не можем.  Горный институт Веру  Константиновну
не  прельщал, жене  декана  хотелось  разнообразия.  В  самом  деле,  ну  не
достаточно ли трех шахтеров в одной семье, не суждено ли четвертому большего
счастья,  чем  знание принципиальной разницы между квершлагом и бремсбергом.
Впрочем, автор  отказывается  излагать на  бумаге причудливые мотивы женских
побуждений, желаний и мыслей.
     Будем  проще.  Вера  Константиновна  хотела  бы  видеть  младшего  сына
студентом  Южносибирского технологического института пищевой промышленности.
В  этом  желании, милейший  читатель, однако,  не  следует усматривать  дань
сугубому практицизму  середины  семидесятых.  Желание отдать младшего сына в
обучение  специальности "Холодильные машины и установки" и  есть  как раз то
самое  женское  "неизвестно  что",  о  коем  автор,  боясь  попасть впросак,
рассуждать  не  желает. Факты, факты -  вот наше кредо. Итак, уже упомянутый
нами некогда благородной  и импозантной внешности  научный руководитель Веры
Константиновны,  доктор,  профессор,  в  отличие  от  своей более  удачливой
ученицы,  после  серии  (совсем не  обязательно связанных  с  известной  нам
персоной) склок и скандалов около  восьми  лет назад  покинул стены горного,
сменив  кафедру  горной  механики на кафедру  терморегулирующих аппаратов  и
холодильных установок технологического.
     Да, Вера Константиновна  хотела разнообразия, но по  вполне  объяснимым
причинам  вида не подавала,  хотя вела  себя, прямо скажем,  своеобразно.  С
одной  стороны,  Сергею Михайловичу  не  перечила,  а  с другой,  и желанный
картбланш  на войну  с сыном  не давала, апеллируя  к  опасным  последствиям
психологических травм, особенно в  юности. Мишка  же  видел  в мамаше как бы
защитницу, только вот не вполне разобравшуюся с делом. Но если  ему  казался
лишь женским  недопониманием  сути  вопрос: "А нет ли здесь, в Южносибирске,
чего-нибудь близкого к физике и физическим процессам?"  - мы-то, слава Богу,
знаем,- это  и  есть та самая женская  надежда -  "авось  родимый догадается
сам".
     Впрочем, мы отвлеклись. Унылые законы  прозы  требуют  от нас закончить
все  же разговор  о  "дыр-дыре",  объяснить, по крайней  мере,  причины  его
принципиального характера.  Догадливому  читателю,  знакомому  с  характером
гордыни,  пространные  пояснения,  возможно,  уже  и не  нужны,  достаточно,
пожалуй,  и  легкого намека.  Обыкновенно  пловцы,  напомним,  блистательная
когорта Мишки Грачика, играли против легкоатлетов и традиционно переигрывали
мастеров тартана. Ну, скажем, не сто  из  ста, а так. семьдесят на тридцать,
но  и   этого,   согласитесь,   вполне  достаточно  для  некоторого  чувства
превосходства.   Сознаемся,  сознаемся,  заелись   короли  голубой  дорожки,
возомнили  Бог  знает  что,  потеряли столь необходимое  для  жизни ощущение
реальности. Как  иначе прикажете  объяснить  согласие  играть втроем  против
четверых  на   интерес,  сопровождавшееся  хамоватым  предложением  в  столь
очевидно не равных условиях дать фору в два  гола, а не то даже сделать счет
на заказ.
     Хотя. конечно же, в эту ловушку бедняги попались. пусть 70 к 30 и можно
после обеда со сладким на третье представить  как 60 к 40 или даже 55  к 45,
но все равно, как ни подмигивай, первое остается больше второго, и потому ах
как  объяснимо  желание прыгунов  не  упустить Богом  устроенный гандикап  -
четыре против трех, а уж ответное хамство - всего лишь неадекватная  реакция
на очевидную нечистоту  помыслов  врага.  А  враг свое  дело  знал,  ведомый
будущим  директором  ресторана,  а  пока  студентом  факультета  организации
общественного   питания   Южносибирского   технологического,   враг   жаждал
сатисфакции.   Сумрачные    горняки,    да-да,    три   студента,    правда,
шахтостроительного,  а  не  электромеханического факультета,  переминались с
ноги на  ногу  и  вместе  с  представителем общественного  питания требовали
подтверждения    серьезности   заявки    трех    студентов    Южносибирского
госуниверситета.  Вот когда в  отсутствие уволенного по собственному желанию
токаря на призовом горизонте замаячило пиво.
