле,
если  забыть,  отбросить, как  мелкие  и  несущественные,  некоторые детали,
право, есть,  есть чем  гордиться,  от чего  слегка даже нос  задрать. Бунт,
бегство, ночь, дорога, тысяча и одна неожиданность, не книжная на мелованной
бумаге, а испытанная на собственной шкуре. Это вам не  девок лапать, господа
хорошие, это настоящее дело, битва мировоззрений, схватка идей, нравственных
идеалов и жизненных устремлений. "А каждый новый день будет еще интереснее и
необычнее",- думал Мишка, скорее  всего вспомнив какую-то с детства в памяти
засевшую цитату, и холодел от предвкушений.
     Вот в какую возвышенную минуту, в каком великолепном парении (in highly
ambient domains) находился наш герой, когда маленькая собачонка (черно-рыжей
австрийской сторожевой масти, размером с крупную крысу)  вылетела из кустов,
остановилась, замерла, затряслась мелко на палочках-ножках и завизжала, всем
своим видом изображая готовность к смертельному прыжку.
     Повторяться не будем, наш  герой был весел и взвинчен, обморочный страх
первой  секунды  обратился  в  холодный расчет,  насмешливую  решительность.
Сосновая палка занесена,  центр  тяжести перемещен на опорную ногу,  выбрана
морда  и  баллистический  расчет выполнен  на  "отлично",  но... но  система
палка-собачка-Лысый,   к   величайшему   изумлению   последнего,   оказалась
незамкнутой.
     -  Негодяй!  -  взвыла  бабушка,  опередившая  запутавшегося  в  ветвях
внучка.-  Негодяй!  - крикнула  старушка  и не раздумывая, с разбега пихнула
хулигана в спину, отчего Лысый, забывшийся в охотничьем угаре, не успел даже
сгруппироваться,  нелепо, плашмя полетел, против воли метясь вовсе не колом,
а  своей  несчастной битой физиономией прямо  в  паскудную  псину,  которая,
кстати, не будучи совсем дурой, проворно отскочила.
     Искорябанный колючками внучек,  услышав, что начали без  него, отчаянно
рвдшулся,  высвободил  руки и ноги, на ходу  подхватил с земли  незадачливым
зверобоем  выпущенную  при  падении  и  отлетевшую  к  злополучным  зарослям
сосновую корягу, с неожиданно мощным для его возраста и роста ревом подлетел
к распростертому Грачику и лишь  чудом  не съездил куском дерева бедняге  по
почкам.
     Возможно,  окажись  Лысый  не  ничком, имей он лучший обзор,  да просто
увидь он,  а не услышь  нападающих, он  бы повел себя куда  разумнее в  этой
нелепой ситуации, но схлопотав тяжелой палкой по тонким трико. Мишка не стал
ожидать  продолжения.  Крутнувшись  колбасой  в сторону,  под крики и лай он
вскочил  на  ноги и,  чудом  увидев  совсем  рядом между  деревьями просвет,
кинулся в спасительную щель.
     Вот, наконец-то пригодилось спортивное прошлое, очевидной стала  польза
еженедельного  футбола,- как  птица, как  сокол, как лань,  заставляя белок,
треща  корой,  растекаться по  древу.  Лысый  понесся  опрометью,  огромными
прыжками туда, где его наконец готовы были воспринимать всерьез.
     Один  капитан, два лейтенанта  и сержант  Ореховский.  Именно последний
привлек  внимание старших  по  званию к стремительно приближающейся к кромке
леса  фигуре  неизвестного,  одетого  в  майку  с  самодельным   трафаретом,
тренировочные  брюки  яйской  трикотажной  фабрики  и шапочку с целлулоидным
козырьком. По всем правилам  приключенческого жанра неизвестный возник в тот
момент,  когда  группа  чинов  районного  отдела  внутренних  дел  на  месте
происшествия  обсуждала  обстоятельства  поимки  вчерашней  ночью  в  момент
совершения  преступления  трех  заезжих  негодяев,  явившихся  под  покровом
темноты в заповедный академический лес для отвратительного промысла местного
пушного и, что  особенно возмутительно,  ручного  зверя. Сержант Ореховский,
герой вчерашнего задержания, как раз с огорчением докладывал:
     - Третьему из преступной шайки удалось скрыться...
     Как раз  после  этой его фразы Лысый,  заметив  впереди людей, замедлил
свой бег, перешел на шаг,  утирая  пот  и  жадно вдыхая воздух, он не видел,
кого ему Бог послал в конце пути. А посему,  красный  (грязный от валяния на
земле), совершенно  не думая  о  последствиях, Мишка раздвинул ветки и смело
шагнул навстречу словам:
     - Товарищ капитан, разрешите задержать для выяснения личности.

ПАРА СЛОВ БЕЗ ПРОТОКОЛА
     Экая, однако,  нелепость. Какой чарли-чаплинский исход, бред, глупость.
