тхода группы минеров:  уже на  третий-пятый  день после десантирования
они оказывались в полосе действия наступающих советских войск.
     Не  смогли  войска  Северо-Кавказского  фронта освободить  весной сорок
третьего  года Новороссийск,  очистить от  фашистов  Таманский, Керченский и
Крымский  полуостров. Не  удалось  поэтому выполнить в  полном объеме и план
нарушения  работы вражеских коммуникаций  перед  фронтом Черноморской группы
войск. Действуя в тылу врага, группы минеров и  смешанные  отряды  минеров и
разведчиков  понесли  потери,  а  три  группы  погибли.  Правда,  в  бою   с
разведчиками и минерами, а главным образом от взрывов мин под  поездами враг
понес  потери,  намного  превысившие  наши.  Но гибель  врагов не воскрешает
Друзей.

Глава 24. Тверской бульвар, 18

     В Украинском штабе партизанского движения
     Утром 9  марта  пригласил  Колонии, ознакомил с постановлением ГКО от 7
марта 1943  года о расформировании Центрального штаба партизанского движения
как выполнившего задачу.
     диверсанты и партизаны  постоянно вели разведку противника.  До сих пор
радуюсь,  что  судьба   свела   с   замечательным  разведчиком   полковником
Михайловым,  с  командиром  прославленного  партизанского   отряда  Михаилом
Трифоновым,   носившим   в  подполье   псевдоним   Югов,   с  уполномоченным
представительства УШПД в 5-й ударной  армии капитаном Д. Б. Белых, молодым и
дерзким,  партизаном по призванию, ставшим после войны журналистом и ученым.
Но мое пребывание на Южном фронте оказалось очень коротким, не более месяца,
и  я  не  хочу   отвлекать  внимание  читателя  от  тех  главных  событий  в
партизанском движении, которые  происходили весной сорок третьего года. Дело
в  том,  что  уже в  середине  апреля  последовал категорический  приказ  по
телефону немедленно  вылететь  в столицу, в  УШПД,  для  работы в  должности
заместителя  начальника штаба. На сборы  мне дали только два часа. Через два
часа  я  снова  сидел   в  самолете,  только  теперь   Ли-2  шел  курсом  на
северо-восток...

x x x
     Чем  дольше длился полет, тем чаще я поглядывал  в иллюминатор, пытаясь
угадать  приближение  Подмосковья.  Жирную  черноту  степей сменили прошитые
белыми  стежками  заснеженные  овраги, утыканные  редкой  щетиной перелесков
рыжеватые поля, на них накатывались исчерна-зеленые волны боров,  снег, хотя
не  сплошной и неяркий,  лежал даже  теперь  на  лугах и пашнях,  а  дороги,
деревни и, поселки все теснее, словно от холода, жались друг к другу.
     Скоро, теперь уже скоро!
     Нетерпенье  объяснялось просто.  Предстояли веcенне-летние сражения,  и
никто не сомневался, что гитлеровцы снова попытаются наступать, взять реванш
за  Сталинград,   вернуть  стратегическую   инициативу.  Мы   либо   нанесем
упреждающий удар,  либо  вы-етоим  в преднамеренной обороне  и  лишь  потом,
намотав врага, перейдем в контрнаступление. Примерно  так думали Толбухин  и
члены  Военного совета Южного фронта. Не было у них разногласий и в том, где
именно попытается наступать противник.  Вое сходились в мнении, что решающие
события развернутся в центре советско-германского фронта, весьма возможно --
в  районе  так называемого Курского выступа,  где  немецко-фашистские войска
занимают выгодные позиции. Разумеется, это были только догадки. Тем не менее
все жили  и работали в предчувствии надвигающихся грозных событий. Поэтому я
и  связывал вызов в  Москву, назначение  на должность заместителя начальника
Украинского  штаба партизанского движения с подготовкой к  этим  событиям  и
предполагал, что для партизан это будет  подготовка прежде всего к ударам по
железнодорожным  коммуникациям врага.  В самом  деле, по  территории Украины
проходят многие коммуникации  гитлеровцев, и от того, сумеет или  не  сумеет
противник полностью их использовать, удастся ли нам сорвать  стратегические,
главным  образом  --  железнодорожные  перевозки вермахта, во  многом  будет
зависеть если не исход, то ход боевых действий весной и летом сорок третьего
года. А мы способны, мы можем сорвать перевозки врага!