     Суровость работников материальной сферы не знала жалости  ни к физикам,
ни  к лирикам,  сила,  воля  плюс характер подавили технику и  тактику,  и к
16.50.  к моменту  запоздалой явки нашей уездной звезды Мишки Грачика, счет,
несмотря  на первый, с ходу  забитый  университетской братией  мяч,  как  ни
обидно признаваться, уже дошел до 6:1 в пользу волевого большинства.
     Но  где  же  был  Мишка  Грачик,  две  недели назад  ставший  свободным
человеком, лично просивший перенести футбол с  привычных 18.00 на 16.00, где
он  был  и что  сделал  со своей великолепной  черной  головой аргентинского
профессионала?  Он  был дома,  лежал  на  диване и  слушал  музыку. Впрочем,
недолго, секунд сорок - пятьдесят.  Ровно столько, сколько ушло у его мамаши
на путь от кухни до "детской" плюс краткий диалог, явившийся соломинкой, что
сыграла  дурную  шутку  с  верблюдом.  В  роли верблюда  оказалась,  как  ни
прискорбно,  Вера   Константиновна.   М-да,  хоть   и  жаль,  но  приходится
признавать,-  был у жены декана  при  всех  ее неоспоримых достоинствах один
недостаток. От обиды она, случалось, очень редко, но, как правило, всегда не
вовремя,   теряла   столь  присущее   ей,  даже,   скажем,   отличавшее   ее
самообладание.  С  другой стороны, как  не  понять  бедную женщину, внезапно
осознавшую, как ее младший, не наделенный талантами старшего сын похож  даже
в мелочах на собственного папашу.
     Не выдержал, хребет не выдержал, терпение, как ни  горько, но  лопнуло.
Причем  терпение у  Мишки, и  он... Он взбунтовался? Нет, пришел в отчаяние.
Вошел к парикмахеру, сказал,  спокойный:  "Будьте добры..." Впрочем, оставим
поэзию, намеки  и  словесную  игру.  Представим  наконец  жертву  домостроя,
окончательно расставив папу с мамой по местам, а заодно и футбол ("дыр-дыр")
доведем до победного конца.
     Хотя мальчик не так отчаянно красив, как старший  брат, но зато отлично
плавает   кролем   и   брассом   и  куда  более  уравновешен,  скажем,  даже
рассудителен.  Если  Гриша Грачик своей тонкой,  несколько капризной нервной
организацией  обязан  матушке  Вере  Константиновне,  то  педантичный  Миша,
безусловно, папин сын. Сейчас, однако, мы не настроены обсуждать своеобразие
форм  проявления   наследственности  и  уже  сказанное  заметили  из   чисто
импрессионистских целей, походя. Сейчас, в данный момент, нам бы хотелось на
радость теоретикам поговорить о воспитании.  Миша Грачик получил  английское
воспитание.  Он  не  ночевал  в  изостудии  и  не  требовал  учителя  музыки
дополнительно на  дом, он пошел в папу и  не мог правильно напеть "там,  где
речка, речка Бирюса".  Художественные наклонности  материнского  рода  скупо
проявились  в нем лишь тягой к симметрии, гармонии, то есть  похвальной,  но
несколько скучноватой аккуратностью.
     Если Гриша пугал возможностью омрачить свое будущее богемными талантами
и  наклонностями,  посему   требовал  непрерывной  опеки  и  присмотра,   то
младшенький   до  поры   до  времени   радовал  и  утешал   своей  очевидной
ординарностью,  умеренностью  и  спокойствием.  "Копия  я",-  нет-нет  да  и
подумывал  Сергей  Михайлович. Пусть  внешне  мальчик был вылитая  мать,  но
казалось  декану,-  это  его порода, это  его  дыхание.  Итак,  младшего  не
трогали, все детство и отрочество Михаил  Грачик спокойно  удовлетворял свои
желания, кои долгое время счастливо гармонировали с желаниями окружающих. За
него  никто  не  боялся,  в него верили. В одиннадцать лет он  попросился на
плавание, и его с легкой душой отдали, после восьмого захотел в физматшколу,
и его благословили, он всегда был занят и никого не  беспокоил в отличие  от
братца.
