ю.
     Ефрейтор Белоконь  наблюдала за саперами. Было тихо, солнце клонилось к
горизонту, удлиняя тени.  И вдруг раздался взрыв. Вера  подняла  голову. Это
слева,  видимо  "кошкой"  обезвредили какой-то  фугас. Девушка  стала ждать,
когда  слева  за  насыпью,  там,  где  прогремел взрыв,  появятся из укрытия
рядовые Гаврин и Денисов. Клуб земли и  дыма осел, а солдат  не было  видно.
Она заметила,  что  работавшие правее  минеры  стали  тревожно поглядывать в
сторону взрыва, и поспешила туда.
     Вскоре  Вера  отчетливо  услышала  стоны  раненых.  "Скорее  к  ним,  -
мелькнула  мысль.  - Но  там  же  мины  везде!"  Преодолев  чувство  страха,
санинструктор бросилась за щупом. Затем приступила к проделыванию прохода.
     А  вот  и  мина.  Хищно из-под  маскировочного  слоя торчат  ее  усики.
Осторожно работая ножом, сняла слой земли и дерна. Вставила в отверстие чеки
взрывателя шпильку, вывинтила его. Теперь дальше...
     Потом, когда Веру  спрашивали,  не боялась ли,  не думала ли о том, что
каждое ее не точное движение грозило гибелью, она  не могла ответить на этот
вопрос. Девушка  думала о раненых, о том, как  быстрее оказать  им помощь...
"Сняв"  шесть  мин  и,  проделав  проход,  бросилась  к  ним,  стала  быстро
перевязывать раны.
     После  этого  случая  она   стала  штатным  минером.  К  концу  Великой
Отечественной  войны на ее счету было 100  обезвреженных на  железнодорожных
коммуникациях  различных  взрывоопасных  предметов. После  Победы Вера вышла
замуж за своего  боевого товарища  лейтенанта А.Е. Файду, вернулась в школу,
вырастила двух сыновей31.
     При наступлении разминирование железнодорожникам  облегчали  партизаны.
Они сообщали о местах установки своих мин и о работах  минеров противника по
устройству  минных  полей на подходах  к железнодорожному полотну, в опасной
зоне и завалах.
     Все  вышесказанное относится, прежде всего, к  обеспечению  наступления
наших  войск. Мне же, кроме этого, в  1945-1946 годах после  войны, пришлось
заниматься  вопросами извлечения  уцелевших замаскированных  МЗД в  условиях
активного действия  националистических  банд. Фактически сложилась ситуация,
аналогичная началу  20-х  годов,  когда  на  территории  собственной  страны
приходилось бороться с активно действующим  врагом, не  исключая возможности
установки  националистами  противопоездных  или автомобильных  мин.  Создать
сплошную  оборону  в зоне  действий бандеровцев было невозможно. В некоторой
степени  создавшееся  положение  может напомнить  годы  войны, так  сказать,
наоборот: приходилось  защищать железные дороги  так же,  как  в  свое время
немцы охраняли их.  Однако такое сравнение  не совсем  правомерно, поскольку
приходилось  иметь дело  с  бандитизмом в  мирное время.  Некоторое сходство
между партизанской  войной и  партизанщиной, действительно,  имеет место, но
оно  ограничивается  только  заимствованием  некоторых партизанских  методов
политическим бандитизмом.
     Поскольку,  как указывалось выше, было невозможно организовать сплошную
оборону против бандеровцев, пришлось возвратиться к опробованным в 20-е годы
методам.  Мы  не  только  обезвреживали  мины,  но  по  ночам  устанавливали
мины-ловушки  на  подходах к станциям и  водокачкам.  Утром, разумеется, эти
мины снимались или приводились путем  отключения  от  питания  в  безвредное
состояние. Подобные методы были довольно эффективными.
     Работая   в   20-м   Управлении  военно-восстановительных   работ,   мы
совершенствовали  способы  и  средства разминирования возможных  неизвестных
мин.  На минных  завалах мы  использовали трактор,  который  встряхивал  эти
завалы. Мины при этом взрывались  или становились безвердными. Кроме того мы
еще использовали  специально обученных  собак числом около 20. Их впору было
награждать   за   умение  отыскивать   мины:  большинство   бандитских   мин
обнаруживали они.