     Я рассуждал  примерно  так:  на территории Украины, еще  оккупированной
врагом,  мы  располагаем значительными силами. Украинский штаб партизанского
движения имеет  с  ними устойчивую,  надежную  связь,  а промышленность  уже
наладила выпуск замечательных  инженерных мин,  в том числе мин замедленного
действия.  Если удастся обеспечить к началу боевых  действий  этими минами и
взрывчаткой  украинских  партизан,  накопивших великолепный опыт  действий в
тылу врага, то  под откос полетят сотни вражеских паровозов, тысячи вагонов,
платформ  и цистерн; не  дойдут до линии  фронта сотни  фашистских танков  и
орудий, сотни тысяч снарядов; выйдут из строя,  не повидав передовой, тысячи
фашистских солдат,  а захваченные гитлеровцами железнодорожные узлы окажутся
блокированными. Последствия этого представить нетрудно!..
     Украинский штаб партизанского движения размещался на Тверском бульваре,
в одном из флигелей дома No 18, где работали тогда многие руководители
     Коммунистической партии и члены правительства Украины.
     Я приехал на Тверской бульвар  прямо  с аэродрома, не желая откладывать
встречу   с  начальником   штаба   генерал-майором   Тимофеем  Амвросиевичем
Строкачем. Мы были знакомы почти два года. Первый раз увиделись на совещании
партизан и  подпольщиков в  ЦК КП(б)У в июле  сорок первого. Потом,  когда я
работал в Центральном штабе партизанского движения, встречались очень часто.
     Начальник штаба УШПД Строкач
     Кабинет  Строкача  --  на  втором  этаже  правого  чистенького,  хорошо
прибранного флигеля. Тимофей Амвросиевич  выслушивает представление,  крепко
пожимает руку, поздравляет  с  прибытием,  приглашает к  себе заместителя по
кадрам Л. П. Дрожжина и заместителя по оперативным вопросам полковника В. Ф.
Соколова.   С  Леонидом  Петровичем  и  Василием   Федоровичем  мы  знакомы,
представлять нас  друг другу  не требуется.  Дрожжин дает  прочитать приказ,
которым я назначаюсь заместителем начальника Украинского штаба партизанского
движения по диверсиям, протягивает ручку: --
     -- Расписывайтесь, Илья Григорьевич. Этот порядок пока не отменен.
     Обстановка непринужденная. Усаживаемся. Узнаю, что план боевых действий
украинских партизан на весну и лето фактически разработан.
     --  Полковник Соколов с планом вас ознакомит, -- говорит Строкач. -- Но
время горячее, на счету каждый день, если появятся замечания, прошу доложить
завтра же.
     Он  интересуется,  как  я  собираюсь строить работу.  Я  полагаю нужным
создать  в  штабе  диверсионный  отдел. Люди  для  работы в  отделе  есть. В
будущем,  вероятно,  привлечем   и   других  конструкторов   и  инструкторов
минноподрывного  дела. Нужно совершенствовать способы диверсий,  обобщать  и
распространять  боевой  опыт,   наладить   тесный  контакт   с   учеными   и
производством.
     Вопрос о создании нового отдела, получившего название  "технический", и
вопрос  о зачислении  в штат отдела прилетевших со  мной Бориса Федорови--ча
Косова,  Сергея Васильевича  Гриднева,  Федора  Ивановича  Павлова и  бывшей
ростовской  студентки, надежной  секретарши отдела  Нины Владимировны  Малых
решается тут же.
     --  Василий  Федорович,  покажите  Илье  Григорьевичу  его  кабинет, --
обращается  к  Соколову  генерал  -- Для  отдела тоже  комнату подберите.  И
скажите администраторам, чтобы ключи людям сделали.
     Предназначенный мне кабинет  находился тут  же, на  втором этаже, через
три двери  от  кабинета  начальника  штаба  и рядом  с  кабинетом  Соколова.
Показывая помещение, Василий Федорович спросил:
     -- Новость слышали?.. Центральный штаб партизанского движения создается
заново.
     -- Выходит, ликвидировали его преждевременно?
     -- Выходит, так.
     -- А что, Украинский штаб будет по-прежнему...
     --  Нет, -- не дал  договорить Соколов. -- Мы теперь даже в оперативном
отношении  Центральному  штабу   не  подчиняемся.  Нами   руководит   только
Центральный Комитет партии Украины и Ставка.