     Фигура  спортсмена и чистый  взор  пожирателя научно-популярного  чтива
внушали твердую уверенность,  а  усидчивость определенно  подкупала.  Но вот
вам,  однако,   суровая   реальность,  отраженная  фотографическим   методом
реалистической школы,-  черное оборачивается белым, Гриша Грачик -  аспирант
Института  проблем  угля, а Лысый - токарь  опытно-экспериментального завода
НИИэлектромашина. На  что обрушить гневную филиппику?  На журнал "Квант", на
задачник Сканави или  на  автора популярной биографии Эйнштейна? Что ж, если
бить, то, безусловно, писаку.
     Впрочем, автор  не столь уж прост, он не  думает свалить фантастический
идеализм младшего Грачика на феймановский курс лекций по физике. Автор хочет
подчеркнуть одно,- условность  (идеализм)  мира его героев  определялась  не
простой принадлежностью к  upper-middle class, предполагающей, независимо от
экономических  и  социальных  трендов,  обед  на  столе  в   урочное   время
(калорийный  и вкусный),  к зиме  сапоги  (финские  новые), к  весне  куртку
(японскую синюю) и рубль в кармане (всегда) на кинопремьеру. Условность мира
наших  героев  двойная,  тройная,  многомерная,  смотрите,  у  того же Мишки
Грачика  - спортсекция и  физматкласс.  одна  спецшкола  множится на другую,
карьера  пловца  областного масштаба  без срывов  и  травм  (впрочем, и  без
олимпийских перспектив, от избытка  настырности,  благодаря хорошему росту и
для  собственного удовольствия) усугубляет  последствия  обучения физике  по
необщешкольному учебнику. А  если уж совсем конкретно, переходя на личности,
то человек, заранее  знающий ответ  задачи,  пусть и написанный из кокетства
кверху  ногами  или  на  странице 342,  начинает  глядеть  на мир  несколько
самоуверенно, а если ему еще и слишком часто  удается добился  совпацения  в
третьем знаке, то последствия едва ли предсказуемы.
     Итак, мальчик  мечтал посвятить себя  физике, молекулярной физике, если
требуются  подробности, он мечтал отдаться тому, о чем имел самое отдаленное
представление.  Более того, он попытался реализовать  мечту на практике,  но
получил  двойку  по сочинению  на  физфаке  Новосибирского  государственного
университета.  Фантастика! - действительно,  факт  из  ряда  вон выходящий,-
перворазрядник  по  плаванию,  набравший  4+3+3+4--14  баллов  по  физике  и
математике  письменно и  устно  при  проходном  14 (без сочинения), по этому
самому  сочинению  получил  два.  Объяснение  невероятному событию  в  самом
сочинении  Михаила  Грачика  на  тему "Будущее  физики",  даже  для  физфака
уникальном, поскольку лишь один из тридцати трех употребленных  старательным
абитуриентом глаголов (пытаться, касаться, считаться и даже  реализоваться),
обязанных  отвечать  на  вопрос  "что  делать?", на  этот  каверзный  вопрос
отвечал, остальные,  употребленные без мягкого знака, отказывались выполнять
(наглые,  скучные,  несправедливые, не  в духе  времени)  требования  родной
грамматики.  Единственным   глаголом-оппортунистом,  подчинившимся  властям,
оказался  "удивляться", употребленный в  предложении-цитате,  оптимистически
резюмирующей  взгляды  Мишки  Грачика  на  будущее  физики:  "Не будет конца
открытиям в физике,  покуда не иссякнет в  человеке способность удивляться".
Имелась  в виду, конечно, способность за случайным подозревать закономерное,
а за  частным общее,  но этого поэтического намека экзаменатор, очевидно, не
оценил, поскольку глагол-ренегат был написан через  "е". короче, экзаменатор
не увидел будущего физики за флексией слова "дева".