     Глава 8. В Германии
     Перед  тем  как  мне  лететь  в  Германию,  З.И.  Кондратьев  попытался
назначить меня начальником  автодорожных  войск фронта,  которыми командовал
маршал Р.Я.  Малиновский32.  Когда  же  я  явился в  распоряжение
фронта,  оказалось что генерал  Вострухов33 - начальник тыла - не
согласовав этого  с начальством, назначил на  эту  же должность еще кого-то.
Получилось нехорошо.  Мне  выделили машину и  я отправился обратно в Москву.
Было начало 1945. Доложился Кондратьеву.
     Захар  Иванович, мы вместе  когда-то учились,  очень обрадовался, что я
пришел в  его управление. Меня немедленно зачислили в дорожное  управление с
окладом начальника штаба, который был у меня  в военной  миссии. И предложил
выделить мне людей для обучения, чтобы я занялся вопросами разминирования на
коммуникациях  в  тылу  наших  войск.  (Уже  в  Германии,  на  освобожденных
территориях).
     Не могу не упомянуть здесь,  что в Германию  мы  летели через  Варшаву.
Тогда  я увидел как была разрушена Варшава!  Так,  пожалуй,  не  пострадал и
Сталинград.
     Я собрал  своих диверсантов, которые специализировались на минировании,
и мы занялись  разминированием, нашли собак и стали  обучать их обнаруживать
мины.
     С этой  командой  в  начале 1945, я  прибыл  на  1-й  Украинский фронт,
которым командовал маршал Иван Степанович  Конев34. Он знал  меня
еще с Калининского  фронта, узнал и так сказать  поразился: "А  вы  все  еще
подполковник?  Вы были подполковником в 1942 году, а сейчас уже 45-й. Многие
уже генералы".
     Мы приступили к разминированию тех трасс по которым нужно было ездить.
     Работа  была  очень  трудная.  Немцы  устанавливали  мины  замедленного
действия, причем мины с зарядами морских бомб. Морские мины они превращали в
МЗД и  устанавливали их  на  шоссейных  дорогах, вблизи небольших мостов или
виадуков, устанавливали так, чтобы их нельзя было объехать. Находить их было
очень   трудно.  Немцы   ставили   их  немного.   Зато   противотанковых   и
противопехотных было немеряно.
     Минеры  наши - специалисты  опытные - ни один  не подорвался. Немцы  не
устанавливали таких неизвлекаемых мин, как наши. Они поддавались извлечению,
мы их  извлекали  достаточно  легко,  и  это  очень  помогало нашим дорожным
войскам обеспечивать  постоянное и непрерывное передвижение по дорогам. Надо
сказать, что содействие в разминировании оказывали и немцы.
     Вообще в  Германии  народ  не  сопротивлялся приходу  нашей  армии.  Ее
приняли  нормально,  чего нельзя сказать  о  Польше,  на  территории которой
действовали  представители  Армии   Крайовой,  и  о  Западной  Украине,  где
хозяйничали бандеровцы.
     Меня  каждый   раз  поражало,  как  немцы  вместе  с  нашими   войсками
восстанавливали железные  дороги: работали  очень хорошо и дружно. Хозяйство
восстанавливалось интенсивно, и нам было легко работать.
     Был  даже такой случай. Едем мы я, шофер и ординарец Валуйкин. Ночь уже
и  вдруг  видим, идут пять человек. А у нас испортилась машина. Хотя мы были
вооружены,  но  отошли  в  сторону  (вдруг это бандиты).  Немцы  подошли. Мы
скомандовали:  Руки вверх! Сопротивления они  не оказывали.  Я учил немецкий
лет семь,  но говорил  плохо.  Все-таки кое-как объяснил, что  нужно  помочь
довести машину до первого населенного пункта. Они активно включились.  Шофер
управлял, а немцы очень активно  помогали вести машину полтора  километра до
населенного пункта, где  мы остановились. Утром машина была исправлена.  Вот
так было в Германии.
     Затем  меня  направили  на  разминирование Берлина.  Разминировал  я  и
Потсдам, который в отличие от  Берлина неплохо сохранился.  Искали мы мины в
тех зданиях, где должны были расположиться наши солдаты.