     Две новости сразу, и какие!
     Дома ожидала третья новость.
     В первые  минуты,  здороваясь с Анной и  детьми, выкладывая из вещмешка
сэкономленные  продукты, умываясь  и перебрасываясь  обычными  после  долгой
разлуки фразами, я ничего не почувствовал. Лишь за ужином показалось: Анна о
чем-то умалчивает. Пристально на  нее  посмотрел  --  сделала вид,  будто не
замечает взгляда.  Значит, что-то  серьезное. Подождал,  пока уложит  детей,
спросил:
     -- Что?
     В глазах обычно решительной жены колебание. Накрыла мягкой  ладонью мою
руку:
     -- Ранен Гульон.
     -- Когда? Куда он ранен?.... "
     -- В живот. Пуля. При переходе линии фронта,
     -- Они давно вышли?
     -- Еще в марте.
     -- А другие?
     Анна отошла к окну, уставилась в темноту нашего
     двора.
     -- Почему ты молчишь, Аня?
     Она резко обернулась. В глазах -- невыплаканные,
     усилием воли сдержанные слезы:
     -- Приготовься... Все равно тебе  скажут. И  рассказала, что еще  зимой
погибли при выполнении заданий хорошо нам обоим знакомые  Падильо, Лоренте и
Хусто,  а при переходе  линии фронта Анхел Альберка,  Хоакин  Гомес и Бенито
Устаррос. Каждое названное Анной имя падало на меня, как удар.
     Падильо -- ночи Гранады, первые эшелоны франкистов.
     Лоренте   --  наступление  под  Уэской,  первый   взорванный  вражеский
грузовик.
     Хусто -- первая фашистская бомбардировка Хаена, спасенная четырехлетняя
девочка. Альберка  -- минные  поля  под Мадридом, "минированный валенок"  на
таганрогском льду. Гомес --  Гранада,  Уэска,  Мадрид,  Калинин. Устаррос --
летчик-истребитель   на  "курносом"  в   небе  Мадрида,   Харьков,   Ростов,
Подмосковье... Я сидел, не поднимая головы. Мужественные, справедливые люди,
опытные, выносливые, ничего не требующие для себя солдаты!
     -- Альберка  и Устаррос посмертно представлены  к  награждению орденами
Отечественной войны 1 степени, -- услышал я голос Анны.
     -- А остальные?
     -- Не знаю.
     Первый  после долгой разлуки вечер  оказался для  нас безрадостным.  Он
стал  бы еще безрадостней, знай мы, что и Франсиско Гульон вскоре скончается
от полученной раны. Но судьба пощадила, вперед заглянуть не дала.
     Заместитель начальника УШПД по диверсиям
     На следующий день я приступил к  выполнению новых обязанностей. Начал с
изучения объемного  "Оперативного плана боевых действий партизан Украины  на
весенне-летний период 1943 года", врученного Соколовым.
     В  различных  приказах  и планах руководства  партизанским движением, в
особенности  на  первых этапах партизанского  движения, призывы к  нанесению
ударов  по  вражеским  коммуникациям нередко терялись  в призывах к разгрому
вражеских штабов, гарнизонов, отдельных фашистских подразделений, к поджогам
складов,  порче   телефонной   связи   и   так  далее.  Неопытные  командиры
партизанских отрядов и  соединений  распыляли силы, тратили их на выполнение
второстепенных, а то и третьестепенных задач. Положение изменилось к лучшему
после Приказа Наркома обороны от 5 сентября 1942 года, который ставил  перед
партизанами в качестве главной задачи закрытие  путей  подвоза противником к
фронту резервов, техники,  боеприпасов и горючего. "Оперативный план  боевых
действий  партизан Украины  на  весенне-летний период  1943 года" требование
сентябрьского  приказа  учитывал.  Он  предписывал  крупнейшим  партизанским
соединениям Украины выйти на территорию ее западных и юго-западных  областей
и  нанести   удары  по  двадцати  шести  важнейшим   железнодорожным  узлам.
Предполагалось  забросить  в   отряды  и  соединения   до   трехсот  человек
командно-политического состава и не менее ста тридцати девяти тонн различных
грузов. Транспортным самолетам 101-го авиационного полка B. C. Гризодубовой,
а также самолетам  1-й и 62-й  авиатранспортных дивизий предстояло совершить
минимум двести пятьдесят вылетов во вражеский тыл.