     Родители неудачника  не увидели будущего физики значительно раньше,  со
способностью удивляться Сергей Михайлович Грачик, скажем прямо,  не связывал
ничего светлого,  удивительное  тяготило и Веру Константиновну как  знамение
грядущей неприятности.  Нет,  декан электромеханического  факультета  и жена
его,  доцент  кафедры  безопасности,  не любили  загадочного,  неизвестности
супруги предпочитали  полную ясность,  абсолютную  видимость,  осязаемость и
обоняемость,  а в мировые  тайны не веририли,  справедливо подозревая  в  их
существовании чью-то выгоду. Словом, неожиданное осознание той роли, каковую
отвел удивлению и прочим сопутствующим чувствам - вдохновению,  восхищению и
так далее -  в своих  жизненных  планах  младший  сын,  радости родителям не
принесло.  Безусловно, где-то Сергей  Михайлович  допустил ошибку, промашку,
недоработку,  то  ли  на  породу свою слишком  положился,  то  ли  обманулся
бесконфликтным  отрочеством,   короче,  оплошал.  А   когда  спохватился   с
опозданием, то решительно среагировал  на выявившуюся тенденцию,  с присущей
ему методичностью и  широтой, но каким, скажите на милость, способом мог уже
вырвать, искоренить, вырубить  из головы  отпрыска  присказку  любимой всеми
старшеклассниками  математички первой  школы  Евдокии Васильевны,  неизменно
отчитывавшей нерадивого словами:
     - С такими знаниями вам место только в горном.
     О! А учительница физики, Маргарита Алексеевна, не менее уважаемая дама,
легко отличавшая  альфа-центавру от  бетты,  совсем  не  стесняясь, называла
своих бывших учеников,  не  то чтобы,  упаси  Боже, поступивших  в горный, а
довольствовавшихся  Южносибирским  университетом, даже  не  позорниками,  а,
пардон,  писунами. Пи-су-на... вы только подумайте, а теперь вообразите, ваш
папа - декан второго по  величине факультета этого самого одиозного горного.
Не правда ли, пятно на биографии, ну  а если он  еще при этом не молчаливый,
стыдящийся "своего  падения  человек,  а  довольно-таки навязчивый и упорный
нудила,  с  утра  до  ночи  пугающий проклятиями,  грозящий  отлучениями  от
родительской  кормушки,  обещающий несчастья,  бесчестье,  нищету, это  в то
время,  как лучшие друзья  уже  покупают  билеты  до Академгородка,  нет  ни
малейших сомнений, папаше уже  ничего  не добиться, пророчествуя  вселенские
катаклизмы,  он  лишь  укрепил  в молодом человеке  твердое,  вынесенное  из
популярной брошюры о ядерной физике убеждение: "Им, гагарам, недоступно".
     Итак, шторм крепчал,  волна накатывалась на волну, и  тут, конечно,  по
всем  законам  развития сюжета (неотделимого  от  фабулы)  следует написать:
напряжение в семье Грачиков нарастало, отец с сыном перестали разговаривать.
мать  нервно  смеялась  в  телефонную  трубку,  а  в  прихожей  третий  день
незаведенные часы показывали  половину шестого. В  самом  деле, но  причиной
тому  оказался не внезапно открывшийся идеализм  Михаила, даже беседовать не
желавшего о горной альма-матер,  большой семейный напряг  (налетай, товарищи
пуристы) устроил  непредсказуемый брат Гриша.  В  тяжелейший для Отчизны час
Григорий Сергеевич Грачик, в  тот момент уже  кавалер  красного диплома, для
получения  коего   проходивший  двухмесячные  сборы  километрах  в   150  от
областного центра, нарушил присягу и ушел в самоход. (Ну, что мы и говорили,
глаз да  глаз,  глаз да глаз за этим  потомством.)  Ушел  он.  вернее, уехал
вместе  со  своей  невестой  Ириной, дочерью  директора  очень заметного  на
промышленной карте  страны  разреза имени  50-летия Октября, до сей  славной
годовщины  называвшегося  разрезом  "Моховский". Невеста приехала  навестить
будущего  офицера запаса, и он совершенно неожиданно для себя. не говоря уже
о  прочих заинтересованных  лицах, уехал вместе с ней на быстроходном  судне
речфлота под названием "Заря".
     Судьба  вынуждала  Сергея Михайловича и Веру Константиновну выбрать  из
двух  зайцев  одного. Новосибирскому госуниверситету  было противопоставлено
Омское общевойсковое училище  в  лице  командующего  сборами  студентов  ЮГИ
полковника  Симонова. Впрочем, Бог ты мой, да разве добрейший Георгий  Фомич
мог  ссориться  с   милейшим  Сергеем  Михайловичем   Грачиком.  когда   его
собственный  сын  Дмитрий Георгиевич  обучался на вверенном товарищу Грачику
факультете,  но,  согласитесь,  положение  нашего  полковника   было  весьма
двусмысленным. Не менее двусмысленным оказалось и положение Владимира Ильича
Афанасьева, ибо Ирина, дочь  директора  разреза с чудной испанской  фамилией
Вальдано,  в  свою очередь  отказывалась  проходить практику на  подчиненном
Владимиру  Ильичу   разрезе  "Кедровский",   двусмысленность  же   возникала
постольку, поскольку уже лет пятнадцать два директора. Афанасьев и Вальдано,
состояли партнерами в "пулю".