     Одна операция была проведена  нами в  Бреслау, где был окружен немецкий
гарнизон тысяч на сорок. Им немцы сбрасывали боеприпасы с парашютов. Площадь
окружения была небольшая и несколько парашютов упали в наше  расположение. Я
посмотрел,  что  с  ними  можно  сделать.  Решил  предложить  доставить  эти
боеприпасы по назначению к немцам, но только так чтобы они стали по существу
минами-ловушками. Доложил  Коневу. Он за эту  идею ухватился и  дал команду,
чтобы  эти парашюты выдали нам. Мы поработали  над  мешками, превратив  их в
мины.  Результаты этой  операции  я  смог оценить  уже после  падения
Бреслау.
     В Германии мне  довелось  увидеть многое.  Я видел  обгоревшие трупы  в
бункере  Гитлера.   Я  видел   разрушенный   союзниками  Хемниц  и  Дрезден.
Разрушения, произведенные союзниками, меня  поразили. Он  был  разрушен  без
военной надобности,  с той только целью, чтобы город не достался  Советскому
Союзу. Я расценивал это как террористический акт. То же самое могу сказать о
Хемнице.
     Я был  свидетелем  того, какой  дорогой  ценой  был  взят  Берлин. Мне,
диверсанту, это было трудно понять, так как наша заповедь  - беречь людей. В
нашем деле решает ас, а не толпа.
     День Победы
     Мысль, что Победа  близка, не покидала меня с начала апреля, после того
как   появились  в   районе   представители  партизанских   соединений   под
командованием А.С.  Егорова, В.А. Квитницкого, А.М. Сагеленко, П.А. Величко,
П.В. Тканько, которые прошли по тылам противника не одну сотню километров  с
конца  лета 1944  года. Эти прославленные партизаны, соединившись с  Красной
Армией,  были предвестниками скорой  капитуляции  Вермахта, части  которого,
обороняясь  от  наступления  наших частей, спешили на Запад,  чтобы  сдаться
союзникам.
     Партизаны прибывали не своим ходом, а на трофейных машинах.
     30 апреля наши  войска соединились с союзниками на реке  Эльбе, куда мы
спешили со своими отрядами на разминирование  берегов. На Эльбе мне довелось
встретиться с американцами в самом конце апреля  или в начале  мая. Это была
дружеская встреча, обнимались. Очень, так сказать, волнительно было.
     Наконец 9 мая был объявлен днем Великой Победы. Этот момент застал меня
в  окружении   партизан   7   бригады  14  интернационального   корпуса  под
командованием француза, фамилию которого я забыл.
     Войска и партизаны, вошедшие в Берлин, ликовали, а мы продолжали работы
по разминированию.
     Еще раз я оказался в Германии в начале 1946, когда работал заместителем
начальника  20-го  Управления  восстановительных  работ  Министерства  путей
сообщения по войскам.
     В   нашем  подчинении  были  три   железнодорожные  бригады,   которыми
командовали  генералы.  Моим  начальником  был Герой социалистического труда
Николай Владимирович  Борисов.  Восстанавливали  дороги  в западных  районах
Украины, Польши, Белоруссии, Германии и даже в Югославии.
     В  середине  мая  я вернулся  в Москву и  меня  положили в гос-питаль с
воспалением  печени.  В  госпитале  пролежал  немного,  недели  две.  Печень
успокоилась, но при освидетельствовании  моей  руки  дали  справку  о полной
непригодности к  военной  службе. Я  вновь остался без  работы. При мне было
удостоверение  инвалида второй  группы,  полученное еще в Финскую войну,  но
уходить с военной службы я не собирался. Эти справки я никому не показал.
     К  партизанским  делам  возвратиться  не  пришлось: до  конца  войны  я
занимался исключительно разминированием.
     Разминировали  много. Выручало то,  что  у  немцев  мины  были  хуже, а
радиоуправляемых не было вовсе.
     Дела тех дней тоже памятны, но рассказ о  них не может ничего прибавить
к тому,  как  осуществлялась  ленинская  идея  партизанской войны  и  какими
губительными  для  противника стали с лета  1943 года  действия  партизан на
коммуникациях врага.  Поэтому я  прерываю свое повествование. Могу  добавить
лишь, что  советские  партизаны  и  партизаны  освобождаемых Красной  Армией
стран,   объединяя   усилия,  продолжали  борьбу  с  врагом  до  его  полной
капитуляции  и  что их главным оружием  в  этой  борьбе оставались  мины.  Я
горжусь  тем,  что во время войны применялись в  основном мины, изобретенные
мной. Это были и угольные мины, и  ПМС,  и многие другие. За изобретение мин
мне была присвоена ученая степень кандидата технических наук.