     Направленность  и  размах  плана  впечатляли. Однако, как  я понял, под
словосочетанием  "удары  по  железнодорожным  узлам"  подразумевались прямые
атаки на эти  узлы,  их захват,  разрушение  стрелок,  водокачек, семафоров,
пакгаузов  и станционных построек. Сознание тут же  подало сигнал опасности.
Особенно сильный после  вчерашнего рассказа Анны  о неоправданных  потерях и
ненужных жертвах.
     Сразу после  провала "молниеносной войны" фашистское командование стало
уделять охране желез--иых  дорог самое пристальное внимание.  Уже 16 октября
1941 года Геринг издал директиву, требующую расстреливать или вешать каждого
русского, приближающегося к железнодорожному полотну  хотя  бы  на километр!
Позже подобные директивы от  палачей  всех  рангов  посыпались  как из  рога
изобилия.  Охрана  железных  дорог  усиливалась  врагом  по мере  того,  как
увеличивалось число  диверсий.  В ряде  мест партизанам даже приблизиться  к
железнодорожному  полотну  стало крайне  трудно.  А  уж  об  охране  крупных
железнодорожных узлов враг позаботился особо! Тем более что это были крупные
города, где гитлеровцы держали сильные гарнизоны, располагающие артиллерией,
а в ряде  случаев танками. Командование такого гарнизона могло в критический
момент  вызвать на помощь и авиацию. Атаковать крупный железнодорожный узел,
располагая лишь  стрелковым  оружием,  двумя-тремя  минометами, редко  парой
пушек, не имея возможности  рассчитывать на подкрепления, -- значило идти на
огромный риск, нести очень тяжелые  потери  без надежды на полный успех. Все
во мне восстало против этого!
     Пошел к  Соколову. Услышав, что над планом следовало бы еще  подумать и
внести в него серьезные коррективы, Василий Федорович всплеснул руками:
     --  Илья Григорьевич,  батенька,  да мы уже  два месяца  только  тем  и
занимаемся, что эти треклятые коррективы  вносим!  Взгляните  на  календарь,
весна скоро кончится!
     -- Тем не менее поправки необходимы. Нельзя же  сбрасывать собственнь"й
опыт.
     Я  объяснил  Соколову,  почему,  на  мой  взгляд,  задача  парализовать
железные дороги противника на территории Украины не будет выполнена, если мы
бросим отряды и соединения на захват железнодорожных узлов и их разрушение.
     --  Та-а-а-к! -- протянул Соколов. -- Что  же вы  предлагаете? Оставить
эти узлы в покое?
     --  Да нет!  Предлагаю ориентировать партизан на вывод из  строя тех же
самых  железнодорожных  узлов, только  с помощью массовых крушений вражеских
поездов, Василий Федорович. Тем  более что на складах  лежат  десятки  тысяч
самых различных  противопоездных мин  и колесных замыкателей. Об этом  я уже
справился.
     Соколов  задумался.  Я обратил  его внимание  еще  на одно немаловажное
обстоятельство: цифры потерь украинских партизан  в личном составе находятся
в  обратно пропорциональной зависимости  к  цифрам,  показывающим количество
совершенных  на железных дорогах врага диверсий. Наибольшие потери партизаны
понесли в сорок первом году, когда  провели всего тридцать крушений поездов.
В сорок втором году потери в людях сократились, а число диверсий возросло до
двухсот двадцати. В феврале же и марте сорок третьего потери партизан вообще
оказались  мизерными,  а  под  откос только за  два месяца  полетел уже  сто
двадцать один эшелон врага!
     Соколов вздохнул:
     --  Это,  конечно,  убеждает,  Илья  Григорьевич,  да  только тянуть  с
окончательным утверждением плана, чуть ли  не  заново его переписывать,  нам
нельзя. Нельзя!
     -- Но как же так, Василий Федорович?!
     -- А вы  не горячитесь, вы послушайте. Сами  же призываете  считаться с
реальностью.  Так вот,  наша с вами  реальность такова, что каждый упущенный
день неминуемо приведет к  сокращению числа самолето-вылетов в  тыл врага. А
это значит, что штаб  не забросит партизанам ни запланированного  количества
оружия,   ни  запланированного  количества  взрывчатки.  Как  тогда  станете
диверсии производить?