     Чего  хотели  влюбленные,  укрывшись  на  даче Ирининой  одноклассницы?
Влюбленные хотели разрешения стать мужем и женой, в обмен на которое обещали
весьма  разъяренным  родителям впредь больше не баловаться. Впрочем, это все
лишь красиво представляется издали, на  самом деле Гришка устал от  строевой
подготовки, а Ирина от подъема в 6.30,  жениться им никто  не запрещал. хотя
родители - дачные соседи -  относились друг  к другу с прохладцей, но ничего
особенно зазорного в  конце  концов в этой партии  не видели. Но покуда  все
недоразумения   выяснились,  клубок   распутался,  оправдательные  бюллетени
оформлены,  прошло  почти две недели. Именно в благоприятной атмосфере  этих
недель  Михаил  Грачик имел возможность реализовать свою  мечту,  но, как мы
знаем. увлекшись высшей математикой, забыл о строгостях отечественной музы и
оказался на мели. Он упустил счастливый шанс, и  в этом ученый жизнью Сергей
Михайлович узрел заботливую руку Провидения. Упрямый же отрок никакого урока
не извлек из своего фиаско,  более того, перечитав учебник русского языка  и
зазубрив десяток  важнейших правил (уж-замуж-невтерпеж). Мишка превратился в
сущий кремень.  Право,  если еще год назад  у Сергея Михайловича шанс решить
все по-семейному еще и был, то  год спустя, в свой собственный день рождения
декан электромеханического факультета  воочию убедился - "никто не  даст нам
избавленья, ни Бог. ни царь и ни герой".
     Конечно,  соблазн огромен -  войти в  каноническое  русло  и отыскать в
бескомпромиссности юного Грачика к лицемерию,  расчетливости и бездуховности
освежающее   влияние    рабочего   коллектива    экспериментального   завода
НИИэлектромашина, но врожденная  принципиальность не позволяет нам  решиться
на такое  опля.  Более  того. отражая  правду жизни, приходится признавать,-
первые заработки лишь вскружили  голову бедняге,  а что до жизненных реалий,
то  они  не   открылись  выпускнику  физматшколы   во   всем  их   недетском
многообразии. Возможно, просто семь месяцев  слишком короткий срок, учитывая
серийное производство и семь минут езды от дома на трамвае.
     Впрочем,  мы все время  чуть-чуть торопимся, чуть-чуть забегаем вперед,
отойдем же для  равновесия (симметрии) немного назад от майского  именинного
дня, отступим  и начнем размеренно. На сей раз. ученый прошлогодним  срывом,
Сергей  Михайлович обложил неслуха не на шутку,  весь  свой опыт и  интуицию
вложил  декан в решающую кампанию, целый год  он  говорил, произносил  речи.
монологи, скетчи и тосты за ужином и за завтраком, в кругу семьи и на свежем
воздухе, у телевизора, перед лицом товарищей и с глазу на глаз, даже  стоя у
закрытой двери туалета, он говорил, говорил и говорил  примерно следующее: -
На  кого ты похож? Ты похож на шалопая... Остаток  речи  мы  упускаем, и вот
почему,-  какая  бы тема в  ней  ни  затрагивалась,  будь  то жалкая  участь
блудных, ушедших из-под родного крова сыновей,  печальная ли доля  никем  не
опекаемых  научных  сотрудников,  общая  ли проблема  падения  и  разложения
современной молодежи,- в любом случае  неизбежно  вставал  вопрос  о внешнем
виде, вопросе волосах. На кого ты похож? Ты похож на шалопая.
     И  в  самом  деле,  последний  раз  подстригся  Михаил  в  лето  своего
поступления (непоступления) перед  выпускным  экзаменом,  с той  поры волосы
росли,  вились, колосились  и становились  образом,  воплотившим  в  себе  и
Новосибирский анабазиз, и  отказ  в августе поступать  в  горный,  нежелание
устроиться  лаборантом  в дружественный  институт  Сибгипрошахт,  и  хамскую
выходку  с учеником слесаря - все вбирали  в себя смоляные  кудри Мишки. И в
самом  деле  поверилось едва ли  не  в  демоническую власть этой  гривы