     Мы первые  создали и применили магнитные мины. Однако производить их не
стали. Их изготавливали англичане  и снабжали нас. При помощи  магнитных мин
был уничтожен гауляйтер Белоруссии, много техники.
     Глава 9. Без работы
     После войны началось резкое сокращение армии. Пошел к старым  знакомым.
Мой  старый  друг Павел  Алексеевич  Кабанов  -  заместитель  министра путей
сообщения по железнодорожным войскам.
     Меня  определили  в запасный  полк.  Я смог работать  в архиве. Получал
оклад  и  паек. Жить было можно. Мне  предлагали  разные  должности: сначала
начальника военной кафедры в железнодорожном институте Новосибирска, но жена
отказалась. Предлагали стать заместителем  министра внутренних дел Молдавии.
Жена вновь отказалась.
     Кабанов предложил  должность заместителя  начальника  20-го  управления
военно-восстановительных работ по  войскам.  В  этой  должности я состоял до
лета  1946  года  и  занимался  руководством  войсками, которые  производили
восстановительные  работы. Именно в этот  период  я смог объективно  оценить
действия партизан и отдельные промахи  в их  работе. Однако, это  управление
было расформировано летом 1946 года и я вновь оказался без работы.
     Наконец, совершенно случайно, я  встретился с начальником отдела кадров
Центрального  Штаба  Партизанского   Движения.  Он  предложил  мне  пойти  в
специально  создаваемый  институт Министерства  Внутренних  дел  исполняющим
обязанности начальника кафедры тыла.
     Вопросами тыла я занимался на войне и в Военно-транспортной академии. В
этой должности я проработал десять лет - до 1956 года.
     Кстати говоря,  я  вернулся  к работе над диссертацией.  Написал я ее в
1952 году. Называлась она "Партизанские  действия". Сталин был еще жив, и  я
не мог отразить в ней деятельность как организатора, а хорошего сказать было
нечего. Человек,  которому  я дал почитать свой труд,  посоветовал  спрятать
его.
     Набирался только первый курс. У меня было два человека на кафедре - мой
заместитель и преподаватель.
     Мы    неоднократно    обращались     к    И.В.    Сталину,    к    Н.А.
Булганину35 и  в другие инстанции,  ставя  вопрос о необходимости
обучения войск умению организовать партизанские действия в случае окружения.
Мы  доказывали,  что,  если  бы  войска  были  подготовлены  к  партизанским
действиям так, как  это мыслил в свое время М.В. Фрунзе, то у нас бы не было
такой  катастрофы, когда в первые  месяцы войны,  в плен  попало невероятное
количество человек (а за  все  время  войны  -  свыше  5 миллионов). Если бы
войска,  как в  период  Гражданской войны,  оказавшись  в  тылу  противника,
переходили  к партизанским действиям, это во многом  бы изменило  ход войны.
Конкретно  я ссылался на опыт В.К. Блюхера36, который, оказавшись
в  тылу  противника с 3 тысячами человек, совершал рейды. Со временем у него
отряд вырос в 3 раза. Мы доказывали, что именно войска должны уметь в случае
окружения немедленно и организованно переходить к военным действиям.
     Наконец я встретился  с  работником  ЦК, который курировал партизанскую
войну и  был в свое время в польском штабе партизанского движения,  где мы с
ним  познакомились.  Я ему рассказал  о наших  идеях.  Он  при мне  позвонил
Булганину  - министру обороны,  который меня принял,  выслушал  и связался с
начальником нашего института Филиппом Яковлевичем Соловьевым, ну и последний
согласился   организовать   у   себя   подготовку  слушателей  по   вопросам
партизанской борьбы. В военном институте МВД была создана группа организации
и тактики партизанской борьбы на кафедре тыла.
     Заместитель  министра  Внутренних   Дел  генерал  армии  Иван  Иванович
Масленников37, который знал  меня  по Калининскому фронту,  очень
одобрил  наши  действия   и  всячески  содействовал  работе.  В  свое  время
Масленникова  из  окружения вызволили именно  партизаны.  Поэтому  он  очень
помогал нам и в разработке пособий.