Но  кто,  кто,  спросим  мы,  виноват,  на  кого  (на  чьи происки)  списать
безобразную последовательность? И  ответим, не кривя душой, да, конечно  же,
на  Лысого.  Зачем, воскликнем, он не  прилег, зачем  перед собой красовался
гордым упрямством, зачем не поспал часок-другой, не вышел сим незамысловатым
образом из порочного круга начавшихся вчера в четыре часа пополудни пряток с
догоняшками.
     Впрочем, уместен  ли жалостливый тон и  суетливые  причитания?  "Лысый,
лысый, неженатый, убил дедушку лопатой" - только  в детской присказке, а наш
Мишка Грачик чист перед законом и государством. Выяснение его личности всего
лишь простая, никого и ни к чему не обязывающая формальность, по техническим
причинам "экспресс" убавляет скорость до маневровой,  но  тут же. вжик, и...
("и"  -  придется   придержать   до  лучших   времен,  как   ни  обидно,  но
воспользоваться необходимо  куда  менее жизнелюбивым  союзом "а")... а вот и
нет, а  вот и  нет,  ибо именно "простая формальность" и смехотворный повод,
как ничто в этом забавном, порождающем юмористов без счета мире, способны  с
фатальной неизбежностью (и в мгновение ока) обращаться в крупные затруднения
и серьезные неприятности.
     Итак,  учитывая крайнюю  обыденность и сугубо протокольные (безусловно,
если не благодаря  собственной юной  горячности, то  уж из  богатого песнями
городского фольклора  известные  всем  и  каждому) подробности продлившегося
менее часа пребывания Михаила Грачика в районном отделении милиции,  опустим
эти пятьдесят с небольшим минут воскресного дня и продолжим наше приключение
с  того  самого  момента,  когда  в комнату  Андрея  Мирошниченко,  бывшего,
оказывается, не только членом общественной  приемной  комиссии, но (завидное
то прозвание за давностью  лет и  слабостью  памяти уже не восстановить word
for word) или студенческим комендантом, или общественным старостой, в общем,
неким неюридическим  лицом,  призванным  (деканатом)  наблюдать  чинность  и
благонравие на всех пяти этажах,  постучал запыхавшийся дежурный, студент  с
вахты, и с порога объявил:
     - Там внизу кого-то с милицией привели.
     Ну, умные,  мы с  вами тут же догадались, ло всего-навсего Лысый привел
участкового для демонстрации  паспорта,  последний  акт,  финальная  картина
нашего дачного любительского фарса под названием "Опознание подозреваемого".
Горько! Занавес! Андрею  Мирошниченко, Шине-машине, сие простое объяснение в
голову прийти не могло даже не в силу некоторых  специфических  особенностей
устройства   его  головы,  а  из-за   отсутствия  информации,   по   причине
неосведомленности.
     -  Кидать  ту Люсю,-  выразил  Шина-машина свое  отношение  к  новости,
молниеносно  затянул  галстук,  накинул пиджак и при  всем  параде (строгий,
официальный),  блестя  малиновым  значком  в  петлице,  рванулся  вслед   не
успевшему   даже  отдышаться   дежурному.-  Кто?  -  на  ходу  уяснял   дело
общественник.
     -   Не   знаю,-    лепетал    потный    от    бремени   ответственности
первокурсник-дежурный.
     - Комната?
     - Триста девятнадцать.
     - Недород-коловорот,- простонал Шина, увеличивая шаг.
     Беды    валились    на   студенческого   коменданта   с   поразительной
регулярностью. За полгода обладания средней значимости портфелем у Мирошника
в некогда приличном и смирном общежитии  физфака одно  ЧП буквально  сменяло
другое.  Но  если  поначалу  все они  не  выходили  за  уровень  компетенции
факультетского бюро, максимум деканата, то месяц назад, в День международной
солидарности трудящихся,  хмурый  якут  с  третьего  курса (как  выяснилось,
бывший  чемпион  своей  автономной республики)  в плане борьбы с пережитками
национализма (и  после двух стаканов  белой)  нанес сложную  черепную травму
одному дипломнику, а пытаясь догнать другого, сорвал деревянные планки перил
на четырех верхних пролетах  лестницы и сломал ногу себе лично. Как видим, с
процедурой  судебно-медицинской  экспертизы   Шина-машина   знаком  был   не
понаслышке.
     "Прибью  на  месте",-  думал  он  совершенно  серьезно,  имея  в   виду
очередного  нарушителя спокойствия. Пока  он несется через две  ступеньки со
своего второго на третий и в висках его стучат нехорошие пульсы,  отвлечемся
на мгновение, пока Земля  еще вертится, пока еще ярок свет и жалобных  песен
не поют, остановим  балаган и уясним раз и навсегда хотя бы  для самих себя,
какая все-таки между ними связь, между Лысым и Андреем Мирошниченко.
     Да в сущности, никакая. Связь мнимая, кажущаяся, причем не кому-нибудь,
а  Мишке Грачику,  человеку, как, наверное, многие уже догадались,  а далее,
думается, лишь  укрепятся в своих  подозрениях, весьма и весьма  в  жизни не
искушенному, идеалисту, романтику, в общем,  книголюбу и книгочею. Питало же
это  ощущение  чужого  локтя,  эт