     Настал мой черед задуматься. Соколов успокоил:
     --  Для  тревоги оснований нет. Во-первых, партизанские командиры народ
ученый, за  здорово живешь штурмовать  железнодорожные  узлы не кинутся. Вон
Ковпак  прошлой  осенью как с Сарнами  разделался? Не  в лоб ударил, а мосты
вокруг  взорвал. Теперь и другие так  действовать станут.  Может,  вышлют на
дороги небольшие группы минеров, и  конец!  Сабуров, между прочим, за  такую
тактику в пример поставлен.
     -- Ну, это во-первых, а во-вторых?
     --  А  во-вторых, план,  конечно же,  будет уточняться, --  невозмутимо
ответил  Соколов. -- Вот тогда нужные поправки и  внесем. В рабочем порядке,
как говорится.
     Поколебавшись,  я сказал, что все  же  считаю необходимым доложить свои
соображения Строкачу.
     -- Непременно  доложите! -- согласился Соколов. -- Только на  переделке
плана не настаивайте! Времени
     у нас с вами нет!
     Тимофей  Амвросиевич  выслушал  меня  внимательно,   но  к  предложению
полностью  отказаться  от идеи  захвата  железнодорожных  узлов,  перейти  к
подрыву  вражеских  поездов  отнесся  осторожно.  Прежде  всего заметил, что
некоторые специальные мины,  скажем, ампульные (химические), противопоездные
мины  замедленного  действия   с   вибрационными   замыкателями   партизанам
совершенно незнакомы.
     -- Я и сам  про вибрационные замыкатели впервые от вас слышу, -- сказал
Строкач, -- А понятия о минах замедленного действия не имеют даже выпускники
нашей спецшколы в Саратове! Что же про рядовых партизан говорить?
     -- Обучим их, товарищ генерал.
     --  Сотни-то  людей? Для этого нужно инструкторов подготовить,  товарищ
полковник!
     --  Товарищ  генерал, скоро в Москву прибудут  с Кавказа  инструкторы и
выпускники бывшей Высшей школы особого назначения.
     Строкач все-таки колебался:
     -- А успеем вызвать людей из отрядов и соединений для учебы?
     --  Так  давайте наладим обучение людей  непосредственно в тылу  врага!
Пошлем инструкторов туда. Я сам могу вылететь!
     -- А если соединения уже уйдут в рейды?
     --  Учить  и в  рейдах  можно,  товарищ  генерал!  Строкач  прошелся по
кабинету:
     -- Сделаем так. Вы изложите свои  соображения письменно, а я представлю
их в ЦК КП(б)У.
     -- Но вы со мной согласны, товарищ генерал?
     -- Учитывая опыт Ковпака  и Сабурова -- согласен. Однако послушаем, что
скажут сверху.
     К идее блокирования и  вывода из строя железнодорожных узлов противника
с помощью мин в ЦК
     КП(б)У отнеслись одобрительно.  Не  требуя немедленной перекройки плана
весенне-летних  боевых действий и полного отказа от захвата  железнодорожных
узлов, рекомендовали вместе с тем в кратчайшие сроки разработать, размножить
и  направить партизанам  Украины  инструкции  по  применению  новейших  мин,
забросить  в  отряды  и  соединения  инструкторов по  минноподрывному  делу,
предусмотреть доставку партизанам одновременно со взрывчатыми веществами мин
новой конструкции.
     -- Вот видите, -- сказал Соколов. -- Так мало-помалу все и утрясется.

Глава 25. Рельсовая война

     Двадцать  третьего  апреля, во  второй  половине  дня,  генерал Строкач
приглашает полковника Соколова  и меня в  свой  кабинет. Тимофей Амвросиевич
выглядит озабоченным. Сообщает,  что утром  у него состоялся очень серьезный
разговор  с  начальником  Центрального  штаба партизанского  движения  П. К.
Пономаренко.   В  Центральном  штабе   с  полным  основанием   считают,  что
дезорганизация железнодорожных  перевозок  противника еще не  достигла  того
размаха,  чтобы существенно влиять на  обеспечение не-мецко-фашистских войск
людскими  резервами,  техникой, боеприпасами  и горючим. Диверсии проводятся
неодновременно,  а вразнобой,  и враг  ликвидирует их последствия без особых
затруднений.  По мнению  Пантелеймона  Кондратьевича  Пономаренко,  крушения
вражеских  поездов  и  подрыв  вражеских  мостов,  если  даже