     Помню, как  в  мае  1952  года, беседуя  со мною  по новой  задаче  для
слушателей военного института на тему:  "Переход войск, оказавшихся  в  тылу
врага в силу сложившейся обстановки", он заметил:
     Вполне согласен, что когда  командный состав знает основы организации и
тактики партизанской борьбы, ему  не  страшно окружение. Ведь в  большинстве
случаев окружения как  такового нет, и  войска, оказавшиеся в  тылу  врага в
силу  сложившейся  обстановки,  могут   самостоятельно   вести  партизанские
действия, как это не раз было в годы гражданской войны.
     Нам  помогали  энтузиасты.  В  это  дело  включился   Евгений  Иванович
Косовский - бывший начальник связи УШПД.
     У  нас  появились первые  слушатели.  Мы  разработали  курс  лекций.  Я
выпустил  закрытую  книгу  о  партизанской  войне  на тему:  "Взаимодействие
партизан с войсками действующей армии".
     Читал лекции в академии Фрунзе, где мои конспекты были изданы отдельной
книгой под редакцией начальника  кафедры военной истории генерала Воробьева.
Нашлись такие  энтузиасты,  как Григорий Иванович Бояринов,  Борис Андреевич
Плешкунов,  Борис  Федорович  Баранов,  Леонид  Ефремович  Колпаков, Дмитрий
Андреевич   Шапошников,  Анатолий   Исаевич  Цветков,   Владимир  Николаевич
Андреанов.  Это  были выпускники Военного института, часть  которых  позднее
составила костяк Курсов усовершенствования офицерского состава.
     В.Н. Андреанов, окончив институт и  перейдя  на работу в КГБ, продолжал
развивать наши идеи.
     После смерти Сталина  5  марта  1953 года и ареста  Берии,  Масленников
покончил  с собой.  Появился новый начальник института,  не имевший никакого
отношения к партизанам, некий Рохальский. Не видя перспектив этого дела,  он
пришел  к выводу,  что  надо курс закрыть. Курс закрыли  и  я опять оказался
только начальником кафедры тыла. Но  мне уже было  55 лет, пенсия тогда была
очень солидной - 350 рублей. Кроме того я еще зарабатывал лекциями  по линии
общества  распространения "Знание". Мне хватало, чтобы содержать жену и двух
детей и я вышел в отставку. Жили безбедно.
     Глава 10. В институте Марксизма-Ленинизма
     В отставке я занялся написанием мемуаров, созданием повести "Не в плен,
а  в  партизаны". После  ХХ  съезда,  когда  в институте Марксизма-Ленинизма
организовался  отдел истории Великой Отечественной  войны, я  предложил свои
услуги. Меня приняли туда старшим научным сотрудником.
     Работать было очень сложно: несмотря на разоблачение культа личности, в
институте  всячески  стремились обелить  Сталина. Тут  мне  довелось  многое
узнать о его делах.
     Фактически руководил работой  нашего отдела П.Н. Поспелов. На одном  из
собраний в 1962 я выступил и сказал, что надо не просто кричать "Ура-ура", а
говорить  о  том, что  победил в  войне  советский  народ  благодаря  своему
мужеству и  преданности Родине, несмотря на ошибки руководства.  После этого
через месяц-два  меня из  института  уволили.  Впрочем, мне выдали  грамоту,
якобы за выполненную работу, но будто бы о партизанах больше писать не надо.
Лет  через   десять  в  какой-то  юбилей  мне   вручили   вторую  грамоту  в
благодарность за работу в этом институте.
     Еще  в период  работы  в  институте  в августе  1959, меня пригласили в
Чехословакию. Это была 15-я годовщина чехословацкого восстания. Мне  вручили
орден Чехословакии, орден Егорова. Этот был тот самый Егоров, который в свое
время  был  начфином,  а  позднее,  в  отряде  у  Федорова  заместителем  по
диверсиям. Когда его забросили в Чехословакию с группой всего в 22 человека,
то через месяц у него было уже 2 тысячи.  Он  явился одним из  "детонаторов"
словацкого  восстания.  И   вот   мне  за  подготовку  партизанских   кадров
Чехословакии вручили орден Егорова. С самим Егоровым мы встретились  раньше,
когда я был в Германии. Больше того, чешские партизаны тогда захватили много
машин и